В конце сентября, в один из тех шумных дней, когда солнце скрывается за густыми тучами, а люди по улицам стараются ходить меньше, в виду сплошных дождей, юноша вышел из своего дома, чтобы встретиться с недавним знакомым. Этот некий знакомый написал ему за час, что они могут встретиться, хотя и на короткое время. Юноша был очень рад этому известию и, напрочь бросив все свои дела, поспешил к назначенному времени.
В его маленьком коридоре, который и не коридор вовсе, висело большое зеркало. В нем, несмотря на большую высоту, нельзя было увидеть себя в полный рост – отойти было невозможно и на три шага, лишь удариться о тумбу с разным хламом, который копиться без желания на то хозяина.
Юноша, теснившийся перед зеркалом, разглядывал свое обнаженное после ванной тело. Молодой человек казался себе привлекательным, но взглянув чуть пристальней, снова увидел смехотворную конституцию, тонкие ноги, мертвые ключицы. Волны нервозного отвращения гнали все его мысли в один лишь угол, зажимали их в жестокой хватке. И лишь одевшись, он привел свои нервы в порядок, его настроение приподнялось желанием встретиться поскорее. Уже прикрывши все то, что ему не нравилось, он взглянул на свое лицо, пристально, словно проверяя все ли в нем в порядке. Хотя бы лицо тешило юношу, он любил свое лицо, находил эту часть своего тела самое красивой и, пожалуй, единственной красивой на этом теле. И лишь удостоверившись в ней, он смог оторваться от зеркала.
Чай ждал на столе. Открытое окно впустило холод и позволило увидеть пар от чашки, который неистово бился, срывался в резком потоке хлынувшего порыва ветра. Порыв ударил оконное стекло, распахнул раму так, что та ударилась о стену, к которой крепилась.
« Не может же быть такого, что я решился на это?! Ты ведь знаешь, знаешь, от чего все идет и куда приведет тебя! И во что бы то ни стало, ты останешься ни с чем!»
А в тоже время юноша уже слегка мог опоздать и он оставил чай, сушки, окна и все, лишь бы быстрее покинуть дом.
«Зачем же ты мучаешь себя всем этими страданиями, которые сам же себе причиняешь?! Сам же, после, жалуешься, мысли мыслишь всякие глупые…»
Закрыв, наконец, входную дверь на замок, проверив все предосторожности, молодой человек стал аккуратно спускаться по тяжелой лестнице. Она пахла вонючим табаком, который сочился даже сквозь самые лучшие преграды. В дом так и хотел проникнуть этот запах, который поднимался с первого этажа от уродливых мужиков, сына и отца, старых и сморщенных от зловония своих тел.
Отец был пьяницей, история его мало кому известна, но все часто перешагивали через его спящую голову, когда хотели подняться выше первого этажа. Его лицо выражало всегда некую скуку обо всем и всех, кто живет рядом с ним. В том числе и сыне, который любил выпить с ним за компанию. Этот отец прожил довольно долгую, для пьяницы, жизнь. Вырастил себе приемника, который уже имел двух маленьких дочурок и сменил одну жену на другую. У сына была квартира, была работа, на которой он мог бы прокормить свою семью. Хоть отец и жили на редких заработках, но был преисполнен довольства своей жизнью, хоть и любил, по старым обычаям, ругать и бранить свою судьбу и винить других в том, что случилось за нелегкие те времена. А сын был уже законченным человеком, в возрасте. Его взгляды не выходили из общего уклада. С женой он жил не дружно, дочерей своих любил - жил, в целом, преспокойно. Он родился таковым, он воспитался таковым и умрет он таким же, довольный своей жизнью, пахнущей дешевым табаком и водкой.
Все эти мысли лишь тревожили молодой рассудок.
«Неужели и я останусь таким же, каким являюсь?! Доживу до старости, будут человеком состоятельным, но не состоявшимся, как сейчас? И что от нее останется после, коль я доживу до того момента?»
И опять волны волнения мучили юношу, который шел быстрым шагом по тротуару, утопленным в трехдневном дожде. Молодой человек, стало быть, даже решился отменить назначенное и остаться дома, но от этой мысли ему стало еще дурнее. Юноша представлял в своей голове множество ужасных сцен, которые могли бы возникнуть в его жизни, если бы он не пошел бы сейчас, а остался дома. Он стал представлять все то запустение, которым бы покрылись дни его. И этот надрыв надежды вел его лицедейскою путеводной звездой в самые пучины моря, на казнь, которая могла бы, коль бы она пошла не по предсказанному ходу событий, изменить его жизнь в другое русло. Наполнить мысли радостями, томными часами, месяцами, которые бы шли и шли, а кончаться бы они не хотели. И время бы стало теряться, засыпать, усыпать, чтобы не тревожить сладостный покой и дрему, мягкую истому мира и тишины, которая нарушается лишь тихим шуршанием повседневных дел.
Погода в этот день была чудесной, ведь кончился тот нескончаемый дождь. Но тучи продолжали застилать небо тяжелым пологом, дул промозглый ветер, волновал кроны желтых облетевших старой штукатуркой деревьев, продувал серенькое глупое пальтецо насквозь и нес мокрые брызги с мертвых листьев.
-Слушаю тебя, Миша, что случилось? – Юноша уже спускался в темный грот. Грудные звуки издавались из темноты померкших огней, и вагоны уносились прочь, подражая осенним воям. – Я уже скоро прибуду.
В большом и не светлом помещении носился запах, который всегда и всеми узнается. Этот запах веял неким ожиданием, он томил и не терпел минут, мазутный пряный запах. Молодой человек боялся каждого мига приближения шума, каждого треска и скрежета колес, каждого истомного мычания вагонов. Люди же вокруг, по обычаю, стояли по удаль от линии платформы, они были люди опасливыми и благоразумными. Их не тревожили всякие неясные мысли. У них была понятная жизнь, когда каждый день ты знаешь что и как надо делать, когда ты знаешь того, кто тебе подскажет по тому или иному вопросу. В своей мещанской простоте они состоялись больше, чем любой юноша, опасливо ждущий часа неведомого. Каждый такой юноша заламывал себе руки, истязал себя неясными желаниями и не знал ничего из того, что знали это славные женщины, продающие цветы, мужчины, крутящие гайки с самого раннего утречка. Томный мальчик с парфюмом был лишним человеком, фигурою нечеткой и тонкий, как бесполезные шелка. Эти мальчики ходили между улиц, ездили между машин и жили между домами. Своими и кого-нибудь еще. Они теряли свой дом и искали его. Теряли они его по собственному желанию, а потом искали его, тот же самый дом, и днем и ночью искали, но лишь неясные тени кружились вокруг этих тонких фигур в полярном дне. Солнце маялось в зените, мчалось по кругу и не могло упасть за края мира, чтобы отдохнуть, чтобы сохранить в себе доброту и мягкость, и не обратить все в пепел.
Юноша вышел из темного царства и, наконец, приблизился к назначенному часу. Там его уже поджидал Михаил. Они переглянулись, решили пройтись, но молодой человек остановился у уголке. Гимназист пыхтел сигаретой, стараясь унять свое взволнованное сердце. Виду он не подавал, да только обманывал знакомого, пристально смотря на него. Тот же не находил себе места – дурных привычек у него не было, глаза его моргали очень часто, не по-доброму. Он хотел бы провалиться под землю, лишь бы юноша перестал все это делать и они продолжили общение.
-Роман, перестать на меня смотреть! – И так уж это было обидно юноше, чем ему и смотреть запрещают. – Мне не нравится, как ты на меня смотришь.
-Я тебя смущаю, друг? – Рома был удивлен этой слабости, казалось бы, дьявольского человека. –Вот уж не думал, что смогу смутить тебя! Тебя! – И юноша слегка даже засмеялся, но его смех был воспринять уколом вида нетерпения и скуки Миши.
И вот они ушли, остались почти совсем одни. Но лишь почти – за тонкими стенками ходили люди, они шагали то сюда, то туда и покоя им не находилось. Недавний знакомый стоял перед юношей и глаза этого Миши говорили: «Чего же ты смотришь?!» Рома снял шляпу, положил ее в сторонку, сердце билось от грядущего волнения. Он боялся, что оба они привлекут внимание.
Юноша целовался бесстрастно, бесшумно и все думал о своем, забыв что делает, и вслушивался в множество шагов, замирал, как только некто там, за стеночкой, остановится. И ждал расправы, ждал огней и факелов, а про Михаила он совсем забыл и не вспоминал, так тот был ему нелюбим.
Первым ушел Михаил. А через какое-то короткое время – Роман, вышедший к месту их первоначальной встречи, ожидая увидеть знакомого и распрощаться с ним. Но мальчика не было, лишь некое непонимание и понимание. В это время мимо следовала базарная торговка, которая несла на своей спине преогромную гору хурмы, отчего молодому человеку стало ее так жаль, как себя, жалостью укоряющей, какую он испытывал не раз к людям обреченным на прозябание в темноте душевной по своей вине.
Так он и ушел оттуда. А после еще месяц ждал ответа от знакомого, в надрыве обманываясь и не веря в надежду. Но ответ так и не было.