Грязный подъезд с моргающим светом все же теплее. Батареи не греют, и в каждом кубическом сантиметре стоит едкий запах канализации. Я оказался здесь в надежде спастись, сбежать, скрыться от обжигающего мороза и не менее жгучего мерзкого душевного состояния. Пусто. Каменная лестница вся закидана окурками, а стены с облупившейся штукатуркой исписаны сленгом, о которого любого псевдоинтеллигента, оказавшись здесь, вывернуло бы наизнанку. Но меня, существа, каждодневно убивающего в себе человека, почему-то греет эта атмосфера. Здесь все какое-то более настоящее, приземленное, в отличие от картинно-глянцевого мира за пределами этого пространства.
Сплиновское «Выхода нет» на стене отзывается легким покалыванием в области сердца. Странно, что меня это до сих пор задевает.
Среди бесконечного набора глупых и пустых фразочек можно разобрать еще одну надпись, не вяжущуюся с общей картиной: «Ты будешь жить, но не сейчас». Интересно, чья работа? Высокоинтеллектуальный хулиган или пессиместично-философский анархист? Сомнительно.
=========
Узкие каменные ступени ведут на второй (верхний) этаж к неизвестной квартирке, которая, кажется, уже забыла человеческое присутствие. Замка нет, дверь не заперта. (Чертова моя любопытность, зачем я иду сюда?) Темная прихожая переходит в основное помещение. Обои на стенах частично сорваны, глухо скрипят доски под ногами.
Шаг, мурашки по спине, передергивание плеч.
В комнате холодно и сыро. Старый потолок облупился и давно пожелтел от сигаретного дыма. В центре его – лампочка, подвешенная на тонком уродливо изогнутом проводе, отбрасывающая тусклый мутный свет, создавая ощущение тихой напряженности. Плесенная зелень стен, черный прогнивающий пол, еле выдерживающий тяжесть когда-то изысканной, а ныне измызганной мебели.
В кресле, расположенном у окна сидит старуха. Ее спина изогнута колесом, а взгляд желтоватых глаз уставлен в пол. Она практически неподвижна и только хрипит, заглатывая порциями густой, как желе, воздух.
Периодически ее плечи сотрясаются приступами сухого грубого кашля, а морщинистое лицо искажается все больше.
Здесь царит запах обреченности.
Я уже забыл о собственном присутствии и отрешенно наблюдаю за застывшим моментом, будто за фильмом, поставленным на паузу. Легкие сдавливает, я чувствую давящую боль в висках.
В ржавых трубах на чердаке гудит ветер. Оконные рамы с трудом выдерживают конвекционные потоки, и стекла дрожат, как дрожат скукоженные руки старухи с прозрачной сморщившейся кожей и синевой выступающих вен.
-Ты не живешь – произносит она. Тихая фраза одними лишь губами оглушает, перебивая голоса путающихся мыслей, и, кажется, доставляет старухе немалую боль, скручивающую все ее ссохшееся тело. Ее шейные позвонки напрягаются и скрипят в такт доскам при входе.
В следующую секунду кадр меняется. Возвращается осознание моего нахождения здесь, но я не в силах понять, что в комнате нас двое. Ее взгляд пересекается с моим. Глаза в глаза. Иглы, вошедшие через зрачки и достигшие пункта назначения где-то слева в районе легких.
Очередной порыв ветра распахивает дрожащую форточку. Удар, стекло вдребезги, падающие вниз осколки отлетаю в седые волосы старухи, которая теперь уже больше похожа на какую-то полуживую массу.
========
Я просыпаюсь в собственной кровати в холодном поту, и комната выглядит непривычно чужой и будто бы не моей. Осознаю, что тишину сотрясает вовсе немелодичная музыка звонка моего телефона, и именно она послужила моему пробуждению посреди ночи. 3:42. На одну десятую секунды во мне разливается 2 грамма душевного тепла. Спасибо за спасение.
Но от нее не убежишь. В ней все, что у меня внутри.