Было далеко за полдень, а Лёшка с приятелями всё торчал на реке, на Полуе. Выгнать их из воды можно было только под дулом пистолета. Купались до синих губ, до клацающих от холода зубов, до неуёмной дрожи в руках и ногах. Потом, рискуя свернуть себе шеи, скакали по брикетам консервной жести, которые были составлены в ряды на комбинатовской металлобазе. Согрелись, устали, проголодались. И тут, как нарочно, с Комбината потянуло запахом копчёной рыбы.
— Я бы не отказался от рыбки, — сказал Валерка Рывко и, похлопав себя по животу, прибавил: — Кишка кишке бьет по башке. Сейчас бы щокура…
— Или муксуна, — подхватил Замараев, мечтательно жмурясь.
— Нельму бери, — посоветовал ему Лёшка, — не мелочись! Кстати, о нельме — какой случай был, пацаны, в прошлом году, когда дедушка из Коломны приехал…
И Лёшка принялся рассказывать, как его дед, Трофим Иванович, приехал в Салехард в октябре и страшно удивился, что уже зима. Сели есть. А на столе — строганина из нельмы. Узнав, что это сырая рыба, Трофим Иванович, отодвинул тарелку.
— Самоеды! — строго сказал он. И долго с ужасом наблюдал, как другие уплетают мороженую рыбную стружку. Наконец сам робко отведал, причмокнул от удовольствия и сказал:
— Ого!
— Хорош травить! — оборвал Лёшку Серёжка Докучихин, самый пронырливый мальчик в их компании. — Айда на комбинат! Стырим что-нибудь.
Мальчики двинулись по нижнему берегу. Далеко в реку уходили деревянные сваи, на которые опирались всевозможные причалы и пакгаузы. Мальчики пробирались под ними, как под мостами. Над их головами скрипели конвейеры, гремели тележки, стучали каблуки грузчиков — одни баржи выгружались, другие загружались. Речные волны, огибая сваи, брызгали отражённым светом, и снизу вверх по столбам бежали солнечные кольца. Мальчики дошли до глухого пирса, на котором красной краской было написано "Тихий ход". Это был собственно рыбокомбинат. Остановились. Докучихин, у него был нюх на опасность, высунулся из-за причала, посмотрел по сторонам и доложил, что из укрытия можно выходить. Мальчики прошмыгнули на территорию.
Рыбокомбинат давал работу всему городу. Окрестный район назывался Комбинатом. Здесь была самая лучшая баня и самые отпетые хулиганы. Остаться целым и невредимым после встречи с «комбинатовскими» было невозможно. Лёшка с компанией, помня об этом, полагался на удачу. Рыбокомбинат, своей кипучей жизнью, поражал воображение. По рельсам бегали вагонетки, по воздуху, из цеха в цех, ползли конвейерные ленты, приходили и уходили суда, пакгаузы заглатывали тысячи консервных банок. Вот женщины в спецовках прошли мимо наших мальчиков, не обратив на них никакого внимания. Потянуло запахом горохового супа. Мальчики остановились, взглядами ища столовую. Солидный мужчина в пиджачной паре, с бумагами в руках, заметил их и проговорил сердито:
— Молодые люди, а вы, собственно, что тут делаете?
— Начальник! — вскрикнул Замараев, и мальчики кинулись врассыпную. Проскочив мимо нескольких зданий, очутились перед забором, и заметались в панике. Лёшка толкнул забор над тем местом, где была примята трава, доски разошлись, как по волшебству.
— Сюда, ребя!
Один за другим мальчики выскочили через дырку в заборе и направились по тропинке к Мостострою. Нервно смеялись, вспоминая, как удирали, и вдруг хватились Докучихина. Его не было.
Стали думать, что делать. Возвращаться на комбинат опасно, а уходит не по-товарищески. Тут доски в заборе раздвинулись, и показался Докучихин.
— Пацаны, позырьте! — прокричал он, протянув две банки консервов.
Мальчики ахнули.
— Где взял, Серый?
— За складом, — сказал Докучихин, мотнув головой назад. — Там их до фига!
Действительно, на задворках комбината их ждала груда консервов. Лёшка встряхнул одну из банок, она булькала. Похватав консервы, кто сколько мог, мальчики выскочили за забор.
Было понятно, что и дырку сделали и тропинку протоптали такие же добытчики, но только взрослые. Тропинка кончилась, мальчики вышли на дорогу, до Мостостроя было рукой подать, как вдруг Замараев, обернувшись назад, крикнул:
— Атас, «комбинатовские»!
Припустили так, что пятки сверкали. Долго бежали. Первым остановился Валерка; держась за правый бок, он выпалил:
— Шабаш!.. Оторвались...
«Комбинатовские», человек пять, отстали далеко; перейдя на шаг, они грозили кулаками, а некоторые повернули назад, к себе.
Замараев и Рывко повалились на землю.
— Сдохну от голода, — сказал Докучихин и, чертыхаясь, хлопал себя по карманам. — У кого ножик есть?
Ножа не было ни у кого. Отпуская матюги, Докучихин вертел банку в руках.
— А ты, Серый, зубами, — сказал Лёшка, отдышавшись, — или об колено.
— Отвали!
Лёшка встряхнул свою банку. Булькала еда, факт. Он стал искать, чем бы открыть банку, и нашёл дощечку с гвоздём. Положив, банку наземь Лёшка ударил дощечкой так, чтобы гвоздь угодил в банку. Но гвоздь проскользнул по металлу, банка подпрыгнула и перевернулась в воздухе вверх дном.
— Зашибись! — сказал Докучихин злорадно.
— А сам-то, — огрызнулся Лёшка и давай лупить по банке, а та прыгала под его ударами, точно лягушка.
— Дай-ка покажу, — сказал Валерка, отняв у Лёшки дощечку с гвоздём. — Держи свою лягуху. Руками, не боись! Крепче!
Лёшка прижал банку к земле и отвернулся, на всякий случай.
— Ха! — вскрикнул Валерка и с одного маху проткнул жестянку.
Мощная струя, вылетев из банки, окатила ему лицо и грудь. Лёшка в испуге отпрянул. Смрадная жижа из протухшей рыбы медленно текла по Валерке.
— Рывко, вонючка! — возмутились приятели, зажимая носы.
Банка плевалась, мальчики кинулись проверять свои консервы.
— Тухлятина! — вскрикнул Замараев. — Да они все вздулись!
— Серый, какого чёрта, — сказал Валерка. — Ты что подсунул?
— Я? Подсунул? Сами хотели халяву. Сами получили.
Побросав банки, мальчики расходились. Докучихин снял с себя рубашку, связал рукава и приговаривая:
— Было ваше, стало наше! — Сложил банки в рубашку, как в мешок, перекинул через плечо, и, качаясь, пошёл восвояси.
Вечером был скандал. Перед домом Докучихиных собрались возмущённые родители. Они требовали назад деньги, которые с их детей собрал Серёжка. Оказалось, он впарил их чадам испорченные консервы по пяти копеек за банку.
— Чего раскаркались? — сказала мать Докучихина, выйдя с помойным ведром. — Нету его дома. Бегает. У меня денег нет. Могу помоев дать. Кому?
Она взмахнула ведром, люди шарахнулись от неё и стали расходиться, покрикивая издалека:
— В милицию их всех!
— Совсем обнаглели!
— Безобразие!
снимок не мой, из интернета