Франтишек размашистым движением отдернул занавеску, и крохотная мастерская наполнилась светом и теплом. Солнечные лучи, просачиваясь сквозь витражи старинного эркера раскрашивали каждый угол комнаты в свой цвет. Юноша улыбнулся: эта простая игра света по-прежнему оставалась его маленьким утренним чудом, способным на мгновение прогнать даже самые мрачные мысли. Чтобы усилить этот магический эффект, Франтишек даже специальным образом развесил собственные картины на стенах.
На противоположной от окна восточной стене, попавшей под фиолетовый и голубой лучи, он разместил зимние пейзажи и зарисовки готической архитектуры. В его воображении готика была похожа на холодную красавицу с белоснежной кожей, тончайшей талией и глазами-льдинками. Она с легкостью разбивала сердца отважных героев и рыцарей, доводя их до исступления своим высокомерием, но где-то в глубине души всегда надеялась, что кто-то из них не воспримет всерьез ее упрямство и растопит холодное сердце. Ее ледяная надменная красота требовала благородных возвышенных оттенков: лаванды, сирени и ириса. Даже главный собор города, это неприступное и мрачное здание, в своем воображении Франтишек украсил узором из сверкающих аметистов. Жаль, что отцы города вряд ли бы оценили столь кощунственное отношение к святыне
Северной стене достался оранжевый свет, а также натюрморты и летние пейзажи. Оранжевые блики разбегались по засохшим мазкам маслам, даря ощущение зноя и летнего солнца. Здесь пахло спелой клубникой и свежескошенной травой, порхали бабочки и напевали стрижи. В самой стенке была большая трещина, и зимой из нее нещадно дуло, но одного взгляда на изможденных от жары коров или резвящихся в пруду детишек было достаточно, чтобы старый кафтан уже не казался таким прохудившимся.
Юг, окрашенный зеленым, был вотчиной Посейдона. На полотнах бушевали штормы и развивались паруса. Бравые моряки и первооткрыватели смело бросались в неизвестность на встречу приключениям. Здесь пахло солью и потом, порой звучало крепкое мужское словцо и лились реки рома. Франтишек поставил свою узкую кровать рядом с этой стенкой, чтобы каждую ночь засыпать под вечный шум прибоя и крики чаек. Юноша никогда не видел моря, и рисовал его только по чужим описаниям и картинам, но голос внутри твердил, что оно именно такое.
Франтишек улыбнулся, приветствуя новый день, подошел к маленькой печке, служившей единственным источником тепла и помешал в ней угли.
- Слава Богу, дрова еще есть,- порадовал он сам себя, заглядывая под печку. - А вот с завтрака нет, - он посмотрел на три прибитые к стенке дощечки, заменявшие ему шкаф. Сегодня там лежала только пара яблок, подаренная накануне доброй тетушкой Мартой. Кухарка в господском доме, она всегда подкармливала бродячего художника, сердобольно причитая о том, как он исхудал. Что бы он только делал без ее доброты...
Франтишек убрал яблоки в карман, решив, что их лучше оставить на обед и ужин, а без завтрака он как-нибудь обойдется. Затем он повесил на одно плечо складной мольберт с красками и рулоном холста, а на второе - тяжелый ящик с картинами. Передвигаться стало значительно сложнее, но нужно было спешить. Франтишек захлопнул дверь и начал спускаться по узкой лестнице.
Он жил в маленькой башенке старого доходного дома в сердце города. Когда-то его отец, скопивший небольшую сумму денег на ремонте и чистке обуви, смог выкупить эту каморку, где и прошло детство Франтишека. Родителей давно не стало, и каморка перешла юноше по наследству. Не самое богатое наследство, но он был благодарен и за это, и каждый вечер перед сном целовал маленькие портреты родителей, стоявшие у изголовья.
Отец никогда не одобрял занятие сына рисованием. Он справедливо полагал, что денег на специальное образование у Франтишека никогда не будет, а без него стать художником практически невозможно, поэтому желал сыну другой судьбы. Но юноша с трудом мог представить жизнь без терпкого запаха красок и растворителя, бесконечных пятен на руках и одежде, а также безмерной радости, когда у него появлялось хоть немножко денег на покупку нового холста Он рисовал столько, сколько себя помнил. Угольками, песком, грязью и даже водой на сводах зданий, и просто не понимал, как может быть по-другому. Где-то в глубине его пропахшего маслом сердца жила мечта, что однажды его обязательно кто-то заметит и он станет знаменитым. Он придирчиво и с остервенением рассматривал витрины галерей, куда его не пускали, и репродукции картин в выброшенных журналах. Именно по ним он год за годом учился рисовать. Сначала с рвением фанатика он старался повторить мастеров, до рези в глазах вглядываясь в блеклые репродукции.
Он прятался в кустах парков, куда чистенькие студенты художественных училищ приходили на пленэр, и жадно впитывал каждое слово преподавателей. По редким ошметкам информации он смог восстановить все этапы развития искусства, все известные картины и портреты мастеров. Он с точностью до миллиметра знал и мог в любой момент вызвать в память образ «Последнего дня Помпеи» или «Давида», хотя никогда не видел их в живую. Франтишек разбирался в разных стилях и направлениях, владел всеми возможными техниками и мазками, и даже был способен процитировать большинство искусствоведческих брошюр.
Юноша изучал и познавал, бесконечно рисуя новые и новые картины. Чтобы не расходовать материалы, он научился творить у себя в воображении, детально прорисовывая каждую картину и только потом осторожно перенося ее на бумагу или дерево. Он с остервенелой жестокостью критиковал свои работы и не допускал ни намека на снисхождение в отношении себя. В какой-то момент стал критиком, безжалостнее которого история искусствоведения еще не знала. Он разносил в пух и прах каждую новую работу, бесконечно сравнивая ее с мастерами и, найдя хоть малейший недочет, нещадно ругал себя, перерисовывая ее вновь и вновь.
Но однажды пришел тот сладостный миг, когда, несмотря на суровость критики, он был вынужден признать, что рисует не хуже абсолютного большинства местных художников, некоторых из которых были весьма знамениты. Сперва эта мысль пугала. С замиранием сердца он приходил к галереям, до рези в глазах вглядывался в витрины, чтобы убедиться, что он наконец-то сравнился с ними в мастерстве. Но постепенно находя все новые и новые недочеты в чужих картинах, он наконец-то признал, что достоин.
Это признание стало переломными. Он наконец-то приблизился к исполнению мечты. Она стала почти реальной и осязаемой. Казалось, что стоит только протянуть руку и можно будет схватить ее за хвост. Еще совсем чуть-чуть и его обязательно заметят и выставят в галерее. Франтишек собрал все последние деньги, все хоть сколько-нибудь ценные вещи, оттащил их знакомому старьевщику и продал, а на все вырученные деньги купил краски и холст.
За три месяца он смог нарисовать целую авторскую коллекцию, которая была достойна почти любой выставки. Он придирчиво выбрал несколько самых удачных картин и теперь каждый день вместе с ними отправлялся на главную площадь города...
Вот и сегодня, добравшись до привычного места, Франтишек принялся любовно расставлять картины на специально выструганных для этих целей подставках. За последние пять месяцев никто не купил ни одной картины, но он не сотавлял надежду. Многие, чаще всего бедняки или дети, подходили, по долгу рассматривали его работы и отходили прочь, о чем-то задумавшись. Один старичок даже заплакал, рассказав Франтишеку печальную историю своего вдовства. Портрет молодой девушки напомнил бедняге его умершую жену. Юноша не выдержал и отдал старичку картину бесплатно.
Некоторые прохожие говорили, что Франтишек - прирожденный художник и ему точно надо выставляться. Эта фраза ранила сильнее всего. Она задевала то тайное, сокрытое жгучее стремление, которое он холил и лелеял с самого раннего дества. Юноша, как никто знал, что он должен выставляться и что он талантливее многих... Но его по-прежнему не пускали ни в одну галерею, а все признанные художники надменно отворачивали голову, стоило ему приблизиться.
Однажды один из них даже испортил одну из картин Франтишека. Юноша посмел побеспокоить признанного мастера, когда тот задумчиво курил сигару на летней веранде модного кафе, и попросил оценить свои работы. Мастер едва взглянул на полотна и равнодушно бросил:
- Бездарно! Никогда больше не пишите.
- Совсем? - мир Франтишека рухнул.
- Совсем...
- А может, все-таки?
- Даже не надейтесь, - картинно развел руками мэтр. - Ваша мазня достойна только этого, - и мэтр вылил остатки горячего кофе прямо на полотно. Восстановить картину было уже невозможно.
Франтишек поставил мольберт, аккуратно разложил краски и приготовился ждать клиентов. Он совмещал работу и удовольствие, рисуя портреты проходивших мимо богачей, чтобы заработать хоть какие-нибудь деньги. И сегодня клиентов должно было быть больше обычного: на площади должен был выступать бродячий цирк. В центре площади возвышались маковые бутоны шатров, вокруг которых толпилось множество горожан. Воздух пах жженым сахаром и лошадьми. Важные господа и дамы прогуливались в отдалении, ожидая начало представления и возможности взойти на лучшие места.
Вдруг на мостовую выехала богато украшенная карета, запряженная четверкой породистых лошадей. Сделав вальяжный круг, она остановилась напротив цирка и из нее вышли серьезный пузатый господин и его очаровательная дочь. Это были председатель торговый палаты, богач, меценат и благодетель города и его дочь Софи, известная покровительница всех обездоленных и несчастных.
Председатель с трудом вылез из кареты, крякнул, раскрасневшись и свысока осмотрел горожан. Увиденное ему явно не понравилось: количество бедняков и обилие неприятных запахов оскорбляло его утонченный вкус, и было видно, что он приехал сюда не по своей воле. Софи, напротив, была весела и с юношеским восторгом рассматривала окружающее пространство. Она обладала редкой способностью удивляться и по-детски радоваться всему новому, которую, увы, многие с годами теряют.
Председатель подал дочери руку и повел вокруг площади. При их появлении толпа тут же распуталась и пропускала вперед, жадно впитывая каждую черточку ее миловидного личика. От такого внимания Софи смутилась и покраснела.
Вдруг ее внимание привлек Франтишек, не решавшийся даже смотреть на столь утонченную и возвышенную особу. Ее внимательный взгляд тут же пробежался по картинам. Глаза загорелись, и она потянула отца ближе к художнику.
- Ну зачем ты туда идешь? - раздраженно протянул тот.
- Пожалуйста... - ее мелодичный голос был способен разжалобить каменную статую. Они подошли ближе и вдвоем остановились напротив художника.
- Как же красиво,- невольно восхитилась Софи, разглядывая работы. - Вы очень талантливый.
При этих словах сердце художника затрепетало маленькой птичкой, летящей навстречу солнцу. В одно мгновение он влюбился в ее прекрасный облик и доброту сердца. Она, утонченная и образованная девушка, похвалила его картины. Ему показалось, что человеческая душа слишком мала, чтобы вместить в себя столько счастья.
Софи переходила от одной работы к другой, разглядывая каждую очень внимательно. Она поднесла изящный пальчик к губам и слегка наклонила голову, оценивая:
- Хороший мазок. Прекрасная композиция. Есть немного ученичества в этом, но в целом, все изумительно. Где вы научились так рисовать?
Франтишек смутился и густо покраснел, ему было стыдно признаваться этому ангелу в неумелости:
- Нигде, госпожа. Я самоучка, - он низко склонил голову.
- Не может быть! - поразилась Софи. - Отец, ты обязательно должен выставить этого юношу в галерее. Посмотри, как он талантлив!
При этой фразе мужчина недовольно надул губы, сморщился и со скучающим видом посмотрел картины.
- Фи, Софи. Ну ты разве не видишь, что это убожество...
- Но...но..но...- Софи от возмущения хватала ртом воздух, не находя слов.
- Ну-ну, девочка моя, успокойся. Ты слишком серьезно все воспринимаешь. Этот мальчишка не стоит твоего беспокойства. Смотри, начинается представление! Пойдем! - он сжал ее руку и потащил по направлению к шатру. Девушка упиралась и пыталась помешать, но их силы были не равны. Она обернулась и посмотрела на Франтишека. Он заметил, что ее глаза полны слез.
Юноша был готов сорваться и побежать вслед за ними, но сердитый взгляд кучера, многозначительно играющего кнутом, охладил его пыл. Председатель довел дочь до шатра и грубо втолкнул ее внутрь. Франтишек обессиленно прислонился к стене здания. Голова кружилась от возмущения и чувства несправедливости. Стало трудно дышать. Мир оказался гораздо более жестоким и злым местом, чем казалось раньше. Что он, скромный юноша, способен сделать, если даже она, необыкновенная и столь великодушная, вынуждена страдать и делать совершенно не то, что хочется? Даже она несвободна в выборе своей судьбы. На что может надеяться он?
Ганс, сухопарый и подвижный старичок, стоял за высоким прилавком и любовно протирал коллекцию серебряной посуды. На уход за экспонатами своей коллекции, которой мог бы позавидовать некрупный музей, Ганс тратил не менее пяти часов в день. Вопреки мнению знакомых и редких посетителей он стал старьевщиком не из-за денег, которых постоянно не хватало, а из-за любви к истории и желанию сохранить как можно больше удивительных, пусть и отживших свой век вещей, к которым зачастую люди столь равнодушны. Ганс скупал все, что представляло хоть маленький интерес: фарфоровые куклы с печальными глазами, пузатые медные чайники, изорванные старые книги, похожие на ветеранов войны и многое-многое другое. Продавал же он вещи гораздо реже с огромной неохотой и только если был уверен, что покупатель позаботится о них. К сожалению, таких покупателей находилось немного.
Неожиданно в тишине магазина раздался настырный голос колокольчика и на пороге появился худощавый белокурый юноша. Он шел нетвердой походкой, то и дело покачиваясь. В руках он тащил тяжелые объемные свертки.
- Франтишек? Давно тебя не было, - улыбнулся Ганс, откладывая работу в сторону.
- Д..д..добрый день, - пробормотал юноша, с трудом протискиваясь в дверной проем.
- Нашел еще что-то из инструментов отца?
- Нет, - обреченно отозвался юноша, - Картины хочу продать.
Походкой приговоренного к смерти, он приблизился к прилавку и тяжело опустил свертки прямо перед Гансом.
- Что-то случилось? - Ганс пытался заглянуть в глаза юноше, но он упрямо смотрел в пол.
- Нет, просто хочу продать картины.
- Но зачем? Это же твоя мечта. Ты только этим и живешь.
- Я понял, что живу неправильно. Я хочу продать картины и стать сапожником, как отец. Он был прав с самого начала, - раздался тяжелый вздох.
- Ты уверен в этом?
- Наверное...
- Я куплю их. Ты прекрасный художник. Но мне кажется, что это неправильно, - покачал головой старьевщик.
- А что правильно? - прошептал юноша. - Мои картины никому не нужны. Они никогда не попадут в галерею и ими никто не будет восторгаться. Они бездарны, - в его голосе звучала едкая горечь.
- А почему ты рисуешь?
- В картинах вся моя жизнь...
- Тогда почему ты позволяешь кому-то другому оценивать свою жизнь? Решать, бездарна она или нет? Ведь только тебе ее проживать, а не им...
- Не знаю, -растерянно пожал плечами юноша. - Я просто хотел чуточку признания, денег, хотел, чтобы люди смотрели на меня с уважением...
- А ты сможешь сам уважать себя, если откажешься от своих картин?
- Не знаю, - пожал плечами юноша. - Наверное, нет.
- То-то и оно, мой мальчик. Иметь мечту и талант -это роскошь, с которой не сравнится ни одно богатство и ни одно признание. Но она требует смелости и отваги. Быть может, о тебе не услышит никто и никогда, зато тебе никогда и на за что не будет стыдно...
Повисла продолжительная пауза. Было слышно, как ветер задувает в духовое окно.
- Простите меня, - одними губами прошептал Франтишек. На мгновение он ощутил себя маленьким мальчиком, которого отчитывает строгий отец.
- Мне не за что тебя прощать. Забирай-ка картины и иди домой, - улыбнулся старик. - А это тебе на память, - он открыл шкафчик и достал маленькое зеркало в рамке. - Чтобы никогда не забывал, кто в твоей жизни главный.
Ровно через пять лет в галерее «Софи» прошла первая именная выставка картин тогда еще неизвестного никому молодого дарования. Она стала настоящей сенсацией. Критики были в восторге и назвали автора новым Да Винчи. Все искренне удивлялись тому, как никто не нашел его раньше.
Еще через год пожилой Ганс получил изящный конверт с приглашением.
Достопочтенный Ганс!
Приглашаем вас на наше венчание, которое пройдет в церкви Святой Магдалены 13 марта в 13:00». Будем счастливы вас увидеть.
Ваши Софи и Франтишек.