Внеочередное заседание Академии наук.
Огромный мраморный зал, обшитый только в рост человека ореховыми панелями и тускло подсвечиваемый электрическими "свечами" из старомодных канделябров под самым потолком.
Я сижу ряду в пятнадцатом, между двумя скучного вида электронщиками, каждый из которых настукивал что-то в своих планшетах.От белого свечения, испускаемого экраном, их лицо казались потусторонне-бледными.
У Академии недавно появилась своя соцсеть, рассчитанная на продвинутую молодёжь, и в этой сети шло оживлённое обсуждение сегодняшней повестки дня.
Повесткой был известный неудачник с кафедры кибернетического протезирования Самойлов.
Самойлов уже пятый год бился над идеей искусственного человека, который, однако, не содержал бы в себе ни микросхем, ни мёртвого металла. Свои прямые задачи Самойлов выполнял кое-как, а в мечтаниях тоже практически не продвигался.
Многие уже знали, что Самойлов - человек непостоянный, ищет вечный абсолют, врезается в самые щекотливые вопросы и из каждой битвы с прописными истинами выходит побеждённым.
Но сегодня ...
- Господа присутствующие! - объявил председатель с неприкрытым скептицизмом - сегодня мы собрались, чтобы рассмотреть вопрос трёхмерной биологической печати и моделирования человека, предложенный нам господином Самойленко Виктором Константиновичем. Прошу вас, Виктор Константинович.
В зале раздались вялые хлопки, повисла натянутая вежливость - в памяти был ещё свеж предложенный Самойловым вечный двигатель, КПД которого едва превышал сорок процентов.
Самойлов взошёл на кафедру напыщенный, как жаба-ага. Вслед за ним небритые грузчики вывезли что-то чрезвычайно похожее на платяной шкаф, который был зачем-то обмотан проводами, датчиками и трубками.
- Леди и джентльмены! - траурно начал он, - как часто мы, даже в просвещённом двадцать девятом веке, сталкиваемся с одиночеством! С непониманием ... с агрессией ...
Он протянул руки в темноту, как католический священник во время проповеди и скорчил гримасу.
Из зала замигали фотоаппараты - завтра наверняка выйдет прекрасная фотожаба.
- А всё потому, - продолжил лицемерный оратор, - что все люди разные, и нельзя найти человека, полностью схожего с вашим мнением, с вашим характером, согласного с вами во всём.
- Во идиот! - шепнул правый электронщик.
- А протез сердца кто - Пушкин будет доделывать? - ответствовал левый, - ему дают такие прекрасные, объективные задания, а он ...
- Но я, основываясь на мнениях многих уважаемых людей, понял, что раз чего-то невозможно в естественной среде, то это НУЖНО смоделировать. И вот, в ходе многочисленных экспериментов, я добился результата.
Он торжественно указал на шкаф.
- Изобретают велосипед - это понятно, а вот шкаф ... - присвистнул из полумрака кто-то, сидящий спереди.
- Эта система не что иное, как биологический принтер с возможностью личностного и генетического программирования. Вы можете найти себе друга или подругу, жену или мужа,собеседника или поддержку, без обычных трудностей, которые при этом возникают. Вы просто распечатаете человека с нужными личностными характеристиками и всё, счастье у вас в кармане.
В зале раздался шум множества негодующих голосов.
- Я не дам и ломаного гроша, что этот принтер работает! - брызгая слюной, заметил раздосадованный профессор, сидящий сзади меня.
Самойлов лаконично развёл руками.
- Господа! - заметил председатель, - попрошу тишины. Дайте человеку высказаться до конца.
Председатель был пожилым, далеко за девяносто, и уважаемым учёным, его исследования в области космобионики были известны всему миру. Поэтому ряды дружно замолчали, как попугаи, на клетку с которыми набросили тряпицу.
- Итак, какого человека вы хотели бы создать? - в полной тишине спросил Самойлов.
- Девушку! - фыркнул молодой физик из глубины зала.
- Которая бы знала наизусть ... таблицу Менделеева! - пробасил химик-неорганик.
- Кудрявую!
- Шатенку!
- С родинкой на щеке!
- Лет двадцати пяти!
Самойлов с невозмутимым лицом принялся вводить данные в бортовой компьютер шкафа.
Меня пробил холодный пот - даже для своей наглой натуры Самойлов имел слишком уверенный вид. Если он действительно ...
Хотя нет - бред. Все его идеи всегда были и остаются бредом - и масло, на сто процентов убирающее трение, и второй желудок для страдающих дистрофией.
Обычный дурак, без намёка на образование.
Шкаф задымился. Сейчас разлетится по винтику, а Самойлов как обычно спишет всё на магнитные бури.
Но шкаф уцелел. Раздался сигнал, похожий на писк микроволновки после приготовления блюда.
Дверца шкафа открылась.
Из него вышла девушка европеоидной внешности, кудрявая, шатенка, двадцати пяти лет, с родинкой на щеке.
У всей аудитории практически разом распахнулись рты. Столь явное сходство с требованиями было поразительным. Слишком сложные условия для мистификации, да и не запихнёшь же в шкаф полсотни людей, на вкус и цвет ...
Молодой физик присвистнул. Кто-то нервно хохотнул.
Профессор сзади меня обхватил голову руками - на его глазах серьёзное научное заседание превращалось в непристойный балаган.
Девушка молча обернулась белым полотенцем и молчала, глядя куда-то вдаль.
Это было столь странное и жуткое, столь неестественное зрелище, что я машинально отвёл глаза в сторону Самойлова.
Тот пузырился от гордости, не понимая, насколько ужасно и его творение, и продукт, произведённый этим творением, и последствия для человечества, и последствия для него самого.
- По-моему, у неё ... чересчур апатичный характер, - заметил нейролог.
- Вы не назвали ни одного личностного предпочтения, - Самойлов снова театрально развёл руками , - машина создала её по своему подобию, а машины, как вам известно, не имеют характера и не поддаются эмоциям. В остальном - это обычный, нормальный человек.
Сидящий сзади меня профессор ощутимо затрясся.
- Вы понимаете, что сделали бездушного зомби? - проорал он, - это бесчеловечно! Эта девушка всегда будет изгоем среди других! Вы создаёте живых кукол, которые живут по вашей программе. Это противоречит Конвенции!
- В Конвенции запрещается проводить эксперименты на людях, но не запрещается людей создавать,- довольно спокойно заметил Самойлов, - если бы это было запрещено, человек не имел бы права на потомство, и мы вымерли бы, словно мамонты.
Снова поднялся невообразимый шум.
- А как быть с моральными устоями и правилами жизни в обществе? - прокричал седой социолог, - если можно будет создавать "нужных" людей, не коммутируя с "ненужными", общество распадётся!
- Что начнётся, если политики будут печатать себе избирателей штабелями, бандиты - шайки, маньяки - потенциальных жертв? Это будет полный упадок! Это анархия!
- А как человек будет самовыражаться в чересчур благоприятной среде? Он не состоится как личность, среди одних-то доброжелателей ...
- Это попахивает работорговлей и человекопользованием, что как раз-таки и запрещено конвенцией!
Я сидел, молчал, и представлял, до какого же субпродукта может додуматься человеческий мозг, если оставить его без присмотра.
Самойлов зыркал во все окружавшие его лица и везде находил лишь непонимание, злость, запрет.
Лишь моё лицо показалось ему более-менее лояльным.
- Господин По... Посиделкин, а что вы-то скажете? - заламывая руки, обратился ко мне Самойлов.
Я должен был его как-то утешить, мы всё-таки учёные, а набросились целым залом на одного человека, к тому же теперь подававшего определённые надежды.
Но я ещё раз посмотрел в пустые, остекленевшие глаза новоявленной девушки и понял, что мне нечего сказать. Во мне бурлили лишь гнев и отвращение. Я как мог успокаивал себя, что эта подопытная - лишь разумный сгусток биомассы, что она не страдает, что она лишена души ...
Но душу нельзя ощутить, я сам состоял из тех же плоти и крови, что и несчастная.
Поэтому я выбежал из зала заседаний, ни с кем не попрощавшись и никому ничего не сказав.
Правильно ли я сделал? Не знаю.
P.S. Позже, правда, говорили, что в зале сидели подставные лица, шкаф был с двойной задней стенкой, а всё произошедшее - умелый фокус.
Но мне почему-то кажется, что этот чудовищный эксперимент с созданием живого биоробота - чистейшая правда.
Ведь я видел своими глазами и метания Самойлова, и работу аппарата, и девушку, из аппарата вышедшую.
Я не могу себя переубедить. Ей Богу - не могу.