По февральской дороге раздолбанной,
Где и мату родиться не грех,
Объезжая воронки, колдобины,
Едет мать получить оберег:
От беды, от фашиста, от голода,
От соблазнов лукавой судьбы...
В оккупации – спелая молодость
И войною разрушенный быт.
А в санях – дорогое и важное:
Предвоенного времени цвет,
Трех годов, потому и бесстрашное
Продолжение будущих лет.
На Кубани, по Дону, над Волгою
Оголтелые ветры снуют,
И кровавой сырою тревогою
В три погибели каждого гнут.
И отбросив скрижали, где вилами
По воде был написан текст,
Мать со страшной языческой силою
Уповала на Бога и крест.
Затемнение всюду и сумерки.
Ещё сотни сумрачных дней...
«Открести, Иордань, от безумия,
От убоя своих детей.
Осени крестом, как защитою.
Раствори в купели грехи.
Сколько павших в земле, несчитанных –
Ты оставшихся сбереги.
Если правда – ты праведный, Боже,
Жизнь безотчую сохрани:
Потому что единственный может
Отче наш ты – на поле войны.
Пусть у мальчика будут даты
И хороший для жизни друг;
Может, он нарисует когда-то
Незабвенный солнечный круг».
В феврале дата мамы рожденья.
В феврале снятся летние сны.
В Армавире я принял крещенье
Посреди злых ветров и войны.
От купели, от ветра ли хваткого
Но душа с той поры и болит...
Крёстной матерью стала солдатка;
Крёстным стал балагур-инвалид.