Путешествие в Мертвый дом

   
...В последнее время модным становится писать о «местах не столь отдаленных», о тех, кто отбывает там наказание. Предчувствуется какая – то обманчивая романтика. Приоткрыть дверь удается не многим. Приоткрыть и  понять…

Широкая асфальтированная дорога. Впереди - высокий, обнесенный колючей проволокой забор. За ним - двухэтажные кирпичные казармы. Это не воинская часть, это - колония. Сюда в сопровождении ОМОНа привозят тех, кто преступил закон. Попадая в колонию, осужденный впервые вряд ли осознает в  полной мере, в какой ад превратится его жизнь. Он пока еще полон надежд на  спокойное отбывание срока. Вздохнув от бесконечных допросов и суда, с безразличием думает о будущем. Но, увы, вскоре наступает момент, заставляющий смотреть на мир другими глазами.
Серые телогрейки, кирзовые сапоги.
Шаг за шагом отбивается дорожная  дробь. Мимо проходят отряды здоровых парней. Все они могли бы стать защитниками Родины - солдатами, но предпочли носить другое имя - зеки.  Мелькают лица: серые и озлобленные, полные равнодушия к делам мирским.  Все, чего могли достичь эти люди в жизни, однажды было перечеркнуто страшным шагом в бездну.
 
Невольно в груди начинает громче стучать сердце, словно стремится  попасть в такт шагающим, гремящим по асфальту сапогам. В горле застревает соленый комок нервов, и отчетливо понимаю, что нет ничего страшнее  потерянной свободы и позорного клейма.

Стена лиц. Глаза. Пронизывающий насквозь взгляд. Команда: «Равняйсь! Смирно!»
Не всегда дружелюбно принимают здесь тех, кто врывается в жизнь волчьей  стаи. Смотрят недоверчиво, с  каким – то особым цинизмом и явно выраженным  превосходством, стремясь понять, по какому – такому случаю здесь появилась  женщина. Кожаная куртка едва спасает мое тело от назойливого похотливого  взгляда. Я инстинктивно пытаюсь «спрятаться» за успокаивающим взглядом  офицеров, за той незримой стеной, которая  отделяет меня от этой, пока еще  управляемой толпы. Я - женщина. Сейчас, как никогда, понимаю это.
 
Здесь ненавидят жалость и сочувствия, здесь с сарказмом говорят о  совершенном преступлении, а колонию называют «мертвым домом», как в  романе Достоевского.
Двор колонии безжизнен. Нет деревьев. Все обнесено колючей проволокой, которая давит своей тяжестью, преграждая путь к спасению. Многие покидают  это страшное место в деревянном гробу, так и не дождавшись освобождения. Их  забирают родственники с желанием похоронить близкого человека на родине.  Тех, у кого родных нет, хоронят в общей могиле, как бомжей.

Пытаюсь понять и осмыслить увиденное. Отзвуки голосов сверлят мозг, не  давая покоя. Какую цену заплатил бы каждый из них за глоток свободы? О  последствиях лучше не думать. Сотни писем летят на свободу, словно вырвавшиеся на свободу голуби. Во многих из них изложена философия о  смысле жизни.
 
Мы идем по узкому длинному коридору, по обе стороны которого  расположены тяжелые железные двери. За ними, как в клетке, находятся они… с  человеческими лицами. Перечень совершенных ими преступлений ужасен. Он леденит кровь и заставляет задуматься о собственной безопасности. Но те, кто  охраняет этих людей, уже привыкли к окружающей обстановке. То, что  первоначально будоражит сознание, впоследствии становится привычным и понятным. Здесь свои законы и правила, нарушив которые, можешь поплатиться  собственной жизнью.

Мы входим в небольшое помещение, так называемую «комнату свиданий».  Здесь даже уютно. Посередине комнаты стоит стол со стульями, у стены - полуторная кровать, застеленная полосатым одеялом, в углу - рукомойник.  Кругом чистота и порядок. Я несмело села на стул и посмотрела в окно. Там виднелось прозрачное голубое небо. Через несколько минут сюда приведут заключенного, который сам изъявил желание поговорить со мной. Я намеренно не хотела знать о преступлении, которое он совершил. Для меня было главным не это. Я хотела знать психологию человека, находящегося в заключении.

Открылась дверь, и охранник ввел высокого темноволосого парня. Сделав несколько обязательных замечаний нам обоим, он вышел, оставив нас наедине. Это было против правил, но одним из условий успешной беседы. Мне стало как-то неуютно и страшно. Нервно забилось сердце. Находиться наедине с преступником – глупая и бездумная затея, подумала я тогда. Но, выдержав небольшую паузу, мы начали свой разговор.
   
- Назвать свое имя? – спросил он, пронзив меня любопытным взглядом.

- Нет! – тут же ответила я. – Просто расскажите о себе.

- Я приношу пардон за то, что невольно оказался здесь. Вчера нам сообщили, что приедет женщина, вдобавок психолог, которая хочет пообщаться с нашим братом. Я изъявил желание. Мне просто любопытно, что хочет найти женщина в столь мрачном заведении. Наверное, ей не хватает острых ощущений. Вас сжигает желание узнать, как живут здесь люди. Хотя, вряд ли Вы называете нас людьми. Ваши изнеженные душа и плоть не прожили бы здесь и суток. Ну что ж, я попробую рассказать Вам… Только не взыщите за слог.

 Человека, впервые оказавшегося здесь, обуревает любопытство. Все кажется новым, даже интересным. Новые люди, новые ощущения, чувство радости, что тебя здесь никто не знает, и ты уже герой. Но все иллюзии. Тебя видят насквозь, и ты не в силах спрятать собственную душу. Ты пытаешься вырваться, но тщетно: бежать некуда. И тогда душу наполняет чувство безысходности. Ты понимаешь, что бессилен что-либо изменить. И остается одно: плыть по течению с присущим безразличием к собственной судьбе.

Вы здесь потому, что в любой момент можете уйти, покинуть эти стены. Кем стали бы Вы, не окажись у Вас такой возможности? Как психолог, Вы найдете этому определение. Подобно дикому зверю, каждый рвется на волю, пытаясь любым способом уцепиться за ниточку, ведущую туда, где светит солнце. Газеты, журналы, встреча с Вами – все это желание узнать, что происходит там.

Порой  люди, с которыми мне приходится сталкиваться, рады письмам девушек, хотя и знают их заочно, и с радостью делятся, а может и хвастаются содержанием. Но круг интересов определяет уровень мышления. А он в своей массе не идет дальше, чем примитивный секс или, еще хуже, пошлости и вульгарщины. Я удивляюсь, как можно писать об этом годы напролет. – Он вздохнул и взял сигарету. -  Я буду курить, не против? Мне кажется, Вы немного успокоились. У Вас дрожали руки. Ваша смелость поражает меня и заставляет уважать Вас.
 
Это заведение подобно трясине. Она поглощает все и не оставляет шанса на спасение. Здесь все гниет, и гной заполняет душу. При осмотре врач незамедлительно поставит диагноз и скажет, что сей гнойник поразил и Вашу душу, сударыня. Здоровому человеку нельзя слишком долго находиться в обществе душевнобольных. Вы рискуете заразиться. – Он поднял голову и окинул меня взглядом. Я старалась держать себя в руках, не расслабляться и не терять бдительности. Нельзя нарушать правила. Это чревато последствиями. Я пыталась понять сказанное этим человеком, анализировала и готовила все новые и новые вопросы. – Я не думаю, что Вас волнуют подробности жиганской жизни, иначе Вы обратились бы к всевозможной тюремной  беллетристике или стукаческим  дневникам. Вас интересует вопрос психологический.  Так вот:

Я не похож на некий странный куст,
Зависящий лишь от погоды чувств.
Я не похож на небо насекомых,
На лепестки растений незнакомых.
Я заблудился в аллеях смертельно цветущего сада.
Я не помню дороги назад.
Я в спасение больше не верю.
Я бреду, как в бреду, на удачу.
И отчаянья слезы в серые простыни прячу.
Ночь. Тюремные двери закрыты.
Но во мраке ночи свое небо искала трава.
Небо на ключ замкнули.
Но рухнула вдруг стена.
И ветер холодный и жгучий
По-дружески обнял меня.

Вы поймете, что спокойствие мнительно. В душе зреет взрыв. Тот, кто способен сдерживать волны эмоций самостоятельно, становится железобетонным, человеком, лишенным чувств и эмоций, хладнокровно плывущим по жестокому течению жизни. Кому это не удается, попадает в разряд бунтарей и психов. Все они слабаки, претендующие на особое к себе отношение. Здесь важно остаться человеком, не растерять то хорошее, что было накоплено за годы свободной жизни.

В последнее время у меня невыносимое чувство грусти и полное равнодушие к делам мирским. Иногда возмущаюсь в душе, но все старо, как могила. Все уже было и будет всегда: ум и глупость, бессилие и сила, зависть, гнев, клевета и вражда. Но все же что - то оптимистическое не дает мне раскиснуть и покрыться мхом. Но как мучительно тянуться дни по сравнению с ночью. Только ночь, по - летнему короткая, вселяет надежду, что ночи жизни будут летними.

Одна яркая звездочка на моем гороскопическом небе помогает мне выстоять и не упасть духом. Она озаряет меня своим светом, указывая путь к спасению. В глубине души мне тяжело понять, почему она, столь нежная и хрупкая, связывается с таким уродом, как я.  А может, это тот самый случай? Я молю бога, чтобы это милое создание продолжало писать мне. Она так далека от меня! Я не могу коснуться ее рук, посмотреть в ее глаза, услышать ее голос хотя бы по телефону. Она где – то там, по ту сторону жизни, не моей жизни.

Хотя многие женятся прямо здесь! Но что сулит им такая семейная жизнь? Ведь впереди столько лет! И на протяжении этих лет одна – две встречи в год. А остальное она будет искать в другом. Что еще можно говорить в отношении этого? Она ежегодно будет рожать детей, будет сама их воспитывать и думать, что же такого ответить на естественный вопрос ребенка: «Где же мой папа?»
Вот почему я боюсь близости отношений. Ведь смысла переписки я так и не вижу. Наверное, все-таки свой путь я должен пройти сам.

Отбывать мне еще долго! И времени, чтобы стать идиотом, у меня достаточно. И поэтому я не спешу. Другое дело она! Я боюсь, что из – за меня в ад попадет еще одна душа. И у нее не будет счастья в жизни. Ведь я ничего не могу дать ей, кроме своих писем. Будущего своего не представляю сам. Для того, чтобы идти со мной, нужно быть по крайней мере волчицей. А если выть, так только на луну. Кому нужно такое счастье, кому? Чувствую свой идиотизм, - тем лучше!

Чистые ручки….
Их нежную кожу хочется целовать и прижимать к свои щекам. Зачем Вы мараете их об этот вонючий стол? Дышите этим воздухом, не понимая, что в любой момент можете задохнуться. – Он затушил сигарету и откинулся на спинку стула. Расстегнул ворот черной рубашки. За ней показалась вязаная тонкими голубыми нитками майка. –  Не удивляйтесь, - словив мой взгляд, сказал он, - вяжу крючком.
Хочу еще научиться спицами, но нет времени, как говорится, пообщаться с друзьями – евреями. Вообще здесь много мастеров. Все в колонии сделано руками осужденных. Кстати, если Ваш муж увлекается охотой, Вам профессионально сделают охотничий нож. – Он нервно улыбнулся. – Не бойтесь! У Вас, как я понял, одна ассоциация с этим предметом. Нож из рук матерого убийцы! Это даже интересно! – Внезапно его лицо стало холодным и восковым. – Как Вы думаете, возможно остаться человеком, проведя в клетке год, пять лет, десять лет? Вы психолог, наверняка знаете ответ.

Думать о хорошем человек вынужден из – за неблагоприятных условий, но это мечты. Я стараюсь не допускать мысли о свободе, о светлом будущем. Их нет в моей жизни. Тело мое – ржавая развалина. Я – наркоман – бич 21 века. Неоднократно лечился. Вы когда-нибудь видели настоящего наркомана? Он перед Вами. Зрелище не из приятнейших, согласитесь? Гнилые зубы, гнилое нутро! Врачи лечат тело, но кто вылечит душу?

Подорвана психика. Ты пока еще не сумасшедший, но близок к этому. Ты восстаешь против собственных желаний, удерживаешь себя цепью, чтобы не наброситься на женщину, пытаешься мыслить трезво и осознанно. Но все впустую! – Смеется. – Послушная овечка без права голоса и свободы. Ну ничего! Все нормалек! К сожалению своему я не знаю ни в чем нужды ибо гордость всегда заменяла мне то, что закон отбирал, но не в силах был лишить той энергии жизни, которая бурлит в моей дряблой плоти, ибо я невоспитанный и не знаю физической культуры и вообще не считаю ее за культуру, так как все, что связанно с мышцами и силой, создано для подавления. А ум может больше. Многие пытаются учиться. Но это редкость. В основном увлекаются религией. Это единственный способ посмотреть на мир другими глазами.

Вот так и проходят дни и годы. Человек – существо, которое привыкает к любым условиям жизни. Он может жить в роскоши, не думая о завтрашнем дне, может в нищете, думая только о сегодняшнем дне, а может просто существовать, подобно дикому зверю. Здесь никому не придет в голову мысль о телефоне, о том, чтобы услышать любимый голос. Здесь пишут письма, которые подвергаются строгой цензуре. Здесь у каждого свой взгляд на жизнь, свое понимание мира. Но в большинстве своем полное равнодушие к собственной судьбе. Потеряно давно ощущение своего «я». Но если ты до сих пор уверен, что являешься человеком, это уже неплохо!

Завтра ветер погонит мой одинокий корабль в неизбежную неизвестность, где я никому, кроме отца, не буду нужен. Но я привык. Это даже к лучшему. Единственное, что меня до сих пор волнует, так это отношения с матерью и сестрой. С ними переписка у меня не клеится. И причин тому объяснить не могу.- Он закрыл глаза и некоторое время сидел молча. Я не хотела мешать течению его мыслей, потому что понимала, что он переживает что-то очень важное в своей жизни. В его глазах блеснули слезы.

 – Я ведь собирался поступать в институт. Аттестат «тянул» на Золотую медаль. Но теперь все позади и никогда не вернется. Путь мой долог и тернист, и не знаю я всех превратностей судьбы. – Он окинул меня отрешенным взглядом. – А Вы умеете слушать.  Я чувствую, что Вы слышите меня. Но общаться с Вами – это значить терять то хладнокровие, с каким я все эти годы смотрел на свою судьбу. Вас интересует психология зека? Вы полны жалости и сочувствия? Что ж, пожалуйста! Кто Вам мешает подавать голос за милосердие?
Вы живете под внимательным взглядом терапевта. Я же реанимирован под хирургический нож. Одно неверное движение и из моей души будет удалена любая ненужная часть. Я привык к этому. Охи и ахи у нас, видно, разные. У меня они явно не человеческие.
Не подумайте, что я смеюсь сейчас над Вами. Вовсе нет! Но зерно чистой добродушной иронии все же присутствует.

Вы не знаете, что там, за чертой горизонта, что ожидает каждого из нас после отбывания срока. Я Вам отвечу: ничего! Пустота! За годы, проведенные здесь, человек теряет способность ориентироваться в окружающем мире. Он не может найти работу. Он никому не нужен, даже родным. Кто же согласится жить на пороховой бочке? И тогда, как выход из положения, остается два варианта: либо плыть по течению – что будет, то будет, либо совершить преступление и вернуться назад в привычную среду своего существования. Мало тех, кто готов сражаться за свое место под солнцем. Но даже на это я смотрю с иронией. На что может претендовать человек, вышедший из дерьма, совершивший массу преступлений, за которые нет и не может быть прощения? Ни на что! Даже на право называться человеком. Он все тот же волк – одиночка, только еще больше озлобившейся на мир. Кто попадется на его пути?

Поэтому я не строю иллюзий. Обещать всему миру, что я «больше так не буду» по крайней мере глупо и, наверное, даже  жестоко. Повторяю, никто не знает, как сложится его жизнь после освобождения.

Да, Вы правильно заметили, мы в большинстве своем становимся философами, рассуждаем о жизни, высказывая свою точку зрения по многим вопросам. Но это лишь философия. Реальность выше всякой философии. Нет ничего страшнее нынешнего положения. Подумать только: нет настоящего, а будущее – мираж, бред. Не раз думал, в чем смысл жизни, если с самого начала все перечеркнуто? Я только молю бога, чтобы не погас луч света там, у черты горизонта. Пока он горит, я живу.

Может быть я не удовлетворил Вашего любопытства. Коль так, извиняйте! А может просто Вы не в состоянии понять всю правду и мерзость нашего положения. Конечно, Вы можете обратиться к статистике, где черными буквами указано количество самоубийств в год среди заключенных, так называемых «несчастных» случаев и прочих неурядиц. Но и там Вы не найдете правды. Потому что многие вещи умело скрываются в стенах данного заведения и не афишируются. – Он достал из кармана конверт и протянул мне. – Опустите в ящик, если Вам не трудно. Понимаете, не могу отпустить ее. – Тяжело вздохнув, он стукнул ладонью по столу, дав понять, что разговор закончен.

Я молча выключила диктофон и нажала кнопку, вызывая охранников. Тяжелая дверь открылась и в комнату вошли двое солдат.  Мой собеседник встал и, вжав голову в плечи, направился к двери, не проронив больше ни слова.

С тяжестью в душе я покидала стены этого дома. Сейчас мне хотелось поскорее уйти, чтобы никогда больше не встречаться взглядом с теми, кто остался там…

Противоречивые чувства не покидали меня. Разум и сердце находились в противоборстве друг с другом.  А между ними, как молитва - приказ отца: «Не осуждай! Не суди, да судим не будешь!»

Закончилось лето. Наступила осень. Не успеешь оглянуться, как выпадет первый пушистый снег.
Зима в Сибири наступает неожиданно и очень рано. Земля покрывается белым пуховым одеялом, и все замирает до наступления весны.
Трескучие 40 – градусные морозы здесь не редкость. Холод добирается до самых кончиков рук и ног. Чтобы выстоять в такой мороз, солдаты – охранники надевают огромные тяжелые тулупы, становясь неповоротливыми и уязвимыми.

- Дежурить в такую морозную ночь очень страшно. – признается один из них. -  Идешь до угла здания и с опаской думаешь, что там, за поворотом? Вдруг там стоит кто-нибудь и ждет, когда ты приблизишься. Тулуп тяжеленный и длинный. Пока развернешься и вскинешь автомат, преступник успеет повалить тебя, заберет оружие и скроется. А ты, как увалень, будешь подниматься «два часа». Дежурство ночью полжизни забирает. Потом не знаешь, как успокоить нервы.

«Зона» в постоянной боевой готовности. Никто не знает, откуда последует первый удар.

Идет постоянная борьба за жизнь по обе стороны горизонта.