Мы пили с авиатором утренний кофе. Авиатор опаздывал на электричку, поэтому то и дело снимался с табуретки и бежал из кухни в спальню за тем, за другим. Глоток, топот туда-обратно – и вот на любимом торсе абрикосовая рубашка, пальцы ловко застегивают пуговицы на манжетах, еще глоток-топот – на любимых ногах носки. Я лишь краем глаза отслеживала его перемещения, полуотвернувшись к окну и скользя взглядом по отцветающей сирени, обдумывала сегодняшний сон. У меня были вопросы ко сну.
После очередного рейда, уже в брюках, затягивая ремень:
– Эй-эй, убери это лицо, смотри сюда, вот он я, здесь, здесь, улыбайся мне.
– Какое лицо?
– По меткому выражению одного из героев Вудхауса, лицо дохлого палтуса.
Неожиданно, смешно.
Но притяжение сна ослабло ненадолго, и я опять уставилась на сирень. Вдруг подумала: запишу в дневник, буду потом перечитывать и смеяться, как сейчас. Ну-ка проверим, все ли я запомнила – тырц-тырц, а определения и след простыл, рыбка проплывала, хвостиком вильнула...
– Какой, ты говоришь, был палтус?
От двери:
– Ищи в первоисточнике!
Но тут же сжалился:
– Дохлый! Дохлый!
Хлопнула дверь.
3 июня 2009