F L A S H B A C K
Б О Л Г А Р И Я, 1 4 9 1 г.
В моей крестьянской семье никогда не присутствовало той фамильярной распущенности, позволяющей в открытую демонстрировать поток изливающихся наружу чувств по отношению к каждому члену семьи. Все довольно скованно и загнанно в узкие рамки, требующие чопорного проявления своей благодати и неукоснительного повиновения старшему поколению, выслушивая их приказы, замечания, похвалу с опущенной головой, словно на шею нацепили петлю с прикрепленным на низу массивным камнем. Я не имела право на развитие, выстраивая себя по своему велению, украшая теми или иными качествами, меня вытачивали другие руки по той схеме, коя по силам им и отвечающая нарисованному эскизу, являющийся модным эталоном эпохи. Любовь отца была заполонена суровым нравом и требовательным голосом, выражающим сухость и холодность к своим отпрыскам. Вспыльчивость главы семьи кидала каждого из нас в пугающий жар, не имея представления о следующей пришедшей в воспаленную голову выходке, закрепленную хорошим треском по затылку или изгнанием в свинарник на целый день, не имея жалкой возможности направить в свои легкие свежий аромат цветущих весной деревьев и распускавшихся молодых цветков, вместо этого копаясь в отвратительном дерьме, вызывающий приступ рвоты и головокружение. Воплощением любви и нежности являлась мать, чей образ на вечные незаметно проходящие мимо меня столетия отчеканился в моем ясном сознании, запечатлевающий важные пережитые фрагменты моего сложного бытия. Лишь она могла ловкими, завуалированными ласковостью и подобранными с умом, словами остудить непокорный характер отца. Всегда неутомимая, она, справляясь с большим хозяйством и с заботой о пропитании, с чуткостью относилась к каждому ребенку, излучая необъятную любовь к своему дитя. Но вместе с тем, она прятала мягкость под выстроенные приоритеты времени, призывающему держаться прямо и холодно.
Мне были ненавистны старые, сжимающие удушливой удавкой, традиции, пропитанные насквозь жеманностью и неуместной строгостью. Моя нутряная суть закипала от гнева и разочарования при новом этапе своей жизни, подводящей к замужеству по расчету. Не то, чтобы меня волновала вечная любовь, что воодушевляет и окрыляет толпы простофиль, просто не могла надавить на глотку своим нравам и повиноваться чужим прихотям, пусть эти желания исходили от сурового отца. Ему подавно. Сложилась некая борьба между своенравной мной и импульсивным отцом, доводя порой все семейство до паники. Говорили, что мы очень похожи, посему боремся за собственное право, за свой кусок власти, но сама не испытывала желания равнять себя с отцом. Быть может, унаследовала его черты и поэтому я такая скотина? Но если бы речь шла о выгодном замужестве, сулящем неплохое вознаграждение за то, что отец продал собственную дочь господину, который произвел первое благородное впечатление. Но, как известно, первое встреча имеет лишь фальшивую картинку, имитирующую подобие хорошего воспитания, а за разрисованным полотном скрываются настоящие декорации: хрупкие, запыленные и сломанные. В нашей деревне задержался приятной наружности знатный господин, имеющий в наличии не один замок и сундуков заполненных доверху золотом и украшениями с бриллиантами, что чаруют всякую поверхностную девчонку и их отцов. По роковой случайности он пригляделся ко мне, как хищник, высматривающий себе легкую добычу, перед которой не придется изгаляться, дабы поймать в свои руки. Он напрямик обратился к моему отцу без толики смущения с предложением о том, чтобы я стала его любовницей, так как он был уже женат на не менее богатой женщине. Меня не занимали его несчитанные богатства, хитрая улыбка с бесноватыми глазами, очаровывающая дам, любящих плохие тайны, меня не вдохновляла. Не по нраву был и его дешевый поступок, будто скупающий скот за гроши. А отец, соблазнившись на золотые монеты, продал как портовую шлюху, радуясь избавлению от лишнего балласта.
– Я никуда с ним не поеду, даже если меня привяжут к его повозке. Я вцеплюсь зубами в землю, хоть она меня удержит от позора, на который без жалости толкаете меня Вы, отец. – В маленьком доме возгорелись новые отчаянные и безжалостные распри, кои вводят в ужас всю родню. Неблагодарный папаша не раз недоумевал, как от собак могла появиться драная кошка, ибо цапаемся мы как истинные кошка с собакой. В кровь. Он намеревается влепить мне затрещину, но, выучив наизусть его телодвижения в неконтролируемом гневе, я ловко ретируюсь и остаюсь невредимой. Его это злит, а я рассерженна до слез, с колоссальной силой сдерживаемых в глотке, дабы не показывать слабость при отце, кою только и ждет от меня. Увидеть сломленную и покорившуюся. – Вы верно ждете, что я брошусь к Вашим ногам и буду умолять оставить меня, лишний рот, случайно образовавшийся в лоне матери, ведь я бесноватое отродье, – что есть силы шиплю на отца, выдавливая из себя накопившийся яд, глазами испепеляя массивное мужское тело, истинно удивляясь, как мои глаза не метают искр, а он до сих пор не сгорел. В семье я самый буйный ребенок. Я помогаю матери, люблю братьев и сестер, ловко управляюсь с хозяйством, но не лажу с отцом.
– Нет, ты отправишься с ним, и, наконец, я избавлюсь от тебя. А эти деньги дадут нам прожить без трудностей несколько лет. И мне жаль, что только такую цену за тебя могут дать. – Схаркивает он и бросается на меня, тяжелыми ударами ног беспокоя хрупкие половицы. Я не так уклюжа, но мои развивающиеся за спиной волосы предательски попадаются в крепкий отцовский кулак, наматывающий длинные пряди, чтобы я очутилась в хватке его рук. – Ты самая нелюбимая дочь, Катерина, – оттягивает волосы назад, заглядывая сверху вниз в мои широко раскрытые, пронизанные болью глаза, и с горечью понимаю, что не в его руках я погибну. Для человека, имеющего целое состояние, ничего не стоит приобрести симпатичную особу из глуши, привести в свои впечатляющие дворцы, откормить редкими блюдами, обласкать изысканной лаской, набаловаться вдоволь, а затем, как никчемную вещь, выбросить на улицу, где понятие «свобода» означает голод, холод и смерть. Это самый живой стимул для борьбы с отцом. С кричащей фразой «Ни за что!» я цепляюсь ногтями в отцовское лицо, и, как та самая драная кошка, царапаю нетерпимый мне лик, что позволяет мне освободиться от его рук и, пока он и вся притихшая родня прибывают в ошеломлении, выбегаю из дома, желая только одного: увидеть Его.
– Стефан! – призываю обернуться молодого парня, отвлекая от возни с рыболовной сетью, в коей застряли несколько рыб, жалобно хватающих смертельный для них воздух. Миную, ведущий к берегу реки, небольшой склон и позволяю себе утонуть в раскрытых родных объятиях, беззащитно уткнувшись лицом в его горячую грудь, пахнущую костром. У него нет богатств, и никогда не будет, его будущие дети будут изо дня в день трудиться на землях, уродуя руки, и они познают, что такое голод и болезни. Но с ним я хочу связать молодость и старость, ведь он отдал мне другую ценность, так востребованную мною: мужскую любовь и защиту. В нем сокрыта моя безмятежность и слабость, с ним я уверена в безопасности и могу не скалиться, ожидая опасности.
– Он продал меня, – сжимаюсь от поганой мысли, и сдерживающая слезы стена рушится, освобождая целый ряд разрывающих сердце всхлипов.
– Слухи распространяются быстрее, милая Катерина. Однако должен тебя предупредить: я собираюсь поговорить с этим господином, – его грудь закаменела, слезы вернулись к своим истокам, оставляя в глазах место для ужаса, в немеющих пальцах появляется сладкая судорога.
– Он убьет тебя! – сжимаю руками промокшую от моих слез рубашку и, словно маленький котенок, капризно пинаю кулачками в грудь. Он полностью сосредоточен на этой мысли и серьезен, но с нежной заботой целует в макушку, собирая руками мои волнистые волосы, свободно струящиеся за спиной.
Потеря любимого человека не устилается в моей голове, ибо напрочь отказываюсь допускать такую чепуху.
– Уверен, я лучше управляюсь с мечом, – я чувствую его самодовольную усмешку и немного расслабляюсь. Стефан обхватывает ладонями мое лицо и приподнимает к своему прекрасному лику, на коем сверкают в игре с солнечными лучами два светлых омута, где весь путь до дна прозрачен. – Но есть и другой выход: наконец рассказать отцу, – теперь он прикасается к моим губам своими, и я падаю в пропасть. Не от блаженства. Отец проклянет меня, узнав, что под сердцем я ношу дитя, нашедшее жизнь в этом мире благодаря двум крепко любящим друг друга людям, не заключившим свою связь перед лицом Бога.
Я всматриваюсь в любимое лицо, невольно выражая в улыбке свое восхищение им, представляя, на что оба подписываемся сейчас, но вижу впереди лишь то, чего так жажду: безопасной жизни в любящей семье.
– Мой отец лучше тебя владеет мечом.