Начало мая. Я в командировке, в Киеве, живу в общежитии завода им. Петровского, это наше родственное предприятие.
Майский Киев великолепен! Работы у меня немного и я каждый день подолгу шатаюсь по весенним улицам, паркам, Крещатику. Захожу во Владимирский собор, здесь я уже была как - то зимой, но все равно – интересно. Поднимаюсь на Владимирскую горку…
Звоню в Златополь маме и от нее узнаю, что сейчас в Киеве, на какой-то медицинской конференции (или курсах?) Надя Базилевич, моя подруга детства. Захожу в мединститут. Да, действительно, здесь собрались стоматологи.
В просторном вестибюле жду перерыва. Сколько же мы не виделись? С шестьдесят второго года, когда я уехала на Алтай. Уже восемьдесят восьмой… Двадцать шесть лет! Узнаю ее или нет?
Конечно, узнаю ее сразу же, как только она появляется в дверях аудитории. Она совершенно не изменилась, те же полные губы, те же веснушки, пушистые ресницы и глаза...- Надины! Темносиний строгий костюм подчеркивает ладную, стройную фигурку, словно и не было всех прошедших лет...
- Надя! – окликаю ее.
Она останавливается, какое-то мгновение смотрит на меня.
- Света?! – узнала!
И мы с ней замечательно проводим весь день. Наговориться не можем. Выкладываем друг дружке все, что накопилось за эти годы. Вспоминаем, как в то, последнее наше лето в Златополе, она вдруг влюбилась в киномеханика нашего Дома культуры и едва не сбежала с ним, так как родители, естественно, были против: как же, дочь, - умница, красавица, без пяти минут врач, - и вдруг - механик, разведенный, да еще и намного старше ее! Быстро сориентировались в обстановке и мигом вернули ее в Киев, где уже ждал некий Григорович, тоже врач, давно и весьма решительно настроенный жениться на Наде. Жизнь с ним как-то не задалась и через некоторое время они расстались. С Надей остался сын, ее счастье, надежда и смысл дальнейшего существования... А Надя, теперь Надежда Ивановна, - как и в детстве, - очень старательная, серьезная и дотошная во всем, - стала отличным врачом и преподавателем.
Со смехом вспоминаем, как Ирина мама, узнавая о наших кавалерах (еще в школьные годы), пророчески говорила:
- Эх, девочки... Глупые вы... Все к вашему берегу: як не гивно, то триска!... (обломок палки).
И у Иры поначалу сложилось не так, как хотелось бы... И счастье свое (и судьбу) она встретила позже в лице Алексея Щукина. Я смутно помнила его по юношеским годам: красивый парень с тонкими чертами лица в мелких, легких веснушках. Мне он казался каким-то отстраненным от шумных молодежных компаний Златополя. Об их отношениях я узнала от Иры еще в первый свой приезд из Барнаула, когда только родился Сережа, и, признаться, удивилась: где могли пересечься их пути? Но Иру ни о чем не расспрашивала, - по тому, как она говорила о нем, я почувствовала, что это серьезно, и с расспросами лезть не стоит.
Все это мы перебирали в памяти с Надей, пока гуляли по городу, пили кофе, сидели на телефонной станции, где я ждала разговора с Барнаулом.
Запомнилась одна встреча. Здесь же, на телеграфе, к нам подошел мужчина. Представился: Геннадий. Тоже из Барнаула. С моторного завода. Здесь в командировке. Хорошо знает Киев, может показать много интересного. Было понятно, что заинтересовала его я.
- Впечатление приятное, - шепчет мне Надя, - можешь хорошо провести время.
- Прекрати! – отвечаю я.
И все же оставшуюся часть дня мы проводим втроем. Затем, уже поздно вечером, он провожает нас с Надей до общежития, где она остановилась, и мы договариваемся о завтрашнем дне. А ночью Наде приходит телеграмма: умерла мама... Тетя Женя... Я хорошо помнила ее, с детства, когда она казалась мне такой большой, уютной и теплой, очень домашней. А ее торт «Наполеон», которым она всегда угощала нас в день рождения Нади, долгое время казался мне самой вкусной вещью на свете. И еще: первые уроки шитья я получила от нее, - она показала мне, как правильно подшивать платье и как обрабатывать его с изнанки. Помнится, уже в Барнауле, когда я появлялась на работе в новом платье, наша копировщица, тоже Надя, - очень близкий мне человек, - тут же проверяла у него изнанку и не находила, к чему придраться. Уроки не прошли даром...
Утром следующего дня я прощаюсь с Надей на автобусной станции. Она уезжает в Златополь. Хоронить маму. В окне автобуса я вижу ее печальное лицо с горькими морщинками в уголках губ (вчера их еще не было) и жестко сдвинутые брови над нежной ямкой переносицы. Она смотрит на меня очень серьезным, каким-то отрешенным взглядом. И я понимаю: она уже не со мной, она уже там, где ждут ее совершенно не женские заботы и хлопоты...
В полдень, закончив дела на заводе, встречаюсь с Геннадием. Мы идем в кино смотреть только что вышедший на экраны фильм “Холодное лето 53-го”. Покупаем набор бутылочек и сосок-пустышек, - Марина, жена Андрея, должна вот-вот родить.
А затем он и вправду водит меня по таким местам, куда экскурсоводы не заходят. Мы в Киево-Печерской Лавре, в каких-то монашеских кельях, в подземных переходах, монах показывает нам мощи святых, ведет по катакомбам… Осматриваем какие-то часовни. Гуляем в парках… А к вечеру Геннадий без труда находит дом, где живет мой двоюродный брат Володя, врач-анестезиолог, сын дяди Жоржа: Геннадий весь день носит тяжелую сумку с вялеными лещами и бутылкой крепчайшего самогона, - подарок моего брата Левки (я уже побывала в Златополе) - Володе.
Удивительно приветливо и радушно встречают нас, нежданных и незваных гостей. По телефону я сказала Володе, кто я. И вот идет процесс узнавания и знакомства. Ведь не виделись мы с детских лет, с той поры, когда Володя (Вовчик) жил у нас. Ему тогда было немногим больше пяти и мама забрала его к нам, так как в семье дяди Жоржа в то время не с кем было его оставлять, а в селе, где учительствовали дядя Жорж и его жена, тетя Маруся, детского сада не было. Я была на три года старше Вовчика и, помню, все пыталась «строить» его. А он был очень потешным тогда, по вечерам забирался на стул и громко декламировал стихи, которым его учили я и Галька, дочка тети Нилы.
Вот вспомнилось опять то время... Сейчас совершенно иначе все мы относимся друг к другу. И живем богаче, и чувствуем себя здоровее, и условия жизни лучше, а вот не слышу я, что родня берет к себе ребенка на обучение в школе, или просто потому, что брату или сестре приходится туго… А у нас постоянно жил кто-либо из маминых племянников…
Но вернусь в Киев. Помнится, что мы много смеемся за столом. Володя, как и его отец, отличный рассказчик, и так хорошо и смешно, в картинках, рассказывает, как его вызывали к высокому чину в правительстве и предупреждали, как нужно вести себя: Щербицкий, партийный босс Украины, когда ему должны были делать операцию, (не помню, какую), потребовал, чтобы анестезию проводил Володя.
Засиживаемся допоздна. Несколько раз мы с Геннадием порываемся уже уйти, но Володя с женой, шутками и прибаутками, гасят наш порыв и в конце концов оставляют нас на ночь.
- Я стелю им в нашей спальне, - обращается Валя к Володе, - а мы будем у Костика (сына), - смотрит на меня, видит, как я делаю большие глаза, - все-все, поняла: мальчики - налево, девочки – направо! Володя и Гена спят у Костика, а мы с тобой у нас в спальне!
Мы с ней еще долго разговариваем, будто знаем друг друга целую вечность. Вот есть же такие люди! И это счастье, что они есть…
- Свет! А он, кажется, ничего... Ну, что тебе мешает? - это она про Геннадия.
И я рассказываю ей о Викторе, о П.К., о так внезапно нахлынувшей и так перевернувшей всю мою жизнь, - любви...
Вечером следующего дня Геннадий провожает меня в аэропорт, я улетаю в Москву и домой, у него еще дела в Киеве. Мы стоим у столика в кафе, я вдыхаю свежий аромат белых хризантем, большой букет которых он подарил мне уже здесь, в аэропорту, и слушаю, слушаю...
О, как настроен слух женщины на нежные и добрые слова! Все, пора... Прощай, Гена, хороший ты человек, но...
А в самолете отдаю букет бортпроводницам и, отвернувшись к окошку, почти все время полета до Москвы лью беспричинные слезы... Сколько нужно женщине, чтобы оттаяла ее душа и потекла слезами? - Всего несколько нежных и ласковых слов...
В Барнауле Геннадий без труда находит мой рабочий телефон, пару раз встречает меня с цветами у дома детей на Ленинском проспекте, в центре города... И так и не начавшийся роман - прекращается. У меня уже другие хлопоты.
*****
Марину, жену жену Андрея, кладут в больницу на сохранение: скоро роды, боятся осложнений. По моей просьбе – к нам на Южный, в родильное отделение заводской больницы, - помогает Римма, наш гинеколог. Теперь утром, перед работой, я бегу в больницу, несу Марине поесть домашнего, а затем тороплюсь на заводской автобус. После работы еду в город, к Андрею, там мы готовим квартиру к приходу Марины, делаем ремонт.
Поначалу за дело дружно берутся все,- Виктор, Галина (мама Марины), мы с Андреем, - но через очень короткое время в квартире остаемся только я и Андрей... Продолжаем и заканчиваем ремонт вдвоем.
А третьего июня мы с Виктором становимся настоящими предками, - бабушкой и дедушкой. Марина родила действительно богатыря, - мальчика, весом четыре двести! Совершенно непонятно, где он только помещался в этом тщедушном, худеньком тельце? Но молодец! Выносила, а главное, - родила сама! (стоял вопрос о кесаревом...) Парня назвали Глебом.
Я взяла на работе отпуск и первые несколько дней жила у детей, помогала Марине с новорожденным. Андрей сдавал экзамены летней сессии и работал в больнице скорой помощи.
Утром уезжала к себе домой, - прогулять и накормить собаку, бежала в сад с рассадой: надо было успеть все посадить, да и порядок навести в домике и на участке. Затем снова неслась домой, что-то сготовить поесть себе и Виктору, хотя он почти не появлялся дома… И снова ехала в город к детям: Марина была еще очень слаба.
Вскоре приехал в отпуск Сергей, помочь Алене с дипломным проектом. Они целыми днями занимались чертежами у нас дома, так что Зошка был под присмотром. Помню, по вечерам, приехав домой, заставала одну и ту же картину: комната Сергея и Алены завалена бумагами, - на столе, на диване, в кресле, на полу. Они заняты: пишут, чертят за столом и на доске, а Зошка в это время норовит пробраться к ним и обязательно стащить какой-нибудь лист с полу или с дивана. Он осторожно берет очередную добычу в зубы и тихо, крадучись, прижав уши и хвост, старается побыстрее выбраться в зал, и, если это ему удается, - тут уж полная воля его собачьему азарту, - терзает и рвет на клочки бумагу, рычит и прыгает по комнате, пока Сергей и Алена с воплями носятся за ним, стремясь успеть вырвать из его пасти остатки записей или расчетов.
Вот и лето прошло... Словно и не бывало, - так пела в то лето Пугачева...
Алена защитила диплом и они с Сережей уехали в Елгаву. А у меня жизнь пошла в ускоренном темпе: работа, сад, внук, дом...