Печать солнца удостоверяла безупречную голубизну высокого безоблачного мартовского неба. Незримая благодать струилась сверху. На неё откликались птицы, бессмысленно исчерчивая пространство и роняя коротенькие радостные трели.
Внутри было скверно. Темно и тесно, заполнено ненужными старыми воспоминаниями, обидами, обрывками гнева, невысказанными словами, непролитыми слезами, запертой и бьющейся в истерике любовью. Жалость к себе досаждала больнее всего. Беспричинные приступы отчаянья накатывали как тошнота. Жизнь, драгоценная жизнь проходила через тело ненужной.
Ноги заплетались. Я вяло тащилась по знакомой тропе: мимо водохранилища вверх, в распадок. Невидимый рюкзак давил на плечи, пригибал к земле, сжимал тело. Тоненькими зигзагами молний прошивал стыд. Его послания, справедливые, но лишающие силы, следовали бегущей строкой: «Каждый миг начинается бытие»!
Наступивший вечер жизни опустился внезапно. В темноте у глаз отключается цвет: ночью все кошки серы. Серость оказалась живым существом - лишила тело энергии, замедлила ток крови, отменила все желания. И только бегущая строка, всё еще светилась в глубине разума.
Подъём вверх оказался трудным, дыхание свистело. Ручейки, пробившие колеи, весело скакали по обнажившимся камням. Их песня лилась безостановочной кантиленой. Они меня взбесили. Выбрав пень посуше, устроилась отдохнуть.
Снежный холм передо мной сверкал "бриллиантами". От нестерпимого блеска даже ёлка превратилась из зелёной в белую. Потянуло в сон. Тело вздрогнуло, расслабляясь. В долю секунды глаз поймал движение на снегу. И уже не отпускал его как бдительный охотник.
Снег чуть-чуть сдвинулся, образовалась щёлка. Что-то живое пробиралось наружу. Глубокий первобытный интерес отрегулировал дыхание и всё внимание сконцентрировал на продолжающемся обрушении снега. Щель раздвинулась и показался клочок лилового, опушённого серебристыми ворсинками ЧЕГО-ТО.
От встречного движения расширить отверстие меня уберёг волевой запрет. Был ли это голос или мысль - не поняла. Продолжаю смотреть на постоянно меняющий очертание бугорок. Во мне тоже стали происходить ощутимые изменения.
Куда-то пропал хлам обиды, невысказанные слова, мельчая и теряя смысл исчезали, в солнечном сплетении образовалась горячая точка, её пульсация распространяла радость. Захотелось встать и сбросить куртку, потянуться. И тут я увидела мохнатое существо, наконец выбравшееся наружу.
П О Д С Н Е Ж Н И К!
Он, ей Богу, был сонный! Да он так и называется - сон-трава. Несколько минут проведённых под солнцем совершенно изменили его: он повернулся к жёлтому кругу и расправил свой тюльпанчик. Окончательно придя в себя, цветок оказался среди своих товарищей. Раздвигая снежную шапку, все тянулись к солнцу.
Вокруг маленького островка начались удивительные дела. Первым пересёк поляну заяц, он бежал, как видно, к ближнему ручью. Только на секунду замер, навострив уши, и двинулся дальше. Прилетели крупные птицы с коричневым оперением и аккуратно обобрали оставшиеся на рябине ягоды. Выстроившись в ленточку принялись летать над поляной. С сухой коричневой ветки сосны, торчащей из-под снега, неловко слетела пестрая бабочка, за ней - вторая. Они замерли на снегу, грелись... готовились к новой жизни.