Воспоминание 17
В конце ноября 1955 года я был направлен в Уральский военный округ, в город Свердловск. В Свердловске получил назначение в войсковую часть города Кыштыма.
Прибыв на вокзал города Кыштыма, мы были удивлены увиденным. Вокзал был маленький, деревянный, весь занесенный снегом, мороз стоял около 40 градусов, сильный туман. В здании вокзала находилась железная печка, рядом лежал уголь. На вокзале была столовая, вернее забегаловка. Я пошел в столовую узнать, что и как. Когда открыл дверь, то увидел на пороге лежащего пьяного мужика. Я сел за стол, ко мне подошла официантка и поставила передо мной стакан водки и порцию пельменей. Я удивился и сказал, что ничего не заказывал. Она ответила, что я, наверное, нездешний и унесла все обратно.
Кое-как мы добрались до штаба дивизии, где меня направили в полк, который стоял в 8 километрах от штаба дивизии в лесу. За нами пришла клубная машина и мы приехали в часть.
Нам показали комнату, в которой мы должны были жить. В комнате рядом жил офицер с женой и двумя маленькими детьми. Офицера не было дома, он находился на «точке».
Комната, в которой должна жить моя семья, отапливалась из коридора. Когда мы вошли в ком нату, она была холодная, хотя солдаты сказали, что топят с утра. Ночевать в ней было нельзя. Нас пригласила соседка, у нее мы и заночевали. Комнату нашу кое-как утеплили, привезли дрова, накололи и занесли их в сарай. Кое-как мы устроились.
Через пять дней за мной приехал командир батареи и повез меня на «точку», которая была в трех километрах от Кыштыма, рядом с Челябинском 40. Я не представлял, что - такое «точка». А это была батарея, состоявшая из восьми 100 мм пушек, станции орудийной наводки (СОН), взвода управления. Когда СОН обнаруживает воздушную цель, он передает сигнал на орудия. Орудия автоматически направляются на цель, устанавливается автоматически высота, дальность и скорость самолета противника. Вывод: мы должны быть всегда в боевой готовности.
Была на «точке» щитовая казарма, столовая и офицерский домик. Топили дровами, воду брали из колодца. Недалеко от казармы было большое озеро. Дежурство было круглосуточным, наша батарея считалась отличной.
Каждый год мы выезжали в лагерь, в тайгу, для стрельбы по воздушным целям, это когда батарея приводится в боевое положение, вылетает боевой самолет из Перми, по которому мы должны стрелять. Стреляли мы не по самолету, так как орудия были повернуты на 30 градусов от цели. Я прослужил в Кыштыме около трех лет.
На «точке» жила моя семья и семья командира Писарева.
Как-то Писарева вызвали в штаб части. Жены пошли в Кыштым за продуктами, оставив под мой присмотр детей. Но в это время приехал командир дивизиона майор Спивак. Я встретил его , походил с ним по расположению батареи и он уехал.
Я вернулся к детям. Открыл дверь и вижу, что девочки ( им было по четыре года) сидят на полу, куда они высыпали пудру, вылили духи и все это превратили в тесто, мало того, еще успели остричь себя, хорошо еще то, что глаза не выкололи. Я был возмущен, но вида не подал, чтобы не испугать их. Разбирались с ними матери, но запах духов в квартире стоял долго.
Когда Вале было три года, отвезли ее в Сурки к родителям Риты на лето. Когда же мы прие хали за ней, то Иван Дмитриевич, отец Риты со слезами на глазах рассказал нам следующее. Однажды они ходили в гости к моим родителям, там ее угостили и дома она сделала вывод: " Дедушка, у Китиных пышки, кабы, сяком, маком, а у нас только хеп один", что в переводе означало – у Волокитиных пышки, яблоки, с сахарком, с молоком, а у нас только хлеб один.
Во время службы в Кыштыме случилось следующее: 29 сентября 1957 года в Челябинске -40 произошел взрыв, взорвались какие-то высокоактивные отходы, как нам объяснили и приказывали никому не говорить об этом. Это был воскресный солнечный и довольно теплый день. Мы слышали взрыв, но не придали значения, потом увидели странное розово-голубое облако, поднявшееся в небо на 1-2 километра. Никто про радиацию ничего не знал. Несколько позже мы принимали участие в эвакуации жителей.
Был и другой случай, во время которого погиб командир Писарев. Зимой мы вернулись из лагерей, поставили пушки. Командир приказал мне остаться на «точке», а он, вместе с замом уехал к своим семьям в городок. Там они прожили три дня и вернулись. Через день они отпустили меня на три дня. Я уехал, а утром приходит приказ вернуться на батарею, так как командир батареи Писарев умер, а его зам. Кузнецов находится в тяжелом состоянии.
Когда я уехал, как выяснилось позже, они приказали дежурному разбудить их утром в 6 часов. Спали они к комнате, которая отапливалась углем. Утром, когда дежурный пришел будить их, то увидел, что у кровати было наблевано, и офицеры лежали неподвижно. Дежурный подумал, что они вечером выпили и ушел, не стал будить. И только в 11 часов утра обнаружили, что Писарев мертв, а Кузнецов в тяжелом состоянии.
Писарева похоронили. Кузнецов выздоровел и продолжал служить в тыловых частях. Позже было выяснено, что дежурный не вовремя закрыл печку и они угорели. Жене Писарева выделили квартиру в Челябинске. После похорон она решила срочно уехать. Командир полка вызвал меня и приказал проводить ее до места.
Мороз был около 40 градусов, да еще и метель. Я сказал, что не могу ехать в кузове – просто замерзну. Предложил повременить с отъездом, но она не соглашалась. Тогда мне выдали тулуп, валенки и мы поехали. Она с дочкой в кабине, я в кузове. Доехали до города Касли (знаменитое каслинское чугунное литье), дальше дорога была занесена снегом. Ее стали расчищать, чтобы доехать до автострады. Ехали всю ночь и утром были уже в Челябинске. В квартире, которую ей дали жил офицер, его назначили в нашу часть врачом. Нас покормили, и мы с шофером уснули на полу, проспали часа три и двинулись обратно. В часть приехали благополучно, без происшествий.