Вот уж кого не ожидала услышать… Нет, я не сплю, конечно. Вообще, с этой весной я просыпаюсь ни свет, ни заря, даже если усну далеко за полночь. А почему, собственно, ты звонишь утром в субботу, когда все дома, да ещё так рано? Я тебе приснилась. Это, конечно, повод. В мой улыбке лёгкая досада, смешанная, однако, с долей обычного женского самолюбия. Ты знаешь, мне сейчас, когда уже глубокий вечер, непросто писать об остальном, и даже об этом, потому что… Но я попробую. Ты сказал, что всю ночь тебе снилось, что я плакала. Когда я услышала эти слова, что-то внутри меня ощутимо дрогнуло. Ни за что на свете я не признаюсь тебе, что это правда. Что же ты чувствуешь, чёрт возьми? Неужели это твоё тепло вытирало мои слёзы? Но об этом я тебе тоже не скажу. Где-нибудь посидеть? Муж не любит оставаться с детьми, но попробую. Сказать, что встречаюсь с тобой? Так и скажу. Ты знаешь, я впервые понимаю, как мне повезло, что именно к тебе у него особое отношение. Нет, не ревнует. И никогда не ревновал. В общем-то, он прав, поскольку повода у него действительно нет. Ты для него – что-то вроде одной из моих подружек. (Я так смело пишу об этом, поскольку уверена, что ты никогда этих строк не прочитаешь. При малейшей к тому вероятности я просто удалю свою писанину.)
Итого – меня отпустили.
У меня странное ощущение. Такое же странное, как густо-синее, звенящее мартовское небо. Я вставляю наушники, и не слушаю, какая там следующая станция. Только смотрю на мигающую красную чёрточку над дверями. Бауманская закрыта. Значит, следующая Курская. Сколько лет я тебя не видела? Восемь. Парадокс коротких расстояний. Или следствие «паутины»… Ты почти всё обо мне знаешь. Интересно, хорошо, что ты не в курсе моих путешествий по Стихи.ру? А правда, почему ты не в курсе? Однако, сейчас это точно хорошо. Потому что какое-то время, пока я буду уверена, что ты не в курсе, это сочинение повисит на братском сайте с зелёной надписью.
Посмотреть на тебя украдкой не удаётся. Ты ждёшь меня почти напротив дверей, из которых я выхожу. Ты, наверное, в метро тоже восемь лет не был. Это я вместо приветствия. Смеёшься. Только, когда машина в сервисе, или кто-нибудь изъявит желание по старой памяти встретиться под землёй… При этом ты широко и радостно улыбаешься. Я смотрю на твою улыбку и немного тебе завидую. До возможности обладать точно такой же мне ещё расти и расти. Над собой, разумеется…
Пропускаем две электрички. Ты знаешь, я опять умолчала об этом, но от такой улыбки, как твоя, действительно, станет всем светлей…
Мы сидим в самом сердце Москвы. Петровка, Неглинка, оба театра, плюс древние стены Кремля за спиной. В «La cipolla». Передо мной латте и восхитительный яблочный штрудель с настоящим ванильным пломбиром. У тебя что-то по-английски и произведение искусства из четырёх видов сыра, орехов, груши, винограда, клубнички и чёрной плошечки с мёдом, сквозь который виден затейливый жёлтый цветок на дне. Тут же лежит аппетитная хрустящая палочка гриссини и веточка свежайшей мяты. А рядом со всем этим на тонком тесте, между толстыми креветками, помидорами и чесночным соусом течёт моцарелла из молока настоящих чёрных буйволиц. По крайней мере, хочется верить, что это именно она.
Видимо, я слишком внимательно смотрю на твою тарелку, потому что вижу, как с помощью твоей руки она приближается ко мне. Страшно неудобно. Мне, разумеется. Натыкаю на шпажку одну из крупных виноградин и двигаю тарелку в обратном направлении. Ты улыбаешься, зовёшь официантку и просишь принести ещё одну такую же «для этой красивой девушки». Я чувствую, что густо краснею. Да нет, не от последней фразы. Я совсем не хочу ничего, кроме того, что передо мной. Я пытаюсь сказать, что у меня просто привычка всё разглядывать. Всё: людей, картины, еду на чужой тарелке. Бесполезно. Однако, вскоре я не без удовольствия нарушаю целостность медового озерца вполне себе музыкально хрустящим «веслом» с маковыми зёрнышками.
Ёлки, чего ты на меня так смотришь? Я жалею о надетой белой кофточке. У неё слишком тонкая ткань. Правда, до сего момента я этого не замечала…
Я вчера сильно обожглась. Прячу нижнюю часть предплечья, мне кажется, что ожог просвечивает. Надеюсь, не разглядишь.
Нам принесли ещё две тарелочки. Для пиццы. Я не знаю, буйволиная ли это моцарелла, но одно могу сказать точно: то, что лежит на магазинных прилавках – это, наверное, НЕ моцарелла. В чём я в очередной раз убедилась.
Я смотрю то в окно, то по сторонам. Со стены приветливо улыбается Одри Хепберн. У неё римские каникулы. За окном взмывает стая голубей. Никогда не смотрела на их крылья снизу при солнечном свете. Это удивительно. Они кажутся почти прозрачными.
Интересно, почему они не включают итальянских песен? Может, конечно, это я не попадала. Да нет, против «Аббы» я ничего не имею. Пусть себе поют, что «The Winner takes it all». Я с этим даже соглашусь. А вот и медленное… Что-то очень знакомое, но что – никак не могу вспомнить. Нет, только не танцевать. Средь бела дня, при всех, да ещё в этой кофточке. Чем больше я о ней думаю, тем сильнее мне кажется, что коснись ты её рукой – ткань под твоей ладонью растворится. Ты так и будешь стоять возле меня? Видимо, да. Я не хочу. Моя рука тонет в твоей. В тёплой и доброй. Я это чувствую даже против своей воли. Я не могу расслабиться, прижаться к тебе, даже не могу слушать музыку. На нас смотрят с нескрываемым интересом. Ты молчишь, а потом… потом ты тихо-тихо, почти касаясь губами моего уха, просишь, чтобы я больше никогда так не плакала… тем более, ночью…
Я не знаю, какие у тебя на сегодня были планы, были ли они вообще, но что-то мне подсказывает, что ты просто всё бросил. Из-за того, что каким-то непостижимым образом услышал, как я плакала этой ночью. Словно током меня пронзает мыль, почему ты до сих пор не женился… Нет, я гоню её от себя. Нет, нет, и ещё раз нет. И боюсь смотреть тебе в глаза.
Я ковыряю зелёный шарик фисташкового мороженого и желтоватый мангового. Почему-то мёрзну. Может, от мороженого?
Мы идём по краю Красной площади. Центр огорожен. Понятно, ведь до 9 мая осталось совсем чуть-чуть. Ты рассказываешь мне, почему памятник Минину и Пожарскому стоит возле Покровского храма. Я знаю. Но делаю вид, что слышу впервые. Хотя, если честно, думаю совсем о другом. Спасская башня полностью укрыта чем-то зелёным. Немного странно слышать, как Куранты отбивают четверть часа из ниоткуда… Вдруг ты резко поворачиваешься ко мне спиной, и что-то лёгкое вскользь касается моего лица. Я замираю. Это порыв ветра. Самый обычный порыв ветра. Хотя отлично понимаю, что нет. Это твои крылья. Это твои невидимые крылья, мой Ангел…
Звонят колокола. Мне кажется, что так бьётся огромное сердце Москвы… И почему-то очень, нестерпимо хочется жить...
Возле метро я прощаюсь… Не хочу, чтобы ты меня провожал. Я просто не могу этого. Оставшись одна, я чувствую, как мало вокруг воздуха… Смотрю вверх, чтобы вернуть слёзы туда, откуда они пытаются выйти…
И не могу понять… Совершенно не могу понять, почему… Почему я всегда любила, люблю и буду любить н е т е б я ?…