Отпуск я решил провести в городе своего детства. Хотелось вновь вернуться на улицы, по которым ходил ещё ребенком, вдохнуть воздух свободы, оживить память. Дед был рад меня видеть. Он разменял уже восьмой десяток, но был по прежнему бодр и совсем не изменился за прошедшие годы- разве что стал сильнее сутулиться, да борода побелела еще больше. Мы разговаривали, сидя на тесной кухне; со двора доносились крики детей, скрип качелей и временами- шум машин. Был обычный, жаркий, пыльный летний вечер. Перед нами на исцарапаном столе стояли рюмки с медовой настойкой. Наш разговор был долог, часто перескакивал с темы на тему. Нами то овладевал смех при воспоминаниях о курьезных случаях, то, наоборот, слезы наворачивались на глаза, когда речь заходила о вещах серьезных и грустных. И всё-таки дед чего-то не договаривал. Да, он живо интересовался моими успехами, пожурил меня за то что я так до сих пор не обзавелся семьей, всплакнул, вспомнив умершую бабушку, но всякий раз была заметна на его лице тень тревоги, страха, растерянности, тоски... Так очертания темного предмета просматриваются сквозь воду. Смотришь и видишь: на дне лежит что-то, но что именно- не разберешь. Снова и снова дед пытливо изучал меня, хмурил лоб в сомнении, затягивался самокруткой (табак он выращивал на даче) надолго замолкая. Наконец он спросил меня прямо в лоб:
-Скажи, только честно, ты веришь в нечистую силу?
Сдержать смешок у меня не получилось.
-Дед, ты чего? Какую нечистую силу? Уж в наше-то время о таком говорить...
Он в досаде махнул рукой.
-Так и знал, что не веришь... Хотя... Вроде и не нечистая она...
-О чем ты?
Но дед опять надолго замолчал, глядя на клубы сизого табачного дыма, плывущие по кухне. На этот раз молчание тянулось столь долго, что казалось он вообще забыл о моем присутствии. Но вот, тяжело вздохнув, как человек, принявший трудное решение, раздавив уже погасшую папиросу о крышку стола, дед произнес:
-Расскажу тебе одну историю. Знаю- не поверишь. Подумаешь будто я умом тронулся. Может так оно и есть, но выговориться мне нужно, поделиться хоть с кем-то...
Было это по весне. В мае. Как сейчас помню, день был солнечный, теплый. Я пришел в парк, да ты знаешь, недалеко отсюда.
Я кивнул.
-Так вот, сижу я значит на скамейке, греюсь на солнышке... Раньше мы там часто с Павлом Борисычем вместе сиживали, в шахматы играли, а как он помер, так уже и поиграть не с кем. Но мне всё равно нравилось туда приходить. Сядешь, посматриваешь по сторонам... Мимо люди идут, девушки красивые... хотя куда уж мне, старику... Ну да ладно. Подходит значит ко мне паренек молодой. Весь из себя. В пиджачке, в галстучке. Прилизанный. Хоть не урод да всё равно неприятный. Было что-то в нем... Весь какой-то скользкий что ли, на лице гадкая такая улыбочка и глаза- наглые-наглые. Подошел, встал рядом и говорит: "Папаша, сигареткой угости" Ещё таким развязным тоном это сказал, ты бы только слышал. Ну думаю, с наглеца что взять? Пусть радуется, что сильный, здоровый. Всегда так было: молодежь над стариками посмеивается, развалинами называет или словом похуже. Достаю папиросу, на говорю, отведай самосаду. Он ее взял и тут- мать честная!- как сжалось у меня сердце, дыхание перехватило и такая на душе тоска, что прям хоть ложись и помирай. Думаю все, конец мне пришел. А вокруг! Всё вдруг потемнело, перекосилось и стало темно-вишневым. Ну вот как если на мир смотреть сквозь стакан с красным вином. Я на паренька глядь- что за чертовщина? Он вообще не человек даже! Представь скелет, по которому в школе изучают устройство тела человеческого. Представил?
-Да, вполне.
-Конечно, на сказку похоже или на белую горячку. Но ты же знаешь, я хоть трезвенником никогда не был, в последние годы ни капли в рот. Даже когда жену схоронил, был соблазн в бутылку залезть, и всё равно не стал... Смотрю я на скелет, он на меня. Глаза- не глаза даже, просто глазницы пустые, темные. Тьма в них густая-прегустая, всё равно что гудрон залили. Одежда на на нем как была, так и осталась. Вот стоит скелет в пиджаке на тебя смотрит хоть у самого глаз нет. Бред ведь настоящий! Потом своей костяной рукой он сигарету между зубов пристроил- она сама собой без спичек зажглась- затем как ни в чем не бывало пошел неспеша. Тут боль сердечная меня отпустила. Вокруг опять все стало обычным. Солнечно, разноцветно, пропало красное марево. Я весь холодным п`отом покрылся, руки дрожжат, трясет всего- зуб на зуб не попадает. Вдаль гляжу- уже вроде обычный паренек идет, правда задницей виляет, как девка. Про себя думаю: "Батюшки святы! Что за наваждение-то?" Недаром человек один наш городок назвал инферном. Слыхал что это такое?
-Ад.
-То-то же, ад. Преисподняя.
...Тоже вечером было. Летом позапрошлым. Сидел на скамейке, на мир глядел и крутился рядом мальчонка лет восемнадцати, худой, патлатый, таскал с собой тетрадку толстую, наподобие конторской. Как увидит девушек гуляющих, живо к ним подходит, тетрадку ту открывает и ну давай читать что-то из нее. Девчонки ему, понятное дело, от ворот поворот. Намаялся он, присел возле меня. Разговорились. Оказался он поэтом. Я, говорит, по свету странствую, стихи сочиняю. Кто послушать захочет, тем и рассказываю. Чаще правда девушкам. Они натуры более тонкие.
Только здесь ему не везло- никому писанина его по духу не пришлась. Говорит, потому, что город наш такой. За какое дело не возьмешься- всё из рук валится да чертовщина всякая творится. Прямо не город а инферно. Вот с тех пор я это слово и запомнил. О разных вещах он мне рассказывал, стишки свои читать пробовал, а в памяти всего-то и осталось у меня инферно...
Вновь надолго повисло молчание. Я, начав терять терпение, решил немного поторопить деда.
-А скелет тот что?
Он вздрогнул, зажмурился, потом налил полную стопку настойки, осушил одним глотком, сдавленно кашлянул, затем продолжил рассказ.
-А что скелет? Идет себе и идет. Надо же было мне на свою голову с ним связаться. Остался бы на месте и дело с концом. Но уж очень захотелось разобраться, кто ж такой этот тип. Может обычный человек. Может привидилось мне всё. Только сердцем я чувствовал, не морок то был. И краснота эта и кости ходячие. Поднялся я и пошел следом. Хорошо хоть он не оборачивался. Он завернул за угол; я, понятное дело, за ним. Гляжу- улица какая-то незнакомая. Людей нет, всё дома обшарпанные, с битыми окнами. Мусором всё вокруг засыпано и в нем крысы копошатся, на меня глазенками злыми зыркают. Думаю, куда это меня занесло? Сроду в нашем городе такого места никогда не было. Поворачиваю назад- там стена глухая, кирпичная. Даже голову ломать не стал как она появилась. Одно слово: чертовщина. Делать нечего: иду, никуда не сворачиваю. Да и куда свернешь? Слева и справа стены- ни дверей ни окон. Точнее есть они, окна, только слишком высоко. Не достать. Впереди силуэт незнакомца этого, скелета, виднеется. Смотрю, остановился он прямо перед каменным забором, проход закрывающим. Тут прямо из стен ещё трое или четверо парней вышли, как братья похожие между собой. Встали они в кружок, руки на плечи друг дружке положили и лбами прижались. Я стою ни жив ни мёртв. Коленки трясутся. Про себя все думаю: что же творится-то здесь?
Не знаю, сколько времени прошло, только вдруг один из них голову поднял, на меня посмотрел и говорит, точно на вопрос чей-то, мне не слышный отвечает:
-А это надо у папаши спросить.
Понял я что не уйти мне. Что-то страшное сейчас со мной произойдет. Даже смерти хуже, хотя что хуже неё может быть? Смотрю, у парня того, который говорил, лицо начало прямо в воздухе растворяться. Остался остался один только череп голый. В глазницах же у него теперь не тьма была. Наоборот, глаза, как угли светящиеся. Так мне жутко стало от этого взгляда огненного, что я на землю сполз. Руками еле-еле за стену цепляюсь... Тут раз, на стенах пятна яркие появились. Я на них глядь: не пятна уже это а лепешки светло-голубые, небесного оттенка. Отваливаются они от кирпичей и падая в трубки сворачиваются, так что получались кругляки, похожие на бревна обрезки с половину человеческого роста длиной каждый. Поползли эти кругляки прямо на скелеты. Они же засуетились. Руками машут, челюстями щелкают. Приседают, как будто в пляс вот-вот пустятся. Потом за руки взялись и пятясь спинами назад сквозь забор прошли. Будто и не было их. Гляжу- бревна эти развернулись и в мою сторону поползли. Ни дать ни взять гусеницы какие-то. Вот, думаю, попал из огня да в полымя. Не одни погубят, так другие. Поднялся я, хотел бежать. Ноги не слушаются. Свинцом налились. Шаг один еле сделал. На том и кончилось все. Упал, головой ударился. Перед глазами все потемнело. Очнулся посреди улицы. День солнечный стоит, людей вокруг полно, суетятся все. Говорят дедушке плохо, скорую вызывайте. Надо мной женщина склонилась. "Как вы?"- спрашивает.
-Хорошо я себя чувствую -отвечаю- Не надо никакой скорой.
И вправду, ни боли, ни слабости, ни одышки не осталось. Встал я и пошел. Женщина та еще некоторое время за мной шла. Видать беспокоилась. Думала вдруг снова упаду. А я-то, старый дурень, не поблагодарил ее да и других людей тоже за заботу. Эх! Хотя такое пережив, удивляюсь как вообще разума не лишился вместе с памятью.
Домой придя долго ещё сидел в кресле. В себя не мог придти.
Вот уже вечер потихоньку опустился. Делать нечего, пора на работу собираться. Работа моя- точнее приработок- не пыльная, для старика подходящая. Сторожем я был в библиотеке небольшой, что здание старинное занимает. Пришел туда, осмотрел все, с работницами поговорил немного. Была там одна, Людмила Ивановна. С тех пор как я овдовел, всё ко мне тянулась. То на чай позовет, то с разговорами о жизни пристанет. Вот и в этот раз тоже начала. А что это вы такой, говорит, бледный? Уж не случилось ли чего? Конечно не скажешь ей что со скелетами ходячими столкнулся. Молчал, молчал я, да как рявкнул: "Вам-то что с того что я бледный?! Другой заботы нет как меня разглядывать?" Обиделась она, замолчала и ушла быстро. Я же, в досаде весь, уселся у окна, даже чай не стал пить. Вот, час прошел, другой. Уж ночь на дворе. Задремал я чутко, по стариковски. Вдруг просыпаюсь среди ночи ни с того ни с сего. Выглянул в окно- на улице ни души, фонари горят слабенько. Тут почудилось мне какое-то движение у дома напротив. Усадьба это старинная была, там говорят, граф жену свою молодую на тот свет спровадил, яду подсыпав, после того как про ее шашни с конюхом узнал. Говорят с тех пор там души их неприкаянные и бродят: женщины, графа, ну и конюх с ними за компанию. А ещё знающие люди говорили что по ночам там к парадному ходу карета подЪезжает, бледными лошадьми запряженная. Ну, думаю, наверное или прохожий в темноте хоронится или кто-то из мертвецов в тени усадьбы расхаживает. Как бы ни так. На свет фонарей знаешь кто вышел?
-Скелет тот самый?
-Правильно. Да не один. С ним ещё десятка два костяных людей было. Поначалу они под смазливыми рожами прятались. Как только же улицу перешли, кости ихные и показались. Глазницы полные темноты. Жуть. Страх! Подходят они и давай в двери стучать. У меня от ужаса сил не было с кресла подняться. Думаю может увидит кто типов этих, в милицию позвонит. Да только поверят такому разве? "Алло, приезжайте скорее, в библиотеку скелеты ожившие ломятся" Чушь! Дай думаю все же позвоню. Скажу что грабители лезут. Про то же что это чудища- смолчу. Не тут-то было. Трубку поднимаю- тишина. Оборвали провод, окаянные. Долбят, долбят в дверь. Она у нас старинная, толстая, засовы- с мою руку. Не уберегла... Слышу грохот. Догадался, что с петель ее сорвали. Шаги раздались тяжелые. Лестница скрипит, ходуном ходит, скелеты ко мне поднимаются. Заметался я по комнате. Куда бежать? На окне решетка.Бросился я тогда в книгохранилище. Там темно, хоть глаз выколи. Запнулся я обо что-то. Зазвенело, покатилось. Ведро это было железное. Опять уборщица наша, Раиса Викторовна бросила его где не нужно. Свалился я промеж книжных полок. Пока встать пытался, шаги уже совсем рядом послышались. Дверь распахнулась. Святые угодники! Скелет стоит прямо на пороге. Темно вокруг, только я его, как тебя сейчас, видел во всех подробностях! Ну он взял да выключателем и щелкнул. Сразу лампы на потолке ярко вспыхнули. Подходит этот скелет, надо мной наклоняется и вкрадчиво так говорит тихонечко:
-Что же ты, отец, до седых волос дожил, а то что за другими следить это нехорошо, так и не понял?
Не знал я что сказать ему. Язык к нёбу прилип, как клеем прихваченный. Хотя спрашивал он для хохмы, просто покуражиться. Протянулась ко мне его рука да за горло схватила. Пальцы у него насквозь были холодом пропитаны. В них была зимняя стужа, когда стволы древесные трескаются. Мороз жуткий был в них. У меня дыхание перехватило скорее даже от ледяного этого прикосновения, чем от удушья. Потянул меня скелет вверх и поднял над головой. У меня ноги в воздухе болтались.
-Где у вас спецхран? -спрашивает. Тут и остальные костлявые подтянулись. Я что могу ответить? Хриплю, задыхаюсь...
Спецхран наш, там самые дорогие книги находятся, рукописные или печатные, только старые, крепко заперт. Сигнализации там еще настроена. Выломали они дверь легко, как будто из щепок она была. Ни звонка никакого не послышалось, и не приехал никто, хоть я и ждал, минуты считал про себя. Меня скелет тот, который у них за главного, на пол бросил. Шевелиться я не мог, словно по рукам и ногам невидимыми веревками связанный. Скелеты эти проклятые ходят, через меня переступают. Тут неожиданно вся библеотека задрожжала, словно землятресение началось. Я подумал что сейчас меня под книжными полками похоронит. Книги начали падать, но до пола-то -вот те крест!- не долетали. Они раскрывались и там где страницы должны были быть, виднелись жуткие клыки, как бы звериные. Каждая книга в пасть превратилась. Пасти эти книжные на скелетов как давай набрасываться. Точно капканы, только самопрыгающие. Красноглазые не успели оглянуться, как всех их книжками зубастыми облепило. Уж как они не пытались их с себя стряхнуть- всё без толку. А я так и валяюсь и про себя повторяю: "Господи, только б не растоптали и не загрызли"
Вдруг с потолка лепешки начали валиться. Ну ты помнишь, те самые. Шлепнуться на пол и в кругляк превратятся. Тут из хранилища самый главный скелет вышел. В руках какую-то книгу несет старинную. Как же ее Людмила Ивановна называла... Фо..., фо... А, вспомнил, фолиянт! Так вот, сверху на фолиянте том из меди или какого другого желтого металла солнце приделано. Ну знаешь, дети малые бывает рисуют- с гл`азками, с ротиком. Вот и это такое же. Скелет говорит, что это у вас тут творится? Подельники же его все до единого под грудами книг оживших уж и не видны. Зато ползут к нему кругляки голубые. Думаю, будь у него лицо человечье, от страху сразу перекосилось бы. Закричал он страшным голосом: ничего вы не получите! Только зря он глотку рвал. Хотя какая глотка у него? Один кругляк покрупнее других ни с того ни с сего вытягиваться начал до толщины хлыста- и вокруг того скелета обвился. Змея- змеей. Локти его к ребрам прижал. Конец самый хлыста того прямо в солнце медное на книге уперся. Раздался гром, молния вспыхнула. У меня глаза слезами наполнились. Гляжу- лежат скелеты, не шевеляться. Кругляки все рапластались, и наползают на них, как если б знаешь, носки, сами на ногу оделись. И как кости они покрыли, сразу же голубой студень начал краснеть, словно мясо с кровью, потом кожей покрывался.Оглянуться я не успел, как вместо скелетов уже простые люди лежат. Не шевеляться правда, будто покойники. Да, книги те зубастые сами собой на полки встали.
Пошевелились покойники-то мнимые. Поднялись на ноги и давай радостно кричать и обниматься, будто с того света вернулись. Подошла ко мне женщина, красоты неописуемой, на ноги подняла, заговорила.
-Извините за беспокойство причиненное. Не хотели при вас ничего делать, но выхода не было.
Я на нее смотрю. Вроде и страшно и в то же время глаз не отвести от лица чудесного. Не сразу даже рот открыл. Прям как будто разучился говорить.
-Кто же вы такие?- спрашиваю- Верно нечистая сила.
Она смеется. Нет, говорит.
-Тогда кто? Иноплатеяне?
Опять, говорит, не угадали вы. Стала тогда рассказывать. Оказалось что народ их испокон веков на земле жил, еще до людей. Жили они, значит, не тужили, пока род человеческий не обЪявился, да все вокруг себе начал присваивать. И леса и поля, и горы высокие. Уж и мест потаенных скоро не осталось на свете. Но, говорит, не это самая большая беда. Созданья те совсем не знали ни добра, ни зла. Ближнему своему не вредили, пакостей не устраивали. Никаких ссор или обид не чинили. Думали так оно и должно быть. В человеке же всего понаворочено. Уж так мы устроены, что и доброе и злое в нас уживается. Вот бывает разбойник: украдет, а потом сиротам с награбленных денег жертвует. Или например бывает злодей человека убьет, и после этого раскивается в преступлении, жизнь свою меняет. Так вот древние жители когда видели дела людские, научились добру и злу. Но стоило им только злое что сделать, немедленно они на две части распадались. Вот как червяк, если его разрезать, в двух червяков превращается. Одна их половина только зло могла творить, другая же только добро. Вот так каждый из них и раздвоился. Скелеты постоянно лютовали, каких только бед не чинили. Слизни же -не знаю как их по-другому назвать- пытались исправить все за ними.
Сегодня скелеты хотели книгу древних знаний захватить чтобы мир весь сжечь огнем. Вот добрые половины и остановили их. Не просто остановили- сумели средство найти чтобы соединиться. Правда как получилось у них, я не понял. Вроде наука какая-то особенная. Теперь они совсем как мы, люди будут, только бессмертные. Поговорила со мной женщина, потом рукой до лба моего дотронулась и сказала: спите. Понятное дело, уснул я тут же. Утром просыпаюсь на своем месте у окна. Кинулся вниз. Дверь входная целая. Обратно поднялся, в книжный зал заглянул- там порядок. Хранилище заперто, как и подобает. Рядом ведро стоит, об которое я запнулся. Что здесь было? Ума не приложу.
Из библиотки я в тот же день уволился. В парке потом еще раз появлялся, но ничего больше жуткого не видел. Вот так вот, внук.
...Уже стемнело. За окном слышались нестройные голоса какой-то подгулявшей компании. Мы долго молчали, потом до глубокой ночи строили свои предположения о случившемся. Кем являлись те таинственные существа? Сказали ли они правду и в ту ночь действительно мог разразиться конец света? Или же всё случившееся не более чем ночной кошмар? Кто знает. Во всяком случае человек, назвавший наш город адом, в чем-то оказался прав.