Лёва подбежал к девушке, встал на колени и пощупал у неё пульс на шее. Сердце билось еле слышно. В этот момент Ангелина открыла глаза и показала ему свои окровавленные ладони.
- Видишь, как получается, - произнесла она слабым голосом, – вот это и есть Неизбежность. Прости, я не смогу завтра сходить с тобой в театр. Жаль. Это было бы наше первое свидание. Знаешь, какие у меня любимые цветы? Ромашки.
Снежинки падали на её руки и таяли одна за другой, собираясь в капли. Талая вода смешивалась с кровью и окрашивала красным белый снег под ногами Лёвы. Он молчал. Он не мог ничего сказать. Месть долгое время жила в его сердце. Тысячу раз он представлял момент своей встречи с Ангелом Сна. Знал до мельчайших подробностей, что он скажет, с какой интонацией и выражением лица. Месть - не божье дело. Когда он стоял в церкви на коленях и молил вернуть ему самую дорогую женщину в его жизни, Бог, как ему казалось, отвернулся от него и Лёва отвернулся от Бога. Месть - это блюдо, которое подают холодным. И он готовил его хладнокровно и неотступно. Теперь на его руках умирала та, в которой сошлись Ангел и Демон. Девушка, к которой он тянулся, казалась ему неземной, и исчадие Ада, которому Лёва мстил, мечтая уничтожить, растоптать, и стереть с лица земли. Теперь он опять стоял на коленях, и молча, смотрел в глаза Бога.
- Алина Никольская, ты создал в её лице достойного противника, - переводя дыхание, сказала Ангелина, слабым голосом, - ты просчитал меня. Это единственное, что могло меня зацепить, в этом гнилом виртуальном мире. Красивая девушка с мышлением мужчины. Очень интригующе. Сегодня я хотела забрать её с собой. А вот ухожу одна. Этот шприц. Там была моя кровь. Он предназначался именно для неё. Когда-то он разделил мою жизнь на две половины, на До и После. Твоя Алина, я не могла её оставить здесь, в реальном мире. Она такая же, как я. Она была До, и не имела права существовать После.
Лицо Ангелины в свете тусклых фонарей казалось бескровным. Полные боли и отчаяния глаза, смотрели на Лёву. Губы ещё что-то шептали, но сил говорить у неё уже не было. Прошкин склонился над ней.
- Я солгал тебе про детский дом и про корабль, – виноватым голосом, сказал он, - я хотел подарить тебе мечту, хотел подарить тебе новую жизнь, а в результате отнял всё это. Как всё нелепо и несправедливо.
Ангелина, превозмогая боль, подняла руку и осторожно коснулась его щеки.
- Колючий какой, - прошептала девушка, вглядываясь лицо Лёвы, словно хотела сохранить в памяти его образ, - твой Факин был такой милый, ему очень хотелось верить. Точно так же, как хочется верить тебе. Алину я ненавидела всей душой. Душа питается от крови, мою душу, испортила моя же кровь. Только не надо жалеть меня, сострадание делает жизнь достойной отрицания. Я была Ангелом Сна в Зазеркалье, а она моим отражением в реальности. Знаешь, почему я хотела, чтобы она ушла вместе со мной? Она дополнила бы, моё несовершенство. Ты думаешь, смерть поглотила бы нас? Нет! Совершенное бессмертно, а это путь в Вечность. Увы, теперь мне не суждено это познать.
Девушке не хватало воздуха. После каждой она фразы переводила дыхание. Прошкин скинул пальто и, бережно закутав в него Ангелину, крепко обнял её, пытаясь согреть. Её голова лежала у Лёвы на плече. Он смотрел в сторону, стеклянными от слёз глазами.
- Прости меня, - еле слышно прошептала Ангелина, – теперь мы знаем, в чём ошибка, но уже слишком поздно. Цинизм и хладнокровие поселились в наших сердцах, а месть разрушила души и искалечила жизни. Меня уже не спасти, но у тебя еще есть шанс выжить, единственный и последний, это… - Лёва почувствовал легкое прикосновение её губ и ощутил горячее дыхание. - Это любовь… - Произнесла на выдохе Ангелина и безжизненно повисла на его руках.
Снег упрямо замедлял движение. Прошкину вдруг показалось, что время остановилось. Девушка была мертва. Её необыкновенные, чёрные и выразительные глаза были широко открыты. Словно зачарованный, взгляд Ангелины застыл в созерцании парящего снега. Он один невозмутимо царил над городом, пытаясь своим существованием напомнить людям о суете, истине, о скоротечном и вечном. Дрожащей рукой Лёва закрыл ей глаза. Белые хлопья медленно продолжали зависать в пространстве, не обращая внимания, на стоящего на коленях антипикапера, который держал в объятиях тело девушки и опустошенными, полными слёз глазами смотрел в ночное небо. Стон отчаяния вырвался из его груди. «За что же ты меня так?» - закричал Лёва. Сквозь непроглядную мглу и снегопад, он видел глаза Бога. Они смотрели на него по-отечески, как на ребёнка, получившего наказание по заслугам, с жалостью и любовью.
Внушительных размеров байкер, в кожаной куртке, косоворотке и высоких черных ботинках, подошел к Прошкину. Его свирепое лицо украшала длинная рыжая борода, напоминающая хвост лисицы. Он положил Лёве руку на плечо.
- Слушай, командир, мы тут это, в общем…
Лёва поднял голову, и громила увидел его обезумевшие глаза, наполненные слезами. Байкер перевёл взгляд на Ангелину и всё сразу понял. Он медленно снял разрисованный шлем с головы, и глубоко вздохнув, спросил:
- Может скорую вызвать?
Лёва отрицательно покачал головой.
- Понятно, жаль девку, красивая, молодая, жить да жить, - сочувствующе пробормотал рыжий, вглядываясь в её лицо.
- Что у вас там? - Спросил Лёва. - Все живы?
Байкер явно волновался, сосульки на его колоритной бороде позвякивали, как елочные игрушки, он переминался с ноги на ногу и не знал с чего начать.
- С нашими-то все в порядке, - начал он издалека, - Медведю ногу прострелили, да он привыкший, у него с Афгана таких ссадин на туловище, больше чем естественных отверстий. Бизону немного фейс попортили, так ему нос сломали еще прошлой весной, с него не убудет. Сам в рукопашку полез с горцами, кто ему виноват? Испанцу и Клещу тачки конечно попортили, но это уже мелочи. А вот «таракану» кранты. Он и так-то на честном слове держался, а тут Вова твой, несдержанный, оседлал его, да еще на таран пошел на эту нечисть. Если запчасти все найдем, восстановит механик за пару недель. Вот с твоими бойцами похуже будет.
Рыжий замолчал и отвел глаза в сторону. Он был похож на школьника второгодника, получившего двойку, который боится рассказать про это своему отцу.
- Говори уже, - с тревогой в голосе сказал Лёва, - как есть говори, хуже чем сейчас, вряд ли что-то уже может быть.
- Таксист твой, армянский ниндзя, кудесник монтировки отделался парой поломанных рёбер, Док уже его посмотрел, жить будет, а вот мальчишке..., ему на больничку бы надо. Ты бы сам сходил, он вон там, за трибуной, наши с аптечкой откачивают его.
Степан сидел на деревянных ступеньках, прислонившись спиной к задней стене трибуны, покрытой плесенью. Несколько человек суетились вокруг него. Кто-то из байкеров заботливо накинул ему на плечи свою тёплую куртку. Стёпа вытянул вперёд свои длинные и тощие ноги и стонал от боли. Прошкин протиснулся сквозь плотные ряды молчаливых и сердобольных мужиков и схватил Стёпу за руки.
- Стёпка! Брат, ты чего это надумал? - Закричал Лёва. - А? Степан, а ну-ка, прекращай мне это.
- Вон, пусть Док тебе расскажет, - услышал Прошкин за спиной, низкий голос.
Док захлопнул аптечку, сел на корточки возле Лёвы и взял руку Степана в свою внушительных размеров ладонь. Достал из кармана старые часы на цепочке и принялся считать пульс у раненного. Через минуту он заговорил, обращаясь к Лёве, на «ты», как будто они давно были знакомы.
- В армии служил? - Неожиданно спросил он.
- Да, конечно! - Ответил Лёва, едва сдерживая эмоции.
- Тогда должен понимать, - ответил Док, - штопать надо твоего пацана и, чем быстрее, тем лучше. Если пулю не вытащить, он умрет, максимум часа через два-три.
- Какая пуля? Чего ты несёшь? Откуда? - Нервно закричал Прошкин.
- Вероятно во время пальбы, от стены рикошетом вошла, да так и не вышла, - невозмутимо ответил Док, - ему операция нужна, хватай его в охапку и дуй до ближайшей больницы. И молись что бы любой хирург оказался на месте. Вот посмотри.
С этими словами Док откинул край куртки, и Лёва увидел большое, расплывшееся кровавое пятно на одежде Степана. Прошкин громко и смачно выругался, зачерпнул в обе ладони горсть снега и приложил к своему лицу.
Стёпе становилось хуже. Он стонал и периодически терял сознание. Медлить было нельзя. Рыжий байкер снова подошел к Лёве и, показывая рукой в сторону лежащих в ряд поверженных врагов, сказал:
-Этих мы упаковали. Сейчас дождемся ментов и будем сдавать. Девчонку медикам передадим. Ты, давай, вези парня своего в больничку, это сейчас самое главное, ей все равно уже ничем не поможешь. Действуй командир.
Он хлопнул Прошкина по плечу, закурил и направился к своим.
Памятник Независимости медленно таял вдалеке. Ночной Старый город спал. Рафик, корчась от боли, вел машину по его узким и заснеженным улицам. Сломанные ребра давали о себе знать, он периодически хватался за бок, корчил недовольную гримасу и что-то бормотал себе под нос. Не отпуская педаль газа на поворотах, он летел на бешеной скорости прочь от этого трагического места. Лев Валентинович сидел рядом на пассажирском сидении. Он оглянулся и в последний раз окинул взглядом площадь. Всё было как прежде. Размытые очертания величавого памятника. Тусклые фонари. Заснеженная мостовая. Байкеры, которые издалека были похожи на трудолюбивых муравьев. Где-то там остались Вольфганг и Марина. Они стояли, обнявшись, и он дыханием согревал её замерзшие ладони. Всё было на своих местах. Не было только Ангелины. От этой мысли, Прошкину стало нестерпимо больно на душе. Лёва глубоко вздохнул и с тревогой в глазах перевёл взгляд на Степана. Антихакер лежал на заднем сидении и стонал. Лицо его было сильно разбито, большая гематома образовалась под правым глазом. Сквозь белую повязку на груди, которую Док наложил ему, там, возле памятника, просачивалась кровь из раны.
- Давай в Первую городскую больницу, - скомандовал Прошкин, - знаешь где это?
Рафик утвердительно кивнул головой. Именно возле этой больницы находился Родильный Дом, в котором жена Рафика рожала всех его дочерей, а, учитывая, что рожала она часто, таксист великолепно знал все окольные пути и подъезды к этому жизненно важному заведению.
- Через десять минут будем на месте, Лев Валентинович, - доложил Рафик, прибавляя скорость.
- Мы должны успеть, обязательно должны успеть. - С уверенностью в голосе сказал Лёва и, обращаясь уже к Стёпе, добавил, - ты держись, брат, нам без тебя никак нельзя, нам бы доехать быстрей, а там мы тебя вытащим, и не таких вытаскивали.
- Шеф! - послышался с заднего сидения еле слышный голос Степана. Лёва вздрогнул от неожиданности.
- Слушай, если вдруг помру, ты не обижайся на меня, я не нарочно, я очень жить хочу! - Голос Стёпы звучал глухо и перебивался кашлем.
- Ты, Степан, ерунды не говори, пару царапин, а ты уже панику поднял, - намеренно успокаивая его, сказал Прошкин, - и потом, должок за тобой, если помрешь, кто зуб-то мне отдаст? Никто не отдаст.
Лёва сквозь комок в горле, выдавил из себя подобие смеха.
- Совсем не айс мне, Шеф, - сквозь стон прошептал Стёпа, - у меня есть для тебя кое- что, на прощание, вот, возьми.
Прошкин почувствовал прикосновение дрожащей руки Стёпы и автоматически протянул руку в его сторону. Белый зуб идеальной формы упал в ладонь Лёвы.
- Теперь в расчете, долг есть долг. - Сказал Стёпа и попытался улыбнуться, теперь уже далеко не идеальной улыбкой.
- Степа! - удивлённо воскликнул Прошкин. - Так я же пошутил, ты как его добыл-то? Вот чудак!
- Так в бою и добыл, с первого удара и получил, хорошо не потерял в пылу сражения. - Ответил Степан, закрыл глаза и затих.
- Хирург, говоришь. - Задумчиво сказал Лёва, вспоминая слова Дока, глядя на дорогу. - Сейчас будет Стёпка у нас хирург, ты главное держись брат.
Мобильный телефон зазвонил в ночной тишине неожиданно и тревожно. Доктор Селиванов открыл глаза и взглянул на часы. Покачав недовольно головой, он взял трубку, надел халат и вышел на кухню. Разговор длился недолго. Селиванов никогда не курил на кухне, это было его железное правило. Но в этот раз он достал пепельницу, включил вытяжку и сделал исключение из правил.
- Да, Лёва, конечно, буду через двадцать минут, - сказал Селиванов, - прекрати, ты же мне как брат, и давай не будем к этому возвращаться и попусту тратить время. Я выезжаю.
Селиванов потушил сигарету и набрал номер телефона:
- Наташа, сейчас привезут парня, да, огнестрельное, приготовь операционную и вызови Гребенёва и Светлану Ивановну, да, я работаю только с ними. Ты его прими пока, оформи, я скоро буду.
Селиванов осторожно, чтобы не потревожить спящую жену, на цыпочках вернулся в спальню и начал одеваться.
- Паша, ты куда? - Услышал он заспанный голос супруги.
- Вызвали срочно, операция. Приеду утром и всё объясню. - Ответил Селиванов.
- Слушай, а вообще это когда-нибудь закончится? Кто у нас на этот раз? У людей совесть есть? - монолог жены носил явно недружелюбный характер.
- Это Прошкин, - ответил Селиванов, - ты же знаешь, он никогда ни о чём не просил. Если он позвонил, то это действительно важно.
- Лёва? - Удивленно спросила жена. - А до утра он не мог подождать? Я все понимаю, Паша, я понимаю, что он твой друг, я понимаю, что у него нет семьи и поэтому масса свободного времени, но почему ночью? А всё потому, что ты безотказный, Паша. И все этим пользуются.
Селиванов подскочил к кровати и схватил жену за руку.
- Ты что такое говоришь? - Повышая тон, сказал Доктор. – Прошкин - не все, он мой лучший друг, когда ты Машку рожала, кто тебя среди ночи в роддом отвозил? Когда мне клинику закрывали, кто решал наши проблемы? И это только малая часть. И ты мне сейчас говоришь такие слова.
- Паша, да я все понимаю, только ты забыл, ты, заведующий хирургическим отделением, понимаешь? Отправь Ваню Назарова, он великолепный хирург, твоя правая рука, почему сам? Прошкин конечно…
- Дура ты, Ирка, - перебил её Селиванов, - и думаешь, как и все бабы, другим полушарием мозга. Всё, не обсуждается. Приеду утром, поговорим.
С этими словами, Селиванов поцеловал её в щеку и, выключив свет, ушел громко хлопнув дверью.
Распахнутые настежь ворота первой городской больницы и несколько санитаров в белых халатах на центральном входе, первое, что увидел Лёва, когда Рафик на приличной скорости подъезжал к пункту назначения. Машина влетела во двор больницы и остановилась. Рафик выключил двигатель, выскочил из машины и открыл заднюю дверь. Стёпа был без сознания. Подбежавшие санитары бережно уложили его на носилки и осторожно повезли по коридору в сторону операционной. Лёва бежал рядом. Санитары, переглядываясь отталкивали его, давая понять что им мешают, но Прошкин не обращал на людей в белых халатах никакого внимания. Он бережно поправлял на Стёпе куртку, пытался проверить его пульс и, хотя Степан и не слышал его, все равно подбадривал тёплыми словами. Селиванов перегородил ему вход в операционную. Лёва остановился и, увидев своего лучшего друга, облегчённо вздохнул.
- Неважно выглядишь, Лев Валентинович, - сказал Селиванов, - тебе нельзя туда, тебе придется ждать здесь. Я собрал самых лучших, мы сделаем все что возможно. Ты меня знаешь, обещать ничего не буду. С этими словами, Селиванов решительно развернулся, вошел в операционную и закрыл за собой дверь.
Лёва в изнеможении опустился на стул и, прислонившись затылком к белой, холодной стене, стал ждать. Словно в тумане, мимо Прошкина бегали люди в белом, через открытую дверь перевязочной, он видел Рафика, которому молоденькая медсестра пыталась оказать первую помощь. Рафик сидел на столе, он был раздет по пояс и пытался заигрывать с ней. Краснеющая от смущения девушка бегала вокруг него с бинтами и невинно ругала неугомонного таксиста. Табло с надписью «Тихо! Идет операция!» тревожно включилось, как огонёк надежды над дверью. Лёва разжал кулак, на ладони лежал зуб Стёпы.
«Держись дружище, я с тобой!» - подумал Прошкин и закрыл глаза.