Бахыт

   Ну вот, наконец-то, цель, к которой я так долго шёл, моя мечта должна исполнится!  Время моей преддипломной практики подошло к концу. Две недели отдыха – я защищаю дипломную работу и становлюсь дипломированным специалистом, правоведом, что позволит мне работать следователем. Или прокурором. Или судьёй. Первым из крестьянской династии Бубновых. Целых три месяца, с февраля по май, я проработал стажёром в прокуратуре Днепровского района города Киева.  В начале мая в Киеве буйным цветом цвели каштаны и сирень. Я успел там погулять на Крещатике в толпе киевлян, весело встречающих праздник Победы. Моё праздничное настроение стало ухудшаться сразу, как только я вышел из самолёта на трап. После стремительного перелета на ТУ-134 в Свердловск, после солнечного и почти летнего Киева мой город показался мне сумрачным, осенним и провинциальным.
 
     Я ещё не знал, что это не просто пасмурный день. Этот уральский сумрачный день одна тысяча девятьсот восемьдесят первого года был днём похорон моей мечты.

    Мое пасмурное настроение усилилось, когда я добрался из аэропорта Кольцово до своей комнаты в общежитии, что на  улице Июльской. В комнате я проживал вместе со второкурсником Бахытом Якуповым. Это был высокий, не ниже 185 сантиметров красивый парень, с непривычным для казаха продолговатым и несколько удлиненным лицом и узкими плечами. 

     Судя по лицу, это был интеллигент не менее, чем в четвертом поколении. Впечатление о его интеллигентности усиливалось массивными очками с толстыми стёклами и доброжелательной, чуть снисходительной улыбкой.

     Начитан Бахыт был чрезвычайно. Он знал наизусть огромные пласты из казахского эпоса. Именами классиков казахской литературы он так и сыпал. Мне казалось, что он несколько преувеличивал роль казахской литературы в сокровищнице мировой культуры. Однако сам Бахыт так не считал. Он часами мог говорит о казахской литературе и откровенно надоедал мне.

     Изначально я, как и некоторые мои соседи и товарищи по общежитию, были подкуплены одной акцией, которую Бахыт провёл, вселяясь в общежитие. Он принёс с собой целый чемодан книжек со стихами своего дяди Тулегена Якупова, известного казахского поэта. Стихи были в переводе автора. Усевшись за стол, Бахыт с лёгкой полуулыбкой, изредко поправляя пальцем очки, размашистым почерком делал дарственные надписи на книжках дяди с пожеланиями творческих успехов нам, студентам, выстроившимся в очередь за стихами. Особенно удавалась Бахыту подпись. Широкая, с многочисленными завитушками, через всю страницу. Бахыт мечтал стать писателем как и его дядя. В Юридический институт его запихнул отец. Как нам было известно, отец у Бахыта был то ли начальником управления внутренних дел одной из областей Казахстана, то ли самим министром республики.

     Сам Бахыт до конца про своего отца нам не прояснил, только загадочно улыбался, когда мы начинали приставать к нему с расспросами. И мы сделали вывод, что отец у него служит не в МВД, а, скорее всего, в КГБ.

     Слушая Бахыта, я не сомневался, что в будущем он станет очень плодовитым писателем. Говорить Бахыт мог очень долго и складно. О литературе, о своих друзьях. О Родине. Вообще о жизни. Первое время я послушно стоял посреди комнаты, там где меня поймал Бахыт, и терпеливо слушал его речь. Но потом я убедился, что Бахыт, не делая пауз, не снижая тона, ожесточенно жестикулируя, мог стоять передо мной и говорить,  говорить. Час-два. Поэтому я изменил тактику общения с ним. Как только Бахыт начинал говорить, я сразу же удобно укладывался на свою кровать и, подкладывал ладонь под голову, чтобы добросовестно выслушать сколь угодно длинную речь. Его речи представляли собой что-то вроде эпоса, во вдохновенном изложении студента-второкурсника. Я думал, что Бахыт последует моему примеру и удобно уляжется на своей, расположенной по-соседству, кровати и будет вещать оттуда. Но Бахыт, стоя перед моей кроватью колонной, размахивал руками и заливался соловьём. В основном его речи были о казахской литературе.

     Правда, я уже ничего не понимая, таращил глаза, чтобы не уснуть и не обидеть его. Поскольку человеком он был, несмотря на свое добродушие, крайне обидчивым.

     Войдя в комнату, я увидел настоящий разгром. На своём месте стояли только две кровати. Кругом валялись вперемежку какая то одежда, башмаки. В углах комнаты  кучей нагромождены пустые бутылки из-под алкоголя. На стульях были разложены кучками объедки непонятно чего. Сквозь оконные стекла лучи солнца никогда бы не смогли пробиться, даже если бы на улице был не хмурый уральский день, а яркое солнечное киевское утро. Окна были настолько заляпаны грязью, что трудно было поверить, что это девятый этаж, а не первый, где-нибудь на перекрестке в промышленном районе города в самые противные слякотные дни в году. Стены в комнате были расцвечены пятнами копоти – здесь жгли клопов. На одной из стен, прямо посередине, как картина художника-импрессиониста, красовалось грязное подобие солнца, образовавшееся в результате, скорее всего, из-за того, что кто-то метнул в противника в разгаре беседы, кружку с крепко заваренным чаем. Чаинки были пятнами на солнце. Отдельные протуберанцы потёками достигали уровня кровати. И если посветить спичкой под кроватью, рискуя поджечь скопившийся там хлам, то наверняка можно было бы убедиться, что эти потёки до самого пола.

     Бахыт спал. Несмотря на то, что уже был полдень. Я осмотрелся и не нашёл места, где можно было бы поставить свой чемодан. Тогда я отодвинул в сторону грязную посуду и поставил его на стол. Бахыт поднял голову из-под одеяла. Удивительно узкие без очков щелки глаз какое-то мгновение изучали меня.

   – А, Петя! – наконец узнал он меня. – Ты уже приехал! Приветствую тебя, мой дорогой друг!

     С кровати, стоявшей напротив, из-под одеяла вынырнула незнакомая мне голова. Незнакомец также горячо приветствовал меня и протянул руку.

     – Виктор!

     – Пётр.

     – Очень приятно! – также горячо сказал Виктор, словно боялся что я ему не поверю.

     Я встал посередине комнаты и призадумался. Даже сесть здесь, не рискуя испачкаться, было не на что.

     И хотя до поезда, на котором я намеревался следовать дальше, к матери в соседнюю область, мне было еще четыре часа, оставаться здесь дальше смысла не было.

     После того как мы перекусили моими припасами, я объявил Бахыту, что еду дальше.

     Бахыт удивился:

     – Что так скоро? Даже не отдохнешь?

     Он вызвался проводить меня к поезду. Я категорически отказывался. Но Бахыт упрямо настоял на своём. Может быть из-за того, что он чувствовал свою вину. За бардак в комнате, за сломанный приемник "ВЭФ", который я купил недавно за немалые деньги и оставил ему на сохранение.

     Когда я вышел в темный коридорчик (лампочка там оказалась разбитой, из патрона торчали только острые осколки), Бахыт последовал за мной и сказал тихо, в тесноте темного коридора, чтобы не слышал Виктор:

   – Что-то я соскучился, Петя, по твоему обществу.

     Как бы то ни было, мне не удалось отвертеться от провожатых. Бахыт, декламируя стих казахского классика, выхватил у меня из рук довольно увесистый чемодан, и мы вместе с его новым другом Виктором отправились к вокзалу, который был в тридцати минутах ходу от нашего общежития. Чемодан оказался тяжелым для Бахыта. Его тонкие, интеллигентские запястья посинели. Декламировать стихи он перестал и только молча, без конца перехватывал чемодан то одной, то другой рукой. Видя его мучения, я попросил вернуть чемодан. Бахыт тут же сунул мне чемодан обратно. Вскоре мы были уже на вокзале.

     Так как до отправления поезда было более трех часов, я планировал сдать чемодан в камеру хранения и съездить навестить своего друга, проживавшего недалеко от вокзала.

     – Ну, Бахыт! – повернулся я к провожатому и крепко пожал ему руку,– спасибо тебе, что помог!

     Пожимая мою руку, Бахыт о чем-то раздумывал.

     – Тебе сейчас куда?– наконец сказал он.– В кассу?
Я кивнул головой. Билет у меня уже был куплен заранее. Мне просто не хотелось говорить приятелю, что я еще собираюсь куда-то съездить.

     – Пошли!– сказал Бахыт решительно и снова отобрал у меня чемодан.

     Когда подошли к кассе, я стал снова прощаться с Бахытом. Я торопился отпустить друга, так как видел, что его новому товарищу Виктору, давно уже не терпелось уехать в город. Он всё вертел и вертел головой по сторонам.

     Я еще раз попрощался и встал в очередь, надеясь, что Бахыт уже отойдёт. Однако Бахыт решил дождаться, пока я куплю билет.

     – Сколько до поезда? – спросил он.

     – Три часа.

     – Подождем.

     И тут я вспомнил, что оставил уже купленный билет вместе с паспортом на столе в общежитии. Как молнией меня это пронзило. Вот идиот!

     – Я сейчас! Мигом! – сказал Бахыт и умчался в общежитие, перепрыгивая через мусорные урны.

     Мы же с Виктором уселись на скамейку в ближайшем сквере и стали дожидаться Бахыта.

     Виктор потягивал из бутылки пиво, а я, поглядывая на его башмаки, одетые на босу ногу, задавал ему всякие, ничего не значащие вопросы.

     Когда то Виктор был милиционером. Но за что-то его выгнали из рядов милиции, и сейчас он работает токарем  на машиностроительном заводе имени Калинина.

     Так за разговорами мы скоротали около двух часов. Я уже начал заметно волноваться и нервничать, как на горизонте появился Бахыт, деловито вышагивающий в нашу сторону. Я встал и, прощаясь, крепко пожал Виктору руку.

     – Думаю, что мы еще увидимся, – заверил я нового приятеля.

     – Конечно! – обещал Виктор.

     – Не нашёл! – неожиданно огорошил меня Бахыт. – Не нашел билета с паспортом.

     – Как не нашел?!

     – Нет! Не на столе, нигде! – обескуражено развел руками Бахыт. – Кругом обыскал.

     До поезда оставалось сорок минут, и я, оставив чемодан на попечение друзей, бросился в общежитие.

     Билет вместе с паспортом лежал на подоконнике.

     На вокзал я вернулся, когда до отправления поезда оставалось десять минут.

     Однако в сквере я не нашел ни Бахыта, ни Виктора, ни своего чемодана.

     – Это еще что такое?! – испугался я. Времени на их поиски у меня совсем не оставалось.

     "Наверное, пошли к поезду", – подумал я и побежал на перрон. Однако бегая вдоль состава, уже готового к отправлению, я товарищей не увидел.

     Я бросился обратно в сквер. Там я их и увидел. Виктор допивал очередную бутылку пива, а Бахыт озабоченно вертел головой по сторонам.

     – А мы тебя уже у поезда ждали! – объяснил он мне. И мы побежали обратно к поезду.

     Но поздно. Я увидел только огни последнего, укоризненно покачивающегося на рельсах вагона.

     – Не стоит унывать, друг! – бодрым голосом сказал Бахыт, похлопывая меня по плечу. – Уедешь завтра.

     Ничего не оставалось, как оставить чемодан в камере хранения и вернуться в общежитие.

     С горя я поддался на уговоры нового приятеля Виктора, и мы втроем в общежитии распили бутылку водки. Виктор заметно повеселел. Появилась вторая бутылка водки. Поскольку закуски практически не было, я сильно опьянел. Сказывался еще и недавний перелет на самолете.
     И когда Бахыт в очередной раз стал декламировать выдержки из казахского эпоса, я не выдержал и вдруг сказал:

     – Нет, Бахыт. Не быть тебе романистом.

     Бахыт, не слушая меня, продолжал нараспев рассказывать о подвигах батыра Касыма.

     – Это почему же не быть ему романистом?– обиделся за Бахыта Виктор. – Ну-ка, скажи!

      Последняя фраза прозвучала у него уже как прямая угроза.

     Я это отлично уловил, и тон этой фразы задел меня не на шутку.

     – Не быть ему романистом! – настаивал я уже больше из упрямства.

     – А вот мы сейчас выясним! – сказал Виктор, вставая из-за стола.– Быть ему романистом или не быть. Если я тебя сейчас уложу с одного удара – значит быть. Если уложишь ты меня – значит, будет по-твоему.

     Только тут Бахыт прервал чтение эпоса и с интересом посмотрел на нас.

     – Я буду секундантом, – объявил он. Похоже, идея Виктора ему понравилась.

     Виктор на голову был выше меня и шире в плечах, а кулаки же у него были вдвое больше моих. Мозолистые, крепкие кулаки пролетария. Разумнее было бы признать его правоту.

     Однако я проявил завидное упорство. Мы спустились на лифте с девятого на первый этаж, вышли на улицу. Уже была ночь. Пахло молодыми тополями, откуда-то слышался девичий смех. Бахыт вспомнил, что в комнате осталась недопитая бутылка водки, и убежал за ней. Ему пришла в голову идея выпить мировую. Мы же с Виктором решили довести наш спор до конца и посчитали, что лучше всего это сделать в расположенном неподалеку Основинском парке.

     Поскольку мы едва стояли на ногах, то оказались очень легкой добычей для проезжавшего мимо милицейского патруля. Опытный Виктор тут же присмирел, стал тихим и послушным. Я же, в горячке, продолжал спорить с милиционерами, настаивал, что Бахыту никогда не быть классиком казахской литературы. Однако вскоре, вместе с отрезвляющей ночной свежестью, меня охватил панический страх. Если выяснится, что я студент юридического института, учусь на судебно-прокурорском факультете, то на моей карьере можно поставить крест. Не пощадят. Выгонят с последнего курса. Примеров таких я знал множество. Ректор Остапенко не прощал попадание будущих правоведов в медвытрезвитель. С такими студентами он прощался безжалостно. Одного парня с соседней группы отчислили из института по заявлению одной девицы о том, что он обещал жениться и не сдержал своего слова. Еще парочку знакомых студентов выгнали за попадание в медвытрезвитель. Поэтому когда нас стали пытать, кто мы такие, я вслед за Виктором сказал, что я с завода имени Калинина.

     – Да-да, – подтвердил Виктор.– Он токарь-лекальщик.

     Уже засыпая, утомленный перипетиями дня, на жесткой, деревянной кровати медвытрезвителя, я услышал, как в дежурной части шумел Бахыт.

    – Вы не имеете права его задерживать! Он будущий прокурор! Он без пяти минут судья!

     И тут я заплакал горючими пьяными слезами.