ОРХИДЕИ
Отправила авиатора в столицу по делам и продолжила фотосессию. Модели умницы, всяко мне содействовали, не капризничали, не раздражались, глядели в нужную сторону, делали что ни попросишь. В отличие от Гоги, который половину утра пенял мне, что я веду себя неприлично. Повод – пыль, ничтожное, то есть моя неудачная просьба о помощи. Гога очень строптивый цветок. Неукрощаемый.
--------
На улице солнышко. На градуснике +16. Снег остался только в дальнем, самом тенистом углу палисадника, но травка и на солнечных участках не спешит пробиваться. Два года назад к этому времени у нас уже отцвели перелески и крокусы.
12 апреля 2009
__________________________________________________
ИЗ ЖЖ-ЗАКОНОМЕРНОСТЕЙ
Удивительно, как неинтересно читать комментарии к постам популярных блоггеров. В их (комментариев) массе. Чаще всего это вариации на две темы: «как вы правы» и «как вы прекрасны». Когда лента комментариев слишком длинна – две страницы и больше, можно ее не открывать, потому что откроешь – и увязнешь в топком болоте всеобщего согласия. (Это, естественно, не касается постов, посвященных политике, религии и деньгам.) В коротких лентах встречаются любопытные реплики.
Не без исключений, конечно.
14 апреля 2009
__________________________________________________
ЗА КНИЖКАМИ
«Олимпийский» переживает не лучшие времена. Естественно предположить, что в конце концов он их не переживет. Сейчас там пустынно. Книжек мало, людей тоже. Мой любимый лоток, где я когда-то регулярно покупала новинки, которые в большинстве случаев можно было назвать литературными, переместился с основного уровня в подвал, а его место заняли продавцы разной эзотерической фигни. Да и на самом лотке, уже в подвале, «литература» вынуждена соседствовать с «лучшими вампирскими сагами», которые прежде в высшее литературное общество не допускались. Когда-то было так: я читала в «русском журнале» очередной разбойный разбор Аделаиды Метелкиной и ехала на проспект Мира за названными в нем книжками, и люди за прилавком понимали, о чем я спрашиваю. Они были в курсе. Сегодня я говорю: Ромен Гари, Хамелеон. В лучшем случае мне отвечают, что Гари у них только «Обещание на рассвете». В худшем – уже на слове «Гари» жмут плечами. Ну и так далее. 10–15 лет назад «Олимпийский» был оплотом мелкого книжного опта. Видимо, с тех пор родились и развились другие схемы распространения печатного слова.
В «Олимпийский» я отправилась за двумя книжками.
Вернулась с тремя. Завтра хочу съездить еще за одной. Боюсь только гнева авиатора. Во-первых, «овес нынче дорог». Во-вторых, авиатор не более месяца назад пожертвовал своим удобством и сгреб в клетчатую китайскую сумку любимых Стругацких и Вудхауса, чтобы на стеллаже было хоть чуть-чуть свободного места. А тут я – с обновами, которые это место сожрут.
Первым делом я искала «Чтеца» Бернхарда Шлинка. Посмотрела кино (но об этом позже – и про кино, и почему понадобилась книжка). Провела предварительные изыскания: в киоске на Менделеевской «Чтец» стоит 250 р. Но в этих приметрошных киосках цены задирают нечеловечески! Поэтому я предположила, что в «Библио-глобусе» дешевле. Черта с два! То есть дешевле, конечно, но всего на рубль. Алка подсказала, что надо ехать в «Молодую гвардию» на Полянку, очень бюджетный магазин. Возможно, в остальных случаях и бюджетный, но не для «Чтеца» – его там продают за 234 р. Нет, решила я, из-за 15 рублей благородные донны лошадей туда-сюда не гоняют. Тут меня осенило: Озон.ру! Я даже вспомнила логин и пароль и нашла в портмоне озоновую карточку. Ура! 195 р. издание 2009 года, а 2003-го – троекратное ура – 189 р. Второй вариант мне больше понравился не только из-за цены, но из-за обложки тоже. На ней рисунок с абстрактным читающим мальчиком и абстрактной голой тетей. А на 2009-м – Кэйт Уинслет и Ральф Файнс. Не люблю обложки с картинками из фильмов. Набираю товар в корзину и тут выясняется, что плюс к этим деньгам я должна заплатить еще 100 р. – столько стоит привезти книжку со склада в пункт, откуда я ее «самовывозом» заберу. 189 + 100 = 289 р. Разбойники! Пираты! И тут приходит Лена и напоминает мне про «Олимпийский». Спасибо ей. Там я купила «Чтеца» за 140 р. Рядом лежал «Другой мужчина» того же Шлинка. И я уже было потянулась (душой) к нему. Но прочитала на обороте обложки: «Подобно популярному сейчас Янушу Вишневскому...». Положила на место.
Вторым делом я искала уже названное: «Ромен Гари: Хамелеон» Мириам Анисимов. Автор – французская писательница, которая однажды в течение нескольких месяцев – весны, лета и осени – дружила с Гари, почти неотлучно была при нем. Как заявлено в анонсе, она расплетает в своей книге разные тайны этого писателя-мистификатора. Объездила весь мир, переговорила со ста пятьюдесятью его (Гари) знакомыми. Читала письма, исследовала архивы. Про эту книгу в «Олимпийском» даже не слышали. Ни на одном из этажей. Впрочем, может, и к лучшему. Вдруг Мириам все это – исследовала-расплетала – делала слишком по-женски? С придыханиями? Женщины любят попридыхать. Было бы невыносимо.
Вместо Гари я купила...
Но сначала предыстория.
Зашагивая на эскалатор на «Проспекте Мира», я вдруг подумала, что в последнее время слабовата мозгами стала. К примеру, читаю «Новый ум короля» Роджера Пенроуза – в общие рассуждения еще кое-как вникаю, но когда он начинает подробно разбирать работу энной, а потом и универсальной машины Тьюринга, запутываюсь в первых же процедурах. Лямбда-исчисление Черча и вовсе пришлось пропустить, в виду его нереально высокой математичности. И память! Память ни к черту! Два дня назад со мной играло в прятки слово «фрак» – не вспоминалось! Сегодня – «букинист». А новые элегантные «измы», которыми при случае можно блеснуть, задерживаются в голове не больше 15 минут. Все! Пора серьезно браться за гиппокамп. Учить наизусть стихи. Бродского...
Да, дважды гонкуровского лауреата заменил единожды нобелевский: на лотке со «Чтецом» я обнаружила «Часть речи», дополненную выдержками из «Пейзажа с наводнением». 180 р. Начну сегодня же в вечерней электричке, с первой стихотворной страницы: «Я обнял эти плечи и взглянул / На то, что оказалось за спиною...».
Третья книжка – Лосев. Миф, число, сущность. 920 страниц. Москва, Мысль, 94-й год. Сколько стоит, не скажу, много. Я давно Лосева искала, но почему-то его не издают. «Если вас интересует, Лосев еще есть...» Интересует. Бытие, имя, космос. В комплект к тому, за что я уже заплатила. Том такой же толстый, чуть менее дорогой. Поеду за ним завтра, потому что сегодня на первом Лосеве деньги кончились.
В правом крыле «Олимпийского царствуют букинисты. Давно ищу для мамы «Мир светел любовью» Пунина, однажды изданного, распроданного – и все. А вдруг, думаю, повезет... «Мне нужен Пунин» – «Спросите что полегче» – «Не поняла» – «Кунин слишком тяжелый писатель, я бы вам рекомендовал что полегче» – «А... Мне Пунин нужен» – «Бунин?» – «Пунин» – «А это кто?» – «Муж Ахматовой» – «А, спросите вон у того парня в красном».
В метро сняла куртку, а потом так и шла по улице – в рубашке. Продавщица кондитерской палатки на рынке (мы там покупаем к редакционному чаю желейные конфеты) даже выглянула в окошечко: что-то вы совсем разделись, лето на улице? Не знаю, говорю, но мне тепло. Ближе к вечеру в редакцию залетел шмель. И шебуршится среди бумажек на подоконнике, у меня за спиной. Не верится, что к выходным похолодает.
15 апреля 2009
__________________________________________________
ЛОСЕВ
Как и обещала себе, выучила накануне в электричке первый стих Бродского. Оставшиеся полчаса заняла «Диалектикой мифа».
Прочитала: «Однако мы условились рассматривать миф не с точки зрения какого-нибудь научного, религиозного, художественного, общественного и пр. мировоззрения, но исключительно лишь с точки зрения самого же мифа, глазами самого мифа, мифическими глазами... миф есть (для мифического сознания, конечно) наивысшая по своей конкретности, максимально интенсивная и в величайшей мере напряженная реальность...»
Первое: он уже все сказал! Чем же заполнены остальные девятьсот страниц?
Второе: это объясняет мир! (Любое пространство, воспринимаемое сколь угодно абсурдным извне, является естественным, логично устроенным и единственно возможным, когда оказываешься внутри него.)
Третье: сколько раз велено было ; суди о предмете по законам самого предмета, а не по своим собственным. (И не кричи: что делать, что делать, мол, ведь хочется иногда почувствовать себя наравне с Богом.) Вот еще одно напоминание.
Доходилась в одной рубашке по улице, досомневалась в похолодании. За окном снег, крупными хлопьями. +5. Еще полчаса назад было +8. О... Хлопья становятся все крупнее, уже размером сантиметров пять! Снег валит и валит...
16 апреля 2009
__________________________________________________
ЗА КНИЖКАМИ 2
Второй Лосев мой! Вернее, первый. Потому что именно томом «Бытие. Имя. Космос» начинается собрание сочинений, изданное «Мыслью» в середине 90-х. Всего их было семь. Все же покупатели в «Олимпийском» наперечет – меня вспомнили – мне припомнили, как я приходила вчера.
Отчитываюсь Бродским. «Воротишься на родину. Ну что ж! / Гляди вокруг, кому еще ты нужен, / Кому теперь в друзья ты попадешь...». Пять четверостиший меньше чем за полчаса. Это точно, что меньше! Потому что ровно столько идет электричка от Отдыха до Выхина. А я, пока ехала, успела этот стих выучить и другие почитать. На «Джоне Донне» (Большая элегия Джону Донну) пришлось усилием воли закупоривать слезные железы. «Джон Донн уснул, уснуло все вокруг...» – и дальше две страницы ворожения-перечисления, кто же и что, и где заснуло и спит. (Спать пора, уснул бычок, лег в коробку на бочок...) А дальше? Дальше я понимаю, что вся эта тишина с тщанием «выделана» для того, чтобы я как можно отчетливей услышала плач. «Но чу! Ты слышишь – там, в холодной тьме, / Там кто-то плачет...» «Так тонок голос! Тонок, впрямь игла...» Если пространство как следует не усыпить, не утишить, не усмирить, то этот «игольчатый» голос потеряется среди случайных звуков. По ком он плачет? По ком звонит колокол?..
Очень красивый стих, но пришлось сдерживать слезы (не от печали, а от «Господи, как хорошо») – напротив сидела молодая беременная женщина, я могла ее напугать.
Кстати, вчера в «Олимпийском» видела новое издание стихов и поэм Джона Донна. Больщая толстая книга в синем супере. Стоит, сколько и Лосев. Денег на него пока нет, поставлю в очередь. Закончу Бродского, возьмусь за Донна.
Лара, я до сих пор не знаю, почему виденные мной в море между Хельсинки и Стокгольмом острова, похожие на выпотрошенные ежачьи шкурки, напомнили тебе о Джоне Донне.
И во вчерашнем посте забыла упомянуть об еще одной книжке. Шла от «Олимпийского» к метро, краем глаза заметила мужчину, стоявшего в ряд с лотошниками. Очень преклонного возраста, но с прямой спиной. Он держал голубую книжку с пришпиленной к ней картонкой: «Мироздание: окончательная теория. Крах современной физики». На ходу мельком глянула, уловила только смысл, конкретных слов не запомнила. Пришлось вернуться и записать в блокнотик точную формулировку. Причем возвращалась на столько шагов, чтобы буквы уже различать, но при этом оставаться от безумца на безопасном расстоянии. Сделай я лишний шаг – и попиратель квантовой механики решит, что я хочу с ним поговорить. Но в тот момент не было душевных сил внимать одержимому человеку, пусть даже среди его идей найдется много здравого.
16 апреля 2009
__________________________________________________
OFF-МИФ
Катастрофически ухудшается зрение. Уже часто случается: хочу какую-нибудь детальку получше рассмотреть , а сфокусировать взгляд не могу.
Вчера та же история произошла с мозгами. Писала пост про «Олимпийский», старательно собирала мысли, а они размывались, двоились-троились, я никак не могла навестись на резкость. И тут подсказка – лосевская трактовка мифа, что, мол, когда ты в нем, миф для тебя совершенно конкретно и точно определенная реальность, а когда ты вне его, то воспринимаешь его как фантазию, подчас случайную и бессвязную. Но это не оттого, что в мифе действительно нет связей, просто тебе внешнему их логика недоступна.
Так может быть, я просто выпала из своего мифа, а пытаюсь его описать? Или вообще – именно этот миф никогда и не был моим?
Любопытная забава – попримерять попавшее в руки лекало к разным кривым линиям.
16 апреля
__________________________________________________
SCR
Вечерний урок: «В деревне Бог живет не по углам, / Как думают насмешники, а всюду...». Просто «Как праведники в смертный час / Стараются шепнуть душе: / «Ступай!»...» не сообразила распечатать.
Я знаю, кем займу свои нейроны после Бродского, если не успею накопить денег на Донна (а так и будет, так и будет). Его (кем займу) изощренные стихи, сложенные из слов, о половине из которых приходится справляться в словаре, прекрасный материал для тренировки памяти.
Тоскую по версификации.
17 апреля 2009
__________________________________________________
МАТЕРИНСКИЕ БУДНИ
Где-то на моем излете из букинистического крыла «Олимпийского» меня застиг Гогин звонок: сходил в поликлинику, получил справку для университета о травме ступни.
– Это хорошо, Гога. Но ступни на ровном месте травмируют только детренированные люди (кстати, о моем полуторагодовой давности переломе пятой плюсневый кости правой ноги: встала ночью с кресла и – хрумс!). Сегодня с утра, почесывая тебе спину, перебирая вызывающе выпирающие из-под тонких прослоек мышц позвонки и ребра, я в очередной подумала, что тебе надо заняться физкультурой. Нельзя, чтобы тело юноши прозябало в таком тщедушии.
– А я займусь, мать! – в сыновьем голосе на подозрительно высокой ноте зазвенел энтузиазм. – Вот подсохнет совсем, и буду кататься на велосипеде!
– А футбол?! – наши энтузиазмы зарезонировали. – Мне нравилось, когда ты по воскресеньям ходил погонять мяч!
– В футбол не могу, – Гога изъял из своего голосового спектра энтузиастическую гармонику, ответ получился очень сухим, просто брют.
– Почему?!!
– По личным причинам.
– Хм...
– Ну хорошо. Я поругался с Ва и Во и не хочу с ними встречаться. Они в той компании.
– Мне всегда казалось, что у тебя порядок с коммуникациями и что, кроме меня, ты ни с кем не ругаешься.
– С чего ты взяла? Это нормально для меня – поругаться с теми, кто меня не устраивает.
– Так-тааак... Значит я тебя не устраиваю...
– Ну маааать...
Конец связи.
У него совершенно мои ступни – по форме. Только на пять размеров больше.
17 апреля 2009
__________________________________________________
В ПОРЯДКЕ БРЕДА
Недавно Лара спрашивала, интересно ли кому раскапывать свои родовые и родственные корни. Я поучаствовала в комментариях, написала, что да, очень интересно. А потом вспомнила: однажды я уже делилась мыслями о генеалогии. И вспомнила, где делилась. В той самой книжке, с существованием которой я в течение почти пяти лет едва мирюсь. Вернее, с существованием не ее самой, а последних двух девятых ее объема. Это была ошибка моей литературной молодости. Но что уж теперь.
Центральный абзац на 176-й странице как раз посвящен теме, которую задала Лара. Суть там правильная, я с нею и сегодня согласна. Но, боже мой, как изложена! Убила бы автора на месте. Об стену.
Мое нынешнее радикальное мнение: в художественном тексте нет места умозрительным рассуждениям – философским, психологическим, естественнонаучным и другим. Я вправе делать свои маленькие открытия, исследовать природу человеческих отношений или явлений жизни, но излагать осенившие мозг мысли «в лоб» – варварство. Надругательство над художественным словом. Мысль должна быть не сформулирована, а закодирована посредством художественного слова. То есть ищу яркие, точные – художественные – детали и леплю из них не мысль, но образ мысли, процесс не должен быть ни линейным, ни полностью определенным. Читатель воспринимает именно образ и по нему восстанавливает мысль. А не тупо прочитывает ее на странице: бу-бу-бу-бу-бу.
Дело за малым. Разобраться с деталями.
17 апреля 2009
__________________________________________________
МУЗПОХОД
Моя Катя с мужем на абонементе в зале Чайковского. С какой-то там регулярностью слушают по пятницам российский национальный оркестр. Тот, которым управляет Михаил Плетнев и который пятнадцатый в рейтинге двадцати лучших симфонических оркестров мира (по версии английского журнала классической музыки Грамофон).
Уже второй раз подряд Катин муж занят, вместо него с Катей я. Сегодня мы идем на Малера. Будут исполнять «Трагическую» симфонию номер 6. Машет палочкой англичанин Марк Элдер.
На прошлом концерте, недели три назад, давали оркестровые переложения Баха. Авторы переложений ; Стоковский, Элгар и сам Плетнев, который и дирижировал.
Ну... Звук большого оркестра одновременно и ограничен, и чрезмерен для Баха.
Во время исполнения знаменитой ре-минорной фуги я сосчитала, сколько у Плетнева скрипок, альтов, виолончелей и контрабасов. Концерт кончился ; и счет тут же был забыт.
Вернулось тепло. Градусник на солнце показывает +18.
17 апреля 2009
__________________________________________________
ЕЩЕ РАЗ О СУЩНОСТИ БОГА
Сегодня Валя умчалась к своим ученикам рано-рано. Хлопнула дверь ; я отправилась бродить по квартире. На Валином столе обнаружила ярко разрисованную картонку «ХВ» с красным яичком внутри. О! Сегодня же Пасха.
Пора завтракать, но в холодильнике пусто, и хлеба ни кусочка не осталось. Авиатор засобирался в магазин. «Что купить?» ; «Батон, масло и ; вот что! ; купи еще пасхальный кекс и творожную массу с изюмом».
Все было исполнено. Пьем кофе, на куски кулича намазываем пасху. Вкусно. Сладко. Говорим, естественно, о воскресении Христа, о Боге. Авиатор воинствующий атеист. Я нет. Пока не будет решен вопрос о начале всего (а он не будет решен никогда), все эти разговоры ; есть Бог, нет Бога ; для меня бессмысленны. Какая разница?
Авиатор завел свое излюбленное: «Вот ведь космонавты были в космосе, и не нашли там никакого бога» ; «Слушай, я много лет слышу от тебя этот детсадовский вздор. Ты уже большой мальчик. Разве было обещано, что Бог будет ждать космонавтов в конкретной точке пространства, чтобы доказать свое существование? А ; сто лет ему это не надо: что-то доказывать людям. Бэ ; если Бог есть, то он везде».
Полторы секунды молчал: «Я понял. Бог как псевдошумовой сигнал ; он вообще-то есть, но фиг обнаружишь».
Псевдошумовой ; это полезный сигнал, своими характеристиками напоминающий шум: маломощный (ниже уровня шумов), размазанный по спектру. Обычным приемником не обнаруживается, нужны специальные устройства. Его используют для передачи секретных данных, а еще в системах GPS.
Какая-то неправильная нынче Пасха. Всего +5, с утра сыпал снег. Солнце если и проглядывается, то ненадолго и не слишком греет.
19 апреля 2009
__________________________________________________
ХМ...
Посмотрели фильм с символичным для сегодняшнего дня названием ; «Город Бога». Нет комментариев.
К вечеру распогодилось.
19 апреля 2009
__________________________________________________
МАЛЕР. ШЕСТАЯ СИМФОНИЯ
Пятница, 17 апреля. Концертный зал имени Чайковского. Исполнял Российский национальный оркестр (под управлением Михаила Плетнева). Дирижировал Марк Элдер.
Мой друг Петя однажды взялся за мое музыкальное образование. В течение долгого времени он записывал на магнитофонные кассеты музыку из своей коллекции – то, что, по его мнению, мне надо обязательно послушать. Это были классика и джаз, тоже в основном классический. В конце концов этих кассет набралось две большие обувные коробки. Мне повезло. У Пети безукоризненный вкус, я стала обладательницей двух коробок музыкального золота высшей пробы.
Вручая мне очередной пакет, Петя всегда очень волновался: понравится ли. Ему хотелось не просто учить меня музыке, а дарить радость. Я с вниманием все прослушивала и практически всегда оправдывала его чаяния. Записи приводили меня в восторг. Другое дело, что я принципиально не меломан. Чтобы хорошо знать, разбираться, понимать нюансы, надо слушать практически все время. Это колоссальная работа, а поскольку жизнь у меня и так всегда очень напряжена – по разным причинам, то углубляться в музыку нет душевных сил. И: из всех звуков я больше всего люблю тишину.
Относительно Малера Петя долго сомневался – записывать, не записывать. «Саша, это очень сложная новаторская музыка начала двадцатого века. Ты уверена, что осилишь? Есть хотя бы маленькая вероятность, что тебе понравится?» – «Петя, но я не могу сказать, как отнесусь к музыке, не послушав ее!» И он принес мне все симфонии Малера.
)))
От других симфоний малеровские отличаются в первую очередь тем, что как минимум на двадцать минут звучат дольше. И слушать их – действительно многотрудная работа. Часть из них я так и не вынула из коробки. Но мощь меня восхитила. Я сказала об этом Пете, он был счастлив.
Мое музыкальное образование продолжается: на дни рождения, Новый год, Восьмое марта Петя дарит мне сиди с чем-нибудь этаким, чем на данный момент сам сильнее всего увлечен.
Малера в Москве исполняют не слишком часто. Поэтому мне крупно повезло, что муж моей Кати был в пятницу вечером сильно занят и не смог поехать в зал Чайковского. Шестая симфония, которой композитор сначала дал заголовок «Трагическая» (по его словам, чтобы сориентировать неискушенного слушателя, дать правильное направление восприятию) – невероятная вещь. Описывать музыку словами – сомнитльное занятие, особенно если не владеть специальным языком. Так что по существу мне нечего сказать.
Около существа. Продолжительность симфонии 80 минут. Она включает в себя четыре части: I. Allegro Energico II. Scherzo III. Andante Moderato и IV. Финал: Allegro Moderato; Allegro Energico. Порывшись в интернете, я выяснила, что порядок частей по завершении симфонии был именно такой. Но после первого же исполнения Малер поменял скерцо и анданте местами. В сегодняшней исполнительской практике так и существуют два варианта: как сочинил и как решил исполнять. А меломаны страстно спорят о том, какой из них правильный. (Шито-порото! Шито-порото!. Ну или что было раньше: курица или яйцо.) Нам играли первый вариант.
Аллегро энерджико и скерцо удивили. Во-первых, это была какая угодно музыка, только не трагическая. Вполне себе жизнеутверждающие марши. Катя со мной согласилась. Во-вторых, я не могла отделаться от ощущения, что большинство тем слышала уже не раз. В общем, весь мировой синематограф, включая советский, любит, страдает, мучится неразрешимыми вопросами бытия или страхами, убивает и пр. либо под музыку Малера, либо под его старательных последователей. Анданте звучало уже совершенно иначе. Неожиданные смены тем. То ведут скрипки, то «легкие» духовые, то «тяжелые». То арфы «поднимут волну». Иномузыка. Малер ввел в партитуру партию коровьих колокольцев. У них очень странный булькающий звон. Когда я уловила этот звук, стала шарить глазами по оркестру – что это? что это?.. Финальная часть оправдала название симфонии. Она длилась долго, очень долго. Несколько раз казалось: вот-вот закончится. Дядька в заднем ряду оркестра торжественно брямкает тарелками, другой бьет огромной деревянной кувалдой по деревянному ящику, у скрипок взлетели смычки. Пик, апофеоз, финальный аккорд… Но нет, все продолжается. И так происходило три раза. Казалось, еще чуть-чуть – и нервы порвутся, вместе с какими-нибудь струнами. Закончилась же симфония глухо и тихо. Звук просто умер. Катя почувствовала боль в сердце.
Для исполнения Шестой симфонии требуется расширенный состав оркестра. Я насчитала 30 скрипок, 10 альтов, 10 виолончелей, 8 контрабасов, две арфы. Духовые сидели в три длинных ряда, их было не меньше 30–40 человек. Пять ударников. Оркестр звучал очень мощно –, в том числе и благодаря тому, что не так давно в Чайковского поправили акустику.
Ищу теперь хорошую запись. Потому что, как утверждают знатоки, для симфонической музыки очень важно, что за оркестр ее исполняет. Например, английский журнал «Грамофон» в своем топе-20 отдал должное только трем российским оркестрам: 14. Оркестр Мариинского театра; 15. Российский национальный оркестр; 16. Академический симфонический оркестр Санкт-Петербургской филармонии. А на первом-втором-третьем месте там Королевский оркестр Концертгебау (Амстердам), Берлинский филармонический оркестр и Венский филармонический оркестр.
Из программки: Шестая симфония является самым трагическим произведением не только в наследии Малера, но и во всей мировой музыкальной литературе (что они имели в виду под мировой музыкальной литературой, и я бы поспорила с этим утверждением). Малер сочинил ее летом 1903 и 1904 годов. Почему вдруг пришла ему идея именно «Трагической», непонятно, в тот момент все у него было хорошо. Он успешно директорствовал в Венской опере, женился на первой венской красавице Альме Шиндлер, у них родилась дочь. В течение короткого времени после завершения этой работы все рушится. В результате интриг Малер лишается директорской должности, у него обнаруживают порок сердца, дочь умирает от тифа. Композитор был очень напуган, так что снял даже из финальной части заключительный удар молотом.
В своем нелюбимом ныне «Русском журнале» я обнаружила статью, посвященную выходу третьего тома четырехтомной биографии Малера, которую пишет француз Анри-Луи де Лагранж. Автор статьи сильно критикует автора биографии за излишества: в восторгах, в деталях. Но при этом приводит несколько любопытных цитат. Я цитирую РЖ, который в свою очередь цитирует Лагранжа: «Альфред Роллер, преобразивший сценографию Венской оперы в начале века, оставил нам длинное, подробное, почти эротическое описание Малера обнаженного. Лагранж приводит его целиком. Живот Малера, к примеру, «отличался хорошо развитой брюшной мускулатурой, без всякого лишнего жира как, впрочем, и все его тело; контуры мышц выявлены четко, как у натурщика. Благодаря моей профессии, я видел множество обнаженных тел, самых разных, и могу утверждать, что... Малер обладал безукоризненно красивым, сильным, но изящным мужским телом»«.
«Есть темная сторона и в композиторском наследии Малера, и критики точно ее подметили. Одна из самых очаровательных находок в биографии Лагранжа, собравшего горы музыкальной критики начала века, от самой лучшей до наихудшей, – рецензия на малеровскую Шестую симфонию некоего Ганса Либштокля в «Illustriertes Wiener Extrablatt». …статья открывается фразой…: «Крупп производит только пушки, Малер – только симфонии. <…> Нет верного настроения, нет нежности, счастливой самоуглубленности, покоя, потребного творчеству. В последний раз все это жило и сверкало у Иоганнеса Брамса... На смену Брамсу приходит модернистский балаган. Колоссальная симфония, ярмарочная броскость и назойливость средств: наследие Листа, Берлиоза и Брукнера, апостолов помпезности... Малер – мистик, он обожает всевозможные колокольчики, челесты, неожиданные хоралы. Он вечно в паломничестве, всегда ему надо что-то искупить, кого-то наставить на путь истинный. Он сочиняет первородный грех. Чистосердечные дураки всегда поднимали самый громкий шум... А теперь и в музыке есть политика, и у господина Малера своя крепкая партия, яростно рукоплещущая и религиозно нетерпимая. Сегодня культы и фанатичные жрецы – повсюду»«.
Ну и следующие ниже анекдоты очень распространены в интернете. И, может быть, это моветон их копировать, но все же они любопытны и, наверное, лучше длинных скрупулезных биографий дают представление о Малере-человеке, даже если в них всего лишь 50% правды.
1. Великая одержимость
Малер всю жизнь был одержим навязчивой идеей: стать Бетховеном XX века. В его поведении и манере одеваться было нечто бетховенское: за стеклами очков в глазах Малера горел фанатичный огонь, одевался он крайне небрежно, а длинная шевелюра была непременно всклокочена. В жизни он был до странности рассеян и нелюбезен, шарахался от людей и экипажей, словно в лихорадке или нервическом припадке. О его удивительной способности наживать себе врагов ходили легенды. Его ненавидели все: от оперных примадонн до рабочих сцены. Оркестр он мучил нещадно, и сам мог стоять за дирижерским пультом по 16 часов, нещадно ругаясь и разнося всех и вся. За странную и конвульсивную манеру дирижирования его называли «одержимой судорогами кошкой за дирижерским пультом» и «гальванизирующей лягушкой».
2. По высочайшему повелению...
Однажды к Малеру пришла певица, претендовавшая на место солистки Венской оперы, и первым делом протянула маэстро записку... Это была высочайшая рекомендация – сам император настаивал, чтобы Малер принял певицу в театр.
Внимательно прочитав послание, Малер не спеша изодрал его в клочья, сел за рояль и вежливо предложил претендентке:
– Ну-с, сударыня, а теперь, пожалуйста, спойте!
Прослушав ее, он сказал:
– Видите ли, уважаемая, даже самое горячее расположение императора Франца-Иосифа к вашей особе еще не освобождает вас от необходимости иметь голос...
Франц-Иосиф, узнав об этом, устроил директору оперы грандиозный скандал. Но, конечно, не лично, а через своего министра.
– Она будет петь! – в приказном порядке передал министр Малеру. – Так пожелал император.
– Хорошо, – осерчав, отозвался Малер, – но в афишах я прикажу напечатать: «По Высочайшему повелению!»
3. Маленький конфуз
В конце прошлого века Венская консерватория проводила конкурс вокалистов. Председателем конкурсной комиссии был назначен Густав Малер.
Первую премию, как это частенько случается, чуть было не получила певица, имевшая большие придворные связи, но едва ли не совершенно безголосая... Но конфуза не случилось: восстал Малер, свято преданный искусству и несклонный играть в такие игры он настоял на своем. Победительницей конкурса стала молодая талантливая певица, которая по чести этого заслуживала.
Позже кто-то из знакомых спросил Малера:
– Неужели это правда, что госпожа Н. чуть не стала лауреатом конкурса?
Малер серьезно ответил:
– Чистейшая правда! Весь двор был за нее, и даже эрцгерцог Фердинанд. Ей не хватило только одного голоса – ее собственного.
4. Сделайте мне пофиолетовее!
Густав Малер обычно обращался на репетиции к оркестрантам в таком роде:
– Господа, здесь играйте голубее, а это место сделайте фиолетовым по звучанию...
5. Традиции и новаторство...
Однажды Малер присутствовал на репетиции новаторской «Камерной симфонии» Шенберга. Музыка Шенберга считалась новым словом и была вся построена на диссонансах, которые для «классика» Малера были диким набором звуков, какофонией... По окончании репетиции Малер обратился к оркестру:
– А теперь, умоляю вас, господа, сыграйте мне, старику, обыкновенную нотную гамму, иначе я не смогу сегодня спокойно заснуть...
6. Это очень просто
Однажды кто-то из журналистов задал Малеру вопрос, сложно ли писать музыку? Малер отвечал:
– Да нет, господа напротив, это очень просто!... Знаете, как делают трубу? Берут дырку и обвивают ее медью. Ну вот, примерно так же обстоит дело и с сочинением музыки...
7. Наследство
Густав Малер возглавлял Королевский оперный театр в Вене десять лет. То были годы расцвета его дирижерской деятельности. Летом 1907 года он уехал в Америку. Покидая дирекцию венского театра, Малер оставил в одном из ящиков стола в принадлежавшем ему кабинете все свои ордена...
Обнаружив их, сотрудники театра решили, что он забыл свои драгоценные регалии случайно, по рассеянности, и поспешили сообщить об этом Малеру.
Ответ из-за океана пришел нескоро и был довольно неожиданным.
«Я оставил их своему преемнику», – написал Малер...
8. Знак свыше
В последнее лето жизни Малеру было грозное предупреждение о приближающемся финале. Когда композитор работал в маленьком домике в Толбахе, в комнату с шипением, шумом и клекотом ворвалось что-то огромное и черное. Малер выскочил из-за стола и в ужасе прижался к стене. Это был орел, который неистово кружил по комнате, издавая зловещее шипение. Покружив, орел будто растворился в воздухе. Едва орел исчез, как из-под дивана выпорхнула ворона, отряхнулась и тоже улетела.
– Орел, погнавшийся за вороной, – это неспроста, знак свыше... Неужели я и есть та самая ворона, а орел – моя судьба? – приходя в себя, проговорил ошеломленный композитор.
Через несколько месяцев после этого случая Малер скончался.
Как любят говорить в рекламе («ваши волосы станут лучше в пять раз»), потеплело в два раза. На градуснике +10. Пасмурно. Под окном цветут белые и синие пролески. По всему палисаднику повылезали кинжальчики нарциссовых и тюльпановых листьев.
20 апреля 2009
__________________________________________________
СВЕРШИЛОСЬ
Как это ни парадоксально, но до вчерашнего вечера я не смотрела «Семи самураев».
Длинный-длинный фильм. Нежный, наивный, красивый. Перед суровым, немногословным и молниеносным Кюдзо мое пылкое девичье сердце не устояло.
Японские крестьяне по версии Куросава ; не видела никого трогательней.
Финальная сцена, где мужчины бьют в барабаны и поют, а женщны в это время, задрав задницы к небу, сажают рис, ; великолепна.
20 апреля 2009
__________________________________________________
ПУТАНИЦА
Субботний урок из Бродского: «И пальцы мои теплы, как июньские дни».
В субботу только один стих. Электричка была туда и обратно, но из Москвы я возвращалась с шампанским в себе. Какая же учеба, когда твоя кровь пузырится от алкоголя с углекислотой? Хотелось читать стихи, а не учить. Но читать я стеснялась. И кто бы меня стал слушать? Шампанским угощали в честь награждения: я теперь счастливая обладательница грамоты и журналистского блокнота на сто страниц с эмблемой ФГССР (федерация горнолыжного спорта и сноуборда России). «За вклад в развитие горнолыжного спорта и туризма в России».
Ого. Решила справиться в интернете, не перепутала ли чего с теплыми пальцами Бродского, забеспокоилась насчет начальной «И». Выяснилось, что да, перепутала. Дни не июньские, а июльские. Черт! плохо в книжке рассмотрела букву – на стыке рельсов вдруг тряхнул вагон. А то еще слеза в глазу набухла – намедни аллергенный крем для век всучили мне.
ПаЛЬцы – июЛЬские, так, наверное, правильней. Но июНьские звучит мягче, камерней.
В пятницу тоже выучила только один стих. Про кота и мышь в ходиках. Как они дрожат, скребутся, путаются в днях.
В ноль часов сорок минут следующего дня.
Ха! А таки нет! В книге все же дни июньские. И стих обрел утерянную нежность. И крем для век в мгновение прощен.
20 апреля 2009
__________________________________________________
ПРОБЛЕМЫ ВЕРСИФИКАЦИИ
Когда не сочиняются стихи, это я не слово нужное найти не могу, а отчетливую мысль. Попросту не знаю, что сказать.
Спустя два часа. Нашла! Знаю! Но только на этом шаге. Попытка следующего – та же каша.
Спустя 36 часов. Ошибалась, что нашла. На старых позициях.
Солнечно, очень контрастно. Но холодно!
22 апреля 2009
__________________________________________________
ПРИПЛЮСОВЫВАЮ
...к Микки Рурку и Джонни Деппу – Клайва Оуэна. Как я могла про него забыть?!!
Голубоглазый черт больше чем киноактер, поэтому вне ряда.
22 апреля 2009
__________________________________________________
ЕСЛИ БЫ НЕ...
Наверное,
если бы не любезный ГМ, отыскавший для меня донновское «Прощание, запрещающее грусть» в переводе Бродского;
и если бы не мое решение выучить его наравне с другими стихами Бродского (пусть перевод, но сказано было: «…Отношения поэта с переводчиками сводятся к трем типам. Первый ; вы ему доверяете, а он вас убивает; второй – вы ему не доверяете, и он вас убивает; третий, мазохистский, ; вы ему говорите: убей, убей меня! – и он вас убивает»);
и в самом начале ; если бы не мой гиппокамп, который в самые острые моменты выпрягается и ведет себя как хочет, и потому пора уже, пора его приструнить, загрузив заучиванием стихов...
...то у меня бы не было возможности обратить внимание в «Большой элегии Джону Донну» на такую вещь:
не что поэт утишает первой частью стихотворения пространство, чтобы явственней слышен был тонкий, «игольчатый» плач – это я сама заметила;
и не что расширяет пространство в стихе, захватывая все более масштабные сферы бытия, добираясь до горних – в этом Бродский сам признавался;
а что – крутящийся циркуль Донна с одной ножкой, твердо воткнутой в центр («как циркуля игла, дрожа» ; именно здесь, по мнению ГМ, и почему бы мне с ним не согласиться, берет начало «...голос! Так тонок, впрямь игла...» Бродского), и ножкой другой, описывающей круги, заставляет подумать о том, что острие плача в «Элегии» является центром, вокруг которого вращается спящий мир. Вот почему слова в описании этого мира то и дело повторяются: крюки, белье-простыни, башмаки-туфли, тазы, мыши, лисы-медведи-звери, горы, реки-ручьи. Благодаря этому вращению пространство стиха кажется живущей, дышащей реальностью, а не ее отражением или поэтической фантазией.
И вообще, стихотворения выстроено так, что отдавшись ему, следуя всем ходам в его развитиии, я получаю возможность окинуть весь этот вращающийся спящий мир с плачущей душой поэта в центре единым взглядом (который, собственно, и присущ поэту) из точки, которая так удалена, что ты, находясь в ней, не в состоянии уже страстно соучаствовать, а толька видеть суть (удаленность эту воспринимаешь на уровне физичесих ощущений. а не умозрительно). И мгновенную возможность побыть этим самым поэтом (ах бы! ах бы!). Непереносимая картина, у меня от нее разрывается сердце (вот, собственно, и вся хитрость – поэту нужны особые душевные силы, а так что? так фигня всякая получается, а не стихи).
Простая вещь: только уча стих наизусть, действительно постигаешь его суть. Сколько лет прожито зря.
Зачем все это – Бродский, элегия, стихи наизусть, циркуль Донна?
Сейчас-сейчас...
-----;
Пришло сообщение от КГ:
vnizu za rekoyu paslis zimnie snejnie loshadi...
v ojidanii jeltogo i zelenogo prohodili ih dni.
oni, tolko oni, mogli poniat kak dvijetsia vremia...
<----;
Те снежные лошади ; с нашего берега: в Москве то и дело сыплет снег, а ведь конец апреля. Делаю новый (дурацкий) журнал. Учу наизусть Бродского и Джона Донна. А как еще можно не слиться с Москвой, дурацким журналом и хоть как-то прикоснуться к плоти времени, доступной вам?
Если не поэзия и пр., из каких еще источников черпать вдохновение и моральное право строчить наши (романтические) ответы всяким чемберленам, прохлаждающимся в горах?
Небо синее, солнце яркое, птицы чвиркают. +6.
23 апреля 2009
__________________________________________________
«ЧТЕЦ» СТИВЕНА ДОЛДРИ
Чем на более позднее время я откладываю попытку написать о «Чтеце» Долдри, тем меньше остается шансов написать именно о «Чтеце» Долдри, не затрагивая «Чтеца» Шлинка. Но роман уже сейчас, помимо моей воли, модулирует впечатления о фильме, хотя это пока непрочитанная книга. Он вторгся в процесс и обосновался в нем. Я перебираю детали фильма и каждую не без тщания взвешиваю на особых весах: пытаюсь догадаться, какая из них перенесена из романа, а какую придумал режиссер. По прежнему опыту, любой уважающий себя режиссер воспринимает экранизацию как возможность для творческого воплощения собственных взглядов на мир.
Буду фантазировать.
Предположу, что в романе и фильме встречно направленные векторы развития тем.
Тема фильма – в первую очередь холокост. Думаю, это правильно – не переставать говорить о нем. Память не должна иссякать. А еще фильм об ответственности, которую взяло (или не взяло) на себя молодое поколение послевоенной Германии, за то, что было учинено их отцами. И еще одна важная тема – трудный путь принятия человеком ответственности за собственноручно совершенное. Ну а любовь 37-летней безграмотной женщины, бывшей охранницы Аушвица, и 15 –летнего мальчика-интеллектуала – весьма интересный материал, с помощью которого все эти темы небанально раскрываются (не решусь сказать: раскрыты).
В фильме: холокост ----> любовь.
Смею предположить, что в книге все в точности до наоборот. Первым делом Бернхард Шлинк исследует любовь. Не рассказывает историю любви, а именно расследует пути любви, которой приходится сталкиваться с запредельными препятствиями. Как долго проживет, во что превратится, к чему придет? (Что было, что будет, чем дело кончится, чем сердце успокоится.) Выбранная в качестве инструмента тема холокоста дает необычные ракурсы. И еще одна тема книги, явственная, но не особенно акцентированная в фильме. Это тема уродства. Как оно влияет на жизнь человека и к каким приводит последствиям. На мысль об уродстве натолкнул меня мелькнувший где-то обрывок рецензии: «”Чтец” Бернхарда Шлинка, как и написанный десятью годами раньше “Парфюмер” Патрика Зюскинда…». В той рецензии романы сравнивались по популярности. Но, сколь это ни покажется парадоксальным, их можно поставить рядом потому, что и тот, и другой – это истории уродства.
Итак, роман: любовь ----> холокост.
Фильм снят очень хорошо. Практически ничто в нем не заставило поморщиться и воскликнуть: «не верю», кроме, пожалуй, состаривающего грима на лице Кейт Уинслет, который, по слухам, накладывался в течение 7 часов. Не верю, что в кадре 60-летняя женщина, потому что вижу: это вполне еще молодая, но жутко гримированная Кейт Уинслет. Но с подобными гримами почти во всех фильмах, где они используются, беда. При этом, похоже, альтернативы нет, разве что компьютерная графика.
Уинслет – замечательная актриса. Ее героиня, Ханна Шмиц, не слишком большой глубины человек, но с четко определенным отношением к действительности. И Уинслет создает очень правдоподобный образ: угловатая, где-то даже дискретная пластика движений (это, правда, не касается сцен любви, там все традиционно), наморщенный лоб, насупленные брови, сжатые губы, то и дело застывающий взгляд, лицо редко-редко озаряется улыбкой. Эта женщина настолько органична в своей ограниченности и настолько последовательна в рамках того жизнеосуществления, которое она считает естественным и правильным, что проникаешься к ней сочувствием и в конце концов ловишь себя на том, что не осуждаешь ее. При том, что она прямая виновница гибели 300 заключенных: они сгорели заживо в церкви, потому что она не отперла дверь, на суде объясняя это тем, что выпусти людей, все разбегутся и наступит хаос. Собственно, даже не безграмотность является ее главным уродством, а принятие такой реальности, в которой верность своим обязанностям важнее жизни человека. К концу фильма она, конечно, меняется. Последняя встреча Майкла и Ханны – за неделю до ее освобождения. Она провела в тюрьме 20 лет. Ей 60 с лишним, ему 40, они не виделись 25 лет. Но связь между ними была. В течение последних десяти лет Майкл присылал Ханне магнитофонные кассеты: он наговаривал на них книги, которые когда-то ей читал. Она, используя эти записи, научилась читать. Они в тюремной столовой, сидят с противоположных сторон стола, лицом друг к другу. «Ты много думала о прошлом?» – «В смысле, прошлом с тобой?» – «Нет-нет, я не имел в виду себя…» Ее продолжительный взгляд в сторону. «До суда я никогда не думала о прошлом, не было нужды» – «А сейчас? Что ты чувствуешь?» Ее голос становится заметно жестче. «Не важно, что я чувствую, что я думаю, мертвые все равно мертвы». Вот это ужесточение голоса и взгляда свидетельствует о том, что уродство исправлено. Но искуплена ли вина? Нет. На мой взгляд, нет.
Везде пишется, что главные роли в «Чтеце» сыграли Кейт Уинслет и Ральф Файнс, но, конечно же, главный тут не Файнс, а юный Дэвид Кросс. На его актерскую долю досталось все самое интересное в фильме: любовь, смятение, метания, прозрение. А герой Файнса только и знает, что выпадать из времени, натянуто улыбаться и повторять дочери: «Ты ведь любишь сюрпризы» (совсем не поняла, для чего фильму такой рефрен). Возможно, по сценарию так и задумано: блистательный мальчик в результате всех перипетий превращается в уныло ностальгирующего, бездеятельного человека средних лет. Любопытно, что вся партия Файнса это пунктир, в конце только есть несколько более или менее продолжительных сцен (очень, кстати, важных для фильма), в то время как Дэвид Кросс участвует в равномерно и непрерывно развивающейся истории.
Итак, Майкл Берг (Михаэль Берг в первоисточнике). Собственно, это история его жизни (в книге повествование от первого лица – я одним глазом заглянула). Он главное действующее лицо, от его поступков зависит, что будет дальше.
Майклу было 15 лет, когда они с Ханной начали встречаться. На свиданиях он читал ей вслух книги – от «Одиссея» до «Дамы с собачкой», а потом они были близки (я все-таки не назову это сексом – по своей ограниченности, считаю секс чисто механическим действием). Ведущим в их отношениях был он (меня, кстати, это сильно удивило). Нет, можно, конечно, пофилософствовать о подспудной, но все равно ключевой роли женщины. Но здесь парнишка был явно активнее. Через несколько месяцев Ханна исчезла. Не думаю, что это был ее выбор – вдруг бы она зарефлексировала и поняла, что у них с «малышом» нет будущего, что ему место среди сверстников и он все равно бросит ее ради какой-нибудь юницы. Эти мысли за пределами миропонимания Ханны, она очень конкретный человек. Правда, причина отъезда – из фильма – не совсем ясна. То ли Ханну повысили по службе, и предстояла работа в офисе, а она не умела читать, скрывала это и боялась разоблачения. Какой уж тут офис, надо удирать. Либо интриги Майкловых родителей. Проведя ночь в ее пустой квартире, брошенный Майкл приходит домой к завтраку. «Мы все знали, что ты вернешься к нам», – проговорил отец.
Главный свой выбор Майклу пришлось делать через несколько лет. Учась на юриста, он участвовал в семинаре известного профессора-правоведа. На семинаре, в частности, обсуждалась вина Германии в холокосте. В качестве практики профессор вывез студентов на суд, где рассматривалось дело нескольких охранниц из Аушвица. В одной из этих охранниц Майкл узнал свою Ханну. И узнал, что и до него были юноши, читавшие ей вслух… В конечном итоге вопрос встал ребром: либо он докладывает суду о том, что Ханна неграмотна (Майкл сделал это открытие, анализируя свои воспоминания и обстоятельства суда) и поэтому не могла написать отчет, который ей вменяют и за который в конечном итоге, ее осудили значительно строже, чем подельниц. Докладывает, обнародует ее многолетнюю тайну, но тем самым спасает от длительного заключения. Либо не докладывает. И Майкл НЕ. Видимо, по двум причинам: любя Ханну, он не мог публично ее «обнажить». (Не знаю уж по каким причинам, но разоблачения она боялась сильнее, чем тюрьмы.) И, как молодой немец, исповедуя идею, что его страна повинна в смерти миллионов невинных людей, считал, что Ханна должна быть наказана. О второй причине его решения свидетельствуют и его будущий вопрос Ханне, много ли она думала о прошлом. И – когда его спросили, уже после ее смерти, понимала ли Ханна, как повлияла на его жизнь, он ответил: «Она причинила намного больше зла другим людям».
Мне почему-то кажется, что главный конфликт книги, ради чего она вообще писалась, в этом и заключен: и любовь, и невозможность ее осуществления. Причем не физическая невозможность, а нравственная. Ибо невозможно простить. Не за свои обиды, за чужие жизни. Вернее даже не так, не простить – тут нет воли прощать или не прощать. Невозможно сжиться с виной любимой. Плюс собственная вина – из-за тебя она оказалась в таком долгом заключении... Остальные тетки были не менее виноваты, а отделались небольшими сроками. В конце концов Майкл находит лазеечку. Он наговаривает на магнитофон книги для Ханны. Это очень тонкая и ненадежная ниточка сосуществования, но единственная им найденная.
Там, в столовой, ее рука трогательно тянется к нему. Поверх он кладет свою, едва заметными движениями поглаживает ее пальцы. А, она, конечно, уже очнь стара. Она: «Ты вырос, малыш…». Он убирает руку. И она свою подтягивает к себе… «У меня есть друг портной, он даст тебе работу… Я нашел тебе жилье, хорошее место, довольно маленькое, но милое, тебе понравится… Есть много социальных программ, ты можешь участвовать в них. Очень близко городская библиотека, ты много читаешь…» Ханна: «Мне нравится, когда мне читают… Уже все кончено, не так ли?» И она кончает свою жизнь.
А, забыла где-нибудь в серединке упомянуть, что в целом-то фильм смотртся, конечно, как реалистичный. Но суд и особенно главный обличающий судья – чистый гротеск.
И вот еще. По итогу именно Ханна должна считаться ведущей в этой паре. Ибо судьбы обоих оказались зависимы от ее судьбы.
Тоже забыла. Про ножку Кейт Уинслет. Мальчик, который не только никогда не был с женщиной, но и даже не видел женщины в исподнем, украдкой, из-за двери, наблюдает, как его спасительница (когда он заболел и был не в себе, она помогла ему добраться до дома), поставив ступню на стул, натягивает на согнутую ногу чулок, а потом цепляет к нему застежку пояса. Тут-то все и случилось. Он был сражен. Женщина и ее чулок – даже я, женщина, неравнодушна к такой картинке. Но ножку Уинслет нельзя назвать точеной. Она очень «живая», очень женская, а не голливудская, очень несовершенная. Трогательно до слез.
Смотря фильм первый раз, я последнюю треть ревела ревмя.
Буду читать книгу. Потому что однажды, прочитав «Полет над гнездом кукушки», много позже того, как посмотрела фильм, была страшно удивлена: великий фильм оказался ничто в сравнении с книгой. Меньше и площе. Хотя и больше по объему (условному).
Тепло к нам идет, тепло. +14, а уже почти вечер, и градусник не солнцем нагрет, а теплым воздухом.
24 апреля 2009
__________________________________________________
СОНАТА ДЛЯ ХОРОШЕГО КИНО
«Жизнь других».
Германия, 2006.
ГДР, 1984 год. Штази, допросы, жучки, прослушивание, самоубийство режиссера, отлученного от сцены, диссиденты, тайник для портативной пишущей машинки, анонимная статья в «Шпигеле», драматург хороший человек, актриса фаворитка министра, любимая женщина агент спецслужб, капитан спецслужб спаситель...
Просто хорошее кино, с прозрачной идеей, без надрыва и соплей, продуманное, с четко прорисованными персонажами, хорошей игрой, хорошей музыкой.
Оскар 2007 за лучший фильм на иностранном языке.
Рекомендовал этот фильм Гога. Правда, сомневался: мол, есть непонятный момент – с чего вдруг идейно убежденный спецслужбовец так проникся к своему не по-социалистически мыслящему подопечному? Я согласна, что вроде обстоятельства фильма не особенно и объясняют эту метаморфозу. Но в данном случае важна не ее правдоподобность, а сам факт, что такое произошло. Условности в кино вполне допустимы. И, с другой стороны, вода камень точит...
25 апреля
__________________________________________________
«ЧТЕЦ» ДОЛДРИ VS «ЧТЕЦ» ШЛИНКА
Дети, Валя с Аркашей, прочитали книжку раньше. Вчера смотрели кино. Пытаю, как им. В надежде, что вдруг мои предположения о темах и пр. подтвердятся. О! какой бы великой прозорливицей я тогда себя почувствовала. Надежды оказались тщетными. Кроме того, дети в голос заявили, что, как всегда, оригинал лучше его экранного воплощения. И, мама, я вообще не представляю, как ты, не читая книжки, что-то поняла в этой истории.
26 апреля
__________________________________________________
КОШМАР РЕДАКТОРА
В кои веки приснился сон. Будто получаем тираж из типографии, я листаю журнал, а он весь сплошь в опечатках. Самых невероятных. Местами даже кажется, что текст не русский, а, скажем, казахский.
Мысли взвились, как стая ворон, в которую пальнули из духовушки: куда я смотрела?!! корректора на рею!!! что теперь делать?!!
3 часа 21 минуту спустя. Мне намекнули, что, может быть, меня что-то очень сильно впечатлило перед сном. Но ни упаковки со стиральным порошком, ни шоколадной обертки, где обычно встречаются казахские буквы, я не читала на ночь.
26 апреля
__________________________________________________
МЕДИТИРУЮ
Я много в жизни сочинила плохих стихов. Некоторые вспоминать неловко, но от других не откажусь. Потому что они взяли на себя роль прустовского печенья «мадлен». Начинаю читать – и бог с ними, с дурными рифмами, но меня сразу переносит в те обстоятельства, в которых эти рифмы я искала. А обстоятельства были куда как хороши. Или, наоборот, отвратительны. Но теперь и они хороши. То же и с дневниковыми записями. Без рейдов в прошлое попробуй выживи.
Сегодня по многолетней традиции ходила в палисадник, фотографировала весенние лютики в контровом свете. Ползала на коленях по прошлогодней листве, грелась на солнце. Рядом все время жужжала пчела, но, собака, так и норовила выскользнуть из кадра. Так что пчелу я не запечатлела.
+21
26 апреля
__________________________________________________
ПРИПАЛА К ЖИВИТЕЛЬНОМУ ИСТОЧНИКУ
Запустила вчера найденную у Гоги «Школу злословия» с Ренатой Литвиновой. Успела посмотреть только начало, потом вернулся с дачи авиатор и, возмущенно вопя: кто тут без меня что смотрит?!! – оттащил от компьютера.
Косноязычна. Говорит-говорит о чем-то глубоком и важном, красиво жестикулирует, волшебно модулирует голосом, но речь бессвязна. «Вы пишете не по-русски» – пеняла ей преподавательница, исчеркивая красным сплошь Ренатины страницы. Вот-вот. Толстая-Смирнова обсуждала с ней ее многочисленные маски и манерность. Может, это одна из масок или манер?
Впрочем, учительницы злословия в том фрагменте тоже не отличались красноречием.
Этот Валин физалис («Это не физалис! – возмущается Валя и говорит, как правильно, но я запомнить не могу) назову Ренатой Литвиновой. Вибрации срезонировали – от вчерашних Ренатиных попыток сказать о себе и от сегодняшнего утреннего взгляда на этот цветок.
+31. Градусник нагрет солнцем.
27 апреля 2009
__________________________________________________
АНЕКДОТЫ – В ЖИЗНЬ!
«C необычной инициативой выступило руководство местного хладокомбината (барнаульского. – АВ), решившее ввести своеобразную речевую дисциплину на предприятии.
Сотрудникам раздали специальные словари, в которых для каждого нецензурного выражения приводится его литературный аналог.
Таким образом, словарный запас трудящихся барнаульского хладокомбината должен пополниться выражениями «Простите, вы слишком назойливы», «Меня переполняют эмоции», «Ваше поведение не соответствует моим ожиданиям», «Не отвлекайте меня, я занят!».
Есть варианты и попроще: «Я поражен!» и «Вау!»«.
27 апреля 2009
__________________________________________________
ПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬ АПРЕЛЯ
Утром варю Гоге кофе и смотрю наружу сквозь запыленное окно. Полчашки горячего молока, две чайные ложки самой дешевой молотой арабики, столько же сахара, доливаю кипятком и в СВЧ. И смотрю в окно. Сиреневые почки лопнули в одночасье, где-то ночью (перед наступлением темноты они были еще целенькие), и теперь все кусты усыпаны венчиками из крохотных полупрозрачных, просвечивающих на солнце листьев. На земле, на бурой листве, сквозь которую кое-где пробивается трава, солнечные пятна. Вовсю бликуют стекла в старых рамах у соседей в палисаднике. Ставили пластиковые окна, старье свалили кучей. Рыжий кот развалился в развилке яблоневого ствола, свесил лапу и хвост. Кайфует, не шевелится даже. И я медленно-медленно погружаюсь в буколическую нирвану. И тут – оооуууи! – что-то, бесплотное, но вполне ощутимое, взявшееся ниоткуда, вдруг, накатывает на сознание. Какая-то бесформенная мысль. Ну-ка, ну-ка, что это за мысль, попробуем нащупать ее контуры. «Мир катится в жопу».
Мир катится в большую мировую жопу. Конец неизбежен и не так уж далек. И никто не спасется. Пространство нашей жизни схлопнется на счет раз-два-три или даже быстрее. А не то что «кто будет умирать последним, не забудьте выключить свет».
Став больше двадцати лет назад молодой мамашей, я страшно переживала из-за астрономических прогнозов, предвещавших, что в очень отдаленном, многомиллионном или даже миллиардном будущем Солнце превратится сначала в красный гигант, потом в белый карлик и наконец угаснет. И жизни не станет. Человечество не прорвется – в межзвездные полеты я не верю. Ради чего тогда все? Ради чего я ищу любви, рожаю детей, выпестовываю их? Ради чего гоняюсь за разными ответами, мучусь рифмами? Ради чего развивается человечество? Набирается знаний, открывает истины? Такая богатая история – и псу под хвост. Какая наивность – миллионы-миллиарды лет. Все случится много раньше и не из-за космических закономерностей, водороду в Солнце на тот момент будет – еще гореть и гореть.
Такие сладкие ощущения подарило мне последнее утро апреля две тысячи девятого года.
И я думаю: что делать-то? В виду очевидного окончания всеобщей пьесы? Справиться наконец со своими слабостями и каждое мгновение из оставшихся быть сильной, честной и справедливой? Оправдывать ожидания хороших людей и встревать костью в горло плохим (безошибочно отделять одних от других). Участвовать в благотворительных программах. Подавать всем нищим в метро и электричках. Регулярно навещать друзей. Звонить маме. Заниматься физкультурой. Жалеть убогих, терпящих насмешки, не обижаться, если сама кому-то покажусь убогой. Ну и так далее. Очень хочется идти в свое темное будущее с совестью без накрапов.
Но не хочется, чтобы правоверы, правдоумцы и справедливолюбы следили бы за мной при этом. И судили. А поскольку они не могут не следить и не судить, то пусть бы оказались в жопе мира раньше мира.
30 апреля 2009