До триумфального золотого торжества божественных деяний августа оставалась целая недельная вечность, а лето уже прощалось. Лес на косогоре продолжал радовать всеми оттенками зеленого, но белоствольные модницы поспешили и добавили грусти. "Торопись медленно" повторял утренний туман слова внучатого племянника. Природа лишь смеялась и стыдливо краснела еще больше.
Деревенька в пятьдесят семь домов. Вдоль берега тальник и галечник на перекатах реки глубиной по колено. Густой старый лес с островками цветочных полян и богатством грибов и ягод. Прозрачные ключи и памятные названия гор: "Камень", "Семь братьев", "Спорная". Черемушник на излучине и тополя под бережком. Родина.
— Тетка Лида, тетка Лида! — стрекотала пятилетняя девчушка за окном, — Папка опять с вашим дядей Валей у тополей под бережком бражку пьют! И дядька Толя с братьями Копыркиными с ними. Побегу до Климиных. — И она помчалась дальше, только ветерок в растрепанных волосах и выцветшем бледно-синем платьишке.
— Домой беги, Гутя! — крикнула вслед молодая женщина.
Лида вздохнула. Она в последнее время особенно остро воспринимала участившиеся гулянки мужа. Почему-то с приближением срока появления малышки, нерастраченная еще сила жизни, стала куда-то исчезать. Не зря свекровь говорила, что будет дочка. На это указывало все: и круглый живот, и все ее капризы и слезы, и даже хлебный мякиш с сахаром и молочком, который она вдруг полюбила. Только красота не пострадала и продолжала отражаться в плавном движении рук, глубоком омуте глаз и нежном бархате кожи. Да еще русая коса толщиной в руку, поделенная два года назад перед самым Рождеством надвое и скрытая от чужих глаз повойником, стала заметно темнее и приобрела рыжеватый оттенок.
Она вышла во двор. Колодец был под общим навесом для дров; глубокий, метров семь. Копали его всей родней, в прошлом году. Цепь не спеша укладывалась на вертлюг и в натужном позвякивании добавляла разнообразие в монотонную скрипучую жизнь. Лида вспомнила как дед Макар шаркал по двору с ивовыми прутиками в руках, что-то шептал сам себе, крестился, но место определил точно. Вода случилась пронзительно ледяной и чистой, а молоко не скисало.
Вот уже и время к семи, ужин на столе. Накрыт льняным расшитым земляничными узорами полотенцем. Скоро вернется скотина с пастбища и гуси с реки, а там и муж явится.
"Что такое, ясная моя звездочка?" мысленно спрашивала Лида и подставляла ладони. Наташа, так они решили назвать девочку, затихала, словно прислушивалась, но потом снова продолжала пинаться. Она желала песню. И лилась тихая задушевная мелодия про тонкую рябину, и маленький рыжий комочек с усами заправского гусара забирался на колени не требуя в награду парного молока.
Быстро темнело. "Все-таки напарило за день." подумала Лида, когда первые робкие капли косого дождя застучали в окна. Дождь усиливался, а Валентина все не было. Да это и не дождь вовсе! Раскаты грома все ближе и ближе, гроза душ расправляла плечи. Она выбежала на крыльцо и тревожно всматривалась в сгустившуюся вязкую темноту. Молния расчеркнула небосвод сломанным ослепительным трезубцем. Лида испугалась и едва успела захлопнуть дверь перед оглушительным грохотом неба. Она всегда боялась грозы. Окна закрыты плотно, только форточка на окне во двор была распахнута порывом шалого ветра, да так, что в углу стекла появилась трещинка.
Она помнит как закрывала её, как двор озарился фиолетовым электрическим светом. Как страшный разряд своим небесным всплеском выхватил фигуру Валентина у дровяника, как она, дрожа всем телом пятилась к печке, а еще светящийся мячик шар. Он волшебным образом влетел в избу через трещинку в стекле и проследовав в нескольких сантиметрах от нее головы, исчез в русской печи оплавив вьюшку и едва не разрушив трубы. Дальше в памяти был провал.
Лидия очнулась оттого, что мокрый нос котенка тыкался ей в щеку. Села. Немного гудела голова и чуть поташнивало. В страхе положила руки на низ живота. Почувствовав тепло материнских рук, Наташа толкнула ножкой. Облегченно выдохнула и стала медленно приходить в себя после пережитого.
Мысль о муже всплыла неожиданно и остро. Лида поднялась и накинув на плечи полушалок вышла во двор. Под навесом, словно младенец в люльке, сладко посапывал муженек. Будить его было напрасно и она оставив свою накидку вернулась в дом.
А наутро отошли воды.
Свекор, Аркадий Ильич, запряг Жданку, заботливо кинул в телегу охапку сена и повез Лидию в поселок, благо он был недалеко. Схватки болезненно сопровождали ее всю дорогу, становились невыносимыми. Лидия шепотом молилась " Богородице Дево, радуйся..." и все успокаивала малышку: "Ну, что ты, ясная моя звездочка. Потерпи чуть-чуть."
Около восьми утра она родила.
— У вас, мальчик. — сказала старая акушерка, прикладывая ребенка к груди.
Слезы сами лились из глаз. Мир перевернулся и приобрел новый, неизвестный доселе и божественный смысл...
Прошло много лет. Сын приехал в гости — вот радость! Вечером они сидели на диване. Она плакала, а он гладил ее редкие седые волосы и все шептал: "Ну, что ты, плачешь? Милая моя, ясная звездочка..." Он не понимал причины такого её поведения, а она не умела выразить словами -- как радуется материнское сердце и душа делится чистыми и светлыми капельками божественной любви.
* * *
Мир изменился. Время сменило неспешную ходьбу на стремительный бег. Да такой быстрый, что пять лет -- это было вчера.
Она ушла в рождественскую неделю, тихо и мирно. По щедрости своей оставив всё -- нежную улыбку, добрые глаза, душевное тепло и запах маленьких пирожков с начинкой. Ему стало ненужно ездить в гости, потому что она теперь была с ним всегда. Он смотрел замутнённым взглядом в ночное небо на свою Ясную Звёздочку и шептал: " Царствие небесное, тебе, и вечный покой.". Она переливалась ярким светом, словно спрашивала: " Ну, что ты, сынок?.."