- Товарищ полковник, он приходит в себя, - сквозь пелену замутненного сознания Артём услышал женский голос. Он медленно открыл глаза и прищурился от яркого света. Размытые очертания людей, которые склонились над ним, через минуту проявились, в виде начальника политотдела Левченко и прапорщика Раздобудько. Офицеры тревожно вглядывались в его физиономию.
«Изучают меня, как муравья под микроскопом, чего им надо? Интересно, где я? Ничего не помню. Жив, и то дело. Главное, чтобы ни покалечило. Руки вроде на месте, а вот ног не чувствую совсем», - подумал Квазимодо.
Пышногрудая медсестра, игриво поглядывая в сторону полковника Левченко, подошла к кровати, на которой лежал солдат и, поправив подушку, удалилась из палаты, демонстративно покачивая бедрами. Левченко проводил её похотливым взглядом, снял фуражку и сел на табуретку.
- Ну, что, герой, - торжественным голосом начал полковник, - одно могу сказать, молодец! Настоящий комсомолец, пример для всего личного состава и, понимаешь, армии в целом.
Квазимодо ловил каждое слово, пытаясь понять смысл. Прапорщик Раздобудько стоял рядом с перебинтованной рукой и всем своим видом показывал неподдельную гордость от своей причастности к текущему моменту. Левченко глубоко вздохнул и продолжил свою речь:
- Значит так, боец, ты теперь не рядовой Бородкин, а идеологический символ, пример настоящего русского солдата, образец для подражания, так сказать. Так что выздоравливай, гвардии сержант Бородкин, и отправляйся в заслуженный отпуск домой.
- Тагиров живой? - пропуская мимо ушей тираду спросил тихим голосом Квазимодо.
- А как же, конечно живой, - вмешался в разговор Раздобудько, - гвардии младший сержант Тагиров находится в соседней палате и ждет выписки, ты ему жизнью обязан, это он тебя из-под обломков вытащил и на себе тащил, когда ты без сознания был. Он, кстати, тоже представлен к награде, конечно не к такой высокой, как ты, но герой Тормоз, настоящий герой.
- Какая награда? Товарищ прапорщик, я же не выполнил приказ, я не смог, а вы говорите награда, - взволновано сказал Квазимодо.
- Сынок, ты взорвал эту чёртову башню, расчет оказался верным, два взрыва, вода пошла вниз, пожар был локализован, ты спас тысячи людей от гибели, что ты такое говоришь? - теряя терпение, сказал Левченко.
- Товарищ полковник, не было второго взрыва, я не успел, меня завалило, я не дотянулся до проволоки, потом я потерял сознание.
- Тогда, кто это сделал? Кроме тебя и Тагирова там никого не было, Тагиров был на улице. Саперы, которые работали на башне, написали рапорт, оба взрывных устройства, заложены и приведены в действие, четко по нормативам и инструкциям. Быть может эту проволоку Святой дух перекусил? Или приведение с плоскогубцами? Ты бредишь солдат. У тебя провал в памяти, - закричал Полковник и уже более спокойным голосом попросил Раздобудько оставить их наедине. Прапорщик отдал честь и вышел.
- На почитай, герой, - Левченко протянул ему газету «Красная Звезда», которую он принес с собой и держал все это время в руке.
Артем впился глазами в газету. Его фотография красовалась на первой полосе, это было фото из личного дела. Заголовок гласил «Мужество русского солдата». Далее говорилось о том, что комсомолец Бородкин, отличник боевой и политической подготовки, своими грамотными действиями и используя навыки, которые получил в учебном центре, предотвратил трагедию и награжден медалью «За Отвагу». Идеологическая машина постаралась на славу, дальше шло интервью с самим Артёмом Бородкиным, которое старательно написали инструкторы политотдела вместе с военными журналистами. В нем говорилось, что только руководящая роль Партии и личные напутствия Начальника политотдела полковника Левченко являлись основной движущей силой при выполнении подвига и, добровольцем он вызвался, только потому, что настоящий комсомолец не может иначе. Артём дочитал до середины, бросил газету на пол и закрыл лицо руками.
- Как ты понимаешь, дело это политическое и мнение твоё особо никто не спрашивает, так что герой выздоравливай, смотайся в заслуженный отпуск, получи положенную награду и снова в строй. И не так уж важно, что ты взрывал там, что не взрывал, тебе повезло и пользуйся этим, – улыбаясь, сказал Левченко и похлопал Квазимодо по плечу.
Раздобудько дождался, пока Полковник покинет территорию медсанчасти и осторожно вошел в палату. Артем лежал на кровати и тоскливо смотрел в потолок.
- Сынок, ты это, как его, ты молодец, я бы пошел в разведку с тобой, - заикаясь от волнения, сказал прапорщик.
- Я жетон потерял, Алексей Иванович, - жалобно сказал Квазимодо, - ума не приложу, куда он делся, когда в башню лез, помню точно, что он был, когда потолок упал на меня, помню, в кулак его зажал, подумал, если помру, как вы и сказали, чтобы хоть опознать меня можно было. А как тут очнулся, так и нет его, все обыскал, нет. Наверное, в башне остался под завалами или у Тагирова может каким-то чудом. Надо будет спросить у него.
- Да выправим мы тебе другой жетон, разве в этом дело? - засмеялся прапорщик. - Нет его у Тагирова, я только что спрашивал, говорит, когда тащил тебя, его уже не было, точно в развалинах остался.
- Товарищ прапорщик, Алексей Иванович, не дотянулся я до проволоки и не взрывал я, вы-то мне хоть верите?
- Верю, сынок, верю, - сказал Раздобудько, крепко пожал парню руку и вышел из палаты.
Прошло двадцать два года. Начальник Военного Артиллерийского училища гвардии подполковник Артём Михайлович Бородкин сидел в своём кабинете и, постукивая по столу карандашом, задумчиво изучал планы предстоящих учений. Фотографии жены и единственного сына, стояли перед ним на столе. Он периодически поглядывал на них и счастливо улыбался. В приёмной толпился народ. Очередное зачисление курсантов только началось, и большую часть времени подполковник проводил на работе. В дверь постучали. Молодой лейтенант делового вида и с красной папкой в руках вошел в кабинет и сказал:
- Артем Михайлович, там к вам Сергей Николаевич, говорит срочно.
- Да, Серёга, пусть заходит, не каждый день областной военком посещает наши скромные пенаты, - сказал подполковник и встал из-за стола.
Невысокого роста седой офицер вошел в кабинет и радушно поприветствовал начальника училища, как старый добрый приятель. Видно было, что офицеры давно знают друг друга и искренне рады встрече.
- Михалыч, тут такое дело, подарок есть для тебя, ребята из Грозного передали, столько лет, а все же вернулся к тебе, - с этими словами военком положил на стол ржавый армейский жетон.
Подполковник бережно взял его дрожащей рукой, и холодный пот выступил у него на лбу. Это был его личный армейский жетон, тот самый, на той же самой, теперь уже ржавой цепочке. Он снился ему все эти долгие годы, и эта надпись ВС СССР 8712 навсегда врезалась в его память, а теперь, словно эхо из прошлого, он снова появился в его настоящем.
- Рабочие меняли трубы на водонапорной башне, разрыли там всё, ну вот в одном из коллекторов и нашли его. Парни правильные, поэтому сразу десантникам и принесли, а эти уже нам передали, сам понимаешь остальное дело техники, - военком тараторил без остановки, но Квазимодо не слышал его, он был сейчас мысленно там, реальность перестала существовать, он вернулся в тот день, когда жизнь его сделала крутой поворот, изменив будущее. Он держал эту бесценную для себя реликвию в руках и не мог поверить, что всё это сейчас происходит с ним. Военком откашлялся и попятился к двери, понимая, что его товарищу надо побыть одному. Уже в дверях, он остановился и немного задумавшись, сказал:
- Эти крысы, они такие, тащат, где, что плохо лежит, а может для людей это важно, может…
- Что ты сказал? - громко воскликнул подполковник, перебивая собеседника. - Повтори, что ты сейчас сказал?
Он подбежал к военкому и схватил его за руки. Никогда еще Сергей Николаевич не видел его таким взволнованным. Безумные глаза казалось вот-вот выскочат из орбит, губы дрожали, лицо стало белым словно мел. Понимая, что он сказал, что-то лишнее, военком испуганно забормотал.
- Да, ты понимаешь, какая петрушка, мужик, который жетон-то твой нашел, когда десантникам сдавал его, говорит, полез в коллектор, фонариком посветил, блеснуло что-то, он поднимает, а там проволока с запалом на конце, и жетон твой аккуратно продет через неё, а рядом скелет крысы, понимаешь? Вероятно, эта зараза тащила, что ярко блестит, вот и сперла жетон-то твой, а вот как на проволоку накрутила его, потом сама же и запуталась во всем этом, вот где загадка природы. Кстати, Михалыч, а как жетон то твой туда попал?
Квазимодо жестом остановил разговорчивого военкома и устало сел в своё кресло. Он молчал. Тайна, которая столько лет не давала ему покоя, перестала быть тайной. Всю свою жизнь он пытался понять, где кроется истина, и вот теперь она стала очевидной. Ему стало горько и обидно. Он понял. Нашел ответ и все встало на свои места. Квазимодо подождал пока болтливый военком уйдет, взял телефонную трубку и обреченным голосом сказал:
- Серега, принеси-ка мне пару кусочков черного хлеба.
Через минуту молодой офицер принес блюдце, на котором черный хлеб аккуратно был уложен в стопочку. Подполковник достал из сейфа начатую бутылку водки и граненый стакан. Подумал несколько секунд и вытащил из ящика стола белый конверт. В нем была одна единственная фотография, старое, потрепанное и пожелтевшее фото, которое он поставил перед собой, рядом с фотографиями своей семьи. Когда-то клубный фотограф, воин-интернационалист дважды герой Советского Союза старший прапорщик Яшин сделал этот снимок случайно и отдал молодому солдату на память. На снимке курсант Бородкин, улыбаясь во весь рот, стоял на пороге клуба, и маленькое белое существо, сверкая бусинками рябиновых глаз выглядывало из расстегнутой гимнастерки и смотрело прямо в объектив. Это была единственная их общая фотография. Подполковник Бородкин плеснул водку в стакан, вытащил из внутреннего кармана кителя бережно завернутую в носовой платок медаль «За отвагу» и положил перед старой фотокарточкой.
- Прости меня, я очень сожалею, благодарю тебя за всё. Я люблю тебя, - сказал он, обращаясь к Эсмеральде, закрыл лицо руками и горько заплакал.