С поста нас сняли ночью.
Машина, которая нас забрала, в лесу сломалась, и мы до утра ходили вокруг нее, чтобы не замерзнуть. Костры зажигать нам не разрешили.
Днем машина завелась, и мы поехали забирать остальных солдат.
Недавно пришедшего в роту Абдурахманова пришлось загружать. Он был в стельку пьяный. Наверное, его напоили еще какие-нибудь поклонники Горбачева.
Абдурахманов в машине ожил, начал петь песни на своем языке и раздавать подзатыльники всем, до кого мог дотянуться.
Его еле утихомирили.
По приезду в полк меня и Грипповского отправили на работу в парк. Там мы задержались и поужинали после всех. Потом пошли в расположение.
Вся рота сидела и смотрела какой-то фильм. Наверное, новый и интересный. Было тихо.
Я не успел подключиться к телевизору. Меня позвал Идиятов.
Он встал мне навстречу. Что-то в нем было не так.
Идиятов внимательно посмотрел на меня и сказал:
- Семен, а я ведь татарин!
- Да, я знаю, - сказал я.
Идиятов схватил меня за грудки и притянул к себе.
- Я татарин! - глядя мне прямо в глаза, и с какой-то болью сказал он. - Татарин!
Идиятов отбросил меня и вышел.
Фильм закончился, все его бурно обсуждали. Шли титры под песню:
«Не вешать нос, гардемарины...»
Кто такие гардемарины я не знал.
Не знал так же, что случилось с Идиятовым.
Но на душе было очень нехорошо и тревожно.