Несколько бойцов разведывательной роты шли через Конеплянку под вечер. Домов осталось здесь мало, укропы ушли с блокпоста неделю назад за войсками по последнему минскому соглашению, но, вероятно, оставили немало мин и растяжек.
Семён Аверченко был из этой деревни, что знали двое его товарищей Кирилл и Григорий и они доверились старшему группы в поиске ночлега. Благодаря чутью и знанию местности Семёном группа набрела на чудом сохранившийся фельдшерский пункт при полностью разрушенной семилетней школе.
Здесь было три помещения. Открыв дверь с улицы бойцы, под светом фонариков увидели пустую койку, проём двери в лабораторию с печкой, отопляемой дровами и шкафами с отвисшими от ударов снарядов или прикладов автоматов и разбитыми стеклянными дверцами. Полки для инструментов и лекарств представляли собой куски стекла. Оно же хрустело под ногами.
И этот хруст выдал их, потому что в большой комнате послышался чей-то стон. Взведя затворы бойцы мгновенно оказались в приёмном покое пункта.
- Не стреляйте, здесь раненая, - услышали они тихий мужской голос.
Семён по привычке провёл рукой по стене у двери и щелкнул выключателем. К удивлению людей зажглась лампочка посреди комнаты.
- Окна, окна прикройте! – почти приказал им мужчина сидевший на краю кушетки рядом с лежащей женщиной примерно того же возраста, что, вероятно и её муж.
Бойцы быстро поправили свисшие с окон углы одеяла, а потом подняли разбросанные в помещении стулья и табуреты.
- Кирилл, иди подежурь на часик снаружи, а мы приберем здесь. Да посмотри, как мы с улицы видны, - сказал Семен товарищу.
- Кто вы, дедушка? - спросил он. – Я вас не видел, хотя из этих мест
- Сторож школы, - ответил дед, Николай Титович. – Мы ехали с Федорой из Горловки в Донецк. Там у нас сноха с внуком. Да застряли здесь на полгода.
- Редкое у вас отчество, - сказал Григорий. Он только что из прихожей приволок кровать. – Вот вам где поспать. А мы с Семёном на полу. Нам не привыкать.
- А что с женой? – спросил Семён.
- Ранена в ногу.
- У нас есть аптечка, - сказал Семён. - Гриша закончил мединститут в Киеве. Он посмотрит.
Николай Титович приподнял одеяло, и бойцы увидели перетянутую ситцевой косынкой ногу ближе к лодыжке.
Григорий уверенно развязал ткань, открыл небольшую рану у мышечной связки икры ноги.
- Вам Федора повезло, лишь царапнуло, хотя придётся долго хромать, - сказал он и достал из держащейся на ремне кожаной сумочки бинт, разовый шприц и липкую ленту. Он быстро обработал рану, сделал обеззараживающий укол. Спите, утром за нами приедут. Заберём с собой.
Женщина с благодарностью посмотрела на бойцов:
- Спасибо, вы ложитесь на кровать, там в углу еще кушетка. А мы с Колей здесь пристроимся. Мы не толстые…
Вскоре все спали, только бойцы посменно вставали на дежурство оберегать товарищей.
Семён под утро уже второй раз вернулся. Его сменил Григорий.
- Давайте я Гришу сменю, - предложил Николай Титович. Он уже сидел на табурете, поглаживая голову жены. – Я уже не буду спать.
- Ваш наряд не в счёт, - усмехнулся Аверченко. - Мы спецы и слышим тишину хорошо.
- Добре сказано, - ответил дед. – Спасибо за Федору. Не поверите, её второй раз в жизни ранило почти в одно и то же место. Но тогда было гораздо серьезнее!
- А кто ранил?
- Фашист. Правда не немец, а Микола лесничий. Он к немцам пошёл в услужение.
- Да сколько же вам лет, батя? – удивился Семён. - Это же когда было!
- Тогда и было, - с какой-то досадой больше на себя, чем на окружающих, сказал Николай Титович. – Мне было девять с половиной лет, а Федоречке – чуть больше семи. Малышка еще была. Мы-то с ней из одного села, что ближе к Белоруссии. Называлось оно Мышлява. В 42 году партизаны так досаждали оккупантам, что те по-зверски стали жечь села, что примыкали к лесам. В нашу деревню прислали взвод в подмогу местным полицаям. Сами-то немцы напились, а старосте Миколе приказали уничтожить людей всего села. Нас, взрослых и детей, стариков и женщин, согнали к оврагу, поставили на его краю и стали стрелять. Хотя Микола лично целился в меня, но его пуля прошла по волосам головы, ободрав кожу. Я упал больше от испуга за какой-то низкорослый куст, и, когда пришёл пьяный Ганс из взвода, чтобы из автомата добить раненых, меня не коснулась его пальба. Когда все ушли, я поднялся и стал ползти через трупы людей к ручью. Вот тогда-то я и заметил шевеление маленького тела. Это была Федора. Я её потащил, придумав салазки из ветвей. Так мы с ней и вышли к партизанам. Точнее они нашли нас в своём походе, чтобы расправиться с карателями. Вот так с Федорой Наумовной мы и живем всё это время вместе. Выросли в детдоме в Донецке, поженились, институты окончили. И вот снова война. Словно воскресли каратели миколы, заразили молодых да глупых. К власти пришли внуки и сыновья предателей и недоумков с рысьими сердцами. Нам с женой за восемьдесят. Семь десятков лет – это наши с ней годы…
Семён, Николай Титович и проснувшаяся Федора ещё поговорили часа два. Приехала газель с двумя автоматчиками. Все сели в машину и поехали в Донецк.
Стояла необыкновенная тишина, которую, однако, прерывали редкие автоматные очереди и разрывы дальних мин.
Николай Титович и Федора Наумовна спали, когда их разбудили объявлением о том, что прибыли на место.
Старики не спеша ступили ногами на пустую улицу города.
Бойцы вышли их проводить. Спасённые ими люди прощались со слезами на глазах, они плакали из-за непонятной войны, корни которой были очень давними и чужими…