Здравствуй, N.
Как это ни странно, я все так же продолжаю писать письма.
Знаешь, N, у меня есть проблема, довольно значимая: я всегда хотел быть похожим на тебя. хотел заниматься музыкой и иметь в этом успех. Но мне это было не под силу; музыка не желала поддаваться, она уплывала, утекала, выскальзывала из холодных пальцев и бесследно растворялась на глазах. Сперва меня убеждали оставить затею, оправдываясь несерьезностью и несостоятельностью ее. Далее же я сам поверил в это.
Ты всегда вдохновение, N, но ломающее крылья своей мощью. Желая приблизиться к тебе, стараясь совершенствоваться, я все больше осознавал свою ущербность, свою никчемность пред тобой. Желая взлететь, предпринимая попытки, я терпел неудачу, а понимая, насколько далек от идеала, падал, разбиваясь о мокрый асфальт, рассыпаясь по полу, словно
Я очень хотел стать талантливым, я хотел, чтобы мной восхищались, но постоянно перескакивал в своих желаниях. Не мог определиться, чего жажду на самом деле. Искал, не зная, чего ищу.
Я держал в руках книгу и читал стихи вслух и наизусть, проникновенно, с нужными паузами, тонкими и высокими акцентами, уместными интонациями от душевных до душераздирающих. Дальше я пробовал самостоятельно выводить пером на бумаге рифмованные строки, вкладывая в них всего себя, отдаваясь белым линованным листам и не грамма не оставляя внутри.
Они говорили мне, я достиг вершины в этом, говорили талант, говорили. Но все это было не тем. Отдавая себя чему бы то ни было, внутри становится пусто. Они не знали, не чувствовали того, что чувствовал я. По сути это никому не было нужно, и, как следствие, я снова оказывался отгороженным от всех и всего.
А мне всего лишь хотелось музыки, я жил ей, дышал. Не имея никакого музыкального образования, я был близок к ней настолько, что руки дрожали, а под ключицами появлялось странное приятно щемящее ощущение. Но я не мог. Страхи из детства ли руководили мной, разум, я не мог.
Нет, N, не играй, прошу. Тонкой иголочкой колет в спину. Выслушай меня в тишине, молча, я буду говорить шепотом; вслух страшно. Теперь меня душит твоя музыка, от бессилия душит. Музыка, хм..., музыка… Что она есть для меня?
Я хотел, чтобы ты гордился мной, N, хоть тебе и нет до этого никакого дела, хоть мы и не знакомы и ты - за тысячу миль, я хотел. Мне было это нужно, как воздух необходимо.
Минорными оттенками печали я пытался рисовать свою музыку на шероховатых листах, и это успокаивало меня. Это наделяло мое существование неким неясным смыслом, помогавшим мне продолжать. Но я не мог отдать себя этому. Ни ультрамарин, ни индиго, ни даже капли кармина не могли заполнить ту глубокую нишу, в которой теснилось жаркое желание стать музыкой. Я просто хотел ей пропитаться, насквозь, без остатка. Но в своих поисках, как это сделать, не имел успеха.
Я все еще живу этим, N, иду тернистой дорогой поисков круглые сутки и круглый год, иду сквозь отчаяние и бессилие, лишь иногда прикрывая глаза от режущего, дующего в лицо свинцового противостояния. И знаешь, сейчас я как никогда близок к цели, как никогда уверен, что одной ночью, делая глоток свежесваренного кофе (или, что более вероятно, энергетика) и дописывая какую-нибудь статью, я вдруг пойму, что все это несет какой-то смысл, пойму, что поиски все не напрасны. Разберусь в своем ничтожном, а может, глобальном предназначении.
Я не знаю, буду ли я счастлив, но я буду жить, N. Я буду собой. Я - буду.
________________
Оставить привычную работу, погрузиться в нечто новое, бросить пару вещей в сумку, взять и уехать к морю, захватив с собой, разве что, тебя.