Глава 11
Дождь в море – это особое настроение. Дождь в штиль – это время, когда нет ничего вокруг, кроме воды. Вода под нами, вода с неба. Когда все скрывались в каютах, я и Тюльпан сидели в шлюпке и слушали, как крупные капли барабанят в дождевики.
Я переживала миг, когда кажется, что я на краю мира. И что край мира будет всегда.
- В подсобке с дартсем, на стене есть имя… - сказала я.
- Эдгар? – сам продолжил Тюльпан. - Это мой отец.
- А где он?
Тюльпан задумался.
- Он умер? – спросила я.
- Жив.
Разговор не удался. Тюльпан больше ничего мне не говорил, да и мне вдруг стало не интересно. Или просто онемели, стали свинцовыми губы, и ещё захотелось спать.
- Куда мы завтра причалим?
- Скоро будут видны очертания берега. Пройдём Таманский залив, и дальше, в Чёрное море. Оно больше, чем Азовское.
- Ты глупый… - улыбнулась я.
- Да? – Тюльпан поджал свои полные губы, и с интересом взглянул на меня.
- Нет моря больше или моря меньше. Оно огромное, потому что взгляда не хватает никогда. И не важно, Чёрное оно или Азовское.
- Туго у вас с географией, леди. - Засмеялся Тюльпан.
И вдруг глаза его стали мягкими, медовыми, а голос ненавязчивым и лёгким. Так было тогда, в ту ночь, когда мы ходили к Смотрителю. Я не заметила, что уже долго впиваюсь взглядом в его лицо, а он не сопротивлялся. Да тогда, тем вечером, мне хотелось смотреть на него непрерывно. Может, это вправду конец мира, и так будет всегда? Дождь стал барабанить ещё сильнее, корабль качнуло…ещё раз. Мы закрыли веки. Я, словно лечу, словно я пёрышко или та чайка, что просто расправила крылья и чувствует ветер.
Я ещё никогда не ощущала человека так, как его. Тюльпан был для меня загадкой корабля, которую хотелось разгадывать и не отходить от него ни на шаг. Я помнила о той статье с его фотографией на непонятном языке. Он знал мою маму, отца… Он ещё что-то знает помимо этого. Всё что я могла сказать о нём, начиналось бы со слов «может быть». Может быть, он знает, куда мы плывём. Может быть, он прохвост и легкомысленный. Может, одинок всю жизнь, может, женат, может, у него есть дети? Но он не был злым. Это точно! И это он поведал. Словно научился относиться к людям с добром, быть с людьми. Почему он, а не Лиля, например, выбежал первый на палубу за мной, когда я испугалась послания. Почему он пригласил меня в плавание? Зачем пошёл за мной в тот вечер после ужина? Словно знал, как всё получится. Словно знал, что я тогда, закутанная в плед, передумаю оставаться с папиной мамой и позову его. Да, он тогда нарочно шёл медленно, и не оборачиваясь, почему-то не оборачиваясь. Он был высок и красив. Он даже уставший и измотанный собранный, хмурый и мысли, мысли в его голове всегда. О чём?
- Мне страшно открыть глаза… - прошептал Тюльпан и прервал мои размышления.
- А мне страшно открыть глаза и проснуться, - ответила я, стараясь не смотреть на него, чтобы не выдать свои мысли о нём.
- Шторм будет, - сказал Тюльпан, а наш корабль качало, и из-за дождя было не слышно скрипа мачты. Тюльпан взял меня за руку. А мне было не страшно. Точнее, мне стало не страшно. Рука его была тёплая, а моя ледяная. Я вздрогнула. В его медовых глазах я видела себя, мокрую и другую, неузнаваемую. И снова чувствую – край мира. Корабль качнуло сильнее, кажется, он даже подпрыгнул носом. И вдруг голос Боцмана нарушил мой «конец света». Сверху, с высокой мачты отчаянный крик моряка:
- Поднять паруса!
Было так страшно и шумно. И хотелось кричать: «за что ты гневаешься на меня?» и кричать не морю. А ещё глубже, ещё выше…
Когда палубу накрывала волна, на мгновение казалось, что корабль тонет. Но он снова, борясь, всплывал, то кверху носом, то правым бортом, то левым. Лиля, прижавшись к стене каюты и, ухватившись за специальную ручку, звала маму. Звала по-настоящему, словно она была здесь и сейчас зайдёт и всё успокоится. Сквозь бушующую пенистую буйную вьюгу можно было услышать крик Боцмана. Вдруг дверь распахнулась, и на пороге стоял мокрый и безумный Тюльпан. Но то, что это он, я поняла не сразу. Это был зверь, испуганный , с другим диким голосом.
- Иван без сознания в машинном отсеке! Дина, пошли со мной!
Я отцепилась от ручки, стукнулась лбом о кровать Лили, и в это же время корабль накрыло волной так, что мы все втроём закричали от страха.
-Мы не выживем! – крикнула Лиля. – Зачем я согласилась на это безумие!?
Я схватилась за мокрую рубашку Тюльпана, и мы стали продвигаться по тёмному коридору к машинному отсеку.
- Нужно отключить левый двигатель. Я один не справлюсь. Там Иван, кажется, ударился головой. В крови весь отсек.
- Что мне делать? – я остановила Тюльпана в проходе, трясясь от страха.
Он оказался очень близко. Посмотрел на меня, и его глаза на мгновение стали спокойнее. Тюльпан провёл рукой по моему виску, и на его пальцах осталась кровь.
- Ты пролезешь к нему, его, как мешок отбросило под отсек винта. Постараешься оттащить, я помогу тебе, давай… - он толкнул меня вперёд, дверь распахнулась.
Сначала было темно, но свет фонарика осветил помещение. Иван безжизненно лежал под огромным тяжёлым навесом, куда помещался двухметровый левый винт двигателя.
Если бы я знала, что от этого винта будет такой жуткий шум, я бы, наверное, туда не полезла. Но нащупав плечо Вани, я вспомнила о том, что он, возможно, и не жив вовсе. Я потащила его на себя, схватила за шкирку и вскрикнула.
- Что? – закричал Тюльпан. Он уже справился с двигателем и сейчас ждал, когда я вытащу Ваню.
- Кровь, Тюльпан!
- Тихо, спокойно. Ну да, кровь, он же туда не поспать лёг, а просто во время шторма оказался в машинном отсеке, ударился о двигатель и рухнул под винт!
Я дёрнула со всей силы, и Тюльпан ухватился за нас. Вбежал Эрнст не понятно, откуда взявшийся и, схватив Ваню на руки, выбежал с ним из отсека. Я осталась лежать под винтом, внезапно затошнило и левый глаз залило моей тёплой и солёной кровью. Вдруг подо мной что-то зашевелилось. Оно тёплое и живое, и это что-то тихо взвизгнуло.
В считанные секунды, выбравшись из-под винта, я рыдала, захлёбываясь и задыхаясь в мокрую грудь Тюльпана.
- Крыса! Там крыса!
- Тише, тише. Прости. Прости меня! - кричал Тюльпан, - не нужно было просить тебя. Но некого больше, понимаешь?
Я не успокаивалась.
- Крыса!
Я размахивала руками, билась и вопила, словно эта крыса до сих пор на моей груди.
Ещё долго мы стояли в отсеке, где шумел правый двигатель, закладывая уши. Я сглатывала свою кровь. Тюльпан обнимал меня крепко, и нас двоих качало, до сих пор подташнивало, и перед глазами возникла папина мама со своими страшными глазами и невидимым ртом.
- Дина! – звала она, и я ещё крепче прижалась к Тюльпану, пока не потеряла сознание.
Глава 12
Красное солнце иногда словно выплывало из – за волн. И чтобы спастись от головной боли, мы с Ваней глядели на него. После шторма симптомов морской болезни у Ивана не наблюдалось. И он чувствовал себя лучше, даже сказал Боцману, что не собирается покидать судно в Тамани. На корабле стояла такая тишина, что мы боялись даже говорить. После такого адского шума наслаждаться тонким шёпотом моря, закатом и благоговейной прохладой на палубе было таким блаженством, словно мы сейчас находились «под крылом у светлых ангелов» - как любил говорить отец. Сегодня из лакомства были только яблоки в немереном количестве и куриный бульон. На судне все спали, лишь я и Ваня не могли заснуть.
- Что они будут делать ночью? – бурчал Иван.
- Вань… - спросила я, - а зачем ты плывёшь?
- Хм, Дин, я…
- Нет, ну зачем? Ты же ни разу на корабле не плавал.
Ваня опустил свою перебинтованную больную голову и уставился в чёрную с золотыми бликами солнца воду, ударяющуюся о борт. Я тоже взглянула вниз, словно там был ответ.
- Я… я просто так.
Я почему-то только сейчас подумала, что Ваня и был и не был на корабле. Его каштановая взлохмаченная шевелюра, маленький рост и испуганные усталые красные глазёнки – они отсутствовали, была тень. Но что-то роднило меня с ним. Несуразность, какая-то угловатость. Он стоял сейчас и был таким добрым, и кажется, ему было стыдно, что он не может дать ответа своей «спасительнице», как он стал меня теперь называть.
- Ладно, прости, Вань. Ты наверняка, не можешь ответить.
- Дин, я…
- Да ладно… - я улыбнулась.
Мы снова замолчали. Море имеет странную привычку. Или резко замолчать или резко взбунтовать. Сейчас оно затихло, как и наш корабль. Размытая половинка порозовевшего солнца почти утонула в водном бесконечном горизонте, и словно сигналом «SOS» звало красной кляксой в море. Голова почти прошла, я укуталась в шерстяной плед, уперев локти в борт.
- Дина… - шепнул Ваня мне на ухо, - а пойдём шарлотку печь. Вот все обрадуются!
Мы спустились в камбуз. Ваня умело замешивал тесто, я ему помогала, как могла. Для меня оказалось сложным даже просто загасить соду уксусом. С детства побаивалась этой стеклянной баночки, а тут… Я нет-нет, да взгляну на Ивана. Не то что там, на палубе. Здесь он герой, царь кастрюль и поварешек. С таким серьёзным видом он заливал в круглую форму жидкое, вкусно-пахнущее пузырчатое тесто, прямо как Боцман во время шторма натягивает паруса. Мы также тихо пробрались на потемневшую палубу. На вершине мачты горели фонарики и моргали по бокам нашего Красавца. Мы долго искали пульт, но всё же, включили дополнительный свет. Ваня притащил самовар, а мне было поручено резать фрукты.
Когда вкусно запахло, мы с Ваней отыскали ту завалявшуюся испанскую шляпу, в которой в первый день плавания зажигал Тюльпан. Точнее нашёл её Ваня, потому что я не решилась лезть в каюту с дартсем из-за новой фобии крыс. Ваня нацепил её на себя и важно прошёлся по палубе, я хохотала. Он был настоящий испанец, с его латинской фактурой.
Вдруг он обернулся ко мне, и лицо его исказилось в ужасе и страхе. Я онемела. И тут он медленно, не шевелясь, произнёс:
-Кто-то здесь… - он пальцем указал на свою голову в шляпе, - шевелится.
Он откинул шляпу в мою сторону, и я завизжала, даже сначала не поняла, что Иван безудержно хохотал.
Я ещё долго приходила в себя, а когда часы пробили час ночи, мы пошли будить всю борт-компанию.
Запах печёного всех быстро подымал с постели. На удивление, никому не доставило труда проснуться ради вкусного дельца. Когда на юте все были в сборе Иван под улюлюканья и аплодисменты внёс нашу шарлотку. После позднего ужина, решили сыграть в дартс. Наверное, Тюльпан был не выспавшимся. Потому что у нас оказалось равное количество минимальных очков. Стали думать и гадать, что с нами сделать. Тюльпан строго запретил мне падать в море, ещё и ночью, ещё и с травмой. Эрнст же не соглашался и просил зрелища, а Лиля бегала вокруг нас и предлагала Тюльпана одеть в женское, а меня в мужское и чтобы мы спели что-нибудь. Тут очнулся Боцман.
- Нет уж! - он был в плаще, как у Смотрителя. Опустив руку в карман этого плаща, он достал небольшую мятую фляжку, отхлебнул, и сказал, подумав. – Спустить шлюпку на воду!
Мы с Тюльпаном взобрались в лодку. Внутри всё дрожало, свет был только от палубы, мы спускались на поверхность настоящей чёрной бездны. Было страшно, но и здорово одновременно, я ведь была не одна. Тюльпан схватился за вёсла, а я тут же зажгла фонарик, нечаянно пустив его свет сразу ему в глаза.
- Ну как?
- Здорово! – отозвалась я на крик Ивана.
Мы отплывали всё дальше от корабля, Боцман направлял иногда на нас свет прожектора. Я смотрела на своих новых друзей за бортом и не обнаруживала Лили. Эрнст махал нам белым флагом и что-то кричал. Стало невероятно тихо внутри, никогда так не было. Об вёсла ударялась вода, хрустела от взмахов руками, кожаная куртка Тюльпана, было слышно его дыхание.
- Хочешь, что-то покажу? - спросил Тюльпан, когда мы были уже достаточно далеко от корабля. Он опустил вёсла. Его лицо казалось бледным, - смотри на меня, поняла? Только на меня. Ни вверх, не вниз, ни по сторонам, а на меня. Я задам вопрос, а ты смотри, хорошо? Я кивнула, чуть улыбнувшись.
- Какое над нами небо?
Я повела бровью.
-Что?
- Какое над нами небо? Только не подымай голову.
Я недоумённо смотрела на него и боялась признаться себе, что я не знаю.
- Когда – то - продолжил Тюльпан, - я наткнулся на какую-то повесть одного из авторов, там он говорил, что находясь на морском судне, он ни разу не смотрел на небо. И я понял, что я тоже никогда не смотрел на небо в море…
- И я… – голос мой звучал тихо и почти не слышно.
- Да, мы же и вправду не смотрим. Даже когда подымаем голову не смотрим. Почему, Дин?
- Не знаю…
Я продолжала не сводить глаз с него. Тишина стала, кажется, даже громкой, закладывающей уши и захотелось плакать.
- Давай, на счёт три? - шепнул он.
Я кивнула.
- Раз, два, три….
И море, море…да, море… звёзд.