Школьный вальс полная версия

К  ЧИТАТЕЛЮ

Школа, первая социально значимая ступень для начинающих жить со всей новизной обрушивающихся на них впечатлений… Школа, уникальное учреждение, где закладывается фундамент формирующейся личности… Школа – это еще и целостный, в определенной мере законченный жизненный цикл в продвижении каждого из нас от беспомощного и неумелого человечка до самостоятельного молодого человека со сложившимися убеждениями и мировоззрением…
Что же заставило меня заново окунуться в памятную школьную атмосферу полувековой давности, попытаться донести ее до современного читателя, который живет сегодня иными заботами и настроениями? Прежде всего – вера в спасительную миссию молодости. Каждый век полон своими трагедиями, так и на заре нового тысячелетия разум и прогресс катастрофически отягощаются нарастающим безумием и террором, но в основе всех грехов и бед человеческих лежит одна и та же первопричина – дефицит нравственности.
Восполнима ли эта тяжелая утрата, и где таятся ресурсы ее восстановления? Они перед нами, эти драгоценные ресурсы, объединенные на всех континентах земли единой звонкоголосой страной, Страной Школьного Детства. Отцы и дети… Учителя и ученики… Мальчишки и девчонки… Что же мешает нам дать простор юному чистосердечию, не повредить молодые ростки, обещающие расцвести пышным благонравием и добродетелью? Обо всем этом нельзя молчать…



ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

 С чего начинается Родина,
или Дошкольное детство

С чего начинается Родина,
С картинки в твоем букваре,
С хороших и верных товарищей,
Что жили в соседнем дворе.
А может, она начинается
С той песни, что пела нам мать,
С того, что в любых испытаниях
У нас никогда не отнять…
М. Матусовский

Первый класс Шурке был определен в одной из новых школ строящегося средь уральских лесов закрытого города специального назначения. Эти места испокон веку облюбовал Демидов, поставивший на верхней Нейве большую запруду и на ней железоделательный завод. По правому берегу издревле сохранились демидовские постройки, предназначавшиеся для управления заводом и проживания знатных сословий. Причудливые очертания старины, церковные строения, деревянное зодчество поселка, расположившегося на заозерных возвышениях, невольно заставляли задуматься о бурном прошлом этого края.
Старинный Верх-Нейвинск… Немало стародавних тайн хранят его улицы, дома и память обитателей. Поселенцы строящегося по левобережью Нейвы элитного города знали, что в бывшей демидовской вотчине проживает немало потомственных староверов, и прозывали их кержаками, то бишь – прижимистыми и нелюдимыми персонами. Характерное прозвище местных проживальцев шло, между тем, от центральнорусской реки Кержень, откуда в свое время подались в изгнание после церковной реформы верные старому обряду православные люди. Древний Урал, увязавший на бойком историческом перепутье оживленные трассы сообщения бледнолицей Европы с мрачной и непроницаемой Азией, откуда веками устремлялись на запад пытливые раскосые взгляды…

Каменный пояс, раздольно протянувшийся от северных морей до Каспийского и отделяющий цивилизацию от азиатщины, – извечная линия противостояния чуждых обычаев и традиций. Вблизи от Верх-Нейвинска, где-то на линии горизонта, нерушимо стоял  граничный столб, один из многих по разделу материков.
В окрест тех полосатых столбов проистекало немало знаковых событий, внесенных в хронику человечества. По свидетельству науки, в эпоху бронзового века именно здесь, по южным склонам Уральских гор, зарождалась индоевропейская культура, провозвестница современной цивилизации; - Российская газета от 23.03.2001 г. Самое удивительное состояло в том, что Аркаим, уральская колыбель человечества, был экологически чистым анклавом с системами фильтрации воды и переработки мусора! Это ли не упрек последующим поколениям, не уберегшим природу в ее божьей первозданности?

В Приуралье сталкивались народы, враждовали иноверцы, бушевали духовные страсти; здесь неустанно и неуступчиво отстаивали свои права приверженцы несхожих обычаев и обрядов, форм исповедания. До новой эры Уральские предгорья с юга обрамляло превосходно обустроенное государственное образование скифов. Предания донесли до нас глухие весточки о родстве древних славян и скифов. Было ли так?
В знойных степях от Черного моря до Урала гордые скифы правили тысячелетний бал. Что знаем мы о них? Скиф – легендарный потомок библейского Иафета (сына Ноя), брат Словена (!), символ связи между древними славянами и теми нашими загадочными предшественниками. Да, скифы мы! – провозгласил Александр Блок, и не без оснований. С уходом скифов с исторической арены зарождалась Русь, чей голос с каждым веком все увереннее будет звучать на планете.
В третьем веке Скифское государство было разорено сарматами и аланами, ираноязычными племенами, заселявшими Уральскую зону от Волги до Тобола. Аланы, входившие в Хазарский каганат, - давние предшественники нынешних осетин. Уже через век сарматы были покорены гуннами, возглавляемыми кочевниками Приуралья из тюркоязычных угров; их разорительный поход до самой Атлантики дал толчок Великому переселению всполошившихся европейских народов. Заметим, что угры, составлявшие ударную силу беспощадных гуннов, оставили в Зауралье своих потомков – ханты и манси.
В шестом веке из Средней Азии через южный Урал выплеснулся воинственный сгусток аваров, тюркоязычных племен, покоривших многие земли и заодно – Карпатскую вотчину славян. Сегодня аварские языки – ведущие в Дагестане. Добавьте в этот в красочный букет завоевателей тюркские племена сельджуков и огузов, явившихся из Среднего Востока и захвативших в 11 веке южно-русские степи, а там уже нависала с Востока грозная тень величайшего Потрясателя Вселенной – Чингисхана…
Одна за другой конная «тьма» узкоглазых всадников Великого могола проходила через немолодые и полуразрушенные Уральские хребты, формируя могущественнейшую из всех известных под луной империю. Степные кочевники, объединившие многие азиатские народы и набравшие на вольных просторах колоссальную мощь, вносили преобразования не только в конфигурацию границ занимаемых территорий, но и в национальные черты покоренных народов. Да, мы - скифы, унаследовавшие от азартных степных племен нацеленность на выживание в кочевых условиях. Мы и суровые, немногословные варяги, спустившиеся с северных ледяных широт на восточно-европейскую равнину. С памятных времен, когда густой татаро-монгольский шлейф навис над русскими княжествами, в наших венах к тому же бурлит коварная азиатская кровь.
Славянские общины неуклонно продвигались к своей государственности, – с девятого века о себе заявила миру Киевская Русь, распавшаяся впоследствии под половецкими ударами, но уже зарождалась Белая, или Малая, Русь. Укрываемые лесами дремучими и защищаемые снегами холодными, славяне выстояли в нескончаемых нашествиях ворогов, сохранили устои, вложенные в их дух и плоть, а после, набрав могучесть народную и обретши в сражениях с иноземцами запальчивый вирус победителей, сплотились в государство, обратив орлиные взоры как на запад, так и на восток…
Взгляните на карту середины прошлого тысячелетия – на Урале сходятся Казанское и Сибирское ханства. Потребуются походы Ивана Грозного на Казань, Ермака Тимофеевича на Иртыш, войны с крымскими и астраханскими татарами и другие, в ходе которых из Руси неуклонно произрастать будет Россия. Так азиатщина прочно и навсегда вошла в русскую действительность, а вместе с ней в славянскую душу проникло что-то темное и необузданное, способное в непредсказуемый момент выплеснуться буйной и суматошной энергией.

На фоне этих исторических событий Урал превращался в промышленный и оружейный бастион страны. Вот знаменитая Невьянская наклонная башня в одноименном районном центре. Именно здесь всесильный хозяин уральского края Демидов затопил подвалы башни вместе с находившимся в них рабочим людом, чтобы скрыть от царского ревизора тайны чеканки демидовских монет. Последовавший в начале двадцатого века социальный взрыв заставил мир содрогнуться в оцепенении от яростного накала гражданской войны… Казалось бы, силы народа исчерпаны, ан нет – всего через два десятка лет объединенная Европа во главе с нацистской Германией, озабоченная идеей расширения «жизненного пространства», двинулась в очередной крестовый поход на Восток. Но до Великой отечественной состоялась еще одна, скоротечная и бесславная война с Финляндией, имевшая свои горькие потери. Среди последних числился и Шуркин отец.

Гибель отца родного, единокровного нелегкой драмой пришлась на долгие годы Шурику Белоногову, лишившемуся крепкой мужской поддержки, способной зародить в его характере волю и натиск. Мать несла трудную вахту на допотопном процессе возгонки смолы из древесных корневищ в каких-то печах, замурованных в лесной землянке. Ту технологию, по внешним признакам напоминавшую адское пекло, уральские умельцы, по всей вероятности, переняли от мастеров индоевропейской культуры, когда-то процветавшей в тамошних местах.
Предоставленный самому себе, малыш бродил неслышной тенью по дому, двору и улицам в поисках занятий, опасаясь лишний раз досадить окружающим. Чаще он старался не отставать от старшей сестренки, за что получил презрительную кличку «хвост». Угрозы и тумаки не всегда помогали ей оторваться от упрямца, еще более страшившегося ужасного одиночества. Но что физические страдания в сравнении с моральными, когда на доверчивое дитя обрушивается боль непонимания своей вины? Наивное в своей неопытности существо не может отвечать за свои поступки по самой простой причине, - оно живет своей обособленной жизнью в иррациональном мире, оно не видит различия между поступком и проступком, для него все действия правомерны. Наказание малолетка, не отягощенного моралью, не являющегося сознательным распорядителем своей активности, несет лишь видимую пользу, углубляя проблемы воспитания.
Боязливость охватывала сироту при появлении деда, Белоногова Федора Яковлевича. Казавшийся всегда суровым и насупленным, с тяжелым взглядом из-под черных, кустистых бровей, всем своим видом и молчаливостью он внушал ребенку чувство подавленности и постоянное желание остаться незамеченным.
Детские страхи! Кому они не памятны сызмальства? Страх – врожденное детское чувство, ощущение неведомых и зловещих сил, чуждых пониманию ребенка, настороженное состояние детской души. Психика малого дитя всегда открыта для бесцеремонного вторжения Вселенной. Беспомощность перед ее загадочными и грозными явлениями и есть причина детского страха. Дошколята видят, в частности, источники опасности в агрессивном отношении к ним взрослых или в возможном проявлении этой агрессии. Даже в благополучных семьях ребенок, окруженный лаской и заботой, легко раним и уязвим. Освобожденный от угрозы наказания ребенок обретает честность – главную черту добропорядочного человека.

Между тем, взрослые частенько относятся к детям как к существам, виновным в своих недостатках, забывая об истинном виновнике их непотребного поведения – возрасте. Дети не могут быть без недостатков, таково их детское свойство, а взрослые, примеряя к ним собственные правила и нравы, проявляют излишнюю нетерпимость, объявляют войну несмышленышам, более того усугубляя положение.
…От тяти – так по местному деревенскому обычаю называли внуки своих дедов – впору было не только забиться под кровать, но и дать стрекача на сеновал. О нем нельзя не отозваться особо. На крепкой коренастой фигуре – крупная голова с короткой стрижкой и широким волевым подбородком. Правильно очертанный нос и пронизывающие глаза украшали привлекающее мужественной красотой лицо прирожденного вожака. За его плечами – русско-германский фронт Первой мировой, кровопролитные события гражданской войны, трагичные для крестьянства годы коллективизации.

…Они столкнулись лицом к лицу в сутолоке рукопашного боя где-то среди широких сибирских полей, братья Белоноговы.
            - Андрей, ты!? – признал Федор в белогвардейце  младшего братишку.
- Федор!! – оторопело откликнулся тот.
Мгновение, всего одно мгновение, было отпущено братьям, спавшим когда-то в безмятежном детстве под одним одеялом, для принятия решения в быстротечном штыковом бою.
            - Ты меня не видел, и я тебя не видел! – бросил наказ старший, и разбежались они по сторонам, чтобы не всадить по запарке острый штык в братово тело.
- На гражданке-то мы слыхали всего про двоих вождей-то – Ленина да Троцкого, - рассказывал Федор Яковлевич позже, когда внук студентом навещал его, - уж апосля другие объявились; откуль взялись? ума не приложу. И про Сталина того же слыхом не слыхали. Это посля про него калякать стали. А вот Троцкого слыхал. Сам слыхал, он к нам приезжал, когда полк взбунтовался.
-  А Чапаев как воевал? – допытывался Александр о народном герое.
- Воевал, нешто не воевал, ино как же? Наша-то дивизия двадцать четвертая была, его – аккурат соседняя, двадцать пятая, стало быть. Ничо особого о ем не скажу. Да наш поташинский Ванька Грязнов воевал не хужее Чапаева.
- Кто еще такой, Грязнов? – недоумевал студент, для которого Чапаев представлялся главной легендой гражданской войны.
- Говорю, Кансорина сын, из Поташки они. Ванька-то ишо вовсе молодой был, уж дивизией командовал, тоже до Иркутска дошел. Потом про него не слыхал, видать, с немцем в войне погиб.
Не мог знать Федор Белоногов, что Грязнов Иван Кансоринович, в тридцатых годах командующий войсками ряда военных округов, был расстрелян в сталинских застенках, едва отсчитав сорок первый год своей героической жизни. Эти роковые для поташинского самородка выстрелы прозвучали еще за три года до войны, разразившейся в сорок первом. Позже, оказавшись по следам деда-артиллериста в Иркутске, Белоногов внук наткнется в центре города на небольшую улочку имени Ивана Грязнова, выходца из старинного уральского села, освобождавшего Сибирь от царского адмирала Колчака…
- Голод был большой, - продолжал свой рассказ дед Федор, верный сторонник нового мира, - люди мерли как мухи. Вон книзу на речке, возле моста, женщина лежала, дак живота уж не было, – собаки оглодали, и черви в ем кишмя кишат. Никто ее не убират.
- Что же это был за голод? – спрашивал внук с недоумением и не мог припомнить из недавно освоенного школьного курса истории СССР о подобных кошмарных картинках в период победоносного строительства колхозного строя.
- В тридцатых-то голодали не один год, и кругом одно. Большой был голод, - опять вдавался он в страшные свои воспоминания о той стороне жизни, для которой не отводилось места на страницах учебных пособий для начинающих жить.

Двадцать один год Федор Белоногов отстоял на колхозном председательском посту в родном селе, Заводчике, что под Артями, и в других окрестных деревушках. «Приеду в артель проводить собранье, - вспоминал он, - мне уж ставят бутылку. Всю выпью, никто не подумат, что выпимши. Собранье проведу, мне втору ставят. Тоже выпью, потом в тулуп завернусь и сплю в санях всю дорогу, лошадь сама к дому привезет».
Молодому собеседнику отчетливо виделась давняя картина – дед входит в избу с мороза в овчинном тулупе, шитом до самых пят; большой ворот белым мехом свисает с его плеч. В зимней одежде дед казался тогда необыкновенно большим и важным. Вслед за погибшим в финской войне старшим сыном Дмитрием колхозный вожак собственноручно прописал в Красную Армию младшего, Павлушу. Так надо было для поголовной мобилизации молодых парней вверенного ему колхоза. Старый вояка, он знал, что ждет новобранца, только не было у председателя другого выбора. Оттого и сумрачен, невесел и немногослов он был в тяжелую военную годину, нагоняя своим суровым видом нешуточные страхи на малого внучонка…

Полувеком позже в красной Книге Памяти погибшим в той войне будет внесена лаконичная запись: Белоногов Павел Федорович, рядовой 156-го гвардейского полка , призван в 1942 году, погиб 7 января 1944 года. Захоронен в деревне Ладыгино, Невельского района, Калининской области (1). Государство установило родительской чете погибшего денежную компенсацию за утрату сына суммой в пять рублей помесячно.
Старый красногвардеец  о чем-то задумался. Александру тоже не хотелось прерывать наступившее молчание. «Поразительно, - думалось ему, - как много нового и неожиданного довелось услышать и понять в этом старом доме, с малолетства знакомом до мелочей. Здесь все так же, как и запечатлелось когда-то в далеком прошлом – те же прочные лавки из толстых плах вдоль бревенчатых стен, иконы в переднем углу – одна большая, другие поменьше около нее; на кухне те же чугунки, ухваты разных размеров да широкий ход печи, куда после протопки, помнится, дед забирался на какие-то подстилки ногами вперед и прогревал в жару натруженное тело».

Но повзрослевший внук чувствовал себя здесь совсем по-другому: прежде суровый и неприступный тятя вдруг оказался простым, родным и близким человеком; его прищуренные в легкой и доброй улыбке глаза, видевшие в жизни все ужасы ада, излучали тепло. Они отечески подбадривали юношу, угадывая в его лице знакомые сыновьи черты. Как поздно наступило это доверительное взаимопонимание! Как нуждался внучок в сильной мужской поддержке в годы минувшего детства!
Старый и уставший человек открывал внуку не книжную историю единой для них страны. Что дала ему эта страна? Чем отблагодарила за неустанные труды? Крохотной пенсией, понуждавшей вдового старика жить впроголодь и гнуть сани да тележные колеса на продажу. Ослабшим его вывезла к себе сердобольная дочь Рая в тот же Верх-Нейвинск.

Однажды застали его в городской квартире неживым, – остановилось сердце старого большевика, приверженца революционной, вздыбленной России; скатившаяся из накрепко сомкнутых глаз одинокая слеза к приходу дочери еще не успела просохнуть на его строгом и застывшем лице. О чем сожалел Федор Белоногов в ту пронзительную минуту расставания с жизнью?
Не сыны ли явились ему в предсмертный час, ясны соколы? Не предстали ли они плечом к плечу, в армейских формах, немощному батяне, молодые и сильные, недвижными и печальными очами призывая его в свое небытие – старшой, Димитрий, добровольно подавшийся на белофинскую, и младшенький, Павлуша, ввергнутый по отцовому наказу в кровопролитную битву под Москвой в грозном сорок втором году? Легко ли уходить из жизни главе семейства, не оставляя на земле наследников рода? Нет горшей участи на свете, чем провожать в последний путь детей.

Бабушка Белоножиха, как ее иной раз называли, хозяйничала по дому, присматривала за скотиной и внуком; была она всегда в делах, немногословная, спокойная и ровная в отношениях со всеми. Прямые брови, сросшиеся на переносице в сплошную линию, такой же прямой, крупный нос и черные угольки глаз выдавали коренившееся в ее роду татарское происхождение. Какая-то ниточка тянулась от нее к одной из древних тюркоязычных народностей.
«Татарчонок» рос непоседливым малым, не испытывая со стороны взрослых никаких ограничений в свободе передвижения. Перелезая как-то через частокол, маленький пострел сорвался с него и подвис на острие, впившемся ему под челюсть. Ручонки инстинктивно вцепились в ближние колья, тело трепыхалось в конвульсиях, но не хватало силенок, чтобы подтянуться и освободиться с вонзившейся пики. И все же Шурке удалось сорваться с окровавленного острия.  Было много крови и еще больше радости от состоявшегося спасения, которое пришло благодаря волевой стойкости, внезапно прорвавшейся в слабом организме. Могучий инстинкт самосохранения решительно заявил о себе в той короткой и яростной схватке за жизнь.
Впрочем, подобные напасти не были редкостью для деревенской малышни, как не были ей в диковинку полеты на пол с высоких русских печей, где приходилось коротать зимние дни. Взрослые не усматривали в этих падениях особой беды, и пикирующие ребятишки новыми ссадинами и синяками отмечали очередные скоростные спуски с печки на пол. Не случайно притчей во всеязыцах стало ходовое выражение «с печки упавший».

Белоноговское хозяйство было крепким, двор полон скотины и птицы. В сенях стояли кадки с грибами и капустой, на веранде рядком висели круто посоленные туши забитых на зиму животин. За обедом нельзя было отвлекаться, тем паче – болтать языком или, по-деревенски, балякать. Нельзя было до тятиного разрешения прихватывать мясо из общей большой миски. Если кто-то из детворы соблазнялся преждевременно зацепить солонину, то Федор Яковлевич молча облизывал свою деревянную ложку и затем – также молча – славно прикладывался ею ко лбу провинившегося неслуха. Установив нужную меру опустошения чашки, он говорил одно только слово «ташшы», тогда торопливые ложки поспешали за лакомым мясным куском.
Паужинали при свете керосиновой лампы, отбрасывавшей со стола на стены диковинные движущиеся тени.

По вечерам чадит лампада,
И видится театр теней –
По стенам двигается стадо
Нелепых и немых зверей.

Вокруг стола детишки бродят –
Созвал их огонек на сход,
А на стенах уроды водят
Свой сумасбродный хоровод.

Химеры, черти и пигмеи
Снуют, кружат со всех сторон,
Меж ими копошатся змеи…
И месяц виден из окон.

И кажется – сейчас раздастся
Истошный, сатанинский вой…
Мелькает лиходей скуластый,
В углу таится домовой…

Коптит лампадный фитилек…
Пусть ярче разгорится светом,
Разгонит тьму святым заветом
Благопристойный огонек!

Могущественное слово «трудодень» на деревне рано входило в детское сознание. Шурка видел, что взрослые все силы отдавали этим трудовым дням – то пропадали в лесах, где гнали сосновую смолу, то ткали на дому из лыка кули, для чего посреди комнаты стоял деревянный незатейливый станок, издававший в ткацком процессе неимоверный шум и грохот.
Летом Шурка с сестренкой Анютой тоже получали трудовое задание на день – нарвать к вечеру корзину крапивы, из которой мать по возвращению с работ варила зеленый суп. Экстравагантное крапивное блюдо не располагало к еде, – зелеными витаминами ребятня сполна утоляла потребности организма, подпитываясь днем дарами природы и огородов.

Крапивное детство! Это неприхотливое растение нещадно обжигало босяков, оно же спасало их в голодный день. Его обширные заросли зеленели вокруг огорода и на пустырях. В этих чащебах Шурке удавалось находить какие-то потайные ходы, проникать по ним в крапивное царство и подолгу сидеть там, затаившись от всех. Стеной поднимающиеся со всех сторон стебли с их разлапистой листвой казались малышу надежной защитой от внешнего мира, вносили какое-то успокоение в детское сознание, придавали ощущение недосягаемости и полной безопасности в жгучем укрытии, где только оставалось потирать голяшки, на которых краснели бугристые волдыри от слабых прикосновений окружающей флоры. Ожоги воспринимались глубоко философски, как некая плата за независимость, обретенную в единении со своенравной растительностью.
Жгучие джунгли открывали своему завсегдатаю на первый взгляд неприметные красоты и прелести. В период цветения дикая культура покрывалась множественными яркими переплетениями хрупких, травянистых лиан. Они изящными алыми завитками охватывали стройные зеленые стебли, перебрасывались на соседние, образуя живописную цветную картину; их острые оконечности жадно искали последующие ветви в готовности слиться с ними в спиральных объятиях, упрямо и слепо тянулись куда-то в воздушной пустоте или бессильно свисали утонченным розовым серпантином в тщетных поисках спасительной опоры. Какая экзотика! На зеленом крапивном полотне алеют непринужденно развешенные в цепляньях нитевидные украшения, порою собранные в огненные жгуты, а то опять разветвленные в пространстве…

Подолгу вглядывался добровольный затворник в диковинные природные изваяния, трогавшие детскую душу лаконичной красой и выверенным совершенством линий. «Баско», - думалось юному натуралисту, что на тогдашнем уральском диалекте означало высокую оценку естественной красоты… Для раннего детства окружающий мир, природа полны новизны, соблазнов и чарующей прелести. Простые сюжеты и обыденные для бывалого человека явления представляются свежему, восторженному взгляду в их первозданной чистоте. В крапивных зарослях маленький эстет находил место для непринужденного искания идеала, всецело погружаясь в мир прекрасного.
Раннее детство! Годы изумленного созерцания мира, годы ярких эмоциональных переживаний. Золотое время детской фантазии и мифического сочинительства. Вся поэзия детства держится на неразличении реального и воображаемого, на полной психической свободе и окрыленности своих чувств, - мир интересует дитя не таким, какой он есть на самом деле, а каким он кажется. Целостная детская душа, свободная от всякого двоения, дышит чистотой и моральным здоровьем.

Дети живут в игровом мире, в котором отыскивают смысл происходящего вокруг. В занимательных играх они стараются найти не только вдохновение, но и применение своим способностям, выразить собственную сущность и утвердиться среди окружающих. Детские игры! Их действие разворачивается в свободных психических пространствах, где нет ограничений творчеству и фантазии, где реальная обстановка причудливо переплетается с воображаемой, где осуществляется интенсивная самоподготовка к предстоящей самостоятельной жизни. Девочки заботливо укладывают кукол, мальчишки самозабвенно жонглируют саблями, – те и другие готовят себя к неизбежной борьбе за выживание, в которую надо будет вступить с приобретенными в детстве навыками и убеждениями. Пусть сегодня это увлекательная игра, активное средство эмоционального возбуждения и выражения пробуждающихся  чувств, но завтра – она перерастет в иную форму взаимоотношений с суровой действительностью.
У деревенской ребятни случались развлечения и с печальными последствиями. Задумав как-то прокатиться, босяцкий народ, поднатужась, сообща закатил на пригорок подвернувшуюся телегу, расположился на ней всей гурьбой и торжествующе дал транспорту ход под уклон местности. Громыхая по неровностям и колдобинам, телега набирала разгон, на ней подпрыгивали любители быстрой езды, начинающие осознавать опрометчивость предпринятого заезда. Пассажиры увидели, что стремительный экспресс несет их к речке, и со страхом и ревом ожидали решения своей незавидной участи.
Чудесное благоволение способствовало благоприятному исходу приключения, - разогнавшаяся телега ворвалась в густые крапивные заросли, где утратила скорость и благополучно перевернулась; малышня кубарем посыпалась по сторонам. Все обошлось как нельзя лучше, если не считать кошмарных крапивных ожогов, полученных прокатившимися бедолагами. Перепуганные происшествием босяки орали от боли благим матом в поисках выхода из жгучего лабиринта. Дома пострадавшие получили дополнительные порции воспитания по не пораженным телесным местам за самовольный прокат с опрокидыванием колхозного гужевого транспорта.

Глухая провинция накладывала своеобразный отпечаток на характер игр. Но так ли было важно всякое отсутствие игрушек, о существовании которых и не догадывалась деревенская детвора? Достаточно было прибрать заброшенный обод от развалившейся бочки, выгнуть из жесткой проволоки водило – длинную ручку с п-образным крюком на конце, в который вставлялось колесо, – и дорожный агрегат готов. Сколько километров намотали с ним по пыльным дорогам востроногие босяки! Ржавый обод скрипел и подпрыгивал на ухабах, густая пыль столбом поднималась из-под мелькающих пят, но дух воодушевленного обладателя чудо-колеса витал где-то на недосягаемой высоте. Поистине детство дано нам для игр, отвечающим требовательным запросам молодых, обостренных чувств подрастающих человечков.
«Только тогда, когда человек играет, он является человеком в полном смысле этого слова…» - Шиллер; Письма об эстетическом воспитании (1795 год). Для Шиллера мир прекрасного открывается тогда, когда мы возвышаемся над своими злободневными потребностями, перемещаясь из гнетущего пространства необходимости в царство свободного духа и эстетических переживаний. Сказанное в первую очередь относится к детям, горячим поклонникам игры как формы детского творчества. «Психическая организация детства исключительно прекрасна, и этой красотой и грацией своей детство обязано той непосредственности, корень которой лежит в преимущественном развитии эмоциональной сферы", - так развивал идеи Шиллера Василий Зеньковский (2).
Игры служат для развития органов движения и органов чувств, но не менее нужны они для социально-психологического созревания детей. Игры – незаменимое средство проникновения в социальную жизнь, они дышат той реальностью и повседневными коллизиями, которыми окружены маленькие старательные актеры. Детство дается нам для того, чтобы понять идеи и правила общественного поведения для дальнейшего свободного передвижения в социально-нравственном пространстве взрослого мира. Детство продолжается до тех пор, пока оно не охватит всего богатства общественного уклада, и у подрастающего поколения не возникнет потребность участия в социальной самодеятельности.

…Жаркий летний день. Шурка крутится перед окнами родительского дома, поставленного для молодой семьи рядом с дедовым. Но что там? – по дороге к дому приближаются свои, а вместе с ними и малознакомые люди, которые уже заприметили его!
- Бежать! – пронеслось в голове мальчишки, - скрыться от этих оживленно разговаривающих людей, среди которых свои, близкие тоже стали какими-то не своими. Вон и мама улыбается вместе со всеми, но не у нее сейчас можно искать защиту…

Застенчивость – младшая подруга страха, итог горького опыта, небрежного, строгого отношения к дитя со стороны окружающих. Она вносит в душу ребенка психическое напряжение, не дает ей распуститься и расцвести. В ней кроется предрасположенность к страху. Какое же из этих болезненных восприятий неблагоприятных внешних условий – застенчивость или страх – гнали дитя прочь от приближающейся демонстрации? И почему? Ведь каждого из ее участников он знал, кого-то хорошо, других похуже. Вот среди них всегда приветливая тетя Мотя – первая мамина подруга, живущая за речкой, возле колодезного журавля…
Но объединенные в солидарный общественный форум, они, взятые вместе, выглядели возмутителями привычного и спокойного образа жизни, царившего здесь, несли с собой психический дискомфорт, другой, недоступный детскому пониманию маленького провинциала уровень общения. Шурка, наивное дитя патриархального уклада, отчетливо ощутил свою никчемность и отчужденность от надвигающейся шумной компании. Что он будет делать среди этих самоуверенных людей? Как держаться? Определенно ему не было места среди них… Маленький ребенок боится прежде всего чужих людей. Он пугается чужого образа и настроен видеть любимое лицо, лицо матери.

…Шурка взлетает на завалинку, сноровисто цепляется за подоконник, босые ноги привычно находят на стене покатые бревенчатые выступы, и вот проворное тело махом взметнулось в раскрытом оконном проеме. Но что там еще?.. Дружный взрыв смеха вдогонку оглушил беглеца. Догадка молнией пронзила его. Конечно, причиной веселья послужило не только его паническое бегство, – распахнувшийся разрез на детских штанишках, приходящийся под попку, был тому виной. Не было отпущено ему большими и веселыми людьми снисхождение на возраст, не было ими принято во внимание его детское алиби. Как часто взрослые люди, даже не замечая того, наносят детям тяжелые душевные раны…

Какой конфуз! Бежать, бежать от этого громогласного хохота, от которого мальчуган окончательно впадает в отчаяние. Для полудикого маугли эти смеющиеся люди были чужой стаей! Бежать из дома, куда они вот-вот войдут, через огороды вниз, к речке, где сохранились остатки старого, развалившегося моста, где его никогда не найдут. Обида гнала его во весь дух, ноги сами несли к заветному месту.
…Догнивающие бревна старого моста располагались беспорядочно и бестолково, создавали причудливый каркас из торчащих на разной высоте столбов, часть из которых поверху соединялись поперечинами, дополнявшими странную пространственную конфигурацию. Немые свидетели прошлого манили своим значительным молчанием, располагали доверить им детские невзгоды и заветные переживания. Здесь можно было всхлипнуть, размазывая по щекам грязные разводы слез, посидеть в неясной задумчивости под успокаивающий речной говорок и незаметно для себя уйти в сладкий, короткий сон, приткнувшись к прогретому солнцем каменистому откосу, чтобы потом, очнувшись, увидеть мир совсем другими, радостными глазами, словно и не было только что нанесенной обиды.

Детские обиды – горькие и мимолетные! Насколько бывает упоен ребенок радостью, настолько же безутешно отдается он горьким переживаниям. Малые дети – неисправимые максималисты, во всех своих бедах они видят глобальный конфликт. Оттого так часты, так горьки детские слезы, оттого так неутешен детский плач. Пронесется внезапная гроза над неокрепшим сознанием, – и снова заискрятся еще не просохшие от слез глазенки, привлеченные новыми волшебными сценами на фоне сменившихся окружающих декораций. Впечатлительная натура уже во власти новых идей и увлечений, но прошла ли бесследно для нее только что прогремевшая гроза, не отложились ли в дальнем уголке души выпавшие ядовитые осадки? Не проявятся ли они ржавыми разводами на зарождающихся огранках характера?
Ребенок быстро забывает нанесенную обиду, его сознание в одно мгновение проясняется, но в состоянии ли он до конца освободиться от пагубного соприкосновения с несправедливостью, омрачающей мутными взвесями глубинные, подсознательные слои? Когда под воздействием сварливой людской среды обитания сгустится это замутнение, то зачерствеет и ожесточится некогда чувствительная и нежная детская душа.

Еще в начале прошлого века выдающийся психолог и педагог В. Зеньковский различал две стороны детской личности:«Потому-то ранее детство и имеет такое огромное значение в том, как разовьется в будущем данная личность; жизненный опыт в это время имеет исключительное влияние на душу. На поверхности дитя легко меняется, там же, в глубине души, скопляются и задерживаются тяжелые переживания. …Эмпирическая личность долго развивается в известной независимости от этой темной стороны души, - но придет час, когда этот дуализм, это раздвоение становится невыносимым, и тогда начинается период борьбы с самим собой…»(2).

…Удивительно, но в этом затурканном пацаненке, с рук которого не сходили цыпки, рано проявилось непомерное тщеславие: «Колда я вырасту большой, то буду как Сталин. И сапоги у меня будут черные-черные, как у Сталина». В лучезарных мечтах обладателя лыковых лапоточек черным отблеском светился ореол вожделенных сталинских сапог. Откуда бы взяться в унылой уральской глухомани дерзновенным мальчишеским помыслам, разбуженным робким лучом самоутверждения детской личности? Найдут ли эти мечты встречный отклик глубоко заложенных отцовых ген, разгоревшись ярким факелом под их благотворным влиянием, или тихо угаснут они под гнетом повседневных житейских лишений, будничных понуканий и нравоучений?
 
В большой мир вел за собой осиротевшего парнишку добрый гений его крестного – Ивана Козулина. Полковник КГБ и Почетный чекист СССР, он всегда был где-то впереди, призывая следовать за собой и подниматься на покоренные им жизненные вершины. Его врожденные чувства собственного достоинства и душевного благородства вселяли в родичей что-то светлое и возвышенное. Не забыть Шурке того счастливого дня, когда он получил от крестного драгоценный подарок – две почтовые открытки с изображениями русских воинов, под которыми красивым почерком доброго духовного наставника было выведено: Шура Белоногов.
Две открытки - и два окна в большой мир. На одной из тех открыток был запечатлен витязь, натягивающий тетиву со вложенной в нее стрелой, на другой красовался юный царский офицер при эполетах и прочих регалиях в милом окружении очарованных им девиц. Галантный красавчик – офицер в великолепных черных сапожках, поразивший в свое время воображение деревенского мальчишки, сопровождал главного героя повести всю его жизнь.
 
Сегодня он вглядывается в ту давнюю визитку цивилизации, пытаясь понять, что мог увидеть в ней тогда, более чем полвека назад. Удастся ли взглянуть на нее детскими глазами, наивными и пытливыми? Это также нелегко – понять прошлое, уловить трепетные детские ощущения, как было непросто в свое время ребенку мысленно проникнуть в будущее, затаенно поджидающее нового земного пришельца. Так смотрели они на одну и ту же застывшую во времени идиллическую сцену – вихрастый мальчиш, бережно державший открытку тонкими ручонками, и пожилой человек, устремивший пристальный взгляд в далекое, туманное детство…
Но стоп! – его внимание привлекла обратная сторона открытки, где сохранилась надпись мелким типографским шрифтом на французском: Paris. Конечно же, открытка издана в Париже русскими эмигрантами, тоскующими по родине и миновавшим славным временам. Это растерзанная и разбросанная по чужбине Россия напоминала о незаживающей боли унесенной от родины революционными бурями отторженной части нации.

В пяти верстах от Заводчика, вверх по речке Арте, располагалась Поташка, основанная встарь – еще в 17 веке – башкиром, а то и татарином, Поташем, участником пугачевского восстания. Основатель селения после разгрома бунтарей войсками непобедимого полководца Александра Суворова ушел в горную тайгу, облюбовав благодатные места на полноводной в те времена реке Арте, откуда было рукой подать до Башкирии. Поташка со временем разраслась в большое зажиточное село. В 1778 году здесь, в волостном центре, была построена церковь, близ которой ежегодно проводились ярмарки с участием купцов из Башкирии, Китая, Ирбита и других торговых мест.

Так вот она, связующая ниточка, протянувшаяся от своих истоков до нынешних времен! Так кто же мы, уральские аборигены? Обрусевшие татары? Русотюрки? Как нам себя называть?

О Михаиле Степановиче, Шуркином деде по матери, впору было писать роман, настолько близко сошлась с его судьбой история уральского крестьянства первой половины прошлого века. В начале его пути – четыре класса церковно-приходской школы, женитьба на купеческой дочке Ирине Кронидовне, служба в царской армии где-то под Петербургом, покудова над Россией не вспыхнуло пламя обагренной в крови революции, в сумбурных событиях которой принимал живое участие воодушевленный ее лучезарными идеями молодой поташинский унтер-офицер. В родной деревне сторонник новой жизни вступил в Красную Армию, с которой отступал с боями до самой Волги, когда до предела сжималось кольцо вокруг защитников советской власти. Там-то и пришелся полет горячей пули в кисть его правой руки, превратившей оконечность командира роты в некое подобие клешни. С редкими посещениями крова родного неуклонно пополнялось Михаилово семейство, - Нюра, Рая, Василий появлялись на свет мал-мала меньше…

Но вот прозревший состоятельный крестьянин круто меняет политическую ориентацию, - уже в составе Белой армии он отступает под ударами бывших красных однополчан до далекой Читы, где оказывается вхож в дом атамана Семенова, злейшего врага Советской власти. С разгромом белого движения Михаил Степанович какое-то время скрывался и от белых, и от красных, подрабатывал у зажиточных бурятских хозяев, тайком пробивался к семье. Не ждать бы добра затравленному скитальцу, коли не смилостивилась бы над ним благосклонная судьба. На вокзале Новониколаевска, ныне Новосибирска, столкнулся Михаил с братом единоутробным – Василием Козулиным, состоявшим в Красной Армии в большом чине. Василий-то и выдал Михаилу спасительную справку о том, что тот является совсем не белым, а и впрямь заслуженным красным борцом за революцию. По справке Михаил с почетом возвернулся в село, а там по срокам народились Александра, Зоя, Женя, Иван да Тасенка.
До семи-восьми мужиков, что были покрепче в работе, среди них Белоногов и Козулин, подались было семьями от колхозной принудиловки в лесную глухомань, на Сую-реку, образовав Белоноговку, маленькую, затерявшуюся в лесах заимку – затаившийся островок вольной жизни и свободного труда. Там обустроились, разработали землю и зажили привычно, по-крестьянски и по-христиански, да недолго – добралась  до них хваткая народная власть. С них должна была взиматься трудовая дань. Пришлось переселенцам возвращаться в село, чтобы окромя прежней тянуть еще и колхозную лямку. А Михаил Козулин вскоре был поставлен председателем колхоза, -  Советская власть сообразила, что имеет резон отдельных середняков оградить от репрессий и применить их хозяйскую хватку для поддержания и укрепления безнадежного колхозного дела.

…Место, где утвердил свой выбор татарин Поташ, было приглядное и привольное; опрятная речка неторопливо несла свои чистые воды со стороны восхода солнца в сторону его заката. Благость в окрест да беспутье. В Арте водились раки, которых тягали из-под камней вездесущие пацаны и, позабавившись с ними, отпускали с миром в родную стихию. В ту пору в тамошних местах экзотических речных трудяг не отлавливали на поедание. Какой был прок изничтожать беспомощных и неуклюжих беспозвоночных с их диковинными клешнями ради крохотного мясного нароста? Пусть копошатся себе в каменьях под прозрачными струистыми водами, как это было заведено неисчислимыми летами.
Но нет – узрел цивильный плотоядец в ракообразных мясной деликатес. Для изысканного питания аристократической публики отловленных в морях раков-богомолов ныне замораживают и доставляют за тысячи километров к месту их употребления…

Промерзлых раков разложили
На кулинарные столы,
В котлах им воду вскипятили –
Сварить усатых для еды.

Но что же видит повариха?
Не верит собственным глазам –
Согретый рак усами лихо
Зашевелил и двинулся назад!

Не счесть загадок у природы,
Дивится им Создатель сам,
И изумленные народы
Внимают тупо чудесам…

Откель явился этот тип?
Из ледниковой что ли зоны
Добрался собственной персоной,
Впятки бредет, зрачком вертит?


Изо льда - в кипящий пламень –
Омертвели в нем глаза,
Обратившись в темны камни,
Не сбежит по ним слеза.

Клешни дрогнули, застыли,
Обожженные огнем…
Как могучи они были
В чистом омуте речном!

Охватило крепким жаром
Кажду клеточку насквозь,
Душу вышибло пожаром,
В горло вбит каленый гвоздь!

Нестерпимы адски боли,
Алым цветом налиты –
Красны кровью богомольной
Доспехи рачьи и щиты.

…Пиршество идет горой:
- Ставь пивка нам по второй!
- Эй, человек! На сдачу
Тарелку раков нам в придачу.

Но тогда раки мирно и безбоязно обитали в Арте, на правой стороне которой стоял дом Шуркиного деда,  человека легкого и открытого нрава, хлебосольного хозяина и демократа по складу характера. Дом был добротно поставлен по улице, протянувшейся вдоль речки. Плодородные огороды пологими лентами спускались к ней от крестьянских усадебных пристроек. Супротив тятиного дома по большому хлебному полю уходила за околицу проселочная дорога на Липовку, славную деревеньку, затерявшуюся в липовых лесах.

Хлебное поле! Главная житница деревни. Приветливое и раздольное, оно простиралось во златоцвете широко и свободно, позволяя восторженному взору разом охватить его колосистые покровы, тронутые теплой, солнечной желтизной. Вольные ветра оживляли золотистый пейзаж, приводили подвижные массивы  злаковых растений, обрамленных легкими метелками, в волнительное колыхание. Под крепкими порывами воздушного демона нива покорно выстилалась им вослед; тонкие стебли послушно и податливо прогибались, подчиняясь воле всевышнего дирижера, и тогда каждый из них низко склонялся налитым, тяжелым колосом к земле, кормилице – матушке, чтобы снова и снова распрямиться в строгую вертикаль и направить навстречу живительному солнечному потоку каждое зернышко, произрастающее в отведенном ему гнезде…

Как-то случилось, что после жатвы и сноповязания по стерне приземлился в Поташке самолет, к которому немедля сбежалось местное население от мала до велика. Аборигены облепили летающую машину, не скрывая восторгов при виде новоявленного чуда. Воздушные путешественники, сознавая величие момента, вели себя с неким напускным достоинством, хотя без спеси, дружелюбно поглядывая с высоты своего положения на жителей захолустья и перебрасываясь с ними приветливыми фразами. Деревенским простолюдинам они казались  людьми необычными, какими-то небожителями, облаченными в затейливые костюмы и живущими иной и недоступной их пониманию жизнью.

Цивилизация со всеми дарами рая и адским ее исчадием неотвратимо входила в патриархальные устои русской провинции. Что принесет она в эти мирные поля и села трудолюбивым и богопочитающим людям, простым в обращении с ближними и нехитрым на подленькие делишки? Ныне они почитают труд, основу благоволия и добродетели. Ныне церковные увещевания еще возымеют благочестивое действо над душами прихожан, сохраняя в их скромном обиталище богоугодный порядок. Какие же ценности предъявит сутолочная цивилизация взамен благонравному старообряду?

…Липовка и впрямь была деревней особливой, ладной и пригожей, приютившейся средь кудрявых и опрятных липовых лесов в местечке, радующем глаз неброской красотой уральской природы. Здесь проживала Шуркина тетушка Александра, учительница, душа и гордость козулинского рода. Деревня состояла едва ли не из одной улицы, вдоль которой по овражистой, заросшей кустарником низинке протекала речушка, где водился хариус – верный знак чистейшей речной воды.
Липа, скромное дерево русских лесов. Случалось ли вам бывать с наступлением лета в чистом и непорочном древостое, где преобладает белоцветная липа? Мягкие зеленые декорации вселяют забредшему в божью благодать околдованному путнику душевный покой и светлую радость от созерцания открывающихся на каждом шагу новых лесных пейзажей. Редколесье создает впечатление свободы и простора, открывает пришельцам свои заповедные уголки, таящиеся под зеленым ветвлением шелестящих крон. Собравшиеся на пригорке молодые осинки под оживленный шепот порастеряли с шаловливых веток рассыпанные в травах сережки. А чуть поодаль подросшая красавка-калина в белом цветочном наряде робко предстала набравшему силу топольку, сбрасывающему с себя в душистой истоме клейкие оболочки почек…
Опавшая с осени прелая листва едва просматривается под травяным покровом, окрашенным лесным разноцветьем. Воздушные пряные настои невесомо поднимаются от земли навстречу солнечной светени, наполняя грудь свежими ароматами. По ложбинкам, путаясь в стланнике, курится легкая, туманная дымка. Воздух ясен и чист, дышится привольно и благодатно. В позднем цветении липы, чутко уловившей устоявшуюся ночную теплынь, слышится монотонное жужжание усердных пчел, занятых сбором древесного нектара с рассыпных медоносных соцветий, да звонкая перекличка резвых птах, укрытых притихшей ветвистостью… Бывали ль вы в липовых лесах в пору их пьянящего цветения по началу лета?

Местами лес расступался, и травостойные поляны обкашивались по сезону для заготовки сена. Не забыть Шурке свою первую сенокосную страду, когда довелось ему, карапузу, побывать на стоговании. Работали тогда «в помощь», поочередно справляя дело для каждой семьи. Так вот – бригада стожила, а Иванка, уже поступивший после семилетки в техникум, подвозил волокушами сено.
Волокуши готовились довольно просто – в хомут заместо оглоблей заправляли комли свежесрубленных березок, по одной с каждой стороны; оставалось перекидать копну на вицы – и волокуша готова. Иванка подсаживал крестника, своего племяша, на копну и вел лошадь за уздечку к стогометанию. Шурка был наверху блаженства среди душистого сена, поглядывая с высоты на круп мерно идущей лошади и проплывающие мимо кустарники.
Но вот на очередной ходке ездок неожиданно скользнул вниз, словно с крутой катушки; перед его испуганными глазами крупным планом замелькали лошадиные ноги, хвост и затем, уже у самой земли, вплотную к лицу – огромное кованое копыто… На Шуркино счастье, лошадь оказалась смирной и не пустила в действие свое грозное, убойное оружие, продолжая неторопливое движение. Волокуша грузно наехала на мальца…
Поводырь, услышав детский крик, остановил лошадь и двинулся к месту происшествия, но словно и не было с ним меньшого напарника. Лошадь спокойно стояла на месте, довольствуясь предоставившейся передышкой. Сквозь землю он что ли провалился?.. Нет, осеняет его спасительная догадка, сквозь сено!
Конечно, он под волокушей! Как быть? Решение принято! – подросток решительно рванул лошадиную морду за узду, и волокуша стронулась с места. Какое-то расстояние еще волочился под ней маленький пленник, придавленный березовыми хлыстами, пока не вывалился из-под тяжкого гнета, ободранный ветками, полузадушенный и недвижный комочек плоти, облепленный прибившимися клочьями сена.

В козулинском доме Шурка чувствовал себя легко и свободно. Чистосердечное радушие царило в нем, не оставляя места для мрачной затаенности и психической напряженности. Спокойная и умиротворенная атмосфера оказывала благотворное воздействие на беззаботного мальца. Бабушка Ирина,  добрейшая душа, днями хлопотала по дому. Теплой лаской светились ее глаза, когда она угощала внучонка горячими шаньгами, пропитанными топленым маслом, или пирожками с зеленым луком. Ее, как и Белоножиху, внукам принято было звать мамой. Мам у Шурки было хоть отбавляй, а отец уже который год числился пропавшим без вести.

За хлопотливыми председательскими делами дед, Михаил Степанович, находил время для пчеловодства. В этом благопристойном деле ему подсоблял брат, Владимир Степанович, прошедший всю Великую отечественную, бравший Берлин и счастливо оставшийся в живых. На его кителе едва размещались боевые награды за воинские подвиги, но мирная жизнь для защитника Отечества сложилась никудышно. Будучи бригадиром, кавалер множества орденов устроил расчет мешком колхозного зерна за ремонт покосившегося поташинского дома для осиротевших за войну детишек. Для того, чтобы орденоносец освободился от вольного толкования узаконенных товарно-денежных отношений при социализме, дали ему достаточный для обдумывания срок на восемь лет заключения…
За высоким глухим забором ко двору примыкала небольшая пасека, на которой заодно высеивали мак. В пору цветения маковая сочень радовала взоры обитателей дома нежными, пастельными красками.

Иной раз на пасеке объявлялась тревога. «Рой ушел!» – громогласно оповещал Степаныч, и начиналась лихорадочная подготовка к укрощению взбунтовавшихся пчел. В спешном порядке изымались из чулана дымокуры, защитные сетки, мешки для сбора пчел и прочие пчеловодческие приспособления. Взрослые устремлялись за строптивым роем на ближайшую опушку леса, детвора пулей летела к месту событий впереди них.
Вот они, крылатые беглянки, густо и многослойно лепятся на березовых ветках, низко гнущихся под их тяжестью; в воздухе мечутся возбужденные носители жала, не упуская случая всадить его в незащищенные тела ротозеев. В напряженном пчелином гуле еле слышатся голоса преследователей, устроивших облаву на свободолюбивых сборщиц цветочного бальзама. Но уже клубятся усмиряющие дымы с наветренной стороны, укрощая непокорных тружениц.
На этот раз пчелы-цветочницы будут водворены на пасеку в заготовленную деревянную клеть. С них должна взиматься трудовая дань.

Угодница божья, девица-пчела,
Услышала голос Царицы небесной,
Владычица пчелке вещала слова
О рае прелестном в долине чудесной.

Явилась послушница в улей родной,
О вещих словах рассказала:
- Летите, сестрички! Летите за мной!
Царица мне путь указала;

Умчимся за горы, за темны леса,
Где всюду свободно и вольно,
Где быстрые ласточки на небесах
Приветствуют день богомольный!

Сорвался из улья обжитого рой,
Навстречь ему – клубы зеленого дыма!
Разрушен походный пчелиный строй,
Прервано смелое бегство из плена.

Пчеле уготован рабский удел –
Пока не сгустилась вечерняя тень,
Ей не дано отрешаться от дел;
Зачтется день божий пчеле в трудодень.

Летает она по полям дотемна,
Сбирает нектар в золотистые соты…
В полночь взойдет голубая луна
Стеречь до утра полевые красоты…

 Не так ли когда-то, в начале тридцатых годов, загоняли с выселок в колхозный двор упрямых крестьян, отбивавшихся от всеобщей коллективизации и подавшихся на вольные хлеба в необжитые края, на Сую-реку? Люди от сохи и усердные пчелы… Те и другие честны в труде. Те и другие обираемы в нем.
За речкой, где высилось левобережное поташинское поселение, Шуркины сверстники появляться побаивались, – тумаков наставят только так. Ребята постарше этим испытанным методом остерегали девчат, а молодняк старался не отстать от старших бузотеров, сохраняя давние народные традиции, в коих не обходилось без удалых кулачных боев.
Молодые поташинские бойцы сходились вечерами на пустырях правого пологого берега и дрались ватагами – верхние на нижних. Взрослые дрались по пьянке, когда захмелевшие сельчане впадали в бредовое состояние, представляя собой нечто несуразное и нелицеприятное. Опьянение – временное разрушение сознания. Если за десятки тысяч лет эволюционного восхождения на современную ступень развития человекообразное животное приняло человеческое обличье, то собравшиеся по праздному случаю люди в одночасье сбрасывали благопристойный облик, вновь обретая, казалось бы, навсегда утраченные первобытные манеры.

Удивительная метаморфоза происходит тогда с людьми. Вот они являются на званый прием, одетые  во все лучшее, слегка стеснительные – не оплошать бы в чем-то перед народом – и оттого несколько чопорные в обращении, просто ангелы слетелись на милое застолье. За столом, где гости чувствовали себя в своей тарелке, обстановка круто менялась; с подпитием начинался невообразимый галдеж. Ссора на бражном пире вспыхивала по любому поводу или без него, тогда каждый считал своим непременным долгом навести порядок, отчего атмосфера угрожающе накалялась. С полатей враз свешивалась гирлянда ребячьих голов в предвкушении захватывающего зрелища.

Петруха врезал в самый раз
Савелию под левый глаз,
Тот не ударил лицом в грязь
И принял бой, перекрестясь.

Ликует русская душа!
Ее покой не вдохновляет,
Ей претит нудная муштра –
Кулачная тусовка закипает.

Никола дрался для порядка –
Не отставать же от других.
Драка – русская зарядка,
Когда пристало бить своих.

Пахомыч дрался из-за Стешки.
Он чуял носом – неспроста
Она гуляет по дорожке
Вблизи соседского крыльца.

Арсентий мстил за петуха,
Что сгинул в воскресенье;
Сосед, подальше от греха,
Со Стешкой удалился в сени.

Но вскоре распри утихали;
Сосед подкручивал усы,
Славяне гордо вспоминали
Разбитые тарелки и носы.

Если же очередная гулянка обходилась без драки, этого апофеоза сельского пиршества, то хозяева, бывало, чувствовали себя неловко и в чем-то виноватыми перед зваными гостями. «Уж извиняйте нас, - удрученно объяснялись они на прощание, - что-то ныне невесело было, даже не подрались. Али не угодили в чем?»
Драчливость и пьянство – исчезающие пережитки развивающегося человека. Человек развивается! Человек разумный (homo sapience) готовит себя к переходу в новое качественное состояние – человека интеллектуального (homo intellectualis), и время этого перехода уже не представляется далеким. Оно стремительно приближается по мере лавинообразного накопления знаний. Знания спасут мир. Заря человечества только еще разгорается. Его золотой век впереди! О том же говорит современная наука: «…формирование человека еще не завершено. В наших рядах еще ходит масса людей с генетическими блоками, оставшимися от неандертальца и даже питекантропа… мы еще вершины своей не достигли». – Российская газета от 01.12.2000.

…Так проходило Шуркино деревенское детство, босоногое и вольное. Цепкая детская память навсегда сохранит игры в костяные бабки, бесконечные лазанья по сеновалам и пение скворцов под зеленой кроной березы, что стояла возле огороженного колодца. Радовали тогда людей эти птицы, приверженцы спокойной и чистой обители, своим певческим искусством и черным оперением, отливающим синевой. В кладбищенском перелеске, где взрослые не собирали ягоду, малышня готовила себе на трапезу пирожки из  спелой земляники и листьев подорожника.
Отчего нам так дорого детство, перед которым мы преклоняем колени, испытывая святые чувства к ангельской поре своего бренного существования? Оно дорого нам тем, что мы были прекрасны в своей непосредственности и чистоте. Как не вспомнить христову заповедь о том, что мы сможем войти в царство божие лишь тогда, когда снова станем как дети.

Дошкольное детство, золотое время эмоциональной жизни, в которой царит благоухание чувств, придающих детскому существу неповторимое очарование. Дети – выразители подлинной душевной грации. Еще великий Шиллер определил ее как природную естественность и внутреннюю психическую свободу. Все живое и неживое вокруг притягивает к себе дитя, наполняет его радостными ощущениями и поэзией. В этих исканиях снова и снова обследовались дворовые закутки, ближайшие улицы и перелески за околицей, да речная заводь, где ребята постарше ставили на рыбалке переметы и плетеные из ветвей морды…

А перед сном Шурка упрашивал мать рассказать сказку про Жихарку, которую, впрочем, он знал уже наизусть. Уставшая за день сказительница в борениях со сном терпеливо вела свой заученный пересказ, а Шурка с неослабевающим волнением вслушивался в приключения Жихарки, страстно желая ему спастись от злых преследователей. Когда тяжелели Шуркины веки, придавленные неодолимым сном, то в его затухающем воображении из гребешка, брошенного убегающим Жихаркой, вырастал, преграждая путь злодеям, дремучий и непроходимый лес… Других сказок матушка не знала.
Все это было. И все осталось в прошлом. Закончилось Шуркино раннее детство. Эта переходная грань взросления совпала по времени со сменой деревенской жизни на городскую. Деревенское детство было разом вычеркнуто из детского сознания, словно и не было чудесной вчерашней поры. Другие условия поджидали дитя, шагнувшего на очередную ступень развития.
Прощай, золотая пора беззаботного детства, волнующая своими таинствами, непредсказуемая, но свободная в движениях души и тела!
Прощай, утраченная прелесть новизны!

Вскоре не стало и Заводчика, добротной уральской деревушки, после того, как в восьмидесятых годах канувшего в историю века был объявлен партийный курс на укрупнение колхозных хозяйств. Партия – руководящая и направляющая сила – видела, что аграрный сектор страны не оправдывает ее надежд и нуждается в дальнейших преобразованиях. Генеральная линия на ликвидацию мелких колхозов привела к тому, что с лица советской земли были махом стерты тысячи деревушек.
Сегодня на месте былого Заводчика виднеются поросшие травами бугры и провалы, да изредка – каменные груды от развалившихся домашних очагов, когда-то дававших людям тепло и жизнь. Когда разлетевшиеся из детства оперившиеся птенцы каждым первым воскресным днем июня возвращаются на этот оскудевший пустырь поклониться родовому гнезду, то невольно защемит у них сердце при виде зарубцевавшейся земли, старательно залечивающей нанесенные ей раны. Поклонятся они праху своих предков, останкам отчего дома, обойдут давние, памятные места, и воскреснет в памяти собравшихся людей живым и шумливым прежнее, родное село…
Поташку миновала печальная участь соседнего Заводчика, хотя и она ужалась наполовину, оставшись такой же сирой и убогой, какой была полвека назад. Михаил Степанович доживал свою долгую, хлопотливую жизнь бобылем, пережив верную супружницу. Дети поразъехались по городам; они приглашали отца перебраться к себе, но тот решительно отказывался расставаться с домом родным и селом породненным.

Что-то необъяснимое держало старого крестьянина на породившей и прокормившей его земле. «Уж обойдусь я без клетушек ихних каменных, - рассуждал он наедине. - Что там в квартирах – ни кола, ни двора, выйти некуда. А тут и Артя вон всегда на глазах, и поля, куды ни глянь. Сколь по им исходить пришлось да изъездить на председательской-то бричке… Куды ни девайся, а однова живем». Той непременной приговоркой завершались обыкновенно его раздумья.
Тут еще эта напасть приспела. Спасу нет, как по малому на двор сходить. Иван говорит, приезжай, отец, врачи подлечат. Не приходилось Михаилу Степановичу за восемь десятков лет к врачам обращаться, – не было такой надобности. Не хватало еще являться перед чужими людьми в чем мать родила, если он и рубаху-то не снимал по летней жаре. А болезнь замучила вконец. Она и заставила главу козулинского рода принять роковое решение… В ту ночь он пировал наедине, подливал себе бражку из чайника, время от времени запевал нехитрые песни. На сей раз ему не нужны были застольные други. Старик сводил счеты с жизнью.

Едва забрезжил рассвет, он приступил к исполнению приговора. Продернув петлей тонкий кожаный ремешок, затянул его на другом конце прочным узлом за крюк, вбитый в поперечину полатей. Петля свисала слишком низко над полом, но это обстоятельство уже не казалось Михаилу Степановичу существенным. Он знал силу своей воли. Стоя на полу, он накинул петлю на шею, покрепче подтянул ее и повис, подогнув ноги в коленях и слегка касаясь ими пола. Его длинное, костлявое тело еще больше вытянулось, едва не доставая коленями пола, руки бессильно повисли вдоль туловища. Жестокая удавка перехватила шею, дыхание остановилось, тело забилось в конвульсиях.
Воздух! Нужен спасительный воздух! Сердце билось в бешеном ритме, напрасно гоняя по сосудам лишенную кислорода кровь. Грудь, черепная коробка готовы были разорваться, испытывая чудовищное давление…
Еще работало мутнеющее сознание, оно подсказывало, – надо всего лишь встать на пол, который ощущался волочащимися по нему ногами. Встать! Опереться о пол хотя бы одной ногой! Жадно вдохнуть занемевшей грудью глоток воздуха, которого так много вокруг! Каждый удар сердца гулко отдавался в голове, взбудораженный мозг лихорадочно высвечивал последние жизненные сюжеты - …однова живем… однова…
Крепким оказался дух человеческий! В муках великих устоял старик перед соблазном их прекращения. Еще билось с десяток минут сильное, натренированное в крестьянских трудах сердце, но мозг уже потух… Последняя, невысказанная, но выстраданная воля его была исполнена, – тело предано родной и принявшей сына своего земле.
 

ЧАСТЬ  ВТОРАЯ

Начальная школа

Сюда мы ребятишками
С пеналами и книжками
Входили и садились по рядам.
Здесь десять классов пройдено
И здесь мы слово «Родина»
Впервые прочитали по слогам…
М. Матусовский

Тысяча девятьсот сорок пятый победный год! С берегов величавого Амура, где был скоротечно свернут дальневосточный театр военных действий, вернулся в Поташку после демобилизации ее выходец Кедров Петр Ильич. Медаль «За победу над Японией» украшала его богатырскую грудь. Голубоглазый силач с каштановыми, вьющимися волосами прибрал семью овдовевшей Раисы Михайловны. При первой встрече с Шуркой соискатель вдовьей руки соорудил ему водяной насос из тростника, чем тот и был необычайно доволен, пуская водяные струи по заборам и прочим подвернувшимся мишеням.
После скорой и скромной свадьбы Петр Ильич повез семью в строящийся Верх-Нейвинск, город атомщиков. Еще в разгаре Великой Отечественной войны Отец народов принял решение о разработке Атомного проекта в военных целях – создании оружия чудовищной силы. Незримая рука владыки направляла становление военно-промышленного комплекса, сосредоточивающего в себе грандиозную научную сферу, сотни «почтовых ящиков» - объектов оборонного значения и не обозначенные на картах секретные города, где ковалось оружие массового поражения всего живого на земле.

Итак, повидавший большой мир Шуркин отчим предпочел податься на городские харчи. Собран небогатый домашний скарб, и где-то телегами да попутными грузовиками, а дальше – в переполненном пассажирами поезде семья переселенцев одолевала дорогу на новое пристанище. По вагонам поводыри чередой водили вчерашних фронтовиков, лишившихся зрения в огненных баталиях. Их неподвижные лица напоминали каменные изваяния. В надежде на милость сердобольных людей погруженные в темноту певцы и музыканты пели что-то грустное о грозных сражениях, утраченных невестах и погубленных молодых жизнях:

Был трудный бой, все нынче как спросонку,
И только не могу себе простить:
Из тысяч лиц узнал бы я мальчонку,
Но как зовут – забыл его спросить…

Последняя пересадка в Свердловске, городе, основанном во времена Петра Великого. Шурка, впервые покинувший сельскую обитель, таращил глаза на обрушившиеся на него необычайные видения. Железная дорога, угрюмые громады каменных зданий и нескончаемые потоки всюду снующих людей – все эти шумные и мельтешащие сцены оглушили наивного дитя деревенской тиши с ее просторами и размеренным образом жизни. По привокзальной территории, сноровисто отталкиваясь от дороги короткими палками и громыхая подшипниками, лихо носились на дощатых приземистых колясках безногие защитники Отечества. Искалеченные войной и отвергнутые спасенным ими государством, они выглядели взрослыми детьми, беззащитными и осознающими всю несправедливость своего униженного и бедственного положения.

На платформе свердловского вокзала путешественники расположились возле узлов и фанерных чемоданов в ожидании электрички. Окружающая панорама подернута серыми, сумрачными красками. В этой неприветливой и унылой обстановке люди тоже выглядели серыми призраками, придавленными неотступной и безысходной нуждой. Какая-то обреченность сквозила в их молчаливости и понурых позах. Но вот по перрону пробежали двое мужичков с чемоданами в руках. Ряды ожидающих всколыхнулись, люди повскакивали с мест, оживленно жестикулируя и что-то выкрикивая. Беглецы той порой исчезли в лабиринтах вокзальных построек. Когда страсти понемногу улеглись, один из попутчиков рассказал, что налетчики ограбили пассажиров, пригрозив им в случае сопротивления полоснуть бритвой по глазам. От услышанного Шурка впал в полное оцепенение.
- Пошто это так?! – в детском сознании не укладывались дикие сцены, навеянные ужасной угрозой… Столь неслыханного попрания живого существа, человека (!), Шурка не представлял себе доселе, даже мысли о подобном злодействе не посещали его за всю прожитую, пусть короткую, жизнь. Сердце прирожденного альтруиста сжалось в тоскливой растерянности, - неужто в людях помещается столько зла?
Шурка сжался в неподвижный комочек, настороженно поглядывая по сторонам и плотнее прижимаясь к домашней поклаже, от которой веяло покоем и добрыми деревенскими временами. Ему было зябко и одиноко от дорожной сутолоки, непривычной теснины, но более всего – от открывшейся лютой человеческой вражды.

Так состоялось первое столкновение доверчивого и простодушного малолетка с жестокой стороной взрослого мира, построенного на праве сильного и попрании слабого. Дитя живет в своем обособленном и прекрасном мире, не подозревая о темной и грубой его стороне. Наносимые ему душевные раны деформируют личность, но остаются скрытыми в глубине души, тронутой внешним тлетворным воздействием. Яд, незаметно отравляющий душу ребенка, постепенно накапливается в ее глубоких тайниках, осуществляя свою разрушительную работу, но долго еще не проявится болезнь, порожденная насилием и святотатством…

…Вот и Верх-Нейвинск, разместившийся по Уральской гряде между Свердловском и Нижним Тагилом.  Богата и поучительна история этого благословенного горного края, славна вековыми традициями. С 16, 17 веков началось заселение Среднего Урала русскими беглыми людьми, более всего – старообрядцами, рудознатцами и копанцами. Здесь хаживал сам Ермак Тимофеевич со товарищами. Первопроходцы уважительно величали горный Урал Камнем.

На Верхней Нейве еще с 1662 года велись кустарные железные промыслы, ставились домницы с горнами. Один из тех заводов в 1762 году был сооружен в Верх-Нейвинске, где поначалу на Нейве была поставлена плотина о четырех сажень высотой (3). Поражает добротное состояние сложенной нашими предками плотины, на которой водослив из лиственниц до наших дней исправно исполняет свое назначение. То было время преображения Руси в Россию, время покорения коренных уральских народов – башкир и пермяков, татар и манси, - то был рубеж двух эпох в истории государства.
Не одним железом славились окрестные места, – с 1813 года известно россыпное золото Верх-Нейвинска. В 19 веке на малоизвестной сегодня речке Нейве было намыто более трех тысяч пудов золота, – здесь располагался единственный в России регион золотодобычи. Не случайно в Верх-Нейвинске с 1878 года действует  железнодорожная станция. Так начинался этот старейший уральский поселок.

С 1941 года в Верх-Нейвинске началось строительство крупного завода легких сплавов в целях переоснащения боевой авиации. В первый год войны на бывший демидовский завод было эвакуировано четыре завода, на строящийся завод легких сплавов – еще несколько. Эвакуация индустрии – это героическая эпоха страны, значение которой в январе 1943 года по достоинству оценил гитлеровский министр пропаганды Геббельс: «…какой-то волшебник лепил из уральской глины большевистских людей и технику в любом количестве.» (4).
«Волшебники» жили и работали впроголодь, обменивая вещи на хлеб, питьевую воду брали из Бунарки, притока Нейвы; деньги были обесценены. Не хватало жилья. Двенадцатичасовой рабочий день, на заводах – женщины и дети. А по вечерам в тусклые окна стучали гонцы, призывая уставших людей на расчистку железнодорожных путей от снега, чтобы пропустить на фронт танковые эшелоны из Нижнего Тагила.

Какая ударная стройка без заключенных! Город-стройка был опоясан по периметру и разрезан на части бесконечными рядами колючей проволоки. Колючая паутина строго диктовала расположение городской географии, намечая контуры улиц и социальных комплексов. Обширный барачный городок ГУЛАГа располагался за высоким дощатым забором вдоль реки Бунарки. Трудовая колония № 11 НКВД и три стройбата составляли ударный отряд строителей. Их подкрепляли рабочие колонны, приписанные к строительству, – очередное изобретение наркомата внутренних дел времен военного коммунизма.

 Всеобщая трудовая мобилизация, подкрепляемая законами военного времени, гарантировала успех строительства. Город застраивался от Невьянского пруда вверх по Бунарке, взгромождаясь на склоны пересекающихся гористых холмов. С севера ко всему этому скоплению перевалов, обвязанных дорожными серпантинами, примыкала болотистая бунарская равнина, на которой надлежало возвести один из самых крупных и сложных атомных комплексов Страны Советов.На первых порах Кедровы приютились на Перевальной улице, в доме Ивана Петухова, односельчанина, первым проторившего путь в Верх-Нейвинск. За ним с Арти на Нейву в разные годы потянулся добрый десяток семейств. Крестьянское население в поисках лучшей доли перебиралось в город, куда вместе с ним переносилась духовная жизнь народа. Пустело село.

Ко дню рождения Раиса Михайловна повела Шурку, приодев его понаряднее, в городскую фотографию, что располагалась на Театральной площади. Заимствованные у кого-то по знаменательному случаю сапоги нестерпимо жали в ступнях, но приходилось терпеть и идти с поджатыми пальцами. Это была первая Шуркина фотография, на которой были обозначены место и время события: Верх-Нейвинск, 1945 год. С того памятного года шестилетний свидетель истории сосредоточенно вглядывается с давней фотографии в непрерывно обновляющийся калейдоскоп времен, – изучающий взгляд устремлен вдаль, глаза слегка прищурены от осознания важности момента и вконец онемевших ног с их скрюченными пальцами в тесных сапогах…

Шесть начальных лет жизни… Из них на последний год, пришедшийся на городские мытарства, накатился столь крутой вал открытий и впечатлений, что он внес настоящий перелом в психику растущего человека. Распахнувшийся перед Шуркой мир, оказавшийся таким большим и разнообразным, углубленное знакомство с социальной стороной жизни и первые попытки оценить поведение окружающих – все это выводило дошкольника на новую ступень саморазвития. Внешний мир, суровый, неприступный и независимый, уже отделился в его сознании от внутреннего, воображаемого мира, мира наивного субъективизма. Уходило Шуркино раннее детство; эмоционально окрашенная панорама, сотканная из детских фантазий, постепенно отодвигалась в неясные дали, вместе с ней исчезала природная непосредственность, грация детской души. Шесть начальных лет – та веха, от которой начиналось взросление малолетка.
…Стройка крепчала и разрасталась; более отчетливо обозначались площади, улицы и транспортные магистрали. Первая улица в городе появилась 9 мая 1945 года, когда поселок Постоянный был переименован в улицу Победы, цена которой была неимоверно велика. Горы разбитых и искореженных самолетов, советских и гитлеровских, сваленных на верх-нейвинских подъездных путях для переплавки, красноречиво напоминали об ожесточенной бойне, образуя скорбный апофеоз войны.

Ребятня без устали сновала по останкам летательных машин, исследуя их достопримечательности. Старшаки выколачивали шарикоподшипники, добывали из потайных мест  селитру на подрывные дела. Мелюзга промышляла случайными приобретениями. Подшипники требовались позарез и шли на первейшие нужды – изготовление самокатов. Мчать   на доступном  транспорте, придавая ему ускорение толчками ноги, держать в руках рычаги управления, ощущая себя гордым демоном асфальтовых покрытий, – что еще надо было вострецам для освоения уличных пространств и собственного самоутверждения!?
В самолетных завалах Шурку больше всего интересовали кабины самолетов, тесные и, как ему казалось, неудобные – маленькое кресло для сидения, небольшой набор невзрачных приборов, какие-то неуклюжие рычаги… Как можно было из этой клетушки управлять стремительным и дерзким полетом стальной птицы?

К черным крестам, нанесенным на самолетных крыльях и фюзеляжах, Шурка испытывал неприязненные чувства. Не под этими ли крестами крылатые чудовища несли смерть отцу, дяде Павлу? Не эти ли кресты со страхом рассматривали всполошившиеся односельчане, когда в разгар войны фашистский самолет в одиночку низко пролетал над улицами Заводчика? Тот немецкий летчик из своей маленькой кабинки тоже разглядывал, склонив вниз голову, фигурки мирных жителей, высыпавших на улицу при необычайном воздушном явлении. Что знал он об этих убого одетых людях, которые, запрокинув головы, уставились на него? Почему он должен был воевать против этого народа?.. Километровая груда изрешеченного и обожженного пламенем войны металла, вдоль которой там и сям виднелись красные звезды и черные кресты, представала Шурке единым братским кладбищем боевых машин и их отчаянных воздушных повелителей, растворившихся в вечности небес...

В школу Шурку отправили поздно, восьми лет. Начальные классы не оставили в его памяти глубоких и ярких впечатлений. Не потому, что это было давно, а скорее от однообразия и унылости дней, проведенных в раннем детстве за партой.
Первый класс ему был определен в одной из новых школ строящегося социалистического города, поначалу названной средней школой № 1. Мать собрала первоклашку как смогла, сшила из грубой ткани красной расцветки в клеточку простейшую школьную сумку с лямкой для ношения через плечо. Ходить в школу приходилось довольно далеко, в снежницу, темными и морозными утренними часами. Более всего Шурка боялся собак, которые считали своей первейшей служебной обязанностью облаять раннего маленького путника. Провожая сынишку, мать уверяла, что собаки маленьких не тронут, но эти наставления служили ему слабым утешением. Так уходил он из дома в свои ежедневные походы с постоянной тревогой в душе под взглядом провожающей матери и завывание уральской вьюги, пока его маленькая фигурка с ярко-красной сумкой на правом боку не исчезла в темноте или в снежной метели.

В школе было не лучше, – все новое для уличного бродяжки, новое, непонятное и чужое. Ни одного знакомого или участливого лица. На переменах – ужасная сутолочь, теснота и гомон; ученики, собравшись стайками, что-то оживленно обсуждали, другие торопливо носились по коридорам, впадая после нудного урока в беззаботное веселье и раскрепощенное состояние духа. Оживленная ребячья карусель не захватывала новичка, – провинциальное дитя, не прошедшее школу коллективного воспитания, не вкусившее даже прелестей коммунального проживания, не могло найти себе место среди ровесников. Ошеломленный напором детской стихии, Шурка стоял в растерянности, прижимаясь к стенам, сторонясь шумной ребятни и испытывая чувство своей никчемности среди всеобщего оживления. Шуркины страдания не новы в описаниях детства. Вот воспоминания Сергея Аксакова, проникновенного певца русской природы: Сережа «не дружился со сверстниками, тяготился ими и настолько трудно переносил гимназию, что его вынуждены были забрать домой»(5).

Томительная неопределенность его пребывания в школьной среде затягивалась. Иногда к одинокому ученичку подбегала Анюта, старшая сестренка, подбадривала и, коротко переговорив, вскоре убегала к подружкам. Братик понимал, что за ней уже нельзя бросаться вдогонку, как когда-то возле отчего дома, и оставался в своем одиночестве. Неотвязчивое ощущение собственной слабости и обусловленная социальными условиями закрепощенность не позволяли разгореться юным порывам затерявшегося в детском царстве застенчивого новичка. Оковы робости и психической угнетенности стесняли его душевные движения… Застенчивость, гнетущее и закрепощающее свойство характера; она искривляет и обедняет натуру, подрывает силу ее духа.

Природа и одиночество – две неизменные стороны Шуркиного детства, составившие ему нерасторжимый союз. Разумеется, затворничество, изолированность от детской среды пагубно сказываются на коммуникабельности подрастающего дитя, но следует ли сбрасывать со счетов благотворное влияние, оказываемое на детскую душу деревней, приобретаемую на сельской ниве способность понимать и чувствовать окружающую природу? Нет и не может быть для нас лучшего целителя и воспитателя, нежели произрастившая человека природа.
Одиночество, неоднозначное состояние души... Насколько тягостным оно бывает для малолеток, настолько необходимым для взрослых. В одиночестве человек проводит едва ли не основную часть жизни, черпает в нем душевный покой и умиротворение. Нередко он ищет для себя одиночество, необходимое для самоуглубления и осмысления действительности. В любом обществе приятелей или в деловой компании человек способен «уйти в себя», замкнуться, и тогда окружающие люди перестают для него существовать, он не слышит их и погружается в собственный мир, желанный и привлекательный. Одиночество – спасительная обитель самообеспеченной личности. Среди приверженцев одиночества – Ж.Ж. Руссо: «Любовь к воображаемым предметам и легкость, с которой я заполнял ими свой мир, окончательно отвратили меня от всего окружающего и определили мою склонность к одиночеству, оставшуюся у меня с этих пор навсегда» (6).

В меру сил и возможностей личность противостоит влиянию извне. Школьные занятия переплетаются с процессами самовоспитания и самообразования, проистекающими по собственному желанию дитяти. В младших классах дитя в большей мере стремится к самовоспитанию, в старших – к самообразованию. Младшие школьники мало слушаются, сами выбирают себе товарищей и предметы занятий, плохо подчиняются родительским урокам и воспитательным влияниям, а бывают рады самостоятельным действиям, предпочитая для себя самовоспитание по своим природным наклонностям. Школа чрезвычайно затрудняет самовоспитание дитяти, сковывает его инициативу, оставляя для нее лишь свободное время. Поскольку научное устройство мира еще не увлекает младших школьников, а дисциплинарный гнет воспринимается ими как посягательство на личные интересы, то их впечатления о начальной ступени школьного образования относятся не к самым приятным.
Учение также не приносило первокласснику радостных ощущений. В его голове, не затуманенной алфавитной вязью и цифровыми ребусами, все еще вольно и беспрепятственно гулял свежий ветер свободы, ворвавшийся в мир восприимчивого мальчишки с хлебных полей и деревенских просторов. Тем не менее, к дисциплине Шурку не надо было приучать, – он был готов исполнять любые правила поведения в новой и подавляющей его волю обстановке.

В красивых школьных тетрадках надо было переписывать одну за другой строчки из палочек с крючками, буквиц и прочих загогулин. Карандаш, впервые попавший в Шуркину руку, упрямо и нахально противился ее воле. Вскоре учительница ко всеобщему восторгу класса торжественно объявила, чтобы ученики запаслись ручками и чернилами. Однако радость бумагомарак   оказалась преждевременной и в первый же день нововведения сменилась разочарованием, что со всей наглядностью отражалось в перепачканных тетрадях. Перья скрипели и царапали бумагу, выписывая вкривь и вкось зигзаги корявых линий и щедро разбрызгивая чернила. Чернильные непроливашки  вовсе не оправдывали свое название, – ядовито-синие пятна на Шуркиной красной сумке наглядно свидетельствовали о том, издалека выдавая ее школьную принадлежность.

Но вот школьные страдания первоклассника остались позади. На лето Шурку отправили в благословенную Поташку, где все было по-прежнему и все было ему хорошо. Там же он пошел во второй класс сельской школы, в которой проучился до Нового года. Один учитель здесь вел занятия одновременно с учащимися первых четырех лет обучения. Школьных тетрадей не хватало, поэтому приходилось сшивать их из газет и писать на свободных полях или где-нибудь между газетных строк. Из той детской писанины на газетах Шурка выработал для себя правило, которому не изменял всю последующую жизнь, – предельно экономить бумагу даже при полном ее достатке.
Завучем школы работал Шуркин дядя – Василий Михайлович Козулин, вернувшийся в родную деревню по окончанию войны из германского плена. Обыкновенно он носил с собой большой, коричневого цвета, кожаный портфель на двух замках, вызывавший у Шурки неизменное благоговение своим респектабельным видом и внушительными размерами. Почтительное отношение к этому вместилищу ученых премудростей, разбухшему от поклажи, переносилось на его владельца, типичного представителя сельской интеллигенции, преподававшего в школе историю, во многом известную ему не понаслышке.

…Горячее лето 1941 года. Горела земля, затмевая дымами небесный свод, рушились города, – страшен и безжалостен был разгром частей отступающей Красной Армии. Красноармеец Василий Козулин, оказавшийся в окружении стремительно рвущихся к Москве немецко-фашистских войск, какое-то время скитался по лесам, пока не убедился, что фронт откатился слишком далеко. Он прошел через все ужасы плена и был освобожден союзниками весной сорок пятого.

… К Новому году Шурка снова оказался в Верх-Нейвинске, имея в табеле успеваемости за две учебные четверти сельской школы хорошие оценки. В городе ударными темпами вводили жилье. Шуркиной семье была выделена скромная жилплощадь по месту работы отчима – одна из комнат в квартире по улице, названной в честь одержанной Победы в прогремевшей над планетой войне.
Деревянные лестничные маршруты и просторные площадки заселяемого дома были по достоинству оценены детворой, не упускавшей возможности лишний раз устроить в подъезде невообразимый шум и гвалт. Взрослые были не в состоянии угомонить разыгравшуюся детскую метелицу, да и не проявляли для того особого усердия, давая полную волю ребячьим эмоциям и страстям. Здесь каждый участник тусовки давал выход вулканической энергии, рвущейся из молодого, набиравшего силу организма. Одолеваемые физической потребностью побеситься, маленькие, проворные тела мелькали по перилам, ступенькам и лестничным ограждениям, сшибались скопом и таранили друг друга с разбегу, разметаясь врассыпную по углам от столкновений и напоминая потревоженный обезьяний питомник. Надо было устоять в этом содоме, лишний раз проявить и опробовать в деле свои крепнущие силенки. В войну играли редко и после долгих препирательств по поводу распределения ролей воюющих сторон, когда все были готовы постоять за русскую землю, но с грехом пополам удавалось набрать рекрутов для формирования «немецких» отрядов.

Случайны ли были те препирательства при распределении ролей воюющих сторон? Скорее всего, нет, если учесть, что цель детства – развитие социально-психического зрения, поэтому дети чаще изображают в играх социально значимые персонажи. Нравственные и психические силы подростков до их вхождения в реальную обстановку должны пройти фазу непринужденной кристаллизации в игровых постановках начинающих режиссеров и исполнителей. Если души детей освещаются извне социальными лучами, то с возрастом, наоборот – общественные устои будут преломляться в их сформированном сознании и испытывать критическое воздействие со стороны полноправного молодого пополнения общества.Детские игры для их исполнителей – это вовсе не игры, а непрерывная и многосторонняя самоподготовка к предстоящей общественной деятельности.

…В следующем игровом номере уличной программы предприимчивые пацаны выступали на деревянных ходулях, совершенствуя эти забавы до уровня цирковых аттракционов. Устремленные к взрослости шагающие человечки важно шествовали на приращенных ногах, горделиво возвышаясь над прохожими. Таранные поединки колоссов на деревянных ногах – вершина ходульного мастерства, где было раздолье проявлению боевитости, цепкости и расчетливости в исполнении рисковых маневров. В ходе бескомпромиссных боев на дворовой Олимп восходили ходульные короли. Завоеванная в открытом и честном соперничестве признательность сверстников – первый этап на тернистом пути удовлетворения тщеславных помыслов подрастающих юнцов.
Под стать ходульным устраивались «петушиные» бои. Молодые «петушки» азартно наскакивали друг на друга, отталкиваясь от земли одной ногой и опрокидывая плечом супротивных «одноногих» скакунов. В играх использовались простейшие подручные материалы, – в отсутствие футбольных мячей гоняли тряпичные, а то подбрасывали внутренней стороной стопы жестку, изготовленную из кусочка овчины с закрепленным на ней грузиком. Жестка весело подлетала в воздухе, умело подгоняемая маленьким расторопным жонглером, и плавно опускалась с высоты, чтобы снова и снова получить импульс для очередного взлета. Кто больше?

Игры должны стать неотъемлемым подспорьем школьному обучению, не правда ли? Игровая форма систематического обучения имеет важнейшие преимущества – доступность, понятность и запоминаемость занятий, которые не отталкивают ученика сухостью преподавания, а захватывают его, вносят в процесс познания одновременно напряженную и радостную обстановку, наиболее близкую детской душе. В игровом пространстве происходит переоценка ценностей учеников, - слывущие за партой неспособные дети нередко выступают в играх на первых ролях, проявляя смекалку, находчивость и сообразительность. Если в школе чаще ценится прилежание, то игра безошибочно распределяет детей по их природному дару.

Итак, в город Шурка вернулся, имея на руках табель успеваемости с хорошими и отличными отметками. По возвращению второклассника ждало нелегкое испытание, – мать сообщила, что на него готовятся документы об усыновлении отчимом и изменении фамилии. Это известие потрясло Шурку, предстоящая фамильная метаморфоза больно резанула по маленькому, чувствительному сердечку. Расстаться с фамилией, без которой он не представлял себя самого!
Насупившись и низко понурив голову, Шурка молча выслушал материнские увещевания. Он отчетливо сознавал всю безысходность своего положения. Под вечер, добравшись до заветного уголка в старом деревенском комоде, он долго перебирал в руках дорогие реликвии – отцовый шелковый шарфик в узкие поперечные полоски, голубые вперемежку с белыми, и те две неизменные открытки с изображениями русского витязя в боевой кольчуге и юного офицера при эполетах, на которых красивым почерком крестного удостоверялась запечатленная личность: Шура Белоногов. В тот день Шурка расставался со своими молчаливыми кумирами, он прощался со своей родословной, уходящей корнями в неизвестные ему исторические толщи, далекие и смутные.

Разорванные времена, распавшаяся родственная связь… В книге записей актов гражданского состояния вскоре исчезла фамильная символика белоноговского рода.
Так разрешилась затянувшаяся неопределенность Шуркиного этногенеза. Сорванный с родословного дерева, он будет гоним по земным просторам теми шквалами, которым не впервой ломать человеческие судьбы. С того дня он люмпен – гражданин Вселенной. В деревенском табеле успеваемости, которым Шурка заслуженно гордился, была грубо вычищена его бывшая фамилия и на месте образовавшихся бумажных лохмотьев вписана новая. Таким образом сфальсифицированный документ был представлен в школу.

Двухэтажка начальной школы № 3 стояла при впадении речушки Акулинки в низовье Бунарки. К школе примыкало футбольное поле, примитивное и на скорую руку сооруженное. Чаще других здесь играли команды завода и стройки. Школяры, охочие до зрелищ, не упускали возможность посетить жаркие футбольные баталии. Более других им импонировал «лысый» – энергичный коротконогий футболист, приводящий юных поклонников в неописуемый восторг эффектными ударами по мячу такой же круглой и гладкой головой. «Лы-сый! Лы-сый!!», - дружно подбадривали они своего кумира, исполняющего стремительные финты на  коротких проворных ногах. «Лысый» приветливо вскидывал руки в благодарность маленьким приверженцам своего искусства за горячую поддержку исполняемого футбольного бенефиса.

Продолжение Шуркиных школьных перепитий было связано с очередным экспериментом богатых на выдумки педагогов – новаторов социалистического толка. На сей раз им надо стало вторгнуться в заповедную зону носителей хрупкого, формирующегося сознания. Ханжеский эксперимент выразился в возведении запретной для пересечения границы, разделяющей мальчишеские классы, которые размещались на нижнем этаже школы, от девчоночьих, коим была отведена верхняя часть учебного заведения. Тоталитарное государство, отгороженное от мира железным занавесом, опутавшее граждан режимными условностями, к тому же возвело полосу преград по половому признаку детишек (!) – впечатляющая картина духовного заточения подрастающей мелюзги, жестко направляемой на господствующее идеологическое вероисповедание.
Мы не ра-бы! – старательно выводили несмышленыши в тетрадях чистописания. Ра-бы не мы! – утверждали они, свято веруя в написанный постулат. Разве могли у них слагаться иные думы, когда над страной реяла величественная песня на слова
 Добронравова:

Велика страна моя родная,
Много в ней лесов, полей и рек,
Я другой такой страны не знаю,
Где так вольно дышит человек…

Рабство претерпевало длительные исторические метаморфозы, и вот мудрый вождь благосклонно принимает раболепное славословие своих подданных, преданных и покорных культовых рабов, наштампованных в прокрустовом ложе государственно-партийных идеологических учреждений.
Если с началом большой и жестокой войны Отец народов лицемерно обращался к соотечественникам как к братьям и сестрам, призывая их на разгром заклятого врага, то с ее окончанием Верховный правитель принялся с новым усердием закручивать проржавевшие гайки тоталитарной государственной конструкции. В августе первого послевоенного года по высочайшему партийному рескрипту была запрещена публикация Анны Ахматовой. Проникновенная и тревожная ахматовская поэзия никак не сочеталась с угодливым восхвалением Вождя:

Я слышу легкий трепетный смычок,
Как от предсмертной боли, бьется, бьется,
И страшно мне, что сердце разорвется –
Не допишу я этих нежных строк…

Разноэтажное половое воспитание в Верх-нейвинской начальной школе было признано подходящей педагогической формой для искоренения из неокрепших умов всяких романтических идиллий. В разработанном идеологическом сценарии не должно было оставаться место для вольнодумия:

Сталин – наша слава боевая,
Сталин – нашей юности полет,
С песнями борясь и побеждая,
Наш народ за Сталиным идет.

Ухищрения советских деятелей школьного образования были задолго до их применения изобличены выдающимся психоаналитиком Зигмундом Фрейдом. "Общество заинтересовано в том, - разъяснял он, - чтобы отодвинуть половое развитие детей, потому что с прорывом основного инстинкта жизни приходит конец влиянию воспитания"(7). Ребенка считают невинным, чистым, а проявления «детских дурных наклонностей» строго преследуют.
На школьных концертах хор самозабвенно исполнял песни о Родине и о Сталине, чередовались номера художественной самодеятельности, но непременным атрибутом представлений являлось построение пирамид, где строительными элементами для одушевленной конструкции служили курносые шпингалеты в лыжных костюмах и красных галстуках. Незаменимые по любому сезону лыжные костюмы, мешковатые, шитые из темных  тканей, являли собой, за отсутствием в розничной торговле иного товара, признанный стандарт спортивной, походной и уличной одежки послевоенной детворы. Вот и здесь облаченные в широкополые штанины юные физкультурники старательно исполняли заученные движения, взбираясь все выше по подставленным плечам и согнутым спинам товарищей. На глазах удовлетворенных зрителей пирамида разрасталась и устремлялась в высоту, где ее венчал шустрый пионер, изображающий собой пятиконечную звезду – коммунистический символ единства пяти континентов планеты:
Как оденешь галстук, береги его –
Он ведь с Красным Знаменем цвета одного!

Концерт по обыкновению завершался громогласным скандированием всех его участников: За детство счастливое наше спасибо, родная страна! Веруя в ниспосланную им счастливую участь, школяры поспешали до дому, где можно было, забросив ученические сумки, перекусить, чем бог пошлет, или запастись жмыхом и ринуться в шумный водоворот уличных тусовок. Жмых – экзотическая пищевая добавка, поступавшая в разрушенную страну из-за океана. Спрессованный из растительного сырья и отходов его переработки американский продукт, предназначавшийся для крупного рогатого скота, охотно поглощался счастливой советской пацанвой, знающей толк в подножных кормах.
 
Шуркина учеба продвигалась ни шатко, ни валко. Неприспособленный к цифровым манипуляциям детский ум блуждал в простеньких задачках. Приходилось обращаться за помощью к папке, имевшему четыре класса образования. Отчим быстро вникал в суть арифметической проблемы, но не мог толком объяснить правила ее решения.
- Нетунай! – в сердцах бросал он обидное слово незадачливому ученику, приводя того в окончательное расстройство… Шурка оставался наедине со злополучной задачей и своим горем. В такие тяжелые минуты к нему на помощь приходил… Филиппок, приглянувшийся персонаж из школьного предмета «Родной речи». Незримый утешитель участливо подбадривал своим молчаливым присутствием оказавшегося в беде товарища.
Да, был в том учебнике рассказ о Филиппке, покорном и тихом, не умеющем постоять за себя. Облаченный в несоразмерно большое, с чужого плеча, поношенное пальтишко, в глубоко нахлобученной, великоватой шапке, он был стеснен и неповоротлив в движениях, да и не пытался проявить присущую детишкам резвость и прыть. Чем же тронул богоугодный герой маленького рассказа из школьного учебника Шуркино воображение? Неспособностью к недобрым каверзам? Покладистым и мирным нравом? Или редким качеством ощущать и разделять чужую боль? Пожалуй, Шурка не смог бы дать себе полный в том отчет, задайся он теми вопросами. Филиппок, маленький, забитый и смешной человечек…

Период так называемого второго детства, вступающего в свои права следом за ранним, отличается особой чувствительностью ребенка к наносимым ударам, поскольку его сознание уже диктует нормы социальной ответственности и подчинения, но это сознание еще слишком слабо и трепетно, чтобы оградить внутренний мир от жестких нападений извне. В отсутствии волевой опоры в детской душе возникает зона риска и беззащитности, нарушенное психическое равновесие становится шатким и трудно восстановимым. Если ребенок чувствует свою слабость, его личность приобретает оттиск забитости, подавленности, ненужности и угнетенности. Робость и застенчивость сковывают его психику, парализуют волю.
Руководителем и одновременно преподавателем по всем изучаемым предметам к классу была приставлена Людмила Ивановна, женщина, тронутая какими-то нездоровыми изменениями личности. В наступающих приступах недовольства и гнева она каменела лицом, в уголках рта пролегали жесткие складки, но более всего преображались ее глаза – они словно устремлялись куда-то вдаль, не замечая провинившихся учеников, и стекленели в одиозной отрешенности.

Не лишенная патриотических чувств, как-то задала Людмила Ивановна ученикам тему для рисования – об отгремевшей войне, принесшей советскому народу лучезарные лавры Победителя. Как знать, нашла ли педагогическая задумка свой отклик в  настрое детских умов, но в Шуркином сознании упорно не возникали героические картины военных баталий. Война оставалась для него явлением нереального мира, разве что она мерещилась ему в тех самолетных останках, сваленных грудами на привокзальных путях, да в безногих солдатиках, лихо раскатывающих на низеньких дощатых колясках.
Оставалось рисовать неприглядную картину разбитых посланцев воздушных боев… По ближнему берегу лазурного озера тянутся вдаль, во весь тетрадный лист, теряясь в перспективе, мрачные нагромождения обломков некогда грозных летающих носителей смерти. Неумелость детской руки лишь усиливала неестественную, фантасмагорическую окраску вложенной в творческий продукт изобразительной идеи. На крупных фрагментах искореженного металлолома надгробными символами вперемежку чернели кресты и ярко горели пятиконечные звезды. А на переднем плане высилась демидовской постройки водонапорная башня как символ преемственности времен и торжества созидательных сил над разрушительными. Конечно, художник не вкладывал глубокий смысл в незатейливый рисунок, он перенес на чистый лист свои пацифистские настроения скорее по наитию, восстанавливая реальную картину, открывавшуюся ему за железнодорожным вокзалом, и все-таки эта интуиция выводила его на свой путь осознания ценностей войны и мира.

На очередном уроке рисования при одном только появлении Людмилы Ивановны в классе повеяло грозой. Наскоро покончив с формальностями по открытию урока, наставница уже являла собой ниспосланную мессию во спасение заблудших. Ее воспаленные мозги пылали в предвкушении разборки исполненного воспитанниками домашнего задания. Вовка Зябликов за изображение панорамы сокрушенного врага под неукротимым натиском Красной Армии получил круглую пятерку. Другие баталисты довольствовались более скромными оценками, но грозовой удар еще не разрядился в назначенную цель.
- А вот еще один рисунок, - в голосе Людмилы Ивановны зазвенели металлические нотки. - Полюбуйтесь и скажите мне, что это за свалка?! Нет, это даже не свалка, а похороны нашей сталинской авиации! И как изволите понимать это странное соседство фашистской свастики с красными звездами? Что это за братская могила наших героев с немецкой нечистью?
- Кедров, встань! – в серых глазах гневливой святоши отдавали холодом колючие льдинки, вставленные в пустоты сузившихся зрачков.
Шурка встал не сразу, словно все происходящее касалось не его, а кого-то другого, постороннего, имевшего не Шуркину, а чужую фамилию. Он встал, готовый к гражданской экзекуции, понурив голову и смирившись с неизбежным.
- И это пионер!? Садись, двойка! Пятьдесят восьмая статья – вот оценка твоему рисунку! Встань, кол!! – на глазах притихшего класса разорван Шуркин рисунок. Разорвано детское представление о войне, – то состоялась гражданская казнь проповедника самостийного творчества, зарождающегося невпопад официозной идеологии.

И все же Шурка понимал в глубине души, что в том отвергнутом рисунке он приподнялся над обыденностью, вложив в него необычный и углубленный смысл. После учиненного разгрома своего творения невольник непризнанного дарования замечал во взглядах одноклассников заметные знаки сочувствия и непритворного уважения. Он оправдан и поддержан сверстниками, он заслужил их признание, – какое облегчение почувствовал малолетний новатор, осужденный по грозной политической статье!

Признание детского коллектива! Что может быть важнее для подростка? Еще недавно Шурка страдал от одиночества посреди бушующей детской стихии; достигнутое сегодня уважение ребят радостным покоем наполняло его восприимчивое сердечко. Памятным рисунком о войне он впервые заставил своих сподвижников взглянуть на себя как на личность, способную к неожиданным и оригинальным решениям.

Другой конфликт с классной дамой, рьяно охраняющей нравы социалистического домостроя, у Шурки возник после посещения ее квартиры. Собственно, то была не квартира даже – непозволительная в ту пору роскошь для простых смертных – а всего-то комната в коммуналке, куда хозяйка пригласила своих подопечных по давно забытому всеми поводу. С настороженным любопытством входила несмелая ватага посетителей в скромную обитель Учителя, лица особо почитаемого, непогрешимого и авторитетного в глазах воспитанников; Учитель всегда оставался для них существом высшим, пребывающим вне рамок обыденной жизни. Вот почему они входили в заповедную келью, затаив дыхание, и в ожидании необычайных видений.

  Надо ли пояснять, что представленный антураж принес простачкам сильнейшее разочарование примитивным убранством комнаты и развешенными для просушки постирушками, где объектом их самого пристального внимания стали дамские комбинации и скрепленные с бельевой веревкой шелковые чулки. Нательные принадлежности «училки» невольно вызывали обостренную игру воображения, – рисовались картины, где в подобных одежках отважно и вызывающе гарцевали красотки из американских фильмов…
В довершение всему оторопелым ученикам явился форменный офицер, привычно и деловито разместившийся, по всему было видно, в хорошо знакомом ему помещении. На каких правах захаживает расторопный лейтенант к непорочной классной предводительнице? – со всей откровенностью вопрошали округлившиеся глазенки и отвалившиеся детские челюсти. Смущенная неожиданным поворотом событий, Людмила Ивановна выпроводила вконец обескураженных посетителей, зачем-то наказав никому не рассказывать о нанесенном ими визите.

Как бы не так! Распиравшая детвору горячая новость незамедлительно стала достоянием школьной общественности. Шурка тоже внес посильную лепту в распространение столь деликатной информации. В ванной комнате за закрытой на щеколду дверью он дал однокласснику, проживавшему по соседству, эксклюзивное интервью с места недавних событий.
Школа переполнилась слухами о чрезвычайном событии, случившемся намедни в квартире почтенной Людмилы Ивановны. Немедля начались массовые следственные разборки с напроказившими третьеклашками. Следователем выступала непосредственно оскорбленная сторона, доведенная учиняемыми ею же допросами до умоисступления. Опрашиваемых вызывали к доске, а при удостоверении вины ставили в переполнившийся угол – испытанное средство наказания неслухов.
- С кем ты разговаривал? И что ты ему сказал? – не уставала допытываться Людмила Ивановна, пронизывая очередную жертву остекленевшими глазами. У Шурки тоскливо стягивало в желудке от голодухи и затянувшейся истязательской процедуры. Потом состоялось родительское собрание, после которого иным ценителям интерьера училкиного жилища методом народного воспитания родители всыпали горяченьких по отведенным для таких случаев местам.

В отношениях между Взрослым и Детским мирами заложена глубокая и малоисследованная противоречивость. На первый взгляд, здесь все ясно и определенно – взрослые наставники диктуют подрастающей смене правила и нормы поведения, ревностно контролируют ее нравственное наполнение. Для исполнения сей почетной и ответственной миссии в активе доминирующей стороны имеются все необходимые властные полномочия, педагогические и материальные рычаги. Но эта внешняя ясность отношений повелевания и подчинения призрачна и обманчива. Действительно, Детство ориентировано на Взрослый мир, настроено на послушание и исполнение поступающих сверху команд. И все же другие ориентиры определяют стратегическую линию взаимозависимости поколений отцов и детей – первые, сами того не замечая, видят главный стимул своей деятельности в заботе о благополучии и воспитании последних. По выражению академика Д.И. Фельдштейна, «…взросление» человеческого общества идет через своего рода диктат развивающихся потребностей Детства, его внутреннего роста» (8). Взрослый человек – всего лишь посредник между настоящим и будущим ребенка. Весь мир принадлежит по наследству Детству, тогда как выросший люд ежедневно и ежечасно передает свои владения подрастающей смене.

Отсюда должна строиться модель взаимоуважительного сосуществования разновозрастных поколений. Взаимодействие и диалог – вот искомая формула плодотворных отношений между большими и малыми землежителями. Будьте равными с детьми, тогда вы увидите, что ваше влияние на них беспредельно. Прислушайтесь к заповеди Ж.Ж. Руссо: «В сердце войдет только то, что исходит из сердца»; Этико-психологический роман «Эмиль, или О воспитании» (9).
Но знайте же тогда, что главное испытание для вас еще впереди – не торопитесь воспользоваться обретенной властью над дитя, не подвергайте его болезненному разочарованию неумелым применением подаренной вам детской доверчивости и злоупотреблением ею. Верный и дружелюбный ваш совет будет сильнее приказа, а просьба ваша будет восприниматься как закон. Когда случилось так, что вы приручили трепетную детскую душу, поселив в своей груди, то самым тем и возложили на себя ответственность по жизни за ее покой и благо.

…Как-то отправили нашего юного и малоопытного героя позаимствовать по соседству соли к обеду. Он поднялся тогда на второй этаж и постучался в знакомую дверь. Дверь открылась, и  оторопевшему посланцу представилось чудное видение хозяйки, облаченной в светло-золотистое одеяние замечательной прозрачности. Посланец замер, не в силах пошевелиться или хотя бы объяснить цель посещения.

- Что тебе, Шурик? – донесся ему чарующий голос. Решившись поднять заметавшиеся глаза к светлованному лику, Шурик пролепетал что-то невнятное в ответ.
- Заходи же и дай мне свою солонку, - молвила мадонна; ее ласковый голос и улыбчивый взгляд подбадривали вконец сконфуженного мальчишку. Открытая полная рука потянулась к выключателю, и яркий свет озарил богиню, проникнув мягкой золотистой подсветкой под невесомое облачение и придавая линиям тела завершенную, объемную композицию. Та же рука легко коснулась вихрастой головы порученца, успокаивающе потрепав его непричесанные пряди, затем светозарная фигура величественно удалилась в сторону кухни. Ее телесные достопримечательности с необъяснимой приглядностью и естеством слитно перемещались в такт движению.

Когда она вновь появилась с полной солонкой в руке, Шурка откровенно любовался совершенством природного творения. Он медленно поднимал глаза, переполненные радостью открытия, смело и открыто встретившись с приветливым и понимающим взглядом благодетельницы. Легкие улыбки объединяли созвучно настроенные души – чистая улыбка мадонны и благодарная улыбка послушника. Снова красивая, полная рука потянулась к выключателю, и слабый полумрак окутал боголепную фигуру. Сеанс взросления закончен… Та же взрослая рука потрепала напоследок вихрастую голову, благословляя соучастника деликатной сцены в предстоящий путь...

Две женщины и два урока. Первый наглядный урок с пикантными предметами женского обихода настраивал подростка на низменные страсти, азартно обсуждаемые в среде сверстников, рисующие в их неискушенных умах интригующие сцены. Другой урок, трепетный и возвышенный, преподнесенный Шурке обожествленной женщиной, снимал с восприимчивого мальчугана паутину похотливости и переносил его в осветленное пространство благостных грез и волнительных ощущений.
Виртуальный раздел расхожих духовных стихий и борений… По одну его сторону клокочут мутные потоки, в коих подстерегают бедового парнишку коварные водовороты и мрачные омуты; там скопляются грязные стоки грешной цивилизации, и серая пена прикрывает собой бесовскую вакханалию, творимую в душах отступников. По другую сторону раздела нравственности родниковые истоки привольно и естественно стекались в волнительное половодье зарождающихся чувств...

Не в эту ли раннюю подростковую пору мальчишкам и девчонкам отпущено природой присмотреться поближе, лицом к лицу, сидя за партой локоть к локтю? Увидеть за конопушками и косичками объекты дружбы и уважения. Убедиться в том, что из озорных проказниц и насупленных школяров складываются индивидуальные личности с собственным видением мира. Наконец, признать за ними, малыми представителями иного пола, право на уважительное равенство и свободное самовыражение. Тогда и закладываются первоосновы дружбы, взаимопонимания и мирного сосуществования юных противополых существ. Когда же со временем заговорит в юношах и девушках властный голос продолжения рода, то снова и снова сольются в благоговейном единстве обреченные на пожизненный союз мнимые противоположности...

Тому естественному пути взросления подрастающего племени в небольшой двухэтажке верх-нейвинской начальной школы была учинена запланированная обструкция, – воспитанию чувств неопытного юноши к девической неге водружен был незримой преградой неодолимый Заплотный камень, поделивший малолеток на половые кланы – мужские и женские классы. По рассказам местных жителей, где-то за городом, невблизи и недалече, высилась такая каменная мрачная стена, издавна именуемая Заплотом…

ПОЗАДИ 1949 год, разменявший школьнику первый десяток жизненных лет. Третьеклассник пытался заглянуть в перспективу своего второго десятилетия, испытывая затаенную потребность в общественном признании. Во всяком случае, приятно было знать, что любящую его матушку неизменно похваливали на родительских собраниях за проявляемые сынком усердие и успехи в учебе. Чувствительная к доброму слову родительница охотно посещала те мероприятия, на которых ее, простолюдинку, ставили в пример участникам почтенного форума. Однако, следовало бы признать, что Шуркины скромные успехи не были следствием интереса к учебе, – скорее, им двигало чувство кристаллизующейся в душе ответственности за выполняемое дело, такое же дело, какое приходилось ему выполнять по домашнему хозяйству либо на покосе, картофельном поле, - мало ли дел у мальчишки на подспорье в работящей семье.
Все было связано в подростковой  натуре тугим переплетением детских размышлений, чувств и переживаний, выводивших подростка на новый уровень социального и духовного развития, на попытки выйти за рамки детского образа жизни. Шурка готовил себя к вступлению в большой и сложный мир общественных отношений, зримо проявляющих себя на каждом шагу...

Лидеры сверхдержав подстегивали свои команды в бешеной гонке, в которой наградой победителю ставилась Атомная бомба. Еще в марте 1942 года Атомный проект в советской государственной политике Хозяином был обозначен Программой № 1. В 1945 году силой расщепленного урана раскололось небо над японскими городами Хиросимой и Нагасаки, – ядерный джин вырвался из векового заточения, посеяв неслыханные разрушения и массовую гибель людей. Кто следующий в жуткой очереди за ядерным грибом? О том вскоре в Фултоне поведет речь английский премьер Черчилль, провозгласивший манифест борьбы с большевизмом.
На атомную бомбардировку Японии Советский Союз ответил созданием Спецкомитета по атомному оружию при Государственном Комитете обороны. Срок, отпущенный Сталиным на создание советского атомного оружия – два года. Во главе Спецкомитета был поставлен маршал Берия. Кому как не ему, ведавшему армией заключенных рабов, было поручать жизненно важное для государства дело?

В 1950 году численность подконвойной рабсилы составляла два миллиона шестьсот тысяч граждан рабоче-крестьянского государства, к которым следует добавить еще два миллиона триста тысяч граждан, образующих спецконтингент принудительного труда на закрепленных объектах народного хозяйства. Для Армии трудовых энтузиастов в полосатых костюмах воздвижение пирамиды Хиопса представлялось детской забавой, ведь подневольным работягам ставились самые грандиозные задачи. На штурм Уранового проекта была брошена ударная группировка из 114 исправительно-трудовых лагерей.

В Верх-Нейвинске гулаговский город заключенных был размещен под строительство сверхсекретного объекта 813: "Рано поутру и под вечерние сумерки их черные колонны под неумолчный, озлобленный лай овчарок ползли гигантскими многоножными гусеницами по маршрутам, начертанным особыми отделами" (10). Единовременно их насчитывалось здесь до тридцати тысяч человек; - газета «Известия» от 26 октября 2002 года.

Пасмурными осенними днями одного из тех бурных послевоенных лет молодой город гудел, словно потревоженный улей, – на вокзале случился массовый побег арестантов, то ли недооценивших государственную важность своего подневольного труда, то ли переоценивших тяготы своего заключения. Их взбунтовавшийся состав одолел охрану и, спешно ретируясь от покинутого товарняка, группами и в одиночку рассредоточивался по городу и окрестным местам, наслаждаясь сладкими мгновениями свободы.
Спохватившиеся конвоиры отлавливали бритоголовых беглецов, заставляя подозрительных прохожих снимать головные уборы, чтобы убедиться в их непричастности к облаве. При виде всего этого безобразия охранные собаки пришли в состояние яростного негодования. Шурка видел, как наряды автоматчиков рыскали по городу в поисках беглецов, как уводили схваченных, и в его памяти вставали давние картины раннего деревенского детства – сорвавшийся с пасеки пчелиный рой… гроздья окуренных дымом пчел на согнувшихся под их тяжестью березовых ветках… распахнутые для сбора полевых тружениц полотняные мешки…

Анюта, Шуркина старшая сестренка, бросив мимолетный взгляд за окно, где с утра по стеклам барабанил дождь, обомлела от увиденного, - женщина стояла в глубокой луже, неподвижная и словно отрешенная от всего. Девочка не верила своим глазам, но живая статуя в невзрачной, поношенной одежде все так же стояла среди воды, даже не пытаясь выбраться из окружающего потопа. Хлеставший дождь печально струился по ее лицу, устремленному в окно напротив, откуда на мученицу пытливо уставились округлившиеся детские глазенки.

Но вот удручающая картина прояснилась, - поодаль стоял охранник из числа тех, которые пригнали партию заключенных на соседнюю стройку; значит, в чем-то провинившуюся арестантку поставили в наказание в подвернувшуюся лужу. Анюта не могла отойти от окна и даже оторваться взглядом от несчастной женщины, чтобы не оставить ее совсем одной в холодной воде, под которой скрылись уже бесполезные ботинки. С болью в измученных душах они вели свой молчаливый диалог. Стыдливая неловкость перед девчушкой за себя и за своих бессердечных истязателей виделась в глазах осужденной вместе со скорбным благодарением маленькой свидетельнице за соучастие в постигшей беде. По детским щекам легкими бусинками скатывались слезки; лицо наказанной омывалось дождем, и нельзя было обнаружить на нем признаки безмолвного плача…

Через много лет судьба свела участниц давнего события. Пристальный взгляд Анны заставил бывшую арестантку вглядеться и признать случайную свидетельницу когда-то приключившейся беды… И снова повторился тот молчаливый диалог, и прежняя боль всколыхнулась в потревоженных сердцах, но в этот раз у старшей из них соленой горечью увлажнились опечаленные  глаза…

Формирование мобильной трудовой армии колонистов приносило первому в мире государству социальной справедливости несомненные экономические преимущества. К тому же насаждаемые жестокие нравы сеяли в обществе страх и покорность – первейшие условия для преуспевания Диктатора. Все сходилось в его руках – и беспощадная борьба с «врагами народа», загоняемыми в исправительно-трудовые лагеря, и прославление лукавого Вождя его верноподданными, исполняющими трудовые обязанности на свободе.

В августе 1949 года под Семипалатинском осуществлен долгожданный взрыв советского атомного детища, восстановивший баланс ядерных сил противостоящих мировых военно-политических систем. Стране оставалось нарастить свои ядерные мускулы. В декабре 1949 года принято постановление ЦК ВКП(б) и Советского правительства о строительстве под Свердловском, в Верх-Нейвинске, газодиффузионного завода по обогащению урана. В 1950 году здесь получены так необходимые для сборки атомной бомбы первые десятки килограммов высокообогащенного урана (11).

Пять атомных городов отгородились от внешнего мира, затерянные среди древних Уральских гор. А где-то по таким же укромным местам в необъятной Сибири поднимались их побратимы – номерные города под Омском и Томском, Красноярском и Ангарском… Со временем они обратят свои чаяния на покровительство к Серафиму Саросскому, причисленному к лику святых за принятые муки на тернистой стезе упорного следования смелым и прогрессивным нововведениям.

 …Тем временем предприимчивый Шуркин отчим тоже не сидел сложа руки, - он умудрился переоборудовать дворовую кладовку под стайку для коровы, которую сам же и привел пешим ходом за двести километров из деревни. Корова не только выдержала марафонский переход, но и послужила погонщику в качестве вьючного животного. Сеновал был устроен над теми же кладовками, выстроившимися в рядок вдоль жилого дома. В Шуркины обязанности вменялось в положенное время дня сбрасывать сверху сено в буренкину кормушку.
После тяжких трудов родители непрочь были крепко, по-деревенски, гульнуть в дружной компании, для чего к положенному сроку настаивалась ведерная бутыль браги – испытанного народного средства, позволяющего его любителям забыться от хлопот и забот и впасть в блаженное состояние, где обыденная реальность причудливо искривлялась в помутневшем сознании выпивох.
Спали на полу по углам комнаты, устроившись на подручных подстилках, - семья на четверых и пополнившая ее Шуркина тетка, Зоя Михайловна. В одну из таких ночей мирный покой спящих был нарушен оглушительным взрывом. Что за война! – спросонок все повскакивали со своих мест, не понимая, что происходит, бестолково натыкались в темноте друг на друга, издавая испуганные крики. Тошнотворный запах, сладковатый и подозрительно знакомый, заполнил комнату. Но вот включенный свет озарил картину разгрома. По двум стенам, мокрым под потолок, еще стекали струйки жидкости, более того ее было на постели и на полу. Тут же стояла опорожненная бражная бутыль – источник ночного переполоха. Объявили аврал. Промокшие простыни отжимали в таз, спасая драгоценный напиток. Вылетевшую из бутылки деревянную пробку не смогли отыскать при всем старании. Наутро главный брагодел, собираясь на работу, обнаружил ее в своей шапке.

Тем летом Шурке посчастливилось побывать в недавно открывшемся городском  пионерлагере, где более всего ему пришлись по душе посещения столовой. Рухнули прежние представления о вкусной еде; тефтели с рисом, пропитанным ароматным подливом, – какое это было наслаждение! Шурка и не подозревал допрежь о существовании подобного лакомства.
С готовностью он посещал также сборы у пионерского костра – высокого и торжественного в мягкой вечерней темноте. В мерцающих огнистых отсветах яркого пламени Володя Завьялов, первый в городе школьный тенорок, вел над притихшими слушателями одну пионерскую песню за другой. Звонкий песенный шлейф золотистыми искорками взмывал над кострищем, перекликаясь в темном окружении гор с мелодичными отзвучиями отдаленного эха:

То березка, то рябина,
Куст ракиты над рекой.
Край родной, навек любимый,
Где найдешь еще такой…

 Пионерский костер! Символ солидарности и братства ребятишек, объединенных повязанными на шее красными галстуками. Здесь, перед огненным чистилищем, воспитатели не решались читать подопечным нотации о пионерской чести, ощущая их ничтожность перед таинством вечного горения. Сполохи жаркого пламени отражались на воодушевленных курносых лицах, яркие значки раскаленными угольками горели на светлых рубашонках, обозначая причастность их обладателей к славной стране Пионерии.
Свой  культурный уровень детвора настойчиво повышала посредством посещения киносеансов. По соседней улице располагался кинотеатр «Строитель» – неказистое приземистое строение в один этаж, наскоро сколоченное из деревянных щитов, месячный репертуар которого ребятня знала наизусть и рвалась на каждый новый фильм, терпеливо добираясь до кассы в переполненных очередях. Кино – главное окно в мир для подростков закрытого города, к тому же, советское кино – великолепная школа воспитания. Все то, что не удавалось на воспитательном поприще Советской власти, самым превосходным образом демонстрировалось на экране. Актеры и режиссеры лучше политиков понимали и вникали в суть народовластия и коммунистической идеологии, ярко и убедительно представляя зрителям идеалы общественных отношений средствами кинематографа.

Превосходные фильмы с участием кинозвезд мирового уровня – актрисы потрясающей силы Любови Орловой, представляющей все таланты в одном лице, несравненных мастеров комедийного жанра Игоря Ильинского и Фаины Раневской - заставляли юных зрителей погружаться в чарующий мир, создаваемый великими деятелями киноискусства. Павел Кадочников в «Подвиге разведчика» – это ли не зажигательный пример служения Отечеству для восприимчивых к проявлениям благородного мужества подростков? Если же обратиться к фильму «Чапаев», то его воспитательное воздействие на подрастающие поколения было неотразимым. В «Кубанских казаках» снисходительные зрители охотно прощали постановщикам показной макияж, приданный картинам сельских будней, за предоставленную возможность видеть желанную жизнь, пусть несбыточную, но такую, какой она должна быть.

Советское кино с его проникновенной внутренней фабулой, во главу которой ставилась не острота сюжетной линии, а глубина понятных и близких зрителю переживаний и душевных движений героев экрана, безусловно стало Явлением в мировом кинематографе. Объяснение этого парадоксального феномена состоит в том, что исторически не оправдавший себя общественный строй социальной справедливости был построен на человеколюбивой идеологии, питавшей высоконравственное искусство. Позже, с крушением социализма, изменились духовные критерии общества в сторону меркантилизма и прагматизма, после чего киноискусство, лишившись прежнего благотворного источника, опустилось с чистых небес на грешную землю...

    ВСКОРЕ Кедровы праздновали новоселье, - они получили скромное жилище по улице Первомайской, которая тянулась вдоль правого берега Бунарки через весь город. Выше Первомайской пролегала улица Победы, то ныряя по очередному склону, то вскарабкиваясь на подъем. Эти улицы являли собой основные транспортные магистрали города, по которым курсировали автобусы с понятными только местным жителям надписями на маршрутных табло: верхом, или – низом.

В четвертый класс Шурка пошел в мужскую школу под номером сто двадцать один, расположенную строго напротив женской. Построенные по однотипному проекту, притуленные к возвышающимся за ними нагорьям и симметрично расположенные по отношению к улице Победы, школы выглядели разнесенными архитектурными близнецами. Выбегая во время коротких перемен на пришкольную площадку, мальчишки видели, как вдали, перед женской школой, мелькали белые фартуки, живые напоминания об отрезанной части целого. Сидеть бы им с девчушками за общими партами, локоть к локтю, сызмальства восполняя друг друга и постигая науку воспитания чувств, ан нет – все тем же Заплотным камнем высился меж ними сталинизм, пресекая встречные движения.
         
Процесс подросткового развития, по заключению И.С. Кона, не давал покоя глашатаям коммунистической диктатуры: «Большевистская партия видела в неуправляемой сексуальности угрозу своей идеологии тотального контроля над личностью» (12).Последствия безрассудной молодежной политики, по его мнению, пагубно сказываются до настоящих времен: «Общество, которое во имя ложно понятых национальных интересов и моральных принципов пренебрегает здоровьем и благополучием собственных детей и не желает учиться ни на зарубежном, ни на собственном опыте, обречено на отставание и вымирание» (там же).

Из приказа № 264 от 06.08.1951 г.:
§ 5. Организовать при школе 121 опытный сельскохозяйственный участок, как опорно-показательный… Завести необходимое количество земли и навоза.
§ 6. Организовать и оборудовать при всех школах пионерские комнаты…
§10.…Продать через буфеты школьные ученические тетради к 10 сентября 1951 года.
Директор завода А. Чурин

Порядки общежития в закрытых городах были весьма строги и писались не для того, чтобы они покрывались пылью на канцелярских полках. В городе не было видно нарядов милиции, да в них и не имелось надобности, – здесь действовали иные механизмы соблюдения правопорядка, внешне незаметные, но чрезвычайно эффективные. Бдение и надсмотр за порядком неусыпно несли правоохранные спецорганы, вершившие на скорую руку наложение и исполнение наказаний. Жителей, оказавшихся не в ладах с режимом, в двадцать четыре часа выселяли за пределы города. С учетом смягчающих обстоятельств выдворение за проходную производилось за сорок восемь часов.
Из протокола заседания педсовета от 4.11.62 г.: …Над семьей Балуева А. установлен комсомольский контроль от детской комнаты милиции…
Директор школы 50.

Школьники не выпадали из-под строгого контроля. Вот краткие выдержки из протокола постановления исполкома Свердловска-45 (северного собрата Свердловска-44): Запретить выставлять громкоговорители на балконах жилых зданий и подоконниках открытых окон (11). 
Заглянем в другие пункты постановления того же исполкома, регулирующие общественную жизнь города и затрагивающие гражданские права его подрастающих жителей: "Запретить пребывание детей и подростков до 14 лет на улицах без сопровождения взрослых после 10 часов вечера в период учебного года и после 11 часов в летнее время. Запретить продажу билетов детям до 16 лет во все дни недели за исключением воскресных и праздничных дней и каникул". Впору было принимать постановление ЦК ВКП(б) по борьбе с перегибами в школьном воспитании на местах.
До кинотеатра «Строитель» было рукой подать, но проблемы с приобретением билетов вставали костью поперек горла юных кинолюбов. Вот и приходилось им клянчить у «дяденек» купить билетик и провести с собой в зал под видом родича. Запреты, запреты… Обратиться бы рьяным распорядителям детских судеб к трудам видного отечественного психолога Петра Каптерева, еще на заре двадцатого века предостерегавшего от излишних запрещений: «Запрещение есть неизбежное педагогическое зло, которого чем меньше, тем лучше. Чем больше запрещений, тем больше нарушений запрещений, тем больше лжи. Нужно помнить, что наша цель – воспитать человека самодеятельного, искреннего, с собственным почином, а не лукавого исполнителя приказаний…»(13).
Особую озабоченность властей вызывали действия и условия, способствующие  мелкособственническому, мещанскому перерождению подрастающего поколения: Дети обеспеченных родителей избаловываются, перестают считаться со школой и учителями. Родители оставляют детей на длительное время без присмотра, уезжают в отпуск, не сочтя нужным поставить в известность школу (там же).

Из распоряжения № 15 от 21.02.1953 г.:
Совместная работа школы № 120 и семьи не обеспечена, учащиеся ряда классов посещают в неуказанные часы киносеансы, спектакли, и были случаи, когда учащиеся собирались на квартирах отдельных родителей по проведению вечеров именин с угощением и спиртными напитками… Приказываю… не менее 1 раза в неделю читать лекции для родителей…
Школьный инспектор Лутошкин.

В классе трудно было причислить кого-то к избалованным, заносчивым воспитанникам. Вот Ленька Гжиловян, сынок одного из крупных хозяйственных руководителей города. Не по годам рослый и упитанный, всегда превосходно одетый, он отличался скромностью и вежливостью; ни тени высокомерия не наблюдалось с его стороны по отношению к одноклассникам. Возможно даже, излишки роскоши и родительского эмоционального тепла не приносили ему ожидаемой пользы, задерживали его взросление. Напротив, отпрыски менее обеспеченных родителей недолюбливали «жирного», держали его на определенной дистанции общения. Собственно, они ничего не имели против благовоспитанного красавчика, но и дружбу с ним не водили, понимая, что тот живет в ином, недосягаемом для них мире материального изобилия, где важные персоны и высокопоставленные «шишки» правят бал. Эта невысказываемое и даже недостаточно осознаваемое всеобщее неприятие лишало Леньку простых и товарищеских отношений с одноклассниками, в которых он нуждался не меньше любого из школьников.

Особенно доставалось ему на переменах. Когда затевались прыжки через «козла», грузный и неповоротливый Ленька чаще других принимал, согнувшись в поясе, незавидную позу, а через него, разбежавшись, сигали вразножку легкие и шустрые школяры, норовя при этом подвесить пяткой пендель по заднему месту, что допускалось правилами игры. В «американке» было и того хлеще, – баловня судьбы колотили по выставленной «из-под мышки» ладошке с неослабевающим остервенением. После очередного удара «битый» оборачивался и наугад указывал на бившего. Случалось, он угадывал правильно, и тогда игроки должны были поменяться ролями, но остальные участники дружно кричали «Нет!», принимая грех на детские души и продолжая дубасить беднягу до окончания перемены.

Ленька безропотно сносил истязания сверстников, нарочито оправдывая своим смирением их бессердечие и черствость. Окажись его влиятельные покровители свидетелями тех неприглядных сцен, они бы раз и навсегда прервали издевательства над сыночком, но Ленька, преодолевая боль и обиду, оказался мудрее родителей. Конечно, его неудержимо тянуло из опостылевшей благочестивой семейной среды в бурный и неуправляемый ребячий содом; ему, как и всякому нормально развивающемуся подростку, хотелось беспричинно резвиться и куралесить, не опасаясь осуждений, в той необузданной стихии, где легко и естественно воспринимались дурачества, где не раздавались предостерегающие и запретные окрики взрослых. Здесь искал он простор для своей личной инициативы. Как бы он хотел быть равным среди этих сорванцов! Эти демократические настроения в свое время преследовали юного А. Герцена: «…я украдкой убегал… на двор поиграть с дворовыми мальчишками, что было строго запрещено» (14).
Но не только игрой оскорбленных чувств был озабочен Ленька, – в его поведении усматривался глубокий социальный аспект. Отторгнутый товариществом по решению высшего суда, каким являлся для каждого школяра суд его одноклассников, он платил своим униженным положением откупную за сытость и комфорт, предоставленные ему обеспеченными родителями среди общей скудности и лишений. Потому и не было в классе ученика несчастнее богатенького и сытенького Леньки Гжиловяна…

Из протокола педсовета школы 50 от 5.11.65 г.: …На переменах по-прежнему плохо организован досуг учащихся. Постановили: дежурным учителям к каждому дню готовить массовые игры…

Школьную программу четвертого класса вели «предметники», что само по себе настраивало учащихся быть в ладу с учебой, да и заинтересованность к ней оттого только выиграла. Арифметику вела Лидия Яковлевна, пользующаяся уважением учеников за строгую справедливость, спокойное и ровное отношение к ним. Вот и годовая контрольная работа, на которой она аккуратно записывала на доске условия задачи. Но что там за смешки раздаются за спиной? Успокойтесь! – коротко бросает экзаменатор расшумевшемуся классу, однако увещевание никак не подействовало. Лидия Яковлевна обернулась, чтобы выяснить причину неуместного веселья учеников.
- У Вас на доске ошибка, - раздался чей-то несмелый голос в наступившей тишине.
- Какая может быть ошибка?
- Там, где написано: «Оля купила 10 метров сукна».
Тут уже все увидели, что в последнем слове названного предложения не хватало именно той буквы, без которой оставшиеся выражали другой вполне определенный смысл. Алая кровь хлынула в голову бедной учительницы, казалось, она вот-вот просочится через кожу ее лица, шеи… Лидия Яковлевна хватает тряпку, торопливо стирает непотребное слово, исправляя непроизвольную ошибку. Класс хранил деликатное молчание, выражая сочувствие разволновавшейся виновнице разыгравшейся сцены.
Пройдет мгновение публичного стыда и позора, связанное с чувством утраты своей социальной ценности, забудется оно случайными свидетелями, но долго еще будет возвращаться страдальцам мучительная казнь, доколь не будет ими искуплена вина перед собою.

Стыдливость – приобретенное чувство самопокаяния, возникающее в силу нравственных убеждений личности. Это сугубо индивидуальное чувство, обусловленное установившейся системой норм и правил общественного поведения, вызывается сознанием, интеллектом и идет изнутри личности. Стыдливость и совесть – удел воспитанных людей. Ясельному возрасту и малолетнему дитя неведомо чувство стыда именно потому, что в нем еще не зародилось осознание ответственности перед другими за неблагоприятные последствия своих действий. Как тебе не стыдно! – возмущается педагог, тогда как напроказивший ученик пытается понять, отчего его детские шалости оказались предметом осуждения. И невдомек возмущенному педагогу, что воспитанник может устыдиться не по назидательному заказу извне, а единственно по собственному внутреннему побуждению. Напрасно взывать к стыдливости ребенка, подростка, пока он не стал приверженцем пристойных нравов.

Обратимся опять-таки к основоположнику психоанализа З. Фрейду, который видел в человеке две главные линии поведения – любовь и агрессию. Так, впрочем, и у Шиллера – мир держится на Голоде и Любви. Чувство голода вызывает агрессивный позыв к самосохранению, влечения любви служат сохранению рода. Итак, индивидуальное развитие Фрейдом рисуется как результат, векторное сложение, двух устремлений – эгоистического стремления к счастью и альтруистического стремления к единению с другими в коллективе(15).

Люди позволяют себе совершать зло другим ради удовольствия для себя, если они уверены, что внешняя «авторитетная инстанция» - формулировка З. Фрейда – ничего об этом не узнает или ничего им не причинит. Стало быть, нам, каждому из нас, во благо всем резонно надлежит умерить агрессивный пыл? Иначе как обезопасить мир и осветлить его? Но только это укрощение злой и строптивой страсти вряд ли пройдет бесследно для самого же укротителя темной стихии. Агрессия тогда окажется направленной вовнутрь, откуда она и произошла, тем самым подавляя и обезволивая собственную личность, смиряющуюся в самонаказании под гнетом выработанных нравственных установок. Когда «авторитетная инстанция» переносится внутрь личности, тогда и зарождается требовательная совесть, тогда и не дает покоя чувство вины. Совесть мучает грешную составляющую души мазохиста и только ждет случая, чтобы подвергнуть ее наказанию. Раскаяние и есть наказание, оно не нуждается в карающей энергии внешнего авторитета. Добродетельный человек более других обвиняет себя в греховности, - заключает авторитетный психоаналитик. Так совесть делает из нас трусов, - вторит ему Шекспир фразой из бессмертной трагедии «Гамлет».

Применительно к психологическим проблемам школьного воспитания следовало бы привести еще несколько замечаний классика. Внешние лишения, считает он, сильно способствуют укреплению власти совести. Впрочем, замечает Фрейд, мягкое воспитание не исключает образование у ребенка строгой совести, ибо под влиянием окружающей любви его агрессивность обращается внутрь. Напротив, у растущего без присмотра и выросшего без любви дитя агрессивность выливается на окружающих. Совесть – побудитель отказа от удовлетворения первичных позывов.

…Закончен учебный год. Ученики – в радостном ожидании долгожданных каникул. В ознаменование славного события перед школой построена торжественная линейка, в центре внимания которой находились выпускники. Мишу Сапожникова знала вся школа – первый ее ученик и славный товарищ. Ему вручали золотую медаль за отличные успехи и примерное поведение. В ответной речи Миша благодарил учителей за полученный в школе багаж знаний, заверил их в том, что выпускники не уронят ее честь, покинув ставшие родными стены. Шурка был поглощен церемонией чествования медалиста.

- Золотая медаль! Багаж знаний! Это, конечно, здорово! – как-то отрешенно думалось ему под грузом навалившихся впечатлений. Необычное словосочетание, примененное всеми уважаемым выпускником, произвело на Шурку довольно сильное впечатление. Тут же вспомнился ему тот большой, коричневого цвета, кожаный портфель на двух замках, неизменно присутствовавший при дяде Васе, поташинском сельском учителе.
- Надо получить такой же багаж знаний, который находится в толстенном портфеле дяди Васи, которым уже овладел Миша Сапожников, - продолжал размышлять Шурка. – Это совсем другой багаж, не те узлы и громоздкие чемоданы, с которыми они семьей перебирались сюда из Поташки… да, это совсем другой багаж, но будет чижелее и важнее любого сундука…
- Я тоже получу золотую медаль, колда закончу школу, - внезапно решил Шурка, поражаясь собственной смелости и срываясь, как с ним бывало в минуты волнения, на деревенский диалект.
- Да, я получу ее, энту медаль, - уже настойчивее обдумывал он свое решение, - у меня уже пятерка по арифметике, русский надо еще подтянуть… говорят, что математика – это дремучий лес, да ладно, как-нибудь…

Так была поставлена на памятной школьной линейке отливающая золотом цель на предстоящие шесть ученических лет. Взбудораженный школьник дал себе установку ориентироваться на волю и интеллект, но еще не полагал тогда, что тем самым он одновременно приносит в жертву тщеславию свободу душевных движений, ограничивает простор эмоциональной жизни. Былая открытость и светлое простодушие должны будут уступить место строгому алгоритму выверенных действий по систематическому и бесстрастному познаванию мира.


ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Отрочество

Но, где бы ни бывали мы,
Тебя не забывали мы,
Как мать не забывают сыновья.
Ты – юность наша вечная,
Простая и сердечная,
Учительница первая моя!
                М. Матусовский

НА СЛЕДУЮЩИЙ ГОД семейство Кедровых вновь переселилось – на этот раз на улицу Зеленую, протянувшуюся от Бунарки к Западному поселку. На ней в линеечку выстроились легендарные «финские» домики, на две квартиры каждый, с земельными наделами под огороды. При огородах были предусмотрительно поставлены скотные стайки, – полное раздолье проявить хозяйскую хватку вчерашним разворотливым крестьянам, подавшимся за лучшей долей на городское поселение. Они и рады были, отстояв рабочий день на производстве, горбатиться на  подсобных участках, чтобы кое-как свести концы с концами.
Неприхотливое семейство Кедровых, возросшее с рождением Галинки до пяти человек, втиснулось в комнату одной из таких квартир. В другой комнате, размером поменьше, заселились Пшеницины с их прелестной дочуркой Ниной. Когда семьи пожарных и их гости собирались на пирушки, то не обходилось без песенного фольклора в исполнении четы Пшенициных. Могучий заряд народной веры в лучшее, вобравший в себя песенное жизнелюбие местных энтузиастов, рвал тусклую пелену повседневной нужды и тяготных трудов:

Во деревне, где жил я во Ольховке,
Лапти да лапти, вы лапти мои,
Полюбил Андрияшка Параску,
Лапти да лапти, вы лапти мои …

В девятнадцатом доме той же  улицы жили Рыбаковы, с которыми Кедровы соседствовали еще на улице Победы. Одна за другой подрастали в том доме сестренки – четверка рыбаковских дочерей, из которых старшей была Аля, устремленная и рассудительная особа. Глава семьи, Алексей Рыбаков, первоклассный водитель боевой пожарной машины, преждевременно ушел из жизни из-за чрезмерного пристрастия к табаку.
Местом для игр в лапту и прочих развлечений уличным завсегдатаям чаще всего служил пустырь, прилегающий со стороны Западного поселка к обширному гулаговскому заведению. Размещенные неподалеку склады пиломатериалов как нельзя лучше подходили для игр в прятки.

А запоздно по вечерам, когда вкрадчивые сумерки окутывали окрестности, вездесущие пацаны любыми доступными средствами проникали через высокий зэковский забор на открытую киноплощадку. Арестанты располагались на длинных скамейках под куполом звездного неба в неразлучном сопровождении автоматчиков и овчарок, тогда как юные кинолюбители, пробиравшиеся в лагерь потайными ходами, стремились прошмыгнуть под навес деревянной эстрады для просмотра сеанса с обратной стороны экрана. Охранники, уставшие бороться с назойливыми посетителями и досконально изучившие их повадки, применяли единственно эффективное средство противодействия, – они срывали с лазутчиков шапки и закидывали их через забор «на волю». Разбитные обладатели шапок стремглав неслись за потерей, чтобы потом, нахлобучив головные уборы покрепче, повторить свой рейд по запретной территории. Шапки летели через высокий забор одна за другой, но ничто не могло остановить нашествие шустрых киношников.
Прорвавшиеся счастливчики сидели на деревянном полу, задрав головы и углубившись в увлекательный киносценарий. Экран располагался едва ли не вплотную к непрошеным зрителям, затрудняя обзор картины, рядом оглушительно трубили звуковые динамики, но эти неудобства не принимались во внимание киногурманами. Отдельные смельчаки, не удовлетворенные качеством ненавязчивого лагерного сервиса, пробирались к первому ряду «зрительного зала», устраиваясь на земле в ногах заключенных, которые никогда не отказывали в приюте доверчивым мальчуганам, прикрывая их от надзора конвоиров.

Зимой – коньки и санки. За неимением последних чаще применяли деревянные лотки, густо обмазанные снизу свежим коровяком с последующим намораживанием на нем ледяной корки. С санками и лотками уходили к Северному поселку, где улицы громоздились ярусами по горной крутизне, подпирая обширную территорию городского парка. Там саночники забирались по крутому переулку на вторую, а то и на третью улицу и бесстрашно неслись вниз, слившись с санками воедино, с ускорением, от которого перехватывало дух и сердце загоняло в пятки. Встречные воздушные потоки слепили глаза, застилали их слезами, замерзавшими колючими льдинками на ресницах, а надо было еще следить за сигнальщиком, который оставался внизу «на шухаре», предупреждая о приближающемся автотранспорте. При его тревожных жестикуляциях предпринимались экстренные меры торможения, либо санный пилот кубарем катапультировался с неустойчивой площадки, мчащей на быстрых полозьях. Благо, что на окраинных дорогах автомобили были редкостью, – легковушка, бывало, и за неделю не промелькнет, лишь изредка протарахтит грузовичок, да не спеша проплывет автобус, устало покачиваясь под тяжестью набившихся пассажиров.

Новая школа–семилетка, номер сто двадцать два, приютилась по Первомайской улице, сдвинувшись вглубь от проезжей части. Перед школой был разбит небольшой сквер, за ней – простенькие игровые площадки. Да и сама она была небольшой, но уютной, всего-то на два этажа, с широкими лестничными пролетами по торцам; фойе верхнего этажа одновременно служило актовым и спортивным залами.
Прилегающий к школе район города, заселенный в основном рабочими семьями, еще застраивался и не относился к числу престижных, что накладывало свой отпечаток на обстановку в скромном учебном заведении. Если были у учителей любимчики среди учеников, то это никак не диктовалось положением и авторитетом родителей последних.
Демократическая обстановка, дух простых отношений, ощущение какого-то домашнего тепла царили в тех непритязательных стенах, дорогих воспоминаниям выпускников. Средние классы, проведенные в приютившейся у кромки леса школе, годы отрочества оставили в памяти благодарных одноклассников яркие и светлые впечатления. Трудные послевоенные годы, когда даже валенки распределялись через школы, не омрачали радость вхождения нетерпеливых подростков в большой мир, представления о котором у них все еще были окрашены в самые радужные цвета.

Класс был сформирован заново, стало быть, коллективу еще предстояло сложиться. Новые лица – за каждым из них скрывался свой характер с пестротой и разбросанностью устремлений. Веселые или сдержанные, открытые для общения или замкнутые в себе – у каждого своя манера общения, свой круг интересов, свои понятия дружбы. А тут еще очередная перетряска в системе школьного образования. Когда-то произошло отрицание совместного обучения мальчишек и девчонок, на этот раз – отрицание их раздельного обучения. В преобразованиях неуклюжих реформаторов проявил себя один из диалектических законов общественного развития – закон отрицания отрицания.

…Мальчишки и девчонки, вперемежку с переростками, собранные, наконец-то, в общей школе и в едином классе, присматривались друг к другу, подбирали себе круг друзей и товарищей. Они кучковались по месту жительства. В районе школы обитали Рудька Ушенин, Васька Михайлов, Люся Марухина, Гошка Кузнецов, Вовка Полончук, Люся Белова, Лида Маркунина и Женя Кошелева. «Одна шпана собралась в этом углу», - недовольно поговаривала в адрес пришкольной группировки Ида Петровна, классная руководительница.
Одноклассники весело посмеивались над образным выражением наставницы и никак не разделяли ее уничижительное мнение о ребятах с пришкольных улиц. Напротив, класс видел в них деятельных, самобытных и ярких сверстников, пользующихся популярностью у товарищей. Кипучую энергию, выпирающий в их образе жизни уличный романтизм, искрящийся душевный азарт, и неуемную вольницу – все это бурлящее естество ребяческой деятельности Ида Петровна необдуманно относила к норме поведения, присущей не иначе как «шпане».

К другой неформальной группе, куда входили Вовка Нечаев, Валерка Чуб, Аля Рыбакова, Ира Сиротина и Санька Кедров, она относилась благосклоннее. К этой компашке примыкал Валька Семушкин, проживавший на окраине Северного поселка. С улицы Зеленой до школы дружки добирались через Бунарку по деревянному мосту или напрямки – через зэковское кладбище и дальше, по речному мелководью, перепрыгивая с берега на берег по камушкам да по бревнышкам.
Кладбище представляло собой совершенно жалкое зрелище – едва заметные бугорки глинистой земли либо могильные провалы, где после половодья собаки разрывали неглубокие захоронения, добираясь до костей человеческих. Кое-где торчали покосившиеся вбитые колья с сохранившимися неразборчивыми следами надписей, обозначавших фамилии погребенных. Встречались общие захоронения на двоих-троих отдавших богу душу и побратавшихся под землей обитателей своего последнего пристанища. Неотесанные гробовые доски, подгнившие и развалившиеся, нередко виднелись из-под осыпавшейся каменистой земли, там и сям валялись пожелтевшие кости, возбуждая у школьников естественный интерес к анатомическим принадлежностям усопших. И некому было прибрать заброшенные могилки, восстановить потревоженный покой покинувших бренную землю людей загубленной судьбы.
Едино из всех Вовка Нечаев оказывал вскрытым останкам благодушное расположение, пренебрегая неуместной брезгливостью. Он деловито копался в захоронениях, извлекая и примеряя какие-то фаланги и прочие суставы, а то, подобрав берцовую кость, кидался с ней, издавая утробные вопли, к опасливым девчонкам, стоящим поодаль. Те стремглав срывались с места и с оглушительным визгом неслись, как оглашенные, от могильных страшилок.

Итак, в пятом «А» были собраны дети, рожденные в 1936-1941 годах. Пять лет – слишком большая разница в возрасте для пятиклассников; кому-то из них пора бы заканчивать школу, а они все еще возились с «детским садом». Всему объяснение – война. Вадим Козлов, по прозвищу, естественно, козел, был вывезен из Ленинграда без документов, возраст ему устанавливался врачебной комиссией. Рядом с двенадцатилетним молодняком Вадим выглядел бывалым, рослым парнем, который верховодил мальчишеской компанией и вносил в ее девственную среду пробудившиеся похотливые пороки. Неистощимый на вольные выдумки переросток приносил, бывало, в школу редкий поэтический сборник и тайком указывал в нем «молокососам» такие рифмы, в которых многоточиями было заменено всего-то по одной-другой букве, что у наивных читателей тайного литературного кружка голова шла кругом от неслыханного публичного кощунства. Одно им становилось ясно, – жизнь слишком сложна и многогранна, чтобы получить о ней достаточно полное представление по школьным программам и учебникам.

Классы были переполнены, учились в две смены. После уроков расходились ватагами, которые таяли по мере того, как обладатели полученных за день знаний разбредались по своим домам. Зимой компашка с западных окраин частенько устремлялась на речку, где на чистой наледи забияки устраивали потасовку, разминая занемевшие на долгих уроках молодые тела. Побросав опостылевшие портфели, веселые, раскрасневшиеся гладиаторы с разгона катили по гладкому льду, норовя сбить по пути зеваку, кидались друг другу под ноги, устраивая кучу-малу. Санька, выбрав очередную жертву, бросился на застоявшегося Домира Кабирова, высокого и крепкого башкира. От таранного удара, пришедшегося о широкую грудь, тот нелепо взмахнул руками и опрокинулся на спину, опробовав затылком крепость застывшего речного панциря.
- Ой, убили! Убили!! – раздался над всеобщей суматохой истошный крик пострадавшего. Бузотеры примолкли было под впечатлением оглушительной информации, обступили «убиенного», громогласно вещающего всему свету о свершенной трагедии. Через какое-то мгновение дружный взрыв смеха разразился над местом происшествия, приглушив Домиркины вопли.
- Что же ты кричишь, если тебя убили? – потешались над попавшим в беду одноклассником неисправимые весельчаки, но тот вопил свое ко всеобщему удовольствию публики.

Детская жестокость! Где кроются ее корни? В чем состоит причина этого, на первый взгляд, необъяснимого явления в поведении непосредственных и не огрубевших подростковых душ? Детям, этим ангелам во плоти, ничего не стоит зашибить из рогатки воробья, пообрывать крылышки у стрекозы, обратив ее в шагающего червяка, или нанести глубокую рану сверстникам, приклеив им обидную кличку. Не случайно французский писатель А. Моруа заявил, что дети – лучшие воспитатели, ибо они жестоки. Реальные страдания окружающих все еще оцениваются ими как игровые. Детская жестокость поверхностна и преходяща, она идет не от злого умысла, а от житейской неопытности и прямодушных ребяческих суждений. Коли детишки не испытали на себе боль физических и нравственных страданий, то как можно ожидать от них соучастия к бедственному состоянию ближних? И вряд ли здесь помогут призывы к добродетели, – лишь на собственном опыте растущие люди научатся воспринимать чужую боль как свою.
…Санька не смеялся над несчастьем Домира, продолжавшего орать благим матом о том, что его убили. Не смеялся то ли оттого, что чувствовал себя виноватым в случившемся, то ли оттого, что сам рано прошел суровую школу воспитания и знал цену страданиям. «Убитый» как-то внезапно, на той же высокой ноте, прервал неумолчные крики, поднялся со льда и деловито натянул на голову свалившуюся при падении шапку. Его смуглое лицо осунулось, подернулось бледностью; ни слова, ни взгляда упрека не бросил он своему обидчику.
Ватага подалась по известному ей маршруту, продолжая оживленно обсуждать странное поведение чудаковатого Домирки. Санька плелся позади всех, продолжая казнить себя за необдуманный налет на неповоротливого башкира. Кабиров был добрым и отзывчивым малым, всегда охотно помогал товарищам. На переменках по первой же просьбе одноклассников пел странно звучащие башкирские песни. А голос у него был изумительной красоты. Когда Альке Рыбаковой, соседке по парте, родители купили кирзовые сапожки, Домирка учил ее бережливому отношению к обновке:
- Ты не так ходишь, сапоги не бережешь.
- А как надо ходить, - недоумевала Алька.
- Ходить надо так, чтобы сапоги не шоркались один о другой, тогда не проносятся.

Домир тут же полез под парту и начал переставлять Алькины ноги, обучая неумеху правильному хождению в новых сапогах. Вскоре Домирка, проживавший в одном из бараков Западного поселка, исчез из школы и из города. Его исчезновение совпало по времени с очередными профилактическими мероприятиями местного отдела Народного Комиссариата Внутренних Дел. Загвоздка заключалась в том, что Западный поселок, располагавшийся у подножия Лысой горы, предназначался для размещения освободившихся заключенных, но с завершением первоочередных строительных работ по возведению атомного комбината и жилого сектора предусмотрительное начальство приняло решение о зачистке молодого социалистического города от недавних преступников.

К тому времени освобожденные арестанты, искупив трудом вину перед народом, пытались как-то наладить порушенную жизнь. Они устраивались на работу, принимали в отведенных им бараках когда-то покинутые семьи или обзаводились ими. Эти благие намерения внезапно рухнули с начавшимся интернированием нежелательных элементов в северные широты необъятной Родины, остро нуждающиеся в рабочей силе. Начались облавы. Населению прилегающих к злополучному поселку территорий организаторы насильственной акции терпеливо разъясняли, что подвергаемые переселению лица не перевоспитались в исправительно-трудовой колонии и потому представляют серьезную угрозу для честных граждан и секретного предприятия.

Несогласные с таким поворотом дела пожизненные изгои не мешкая разбежались по лесам, попрятавшись в укромных местечках. Не ожидавшие подобных маневров «рецидивистов» конвойные поисковые группы не растерялись и приняли на вооружение простую и эффективную тактику розыска, – они выслеживали посыльных, в основном детишек, поспешавших с пропитанием к несчастным родичам и по следам невольных наводчиков накрывали строптивых беглецов. Так святые и наивные деточки сдавали краснопогонникам своих любимых папочек, в дальнейшем разделяя с ними же скорбный путь в «места не столь отдаленные».
Все сходилось к тому, что бережливый Домирка тем же этапом отбыл на освоение дальних просторов державы. Дай бог, чтобы ему помогло тогда выработанное умение к экономному расходованию средств существования, коему обучал он Альку Рыбакову. Что же до песенного репертуара, сложенного в родной Башкирии, то Домиру, скорее всего, пришлось обогатить его северными мотивами:

Путь до Магадана недалекий,
Поезд за полгода довезет…

…Полвека спустя на месте Верх-Нейвинского гулага раскинется просторная улица под возрожденным названием Победы, и будет на ней воздвигнут – на месте давнишнего зэковского кладбища, где когда-то бродили отроки меж сирых могилок, – мемориал в знак славной победы советского народа над кровавой гитлеровской тиранией. Двадцать миллионов советских людей полегло в боях, в плену и под гнетом оккупантов. Но пусть осознают современники, что возведенные на улице Победы памятные символы таят в себе двойственную смысловую нагрузку, свидетельствуя о сокрушении не только гитлеровской тирании, но и сталинской диктатуры.


Так каким же из упомянутых  мучеников отдают ныне низкий поклон новоуральцы, правопреемники жителей Верх-Нейвинска, безмолвно налагая на себя у Вечного огня крестное знамение за упокой? Тем ли, которые пали в боях за Родину, за Сталина? Или невольникам коммунистических лагерей, брошенным на сталинские ударные новостройки? Чья смерть слаще и чьи муки горше? …Стоит мемориал Боевой славы по улице Победы на том самом месте, где в давности располагались гулаговские захоронения, и Вечный огонь при нем возносит к строгим небесам дань прощения и отблеск примирения...
 
"Об одном прошу тех, кто переживет это время: не забудьте! Не забудьте ни добрых, ни злых. Терпеливо собирайте свидетельства о тех, кто пал за себя и за вас. Придет день, когда настоящее станет прошедшим, когда будут говорить о великом времени и безымянных героях, творивших историю".Юлиус Фучик

ПЯТОМУ «А» благосклонной судьбой ниспосланы были замечательные учителя - Ида Петровна Максимова и Людмила Андреевна Саматова, душу вкладывавшие в своих подопечных. Работа с отстающими, кружки по интересам, пионерские собрания и самодеятельность – все организовывали честные и совестливые наставницы, подвижницы нелегкой профессии.

Ида Петровна, то ли удмуртка, то ли мордовка по национальности, определенный педагогический недостаток компенсировала профессиональной увлеченностью, беззаветностью, проявлением участия к судьбе каждого ученика. Она вела математику, доходчиво и настойчиво вкладывая ее премудрости в неподатливые головы «балбесов» и отдавая им все свободное время. В классе не зря болтали, что из-за загруженности учительницы школьные тетради иногда проверял ее муж, милиционер.
Людмила Андреевна, преподававшая литературу и русский язык, была безупречна во всех отношениях – редкое единение ума, красоты и добронравия. Она умела говорить с молодым поколением просто и убедительно, ее большие серые глаза заставляли верить и охотно им подчиняться. Школа, где Людмила Андреевна была заведующей учебной частью, была для нее большой семьей, скрашивая несложившуюся личную жизнь. Жила она с матерью, истинной интеллигенткой, и воспитывала племянницу. Не объявился ей достойный спутник по жизни, а до недостойных такие личности, сильные и одаренные, не опускаются.

При всем уважении к учителям неунывающие ученики не могли обойтись без проказ, принимающих порой непредсказуемые формы и последствия. Они без удержу выкидывали свои фортеля и проделки не со зла и не от жестокости нравов, а из самых безобидных побуждений, давая выход рвущемуся на простор молодому темпераменту. На острие классовых стычек чаще других оказывалась Женька Кошелева, неисправимая бедокурка, отличавшаяся врожденным чувством справедливости при стойкой неуступчивости характера. Можно было  себе представить это неугомонное создание, которому везде и до всего было дело. Женька с лихвой оправдывала заполученное сановное звание внучки Чингисхана не только характерным разрезом глаз, но и воинственным настроем на разрешение возникающих конфликтных обстоятельств.
Кошелеву усадили за первую парту – чтобы всегда была под присмотром – с Валькой Семушкиным, также не отличавшимся ангельским нравом. Понятно, что в начавшейся борьбе за верховенство, как говорится, коса нашла на камень. Поначалу стычки возникали по любому поводу, что называется, на ровном месте. Вот и в ответ на очередной тычок, полученный от неприступного соседа, Женька принялась было дубасить посреди урока своего обидчика, но тут же поперхнулась от неожиданного  удара по спине. «Чингисова внучка» вскинулась было от такой наглости, но, обернувшись, тут же прикусила язык, – это литераторша, подтянувшаяся сзади к месту событий, своим маленьким, но крепким кулачком бузнула ей по хребтине, восстановив за партой порядок и справедливость.
- За что, Людмила Андреевна?
- За то же самое.
- Он же первый начал!
- Первый и кончил, а ты не слишком старайся.

Такой исход заварушки, как ни странно, повлиял на драчунов самым благоприятным образом, – мир и согласие установились за их партой. Но вскоре у подружившихся Вальки и Женьки появился общий неприятель – Вовка Коновалов, сидевший за ними на второй парте по третьему ряду. Дело в том, что у долговязого Вовки завелась дурная привычка вытягивать под партой ноги, создавая помехи впередисидящим.
- Вовка, убери свои ходули, ты Жене юбочку испачкаешь, - пытался урезонить Семушкин возмутителя спокойствия, но увещевания не помогали. Пришлось Вальке с Женькой искать противоядие к действиям нарушителя спокойствия и защищать свою территорию от вторжений назойливого соседа. Подговорившись, они разом нырнули под парту и, ухватив один из валенков, вдвоем сдернули его вместе с шерстяным носком с ноги упрямца. Валька засунул валенок на полочку под крышкой парты, Женька то же самое проделала с носком. Операция была проведена с полным успехом, но недремлющее око той же Людмилы Андреевны подметило исполненные предприимчивой парочкой ловкие маневры. Закончив объяснение правила из морфологии, она сходу перешла к разборке запутанной ситуации с Вовкиным валенком:
- Коновалов, объясни нам правописание гласных после шипящих.
Коновалов, неуютно чувствующий себя после совершенного на него внезапного налета, встал, растерянно озираясь, и начал свои объяснения:
- В слове «лыжи» после шипящей слышится буква «ы»…
- Коновалов, при ответе надо выйти из-за парты.
Вовка смело выставил напоказ обутую ногу, оставив босую под прикрытием парты и изобразив длинным телом замысловатую загогулину.
- Коновалов, тебя к парте приклеили что ли? Выйди из-за нее и встань как полагается, - неумолимо терзал его учительский голос. Бедняга искривился еще более того:
- В слове «лыжи» пишется «и»…
- Вот что, лыжник. Иди-ка к доске, если у парты стоять не можешь.

Удрученный «лыжник» поплелся к доске, припадая на босую ногу, и предстал перед восторженным классом; одобрительный гул прокатился по его ожившим рядам. Такого чуда еще не приходилось видеть даже бывалым второгодникам. Людмила Андреевна умело подводила итоги раскрученного сюжета:
- Сейчас рассказывай о своих лыжах. Как ты их будешь одевать на босую ногу?.. Семушкин, если твой товарищ в лесу окажется без валенка, какую помощь ты ему окажешь?
Семушкин молча вынул отвоеванный валенок и выложил его на парту как вещественное доказательство оказанной помощи пострадавшему товарищу.
- Кошелева, ты медсестра, обнаружила на поле боя бойца с обмороженными ступнями. Твои действия? – добивала проказников Людмила Андреевна. «Медсестра Кошелева» выдернула так кстати припрятанный носок и, прихватив по пути валенок, понеслась к «бойцу» спасать «обмороженную» ногу. И никто в классе не сомневался в том, что в реальном бою Женька именно так, решительно и самоотверженно, ринулась бы на спасение бойца. Споро и умеючи обработав «обмороженную» конечность, «сестричка» взвалила битюга на плечи и поволокла под аплодисменты растроганной публики до ближайшего «окопа». «Боец» Коновалов блаженствовал, возлегая на девичьих плечах и волоча по полу благополучно обретенным валенком.

Права ли была Людмила Андреевна, не прибегая к испытанной репрессивной политике и придавая разыгравшейся междуусобице занимательную игровую форму? Возможно, в педагогическом плане в ее распоряжении имелись другие, более строгие и рациональные варианты разрешения возникшего конфликта. Только молодая учительница избрала свой путь, имевший неоспоримое воспитательное достоинство. Она преподнесла подросткам урок нравственности, обратив детскую шалость в благородный порыв, а складывающуюся неприязнь – в проявление чувства товарищества. Через четверть века ее новаторство будет поддержано академиком РАО Игорем Коном: «Разрешение школьных конфликтов формирует нравственное поведение личности в большей мере, чем самые возвышенные поучения» (16).

Вдругорядь Рудька Ушенин, заедавшийся на Женьку, получил свое, – подкараулив обидчика, выходившего из туалета, она шибанула его дверью, опрокинув на пол. Рудька был парень не промах и один из лучших в школе футболистов, но здесь нашла на него проруха, – пошел жаловаться к Людмиле Андреевне, высшей по школе судебной инстанции.
Высочайшая жрица жалобный иск к судебному производству не приняла:
- Эх ты, парень… пришел на девку жаловаться! Наподдавал бы ей как следует, если дерется.
- Ну да, ей наподдаешь! Она вон какая кошка.
- Не можешь справиться, тогда сам к ней не лезь, - таков был окончательный вердикт, не подлежащий обжалованию.

Нечего греха таить, – учителя любили Женьку за гордый и справедливый нрав. Конечно, от нее можно было ждать самую дерзкую выходку, но никогда – подленьких делишек. Взять хотя бы случай с Читавиным, у которого с учебой приключались вечные нелады, к тому же от волнения и незнания предмета парнишка заикался у доски, являя всем своим видом и поведением наглядные последствия перенесенного тяжелого и забитого детства. Математические ребусы оставались для него тайной за семью замками, чего терпеть не могла Ида Петровна. Она тоже не понимала, отчего эта «бестолочь» не понимает того, что ей было абсолютно ясно и понятно как божий день.

Затянувшееся выяснение познаний предмета между ними закончилось однажды весьма плачевно для двоечника. Потерявшая самообладание бедная женщина ухватила бестолкового Читавина за волосы и шарахнула его пару раз головой о доску, пытаясь втемяшить в непутевый черепок разрисованную мелом схему равенства углов падения и отражения. «Вот тебе угол падения, а вот угол отражения», - поясняла она свои действия. Исполнив разъяснительную процедуру, переполненная благородным негодованием патронесса вытолкала обескураженного остолопа за дверь, очистив класс от затхлой неучености.


Тогда и встала из-за своей парты Женька Кошелева:
- Ида Петровна, Вы находитесь в советской школе, и так вести себя нельзя!
Сказано было твердо и бесповоротно.
- И ты туда же захотела? Идем к директору! – обрезала ученицу находившаяся в пылу недавних бурных объяснений измученная математичка.
- Идемте, - согласилась заступница побитого оболтуса и первая вышла из класса. В коридоре разгоряченная наставница быстро поостыла.
- Ладно, не пойдем к директору, - примиряюще заявила воспитательница, но ей еще раз пришлось выслушать осуждающие нравоучения от строптивой воспитанницы.
Неестественная бледность плоского лица, белесые брови и узкие продолговатые глаза цвета размытой синевы придавали Иде Петровне какое-то безликое выражение. Прямой тонкий нос довершал это впечатление, но другая ее особенность по обыкновению служила поводом к разгоравшимся в классе пожарам. Простая и непритязательная женщина страдала недопустимым для школьного педагога дефектом произношения свистящей согласной буквы:
- Шошновшкая, шядь на швое мешто! – бросала она замечание Люсе Сосновской, вызывая естественную реакцию любителей смеха и юмора.
- Шейчашь же прекратите шмех! – незаслуженно обиженная богом и откровенно высмеиваемая маленькими негодяями, Ида Петровна мгновенно теряла самообладание. – Я кому шказала, перештаньте!
Речевые шедевры удмуртки, либо мордовки, вызывали полный восторг у падкой до веселья аудитории. Клуб веселых и находчивых открывал свое неурочное заседание.
- А зачем нам перештаниваться? - подкидывал реплику Генка Перетягин, остряк-переросток, в гордом одиночестве восседавший на последней парте, - Меня и мои штаны устраивают.
- Шволочи! Швиньи!! – в бессильной ярости надрывалась руководительница, покрываясь алыми пятнами гнева, тогда как своенравные воспитанники от долгожданных мордовских ругательств, надрывая животики, впадали в неистовый хохот. И невдомек ей было подобрать в рамках педагогической этики другие ругательные слова без этой предательской буквы, произношение которой вызывало бурную реакцию класса.

Бедняга покидала поле проигранного боя, разгневанная и жалкая одновременно. Класс затихал в ожидании расплаты за полученное удовольствие. Хорошо, если на усмирение «штада швиней» посрамленная наставница приводила директрису, Воротникову Нину Михайловну, дородную и степенную женщину с пухлым лицом и вялым взглядом отекших глаз. Она монотонно отчитывала балагуров, но даже искорка искреннего чувства не вспыхивала в тех речах и не обжигала слушателей.
- Шадитешь, - примиряюще шамкала Ида Петровна, когда Надежда Михайловна с чувством исполненного долга величественно выплывала из класса. Школьные шалости – это те же игры, через которые исследуется социальная жизнь. Шаловливая игра, как акт детского творчества, вносит разрядку в учебный процесс и свидетельствует о решимости воспитанников в нудной атмосфере обучения сохранить в себе вложенную природой эмоциональную запальчивость.

Если учителям претит игровая самодеятельность учеников, им, возможно, следует подумать о включении в школьные программы игровых методов обучения, а не действовать с позиции силы. Педагоги опасаются, что опасные затеи могут завести маленьких бунтарей слишком далеко и со всей решимостью их пресекают. Дети же не придают особого значения социальным отзвукам и последствиям своих маленьких проступков и даже считают несправедливыми резкие характеристики в свой адрес. Возникают конфликты между блюстителями школьных порядков и их нарушителями, в которых и выявляется истинная цена педагогического дара того или другого учителя. Учитель еще не обязательно педагог. Последний есть исследователь воспитуемой личности, его задачи, задачи воспитателя, по всей видимости, несравнимо сложнее, чем процесс обучения.

Случалось, уроки математики срывали преднамеренно из-за неготовности к ответам по трудной теме.
- Шолдаткин, извлеки нам корень квадратный из шорока девяти, - задавала свой очередной кроссворд обреченная на новые испытания предводительница отряда ерепенистых учеников.
- Шемь, - отвечал, не моргнув глазом, Вовка Солдаткин, и все начиналось снова да ладом, пока жертва провокации не убегала в поисках школьного авторитета. Наступали томительные минуты ожидания для нашкодивших весельчаков. Девчонки недовольно косились на зачинщиков скандала: «Вот придет Людмила Андреевна, будет тогда всем!» Худшим вариантом для класса было появление на разборке очередного чрезвычайного происшествия заведующей учебной частью, горой встававшей на защиту попранной чести и пошатнувшегося достоинства коллеги по педагогической деятельности.

Людмила Андреевна Саматова! Как много прекрасных мгновений дарила она сама собою мальчишкам и девчонкам, которым посчастливилось общаться с ней, пройти вместе какой-то отрезок начального жизненного пути. Как много заблудших в потемках агнцев выводила она на ясные тропы, излучая им светлые флюиды душевной щедрости и чистоты. Не только педагогическим даром, а в первую очередь личностью своей, сильной, богатой и красивой, брала она в полон доверчивые юные сердца.
…Людмила Андреевна, гроза и отрада школы, бурей врывалась в класс, кипевшая благородным негодованием; напору и натиску невысокой, изящной женщины могли бы позавидовать величайшие полководцы мира.
- Встать!! – раздавался еще от двери ее львиный рык, исторгнутый из, казалось бы, несовместимого с громовыми раскатами голоса  хрупкого, даже миниатюрного создания. Школяры пулей взлетали из-за парт, отмечая коротким дробным залпом откинутых деревянных крышек беспрекословное исполнение приказа.

Расправа начиналась. Красивое лицо молодой женщины в пышном обрамлении ниспадающих жестких локонов, напряженное в гневной риторике, упрямые плечики, поданные вперед, и крепко сжатые кулачки убедительно свидетельствовали о том, что их очаровательная обладательница пошла в яростную атаку на недорослей. Большие серые ее глаза пылали страстной убежденностью в своей правоте, брови осуждающе вздымались над ними к открытому, высокому челу, вдоль шеи набухала крупная вена, пульсирующая под напором кровотоков карающей Фемиды. К чему призывала тогда Людмила Андреевна, какие слова она находила для непослушного класса, до предела напрягая свою волю и голосовые связки? Она находила те необходимые слова и доносила их смысл до самых отчаянных насмешников и скалозубов, подчиняя себе их волю и коллективную волю класса.

Санька откровенно любовался богиней во гневе, с восхищением наблюдая за ее пылкостью, умением расчетливо вести свою бурную партию, ее самообладанию в нахлынувшем море чувств и страстей. Да, Санька преклонялся перед любимой учительницей, но что это была за любовь? Любовь – слово всеобъемлющее. Ранняя отроческая любовь, по утверждению первейшего знатока сей деликатной науки З. Фрейда, носит скрытый характер и проявляется в сугубо нежной эмоциональной связи, направленной на любимые лица, но эта связь не может быть описана как сексуальная. Этот вид затаенной любви – законченный пример так называемых заторможенных в отношении цели первичных амурных позывов.

Влечения воспитанников и воспитателей, возникающие в близкой совместной деятельности, - не новая история, уходящая корнями в глубь обученчества. В доброй наставнице начинающий ученик видит заботливую мать, переносит на нее свою первую детскую любовь, постепенно приобретающую форму полноценной любви взрослых людей. Невинная подростковая любовь к взрослой женщине, модели предстоящих увлечений, - не более чем переходный этап на пути кристаллизации нежных чувств взрослеющего человека. Переболеет юный почитатель неосуществленными инфантильными грезами и, набравшись печального опыта, перенесет со временем душевные притязания на обладающую сложившимся представлениям об идеале сверстницу. В нем-то, новом и долгожданном объекте мучительных поисков, сойдутся в радостном блаженстве и ранний расцвет нежного инфантилизма и набравший силу чувственный романтизм...
- Какие силы толкают ее на жаркие выступления перед ретивой публикой? Не разыгрывает ли она строгую роль, чтобы совладать со сборищем сорванцов? – озадачивался Санька, вглядываясь в полыхавшее грозным пламенем лицо обожаемой учительницы.
- Но отчего же Ида не подберет управу на нашего брата, ведь крика от нее не меньше? Чудно… - продолжал наблюдатель свои размышления в разгаре разбушевавшейся стихии. И опять он вглядывался на крупную вену, раздувшуюся по шее от клокотавшей крови. Нет, эта вена была верным доказательством неподдельной искренности выражаемых гневных чувств... Вопросов было хоть отбавляй, а результат всегда один и тот же, – одна назидательница неизменно вгоняла воспитанников в смех, другая – в трепет.
Одним словом, головомойки, устраиваемые Людмилой Андреевной, надолго отбивали охоту у любителей повеселиться над фонетическими опусами математички. Но учителем Ида Петровна была замечательным. Когда на время короткого декретного отпуска ее замещала директриса, Нина Михайловна, то учебный материал в классе усваивался заметно хуже несмотря на его преподавание на безупречном русском языке. Тогда и поняли маленькие «шволочи», что лучшей математички им и желать не надо.Тогда и сбавили они накал смешливости над ее языковыми мучениями.

Из приказа № 174 от 30.11.55 г.:
В результате обследования работы школы   № 45… установлены крупные недостатки: в некоторых классах крайне низкая успеваемость… нет надлежащей борьбы за единый орфографический режим… тетради проверяются нерегулярно, работа с родителями поставлена неудовлетворительно.
…Директор школы тов. Воротникова Н.М. ослабила руководство…
Зав. ГорОНО  Д. Лутошкин.

        К  тому времени Санька, налегавший на учебу не за страх, а на совесть, освободился от комплекса безотчетной ученической боязливости и чувствовал себя в школьной среде вполне уверенно. Учителя, в свою очередь, подмечая в нем задатки внутренней собранности, целеустремленности, проявляли заметную благосклонность к главному герою повествования. И невдомек тому было, что кой-какие одноклассники ревностно следили за его успехами...

Внешне Санька ничем не отличался от сверстников – такой же неприметный пацаненок в невзрачной, поношенной одежонке, которой, впрочем, в те тягостные времена мало кто придавал особое значение. Другое дело – обязательная школьная форма для девочек, состоявшая из коричневого платьишка и фартука, черного для повседневной носки или белого для торжественных дней. Девочкам не полагалось появляться в носочках, - голенькие ножки признавались проявлением дурного тона. Им надлежало натягивать на себя хлопчатобумажные чулки, являя пример скромности и добропорядочности. Шелковые чулочки, эти чудовищные проявления мелкобуржуазного растления, беспощадно изгонялись из школьного обихода.

Мальчишки чувствовали себя вольготнее – принято было выпускать воротнички белых рубашек поверх ворота курточек да иметь короткие прически. В остальном выходцы городских окраин одевались исходя из ограниченных семейных возможностей. Санька одет был едва ли лучше Ваньки Жукова из хрестоматийного чеховского рассказа, что его мало тревожило, ведь в своих курточках, порой напоминающих робы, он не был исключением в классе. Зато одноклассники подметили в нем внутреннюю устойчивость и заряженность на учебу.
Не всем пришлась по нраву такая прыть замызганного новичка, – «зубрилки» явно не пользовались авторитетом ребятишек, тогда как «подлиз» могли по случаю и отмутузить. Пришло время, когда Санька уловил по неохотному общению с ним и уклоняющимся взглядам дружков, что он оказался в опале. По всему было видно, что грозы не миновать. Требование равного со всеми обращения ревностно отслеживается в школе. Каждый ученик был бы не прочь оказаться на месте любимчика преподавателя, но коль таковое невозможно, то и другому на этом месте не бывать! Таково настроение ученической общины. В этой ранней агрессивности проявляются детские устремления за место под солнцем, которое, оказывается не всех может одинаково обогреть…

Разрядка произошла по возвращению из школы на пустыре, когда братва перебралась через Бунарку.
- Мять Шуню! – раздался чей-то сигнальный клич, и ватага двинулась на Саньку. С пятого класса новые приятели его называли Санькой, а с легкой руки братьев Нечаевых, живших по-соседству, к нему пристала и эта фирменная кликуха – производная от собственных имен Шура и Саня. Применялась она в близком кругу, но на сей раз этот круг смыкался совсем не с дружескими намерениями...
Саньке оставалось только отбросить в сторону портфель и ждать. Он молчал, вглядываясь поочередно в глаза нападавших: что сделал он им плохого и чем досадил? Разве он виноват, что у кого-то в дневниках красуются двойки? Ведь он никогда не отказывал в помощи, всегда давал списывать решения трудных задач… Что же еще они хотят от него? Легкое замешательство охватило заговорщиков, – они не испытывали особой неприязни к Шуне, но подстрекатель уже набросился на жертву, увлекая за собой остальных. Санька не отбивался; быстро сбитый с ног, он извивался на земле, уклоняясь от тумаков и прикрывая голову руками. «Вот она, золотая медаль!» – всколыхнулось на миг Санькино сознание, и снова он отводил тычки, укрывался среди навалившихся тел…

Схлопотав ненароком товарищескую взбучку, Санька яростно навалился на учебу, тянул руку на всех уроках, демонстрируя полное неповиновение своим обидчикам. На этот раз он решительно порвал всякие отношения с неблагожелателями, рассчитывая, что со временем они сами поправят положение. Так оно и произошло, уже на очередной контрольной к «отверженному» полетели тревожные записки с нерешенными задачками. Общение восстановилось. Лишний раз была подтверждена истина о том, что конфликт – неизбежный этап становления детского коллектива. Все-таки была польза отстающим от наличия в классе преуспевающих учеников.

Неугомонная Ида Петровна вкупе с «предметниками» даже проводила совместные собрания «хорошистов» и «двоечников» для передачи положительного опыта учебы. Успевающие ученики делились своим драгоценным опытом, отстающие хмуро выслушивали их, не выражая при этом особого энтузиазма к тому, чтобы подхватить передовой почин.
- Пусть Рыбакова нам расскажет, какие трудности у нее возникают при освоении учебной программы, и как она их преодолевает, - внесла предложение Ида Петровна, родоначальница ученической школы передового опыта, уверенная в полезности предстоящего выступления.
Аля Рыбакова была председателем ученического комитета школы, что уже говорило о многом, но при этой высокой общественной должности она сохраняла самые приветливые отношения со всеми одноклассниками и пользовалась у них неизменным товарищеским расположением. Всегда доброжелательная, со светящимися в глазах искорками тепла и доброты, она была желанной участницей любых затей и компаний. Потому и прислушивались одноклассники к голосу председателя учкома.

- У меня есть трудности, - честно призналась ударница учебы, - я не понимаю Конституцию СССР и не люблю этот предмет. Мне трудно по нему готовиться. Там вообще сплошная путаница.
Такого подвоха, от которого к тому же попахивало «политикой», никак не ожидала классная дама.
- Подожди, Рыбакова, не тараторь. Конштитучия – наш ошновной закон! Что тут может быть непонятного? В ней запишаны наши права и обязанношти, - тут же зашипела математичка, наслышанная о гражданском праве от мужа-милиционера.
- Прав в Конституции много, я не спорю, а одежды в доме нет – мою одежду донашивает младшая сестра Ольга, остатки от нее – меньшая сестра Лилька, а самой маленькой, Галинке, ничего не достается, - приводила свои доводы Алька, обнаружившая важные расхождения между конституционными гарантиями и их материальной необеспеченностью.
- Одежда тут ни при чем, Рыбакова. Швобода – вот наше завоевание! Понимаешь?
- Вот я и не понимаю, зачем нам эта свобода, если нет одежды в кино сходить, - не унималась Алька.
- Шядь, Рыбакова! – закончила дискуссию недовольная защитница Конституции, - дай вам одежду, так и дома никого не найдешь. Учитьша надо, а не в кино бегать!
Но тут прежде молчаливые недоросли, воодушевленные ярким Алькиным выступлением, воспряли духом и, продолжив дебаты, выложили оторопевшей наставнице все неодолимые препятствия, стоящие на их пути к знаниям. Выяснилось, что многие не понимают и не любят математику, английский и хор. Действительно, были такие факты, когда верзила Валька Давыдов, правофланговый на школьной линейке, при появлении «хористки» залезал под парту, откуда всегда торчал не вмещающийся в укрытии горб... Клава Бурылова не могла заучить задаваемые стихотворения, «хоть тресни». Она тоже была права. На уроках литературы ей приходилось отвечать по Женькиным подсказкам:
                … Где птицы щебечут,
                Где скачут слоны…

Почему слоны скачут, она потом не могла объяснить. Даже Генка Перетягин, обычно не встревающий в «детские игры», сделал официальное заявление о том, что он не успевает отдохнуть на переменах, поскольку учителя после звонка об окончании урока продолжают свои объяснения. «Сталинская Конституция дает нам право на отдых, и учителя не имеют права отнимать у нас наше право», - закончил свою речь трижды второгодник.
Вдобавок ко всему оказалось, что девчонкам не дают сосредоточиться на уроках мальчишки, непрестанно дергающие их за косы. С головным убранством слабой половины класса и впрямь творилось что-то несусветное. И не только на уроках. Коротко стричься девочкам не разрешалось, дабы преждевременно ими не переступалась грань взросления, а мимо порхающих переплетений, увенчанных пышными бантами, не могли спокойно проходить подрастающие кавалеры. Как в малолетстве они таскали кошек за хвосты, так и в школе свою давнишнюю привычку перенесли на новые подручные объекты.

Девчонки спасали свои косички у надежных защитниц – Лиды Маркуниной и Люси Сосновской. Лида набрала авторитет невозмутимостью характера, спокойствием и редкой для ее возраста рассудительностью. Всем было известно, что мнение Маркуниной всегда справедливо. Люся Сосновская, живо напоминавшая кинозвезду Целиковскую, останавливала охотников за косичками не только «артистическими чарами», но и внушительными габаритами фигуры. Заметное превосходство в возрасте и физической силе позволяло ей без особого труда урезонить охотников за манящими косичками.Только Женька Кошелева не нуждалась в заступничестве. Когда  Перетягин приступил к манипуляциям с ее косой, то в ответ услышал насмешливую частушку:

Ходит гордо, грудь вперед,
На днях в меня влюбился…
Сам себя не узнает –
Спокойствия лишился…

- Не в тебя, а в косу, - смущенно пробормотал попавший впросак нагловатый Генка, отпрянув от предмета своей любви. Несмотря на кажущуюся безобидность, удар частушкой оказался расчетливым и точным. Не было в те  времена более позорных дразнилок, нежели наречение неосторожной парочки женихом и невестой:
Тили-тили тесто,
Жених и невеста!
В такие минуты молодые люди готовы были сквозь землю провалиться от стыда. Одно время Славка Горин, пораженный  стрелой шаловливого амура, ходил неслышной тенью за Тамарой Вороновой, – нравилась ему эта незаурядная и непосредственная в чувствах девочка. А та, стеснявшаяся непривычного внимания, бросала ему вполоборота одни и те же обидные слова «зараза, паразит».
 
… Некий Серега, синеглазый расторопный хлопец, был немало озадачен, получив от одноклассницы любовную записку. Принимать позор на юную вихрастую голову ради Машкиных причуд совсем не входило в расчеты конопатого шестиклассника. Объяснение состоялось после уроков того же дня в ближнем от школы переулке, где Серега, выбивая дурь из сентиментальной Машкиной головы и отстаивая свою незапятнанную мальчишескую честь, влепил пару подзатыльников соблазнительнице, в панике убегающей от буйного сердечного избранника. Впредь подобных писулек к нему не поступало.

Ближе и понятнее амурных воздыханий для школьников оставалась активная игровая деятельность. Военно-патриотическую игру «Зарницы» организовали беспокойные затейницы Ида Петровна и Людмила Андреевна, принявшие на себя командование отрядами «синих» – учеников пятого «А» и «красных» – пятого «Б» классов.
К боевым действиям на пересеченной местности готовились основательно, – заранее на тротуарах, домах и лесных тропинках были нарисованы мелом или выложены ветками стрелки, указывающие направления движения к неприятельским редутам. На куртках участников нашиты синие и красные бумажные погоны. Боец, лишившийся в рукопашной схватке одного погона, считался раненым, а двух – убитым.

В назначенный час экипированные отряды бодро двинулись по размеченным маршрутам на исходные позиции, полные решимости одолеть врага. Однако, по мере продвижения в лесные урочища со всей очевидностью проявлялась вопиющая бездарность стратегического руководства операцией, – стрелки указывали противоположные направления, а вскоре вовсе исчезли; служба наблюдения, оповещения и связи лишь прибавляла нервозности, закодированные сигналы свистунов и «кукушек» не могли расшифровать не только вражеские, но и собственные связисты. Под лесным покровом царила полная неразбериха в определении дислокации и маневров противостоящих сил. Сумятица сквозила в действиях командиров и неумелого воинства.
- Ишь, рашшвиштелишь шоловьи проклятые, - дала свою оценку затянувшейся свистопляске сигнальщиков Ида Петровна, штабс-капитан отряда «синих». Вдобавок ко всему, их разведка бездарно заблудилась. Валька Семушкин, командир группы разведчиков, растерянно вглядывался то в окружающие зеленые заросли, то на циферблат компаса, где дрожащая стрелка невозмутимо указывала направления севера и юга. Словом, обстановка была максимально приближена к реальной.

Пошли наугад. Той порой сигнальщики, посчитав свою боевую задачу исполненной, примолкли, и воцарилась зловещая тишина, вползающая щемящей тревогой в Санькино сердечко. За кустами ему мерещилась засада, посторонний шорох или крик птицы заставляли настороженно вздрагивать. Полностью сознавая, что он находится в игровой ситуации, что военные действия развернуты понарошку, Санька, тем не менее, не мог унять непроизвольную боязливую дрожь, усугубляемую творящейся дезорганизацией и пониманием того, что исход предстоящей схватки совершенно непредсказуем. Игра воспринималась им еще по-детски, как настоящая, поэтому переживания риска вызывали настоящее ощущение страха.

Так вот она какая, война! – отчетливо осознал он. Война – это тоскливое ощущение своей беспомощности в слепой игре грозных обстоятельств, это трепещущая зависимость жизни от подстерегающих случайностей, способных погасить ее в любой момент. Война – это страх потерять себя, расстаться навечно с самим собой по прихоти нелепой и ветреной судьбы…

В памяти юного разведчика всплывала картина таких же скитаний по вражеским территориям, когда-то поведанная дядей Васей. После очередного побега из плена он свалился без сознания от полного истощения сил на талый речной лед. Очнулся ночью лежащим на спине; перед глазами – яркие звезды в черной пустоте бесконечных пространств мироздания… Множество звезд, зовущих изможденного, ослабшего человека к жизни… Ему надо идти, но тело сковано, – телогрейка намертво вмерзла в ледяной панцирь, и холод уже проник до костей… Нет, не встать… Глупое и беспомощное состояние…
А звезды зовут своим вечным сиянием, слабо мерцая и подмигивая неудачливому беглецу – иди же, иди… Единственный шанс выжить – это выбраться из сковавшей тело фуфайки, как-то вызволить хотя бы одну руку из отвердевших рукавов… Под сиянием Млечного пути брел по планете несчастный человечек, обессиленный от голода, холода и трудных дорог. И маленькие звездочки среди мертвящей небесной пустоты весело и радостно поглядывали вниз, на ожившего путника, передвигающегося по заснеженной поверхности земли. Все дальше и дальше от смерзшейся во льду телогрейки вели куда-то в неведомое его неуверенные, бороздящие снег следы…

Блуждающие разведчики осторожно продвигались по лесным лабиринтам, пока не наткнулись на полянку, откуда слышались приглушенные голоса. Семушкин знаками приказал группе залечь и следовать за ним по-пластунски; ориентиром для подчиненных служил торчащий над местностью командирский зад. Подползли к лесной опушке, маскируясь в густом, ветвистом  ельнике.

И тут-то разведчики оторопели от увиденного, отказываясь верить своим глазам. Командир приник к окулярам театрального бинокля, пытаясь разобраться в загадочной мизансцене… Не далее как в десяти метрах от бойцов невидимого фронта на солнечной поляночке вели неторопливую, чинную беседу главкомы воюющих сторон! И рядом с ними – всего лишь по одному ординарцу из числа лиц слабого пола. Какая удача для группы отважных разведчиков! Разведка нагрянула на опешивших командующих как снег на голову посреди лета:
- Людмила Андреевна! Вы взяты в плен!
- Ишь ты, какой герой! Только плена мне не хватало.
Что ж, если враг не сдается, его уничтожают! Семушкин бросился в атаку, пытаясь добраться до заманчивых бумажек на плечах «красного главкома». Не тут-то было! Людмила Андреевна, изловчившись, так торкнула налетчика, что тот кубарем откатился на исходные позиции, к той же опушке, откуда совершил нападение. Разведчики, находившиеся в боевом прикрытии, развеселились, довольные действиями Людмилы Андреевны. Дремавшая в командире разведчиков тоска по подвигам проснулась в самый подходящий момент, – он коршуном набросился на жертву, пока на ее плече не повисла жалкая бахрома разорванных ниток и бумажных клочьев.

Развернувшееся единоборство отрезвляюще подействовало на участников боевой стычки; все как-то устыдились излишней агрессивности и угомонились. К тому же выяснилось, что между главкомами велись важные военные переговоры. И только великорослый Валька Давыдов, лучший стрелок школы, без устали таскал на допрос «языков». Первый доставленный им «язык» оказался без погон.
- Что ты нам мертвяков ташкаешь? – недовольно выговаривала ему Ида Петровна. Пока Валька тащил на себе очередного пленного, тот исхитрился содрать с бугая погоны и при доставке на объединенный командный пункт заявил решительный протест: «Ваш убитый Давыдов вместо того, чтобы ждать, пока его отнесут на кладбище, шатается, как приведение, по боевым позициям, хватает меня и тащит на допрос!»
Возмущенный Давыдов обозвал пленного мошенником, но не смог доказать свою правоту. После этих событий раненую Людмилу Андреевну повели в медсанбат, где обнаружили полный мир и абсолютное согласие между «синими» и «красными». Военные медики, исполняя клятву Гиппократа, не обращали никакого внимания на цвет погон своих пациентов. Прибывающие вояки, раненые, живые и убитые, охотно вливались в ряды пацифистов. Военные действия свернулись сами собой.

ВСКОРЕ Санька оказался на одной парте по среднему ряду с Валькой Семушкиным, имевшим запутанную родословную с подмешанной кровью китайских хунхузов. Эта народность, издавна славившаяся неуступчивостью, дерзостью и жестокостью, еще в смутные времена освоения русичами Сибири противостояла в пограничных зонах царевым заставам уссурийских казаков. С тех мест тянулся к Вальке китайский след, запечатлевшись в восточном разрезе его глаз, да и кремнистый характер нового Санькиного напарника, отличавшийся категоричностью и решительностью, был не иначе как приправлен теми национальными сперциями.

Разместившиеся  за партой вихрастые хлопцы, один прокитайского происхождения, другой – татароватой масти, оба, впрочем, внесенные в славянские скрижали актов гражданской регистрации, тогда еще не подозревали, что будут сведены довлеющей над ними притягательной силой на многие отмерянные им годы. Что могло объединять антиподы характеров, один из которых был начинен изрядными порциями гремучей смеси, другой отличался уравновешенностью и даже покладистостью?
Если один из них, дитя урбанизации, имел возможности к тому, чтобы в раннем возрасте расставить ориентиры в общественных лабиринтах, то другой, вчерашний пленник сельского уединения, все еще озирался в растерянности среди людского сообщества в поисках гуманитарной опоры. В том-то и состояло объяснение парадоксального союза, что каждая из его сторон нуждалась в другой, искала в смежном чувствительном поле недостающие качества, снимала свое душевное недомогание с помощью резервов, заимствованных в духовных тайниках товарища. Потому тянулись друг к другу молодые носители противоположных начал, сверявшие свои шаги в неосвоенном мире и ощущавшие в общении взаимную поддержку и умноженную уверенность в себе. Друг – это не зеркало, чтобы видеть в нем свое отображение.

В ранней юности личность остается еще не определившейся, ее представления о нравственных устоях расплывчаты. В этом возрасте душа, находящаяся в растерянности, ищет спасительную опору в друге, с которым можно поделиться сомнениями и тревогами, вместе найти подтверждение своим догадкам. Святость отпущена людям, знающим цену бескорыстной дружбе, но право на пользование великой льготой, оказывается, нелегко заслужить, ведь, по заключению древнего мудреца Цицерона, дружба возможна только между честными людьми.
Жадный до чтения Валентин быстренько приобщил своего нового дружка к удивительному миру, раскрываемому на страницах художественной литературы, и привел начинающего книголюба в городскую юношескую библиотеку. Литература, грандиозный и несравнимый с другими представлениями храм человеческой мудрости, летопись сознательной формы жизни. Здесь изумленные пришельцы погружаются в вечные ценности, которые помогают им понять свой внутренний мир, найти для себя потаенную нишу в сонмище художественных образов и занимательных сюжетов. Здесь юные первооткрыватели проникают во все эпохи и уголки планеты, а с быстротекущими летами их начинает волновать нравственная сторона человеческой драматургии.

Неизменным успехом у юных читателей пользовалась приключенческая литература, целиком захватывающая отзывчивые умы острыми сюжетными линиями и увлекательной географической канвой описываемых событий. Приключенческий жанр, изобиловавший занимательной и непредсказуемой фантазией, был наиболее близок подросткам, убежденным романтикам и мечтателям. Вместе с Робинзоном Крузо они боролись за выживание на необитаемом острове, затерянном в океанских просторах; рядом с пятнадцатилетним капитаном преодолевали дальние опасные маршруты и злодейские козни коварных недругов; в разгаре дворцовых интриг восторгались славными подвигами неустрашимых мушкетеров французского короля.

Советская литература, пронизанная добронравием и патриотизмом, создала великолепные образцы рукописных творений для утоления юношеских устремлений к ярким современным идеалам. Проникновенные рассказы Аркадия Гайдара, заглянувшего во внутренний мир подрастающего поколения, героические эпосы Николая Островского, Александра Фадеева, Бориса Полевого охотно поглощались увлеченными читателями, оставляли памятный след в их формирующемся сознании. На особом пьедестале находились каверинские «Два капитана» с их историческими параллелями героических походов и поисков в суровых арктических широтах, столкновениями благородных героев с корыстными и низменными людишками, недостатка в которых не испытывалось во все времена и эпохи.
Не обходилось также без чтива исторических романов, позволяющих заглянуть в былое, ощутить деяния далеких предков. Живое воображение начинающих книгоманов переносилось в смутные времена народных восстаний, неблаговидных интриг при царском дворе и далее, к заре славянской государственности, откуда исходит до нас немеркнущее сияние Спасителя Руси Александра Невского. Строг и печален княжеский взор – храбрейший и талантливейший из народов, наделенный несметными дарами земными, веками долгими лишен достойных правителей. Александр Невский, первый и последний радетель Руси, ждет ее воскрешения…

Читальное дело уместно подкреплялось другим занятием для начинающих интеллектуалов. Шахматы, эта подлинная гимнастика для ума, - еще одно увлечение, тайны которого открывал Саньке его добровольный наставник… Белый Король, потерявший счет проведенным баталиям, подает усталой рукой атакующий знак, и его армия приходит в движение. Пешечные цепи упорно продвигаются к вражеским редутам в неудержимом порыве водрузить на них королевское знамя. Сражение разгорается, втягивая в сечу новые и новые силы. Штыковые атаки пехоты, острые фехтовальные выпады офицеров и вздыбленные кони, совершающие дерзкие рейды по тылам противника… А там уже выплывают из гавани на оперативный простор тяжеловесные ладьи с наведенными системами дальнобойной артиллерии. Ферзь, знатный отпрыск древнеиндийского рода, возведенный в звание маршала королевских войск, ведет за собой стойких соратников.
Дряхлый король, старый вояка, тем временем укрывался за крепостными стенами, тревожно наблюдая за ходом битвы и доверяя верной охране свою драгоценную персону. Когда же обескровленная армия на последнем издыхании решала судьбу победы, старец грозно обнажал затупленный королевский меч и мелко семенил, страдая одышкой, на помощь изнемогающим однополчанам...

…Город, одногодок многим из наших маленьких героев, заметно подрастал и раздавался в территории, обретая на века запечатленные очертания архитектуры, но правобережное бунарское болото, куда устремлялась ранней весенью, срываясь с окрестных склонов, резвая речушка Акулинка, еще противилось своим покорителям. В начале пятидесятых здесь, в районе Театральной площади, ребятишки погожими днями короткого уральского лета запускали по мелководной речонке кораблики. Болото, простиравшееся к низовью Бунарки, было обширным и топким, построенные на нем времянки наполовину затонули; строительство стопорилось несмотря на поступавшие из столицы грозные депеши.

В конце концов, были произведены отсыпки, и бетонными кладками придавлена маленькая Акулинка, словно ее и не было. Но упрямая речка, не желая расставаться с памятным привольем, упорно рвалась из подземного плена к солнцу и звездам, на широкий простор, где когда-то веселые мальчишки запускали по ее струистым протокам быстрые бумажные кораблики. Не один сезон узница подземелья, ощущая по ранней весне пробуждение скованной мерзлотой земли и свежий прилив вешних вод, пробивала выход из мрачного заточения.

И все-таки она вырвалась на желанную земную поверхность! Однажды рано поутру глазам изумленных горожан предстали широкие провалы по скверу и заасфальтированной площади. Недавние завсегдатаи невысоких, поросших ивняком акулинкиных берегов поспешили после вынужденной разлуки на свидание с осужденной речкой. Они рассматривали грязные скопления жижи, ничем не напоминавшие им былое земное боголепие, где чистая речная протока растекалась по умиротворенному болоту, полному мелких земноводных обитателей. Но все же это была она, славная Акулинка, утратившая былую красивость и легкость бега, но не сдавшаяся в неравной борьбе за выживание. Строители вынуждены были признать ее право на существование. На этот раз они заковали непослушную Акулинку в трубы, направив сток подземных вод в русло Бунарки.

Расправившись с Акулинкой, строители без особых хлопот сдали в эксплуатацию ряд объектов социально-культурного назначения, украсив город великолепным корпусом Верх-Нейвинского филиала Московского инженерно-физического института, необходимого для подготовки инженеров-атомщиков, а также сооружениями Детской спортивной школы и лыжной базы, городским парком культуры и отдыха.
В городе по-прежнему испытывалась острая нехватка жилья. Кедровы все еще теснились в одной комнате и делили кухню на две семьи. Улучив момент, когда в доме напротив, по улице Зеленой 23, съехали жильцы, стесненное семейство решилось на самовольный захват освободившегося жилья. Накидали в прихожую вскрытой квартиры узлы и тюки домашнего скарба и стали ждать решения своей участи. К новоселам зачастили комиссии, которые выясняли обстановку, требовали, угрожали. Мать сидела на узлах и плакала, ей вторила малолетняя Галинка. Глава семейства благоразумно в доме не появлялся. В конце концов, высокое начальство прониклось соучастием к бедолагам и выдало им ордер на облюбованную квартиру. Петр Ильич, этот буйвол в человеческом обличье, махом обустроил скотный двор и огород, поставил баньку.
В другой половине дома проживали Нечаевы, известные по улице тремя дружными братьями и злым псом Джеком. Старший из славной троицы Альберт, или попросту Алик, проявлял завидные способности к рисованию и лепке. Средний брат, Людвиг, в обиходе называемый Люкой, тяготел к технике. А младшего звали Володькой. Неистощимый оптимист и весельчак, он оказался одноклассником и добрым товарищем Саньке.

…Внеклассная работа в основном велась в школе и была наполнена выдумками и занимательной интригой благодаря учителям, которые душу вкладывали в своих маленьких мучителей. Для приобретения навыков быстрого чтения проводились дополнительные уроки, на которых учащиеся поочередно читали вслух книгу «Зеленая цепочка». Читки проходили чинно и благопристойно не только потому, что удачно подобранная для аудитории книга захватывала ее внимание, но и из уважения к чтецам, товарищам по классу. В школе обычно торчали допоздна, на что имелось множество причин. Взять хотя бы вечер литературного творчества, посвященный уральскому писателю Павлу Бажову. По мотивам его изумительных сказов юные оформители подготовили шикарный иллюстрированный альбом, украшенный оттиском писателя. Изображение автора «Малахитовой шкатулки», выполненное в металле, было «позолочено» пудрой, напиленной с отцовой медали Васи Михайлова.

Павел Петрович Бажов, убежденный ленинец, верой и правдой служил Советской власти на капризной ниве журналистики. Одержимый желанием раскрыть героику боевых действий Красной армии за правое дело рабочих и крестьян, он опубликовал в свое время очерк о славных походах двадцать девятой дивизии на жарких уральских фронтах. Но благие намерения известного публициста едва не оказались роковыми в его судьбе. Мог ли предполагать автор опубликованного очерка, что в разгар сталинских репрессий отцы – командиры легендарной дивизии будут пущены в расход, а их добровольному певцу придется каяться в пособничестве «заговорщикам»?
Переключившись от греха подальше на сугубо мирные сюжеты, опальный рабкор, лишившийся должностей и партийного билета, остался преданным идеалам Великого Октября. Он ринулся в Краснокамск, чтобы запечатлеть кипение трудовой бучи на только что возведенном целлюлозно-бумажном комбинате. Увы и ах! Пока увлеченный борзописец кропал бумагоделам хвалебные вирши, недремлющее око НКВД уже распознало в руководящем составе комбината неистребимых «врагов народа». Однажды наученный горьким опытом, будущий сказитель наскоро уничтожил «зловредные» рукописи и унес подобру-поздорову ноги из контрреволюционного гнезда.
Не желая более испытывать судьбу, Павел Бажов обратил свой проницательный взор к вечным ценностям, недосягаемым для настырных корыстолюбцев. Под заскорузлым коконом большевистского журналиста уже созрел писатель мирового уровня. Он стал работать на века. Так родная Советская власть наставила блудного сына на путь истинный. Вот уж действительно, не было бы счастья, да несчастье помогло.

Ныне в Екатеринбурге, на набережной Верх-Исетского пруда, смотрится в раскинувшуюся водную гладь скромный бюст знаменитого писателя. Он освободился от необходимости цепляться за вертлявую политическую конъюнктуру и познал величие свободно парящего духа. Его задумчивый взгляд обращен в воспетый им прошлый век, не замечая каверзных коллизий изменчивых времен. Время утратило над ним свою сомнительную власть. Не зря же Васькин отец по-братски поделился с писателем «позолотой» правительственной награды.

…Развитие творческих задатков юных поклонников бажовского таланта продвигалось с трудом. Участникам упомянутого литературного мероприятия было дано задание… сочинить былину. Что  можно было извлечь из тех произведений? Разве что – яркие примеры из серии «Нарочно не придумаешь». Выпускался в те времена такой сборник «поучительных» нелепиц по материалам школьных сочинений. Громкое чтение «шедевров», сотворенных ученическим пером, доставляло маленьким ценителям юмора большое наслаждение. Так, один из литературоведов наглядно раскрыл социальную сущность известного горьковского героя: «Из рваных штанов Челкаша виднелось его происхождение». Но более других доставалось пушкинскому идеалу женского образа: «Татьяна ехала в карете с высоко поднятым задом».
Те же раскаты дружного смеха потрясали класс, когда Катя Минеева громко и выразительно отчеканила: «Автор сказки «О попе и его работнике Балде» – Александр Сергеевич ПУШКА!». Надя Шамкова тоже не отставала от самобытных школьных конферансье:
- Шамкова, сколько полюсов на земном шаре?
- Два штука!

Не менее забавно звучали отдельные строки из решений педагогических советов школ 50, 51:
…Ученику 5 класса Ярушевскому Ю. снизить оценку по поведению за вульгарные слова к учителю; - протокол от 29.01.63 г.
… Маргарита Андреевна не дает ученикам самим мыслить; - протокол от 07.10.68 г. школа 51.

Из приказа № 50 от 6.10.63 г.:
…Большая часть дневников ведется учащимися небрежно, заполняется грязно… в результате чего дневники потеряли свое воспитательное значение.
Директор школы 50 Е. Меденина.

Из приказа № 51 от 18.05.55 г.:
Согласно отдельных сигналов ковровая дорожка, находящаяся в учительской в количестве 12м, стала значительно меньше. Для определения действительного метража ковровой дорожки назначаю комиссию… При установлении пропажи… оформить материал в суд на взыскание стоимости отрезанной дорожки с завхоза…
Директор школы 51 А. Макридин.

Кедров впервые проявил литературную самость в сочинении на традиционную тему: «Как я провел лето». Он положил в основу каникулярного сюжета описание обыденных неприятностей, свалившихся на незадачливого мальчугана в  дни солнечной активности. Как-то утром он услышал по радио, что на солнце разыгрались магнитные бури, но не придал сообщению никакого значения. Помощник по домашнему хозяйству спервоначала подрядился на пару ходок за водой, а это не ближний свет – всего одна колонка красовалась посередь улицы. За водой бежать одно удовольствие – вприпрыжку по деревянному настилу, весело позвякивая подвешенными на коромысле ведрами. Обратно приходилось туговато, – придавленный свинцовой тяжестью к земле, Санька с трудом переставлял по ней заплетающиеся босые ноги.

Тут-то бурные события развернулись вокруг известного в округе пса Громко, который время от времени появлялся перед забором нечаевского дома и своим провокационным лаем доводил до бешенства могучего сторожевого пса. Джек, глубоко оскорбленный нахальным поведением надменного соседа, сорвался с цепи, и уже ничто более не могло остановить его яростный порыв к благородному мщению.
Громко во все лопатки пустился наутек, считая хозяйскую веранду наиболее подходящим местом для спасения. Там и настиг его грозный мститель. Началось что-то невероятное, – Громко визжал и скулил на всю улицу, Джек рычал от гнева и наслаждения, неимоверный грохот внутри веранды дополнял буйную сцену собачьих разборок. Вовка, младший из нечаевских братьев, плакал с перепугу, будучи не в силах унять разъяренного Джека. Санька подтаскивал товарищу воду, которой тот безуспешно окатывал сцепившийся собачий клубок.

Назавтра собачья эпопея получила свое продолжение. Когда Саньку отправили в магазин, то  за ним увязалась дворняжка, прижившаяся у Кедровых. Идти надо было через лежневку, дорогу, вымощенную из нестроевого леса. Санька с Жучкой пережидали, когда проедет пустой лесовоз с прицепом. Тут и оплошала дворняжка, кинувшись перебегать дорогу, когда перед ней прокатилась вторая пара колес. Прицеп наехал на нерасчетливую Жучку, оставшуюся лежать пластом на дороге. Санька приволок еще дышавшую псину на куске фанеры во двор.
Злоключения на том не закончились. При мытье полов он на радость кошке опрокинул тряпкой крынку с молоком, стоявшую в прохладе под кроватью. Пришлось неуклюжему полотеру домывать комнату молоком. Но более того ему досталось от Буренки, рогатой кормилицы семьи. Вечерело, когда подрастающий помощник семейства запустил в ограду отъевшуюся на зеленой потраве рыжую животину. Санька подчищал в стайке свежие порции органических удобрений, когда на него внезапно хлынул золотистый душ с крепким специфическим запахом. Изрядно подмоченный скотник выскочил из-под фонтана и двинул лопатой по его источнику. Рыжая тварь в ответ огрела его хвостом по мокрому лицу, но свое неотложное дело не прекратила.

Санька в сердцах забросил лопату в угол и побрел после унизительного сеанса уринотерапии полоскаться на речку. Лежавшая у изгороди Жучка подняла голову и принюхалась к проходившему мимо маленькому хозяину, от которого исходил не свойственный для него запах. Она бы рада составить ему компанию, но бессильно припала головою к земле. Жучка принимала космические исцеления.
На третий день солнечные бури поутихли, а с ними и Санькины приключения. Еще через пару деньков забегала Жучка. Пропуская снующие по лежневке лесовозы, она яростно облаивала своих кровных врагов, но при этом научилась считать их мелькающие перед глазами колеса до трех. Всю эту кутерьму изложил Санька в сочинении, которому дал интригующее название: «Дни солнечной активности». Он помнил учиненный ему разнос за вольную трактовку рисунка с изображением самолетных останков и побаивался повторения давней истории. Но, к его удивлению, сочинение имело успех. Это было его первое сочинительство на пути дальнейших литературных увлечений.

ОБЩЕСТВО коллективистов настойчиво и многопланово пролагало свои духовные ценности и моральные заповеди в сфере среднего образования. Начиная с пятого класса школяры активно вовлекались советскими педагогами в общественную работу. Пятиклассница Аля Рыбакова была направлена пионервожатой в третий класс, в котором, кстати, училась ее младшая сестра Оля. Готовить и проводить для подшефных пионерские сборы ей помогали товарищи по классу, - Санька Кедров готовил плакаты, рисовал иллюстрации к сказкам и даже смастерил макет настольного футбольного поля; Ира Сиротина проводила с малышней певческие занятия.
Послевоенное поколение воспитывалось на замечательном произведении Аркадия Гайдара «Тимур и его команда», ставшем основополагающим методическим руководством для пионеров и школьников. Идеи писателя, проповедовавшего раннее вхождение в общественную жизнь добровольных детских сообществ, внесение в сознание подростков чувства ответственности за судьбы нуждающихся в помощи, как нельзя лучше вписывались в коллективистскую сущность тогдашних межличностных отношений.

Ида Петровна, окрестившая пришкольную группировку «шпаной», к сожалению, не разглядела в своих подопечных те самые тимуровские струнки, светлые мотивы которых сплачивали ищущих себе применение ребят. Эти молодые душевные порывы заслуживали того, чтобы их заботливо пестовали и поддерживали чуткие руки старших и опытных наставников. Если пушкинские лицеисты горели желанием Отчизне посвятить «души прекрасные порывы», то местные патриоты из школы  № 45 были готовы творить добро в масштабе обитаемых ими дворов.
«Шпана», проживавшая близ школы на улицах Толстого, Фурманова, действовала по-тимуровски, не гнушаясь любыми подвернувшимися занятиями. Уборка территории школы и своих дворов, оказание помощи нуждающимся соседям и больным, посадка деревьев и разбивка аллеи перед школой, выступления с концертами – дел у поклонников добродетели было невпроворот. В школе действовал крепкий юннатский кружок, а возле нее размещался приусадебный участок, который содержался стараниями Женьки Кошелевой и ее бригады. В каждой семье приятелей принимали с полным радушием, – в квартире Лиды Маркуниной с помощью старшей сестры к их услугам был завсегда открыт учебный консультационный пункт, у Люси Беловой устраивались коллективные просмотры телевизионных передач. Словом, пришкольная братва жила дружной общиной, даже разучившей азбуку Морзе и флажковую сигнализацию для выхода на срочную связь через уличную дорогу, которая разделяла соседние дворы.

Когда тимуровцы пятидесятых оглянутся в те давние времена простых и благожелательных отношений, то с грустной признательностью отдадут дань былому, отказываясь принимать современную пирамиду зависимостей одних прагматиков от других. Вроде бы, многое изменилось в средствах коммуникации и информации к лучшему – телефоны, телевизоры, компьютеры, но «что-то главное пропало» в людской общительности за металлическими дверями и зарешеченными окнами.
Картина смутного детства… Мать при уходе из дома вставляет в дверную петлю щепку.
- Мам, ты пошто на щепку закрывашь? Ведь выдернут, - недоумевает Шурка.
- Чтобы люди видели, что в доме никого нет, - разъясняла матушка. Чистосердечные крестьяне беспокоились не за сохранность оставленного имущества, а за то, чтобы посетители не тратили попусту время в поисках отсутствующих хозяев. Что-то перевернулось в затуманенных славянских головах. Закачалась нравственность в мире, утратившем вместе с богопочитанием устойчивые ориентиры…

Так сложились в классе две неформальные группы – «пришкольная» и «западная». Первая возглавлялась Женей Кошелевой, ярким лидером. Во вторую входили «звезды» – первые ученики и активисты класса – и примкнувшие к ним ребята по месту жительства. Каждая группа, действующая в пределах своего поля, ощущала дыхание смежной общности. Женька, тонкий психологический камертон, чутко улавливающая малейшую фальшь в эмоциональных настроениях одноклассников, отмечала для себя в «звездной» группе слабо выраженные нотки осознанного превосходства, обусловленные их положением в классной иерархии. Она видела, что не у каждого ученика хватало духу подступиться к этому авторитетному и сплоченному кругу, но одновременно находила доводы для оправдания завышенной самооценки «звезд».

Когда же обе группы вступали на общую стезю, то, забывая о групповых интересах, действовали на благо класса, что определяло в нем согласие, дружелюбие и духовную гармонию. Класс сложился как психологическая общность, в которой было  достигнуто единство групповых и индивидуальных целей. Социально однородная среда советской действительности облегчала задачу поддержания в классе атмосферы взаимопонимания и товарищеской отзывчивости. Сложившемуся коллективу класса был близок и понятен пушкинский Гимн ученическому содружеству:

Друзья мои, прекрасен наш союз!
Он как душа неразделим и вечен –
Неколебим, свободен и беспечен,
Срастался он под сенью дружных муз…

Но вернемся к внеклассной жизни подружившихся учеников. Новое увлекательное занятие – посещение Детской технической станции, открывшейся в подвальных помещениях «мужской» школы. Небольшая группа девчонок определилась в кружок рукоделия, а Люка, средний из братьев Нечаевых, повел Вовку с Санькой в авиамодельный кружок. Совместными усилиями трех авиаконструкторов был сооружен планер с гордым названием «Сталинский сокол», который был торжественно доставлен на вершину Уральской горы для первого полета над городом. Однако, испытания показали, что летательный аппарат был сконструирован исключительно для исполнения наиболее сложной летной программы с кратким и выразительным названием – штопор. Зато «Сталинский сокол» настолько отважно вошел в эту фигуру высшего пилотажа, что после ее исполнения восстановлению не подлежал.
Тогда неунывающий Люка привел умельцев в радио-кружок, не сомневаясь в том, что рано или поздно они проявят свое дарование. К радости юных радиолюбителей собранные ими простейшие детекторные приемники из шумного эфира временами воспроизводили отдельные внятные слова. Так развивалась пытливая техническая мысль подрастающего поколения.

Художественной самодеятельностью в той или иной мере были охвачены все пионеры и школьники, хотя на фоне ее декораций блистали отдельные звезды. Школьная самодеятельность! Творчество ансамбля убежденных поклонников эстетической стороны действительности. Детство, насыщенное восторженными порывами, распределяет детишек по видам искусства, влечет к прекрасному, мимо которого они не могут пройти равнодушно. В школьном возрасте интерес к внешней, красочной стороне мира все еще преобладает над потребностью его научного познания. Поддержание внутреннего горения, этого божественного источника творческой предприимчивости, достигалось с помощью самодеятельности. Всем было известно, что массовость – это основа искусства, принадлежащего народу и достигшего под руководством партии сияющих вершин социалистического реализма.

Из приказа № 30 от 21.03.55 г.:
Эстетическое воспитание учащихся - неотъемлемая часть коммунистического воспитания молодого подрастающего поколения. Развитие детского творчества, художественной самодеятельности вошло в традицию советской школы... Приказываю: …выезд участникам смотра из города запрещаю… Обязываю каждого участника художественной самодеятельности явиться на концерт без опозданий. Каждый участник хора при построении занимает известное ему место…
Директор школы 51  А. Терешко.

В школе был организован сводный хор из нескольких классов – коронный номер самодеятельной программы. Поначалу хором осваивали песню о казачатах:
Ай да казачата,
Славные ребята…
 Для наглядности исполнения несколько «казачат» в кубанках самозабвенно скакали иноходью по сцене на палочках перед певческими рядами сверстников.
Танцевальный кружок в школе вели балерина музыкально-драматического театра Лидия с напарником Джоном. Дальновидная Людмила Андреевна буквально вытолкала Саньку с Валькой Семушкиным на это крайне сомнительное дело. К тому же привередливые руководители кружка устроили смотрины новичкам, предложив им исполнить танцевальную присядку. Если Санька довольно уверенно справился с незамысловатыми выпадами коленцев, то Валька устроил из них полную потеху.
 
То, что вытворял Семушкин, надо было видеть; его телодвижения не удалось бы изобразить профессиональному танцору. Скрючившись в странную погибель, растопырив согнутые верхние и нижние конечности так, что их стало вдвое больше, он в странных спотыканиях виртуозно исполнил пантомиму на танец комара, утратившего координацию движений на дружеской попойке. За необыкновенную интерпретацию комаринской плясовой Семушкин также был зачислен в танцевальный коллектив.
Обучение проистекало в непреходящей скованности души и тела. Напарницей к Саньке была приставлена Надя, симпатичная девочка повышенной упитанности и спокойного поведения. Непослушные ноги танцора путались в сложном порядке шагов, не попадали в такт движений. Флегматичная Надя с красивым неподвижным лицом чувствовала себя не лучше, сподобляясь запрограммированному манекену. Ее талия, вернее, то место, где она должна была находиться, обжигала Санькину ладонь как горячая сковорода. Словом, толку от порханий полькой-бабочкой он не видел, а неудобств от них хватало через край. Другое дело – Рудька Ушенин и Генка Антонов, лучшие плясуны школы. На матросский танец в их исполнении было любо-дорого смотреть.

Лесоповальщики, к которым школа выезжала на шефский концерт в Билимбай, трижды вызывали на «бис» замечательных танцоров, покоренные их моряцкой удалью и лихими дробными переплясами.
В грезы блаженной услады погружались зрители, когда на сцену выходил дуэт Тамары Вороновой и Риты Леонтьевой:

Лунные поляны,
Ночь, как день, светла,
Спи, моя Светлана,
Спи, как я спала…

Из приказа № 55 от 7.04.60 г.:
Об итогах смотра школ города по художественной самодеятельности.
…в школах 41, 46 до сих пор одноголосый хор, а школы 45, 43 мало представили номеров художественной самодеятельности на немецком языке.
Зав. ГорОНО Лутошкин.

Но вот опустеет школа с закатом дневного светила, и непривычная тишина опустится в ее широкие коридоры и ставшие просторными классы… В такую малоизвестную школу частенько похаживали Сиротина с Рыбаковой помогать Ириной маме в уборке помещений. Работа была нелегкая – переворачивать тяжелые парты и мыть под ними полы. В свободные минуты подружки бродили по коридорам, заглядывали в пустые классы.

Из приказа № 136 от 27.01.56 г.:
§ 3. Отмечаю… антисанитарное состояние классного помещения, отсутствие товарищеского отношения к учащимся 4 класса, которым семиклассники оставляют класс грязным, пыльным и не проветренным.
Директор школы 51  А. Макридин.

                Пройди по тихим школьным этажам,
                Здесь прожито и понято немало,
                Был голос робок, мел в руках дрожал,
                Но ты домой с победою бежал…
                И если вдруг удача пропадала,
                Пройди по тихим школьным этажам…
                А. Дидуров

Школа… Первая ступень большого жизненного пути. Вот она какая наедине с собой, приютившая множество детишек и предоставившая каждому из них свое тепло, приятие и расположение. Кажется, вот-вот раздастся стоголосый гомон, неумолчный топот всегда куда-то спешащих мальчишек и девчонок, резко и повелительно прозвенит требовательный звонок, призывающий беспокойную публику к установленному порядку… Как многое надо им дать, научить, вразумить… И сколько боли переносит она в ответ на своих стенах, дверях и партах, с трудом восстанавливаясь от нанесенных несмышленышами ран и увечий…

Но – разбежались бойкие баловники с портфелями в руках, и осиротели постылые классы, пригорюнились затемнелые окна. Видать, не будет у школы другой судьбы, легкой и беззаботной; на долгий век уготована ей завидная участь - добром платить непоседливым и шаловливым питомцам. А наутро вперемежку с первыми солнечными бликами выплеснутся на городские улицы стайки жизнелюбивой детворы, прекраснейшей части человечества, и устремятся со всех сторон в распахнутые объятия школы. Заждавшаяся своих чад многодетная альма-матер вновь оживет и омолодится, обремененная счастливым племенем юных энтузиастов.

Из приказа № 92 от 3.10.55 г. (зачитать при наступлении холодов):
§ 1. Ввиду холода и ненастной погоды в целях сохранения здоровья учащихся приказываю:
а) приходить в школу только одетыми. На воротнике пальто иметь нашивку с фамилией и именем учащегося и номером, прикрепленным в раздевалке.
§ 2. Ввиду ненастной погоды и грязи, заносимой в школу, категорически запрещается бегать по коридорам. Дежурным учителям и учащимся останавливать бегающих и предупреждать, а при повторении наказывать отправлением домой за родителями через классных руководителей…       Директор школы 51  А. Макридин.

…Алька с Иркой все еще бродили неразлучными тенями по знакомым школьным уголкам. Вот кабинет Людмилы Андреевны, куда частенько забегали они вместе с Валькой Семушкиным и Санькой Кедровым, чтобы обсудить общественные дела, выпустить стенгазету или подготовить по заданию учителей какие-то учебные материалы. Эта четверка, являясь коллективным лидером класса, составляла его ударную группировку в учебе, общественной работе и в организации досуга. Алька – председатель учкома школы, Санька – председатель Совета отряда, а Ирка – аж председатель Совета школьной пионерской дружины. Три красные лычки были нашиты на ее рукаве! Семушкин, феномен сложный и глубокий, в общественных делах не преуспевал, зато он выдвинулся неформальным лидером великолепной четверки. Не случайно Ида Петровна усадила этот квартет на две средние парты среднего ряда, образовав из него центральную цитадель класса.

В кабинет завуча, всегда открытый для посещения, они входили без всякого стеснения в наступивший свободный час. Наводили в нем порядок, раскладывая пособия и всякую учебную утварь по местам. Дело доходило даже до мелкой починки обуви хозяйки кабинета. Чеботари прихватывали из дома для «шефской» работы простенький сапожный инвентарь и поправляли сбитые набойки на туфельных каблучках, подбивали гвоздиками подошвы. Людмила Андреевна, заглядывая в свой кабинет, воспринимала эту хозяйственную деятельность как разумеющуюся и старалась побыстрее освободить свое рабочее место, предоставляя его в полное распоряжение добровольным помощникам. Эта идиллия служила подтверждением педагогическим взглядам К. Ушинского: «В воспитании все должно основываться из личности воспитателя, потому что воспитательная сила изливается только из живого источника человеческой личности» (17).

…Наконец, девчонки оказались вблизи учительской комнаты, этого средоточия школьной власти. Переглянулись. Даже в опустевшей школе учительская вызывала невольный трепет и какое-то ощущение подчиненности вышестоящим силам. Алька первой прильнула глазом к приоткрытой двери и тут же в ужасе отпрянула от нее:
- Душит! – еле слышно выпалила она, подтверждая увиденный кошмар вытаращенными глазами.
- Кто душит?
- Там… На диване.
Ирка зыркнула своими глазищами в сторону туалета, где мать гремела ведрами, и тоже проникла к двери.
- Растяпа! – сделала она свое заключение, досконально разобравшись в действиях припозднившейся молоденькой учительницы и местного Отелло, не уступавшего в страсти герою шекспировской трагедии.
- Кто растяпа? - недоумевала Алька.
- Ты растяпа. Целуются они, - услышала она доходчивые разъяснения. Подружкам впервые довелось увидеть нежные ласки возлюбленной парочки. Они примолкли, задумавшись о своем и ощущая в себе неведомое прежде брожение сладкой истомы. Что ждет их впереди? Как сложится непредсказуемая девичья судьба?

Было о чем задуматься подросткам под четырнадцать бедовых годков. В шестом классе они замахнулись на долгосрочный прогноз – кем станут сегодняшние други через двадцать лет? Двадцать лет… Это беспредельный срок. Это много больше, чем вся их прожитая жизнь! Сколько же жизней дается человеку, в каждую из которых вкладывается так много событий, заманчивых увлечений и удивительных открытий? А ведь они еще только в начале своего пути, где каждый день неповторим и прекрасен. Да, немало будет пройдено дорог, немало преодолено подъемов…

Для отображения предстоящих достижений одноклассников была использована смелая техническая новинка, а именно устройство, которое через десяток лет получит свое распространение как показ слайдов. На бумаге художники-затейники рисовали на товарищей дружеские шаржи и через проектор демонстрировали их на большой экран. Алевтина Рыбакова предстала строгой классной дамой в очках и с коромыслом на плечах. На одной подвешенной чаше лежала «математика», на другой – «литература». Какая из них перевесит, было еще не ясно... Валентин Семушкин, адмирал флота, с детства бредивший морскими приключениями, вел свою эскадру по океанским просторам. Широкую грудь морского волка украшала Золотая Звезда Героя Советского Союза... Клавдия Бурылова, девица на выданье с прической, уложенной валиком, тоже оказалась Героиней, – одиннадцать облепивших счастливую мать детишек свидетельствовали о ее несомненных заслугах перед Отечеством... Василий Михайлов, любитель физики, вооружившись наушниками и ключом Морзе, устанавливал связь с марсианами... Кошелева Евгения, раздираемая противоречиями и метавшаяся между причудами озорства и святыми чувствами справедливости, была изображена монахиней, окунающей в купели чертенка. Надо было понимать, что она крестила того самого рогатого подстрекателя, который неотступно подталкивал ее на порочные делишки. Удастся ли богоискательнице обратить чертенка в свое верование?
 
Но далеко не все проказники каялись в содеянном. Среди них – Валерка Чуб, отличавшийся необыкновенной пышностью чуба, добряк, балагур и большой любитель до изучения хитросплетений природы. Саньке нравилось шататься с ним по окрестностям, забираться на Лысую гору. Увлеченные натуралисты могли часами изучать проистекающую на их глазах жизнедеятельность мелких обитателей болотец и заводей, примыкающих к Бунарке, бродили по трясине с шестами в руках для подстраховки. Оттуда приносили аквариумы, красу и гордость которых составляли жуки-плавуны, снующие между козявок и пучеглазых лягушачьих головастиков. В школу прихватывали, по случаю, цепких жуков-стригунов и подсаживали их в девчоночьи косы, приобщая горожанок к божьим существам. Но девчонки оставались девчонками, обращая натуралистические опыты в привычную суматоху и визготню.

Где-то и наткнулся Валерка в лесных похождениях на чихательный корень, доводимый при сушке до замечательной кондиции. Удостоверившись на собственных носах в качестве чудодейственного зелья, бедовые натуралисты задумали устроить веселенькое представление на уроке географии.
Географичку Шатову В.М., прибывшую из вечерней школы, не любили за ее сварливость и легко воспламеняемую агрессивность. При первом же появлении в классе ее писклявый голос был воспринят учениками с насмешливой иронией, а состоявшееся знакомство разом внесло разлад в отношения между сторонами.
- Чуб, - просвистела вставленной в горло свистулькой новенькая учительша. Чуб встал и, улыбаясь, по привычке поправил свой пышный чуб. Класс отреагировал добродушным смехом, за что и выслушал нотацию от «свистульки»: «Что вы находите здесь смешного? Встал Чуб, поправил свой пышный чуб, а вам уже смешно?» Классу стало окончательно понятно, что общего языка с этим сопрано ему не найти. Потому естественным было желание заговорщиков к тому, чтобы весь класс дружно, раз и навсегда, начихал на «свистульку» вместе со всеми ее нравоучениями.

Носы «заправляли» на большой перемене всем желающим без ограничения. Некоторые подходили на заправку повторно, сетуя, что средство на них не действует, и получали щедрые добавки. Наиболее смелые девчонки тоже решились удовлетворить свое прирожденное любопытство.
Урок в шестом классе «А» начался вполне миролюбиво, если не считать обычной издевательской манеры географички выдерживать длительные паузы перед вызовом ученика для ответа по домашнему заданию. Вот она медленно опускает взгляд с верхней части журнальной страницы, выискивая жертву. В классе устанавливается мертвая тишина, все напряженно следят за взглядом мучительницы, боясь услышать свою фамилию. Счастливчики, фамилии которых значились по начальным буквам алфавита, уже облегченно вздыхают, как вдруг упершийся в нижнюю строчку взгляд вновь вскидывается на первую, и все начинается сначала… «Заправившиеся» курносики в нетерпении оглядывались на Валеркину парту, – когда же начнется спасительный процесс? Тот успокаивающе кивал чубатой головой – скоро!

- Бурылова, расскажи о политическом положении Китая, - неожиданно прорезали тишину фальцетные звуки, вместе с которыми по классу прокатилось оживление, - первый выбор уже состоялся.
Обычно учителя задавали Бурыловой вопросы полегче, и все же ее ответы частенько поражали педагогов и школьников. Так случилось и сейчас:
- Китай – колония Советского Союза…
Класс, не ожидавший от Бурыловой столь смелого заявления, по-первости подрастерялся.
- Советский Союз завоевал Китай во время войны с Японией, - выложила Клава свои исторические аргументы, переполнив чашу терпения слушателей. Класс разрядился громогласным хохотом, чем и ускорил действие раздражителя носоглоток. У добровольцев, принявших табачьи дозы, нестерпимо засвербило в носах, и на смену хохоту перед опешившей географичкой разразилась грандиозная картина массового надрывного чихания.

Напрасно Валентина Митрофановна свирепо колотила указкой по кафедре, призывая взбеленившихся географов к порядку. Чихатели с раздувшимися носами уже и сами были не рады предпринятой затее, сотрясая воздух оглушительными раскатами; остальная публика веселилась до упаду при виде чихательных страданий опростоволосившихся нюхачей. Досель воинственно настроенная учительница, получившая столько неожиданных впечатлений в «детской» школе, уже не размахивала устрашающей указкой и в растерянности перебирала ее в руках. Ее тоскливое смотрение на разразившуюся чихоту затягивалось…
На шум влетела обеспокоенная Ида Петровна: «Штарошта! Откуда этот нашморк?» Староста встал, попытался что-то сказать, но рот его перекосился, голова запрокинулась, и он неудержимо расчихался, вытирая слезы.
- Будь здоров! – язвительно произнесла Ида Петровна и, оценив обстановку, дала команду, - Живо по домам, паразиты! Чтоб духу поганого не было в школе!

Проделка сошла с рук ее организаторам. Разновозрастные и разнохарактерные одноклассники твердо сходились в одном – зачинщиков не выдавать. Класс оказался на редкость сплоченным и дружным. Подростковый возраст, время следования новым нравственно-психологическим ценностям, подчинения коллективным нормам поведения… Коллектив ровесников становился центром подростковых интересов. Доносчиков не жаловали и учителя, относившие классовую солидарность к числу редких проявлений благородства у своевольных воспитанников. Но Ида Петровна понимала, откуда дует ветер: «Если еще раз хоть один паразит чихнет, то вылетит из школы!»

Между тем, истинные вдохновители блестяще проведенной операции наметили атаку на органы обоняния посетителей летней танцплощадки, размещавшейся в городском парке культуры и отдыха. Мелко измельченный порошок они заблаговременно рассыпали по площадке и к началу увеселения прибыли на облюбованный наблюдательный пункт. Состоявшийся комедийный спектакль превзошел самые смелые ожидания любителей острых ощущений.
В вечерний час музыканты ударили в литавры, и танцы начались. Беспечные пары, не ожидавшие подвоха, принялись усердно разгонять клубы предательской пыли до блеска надраенными туфлями и дамскими подолами. Кавалеры вносили посильную лепту в претворение коварной задумки, вызывая воздушные завихрения широченными штанинами.
Установленная мода строго диктовала размер штанин в их поперечине – от пятки ботинка до носка – и ни сантиметра меньше. Такими балахонами и размахивали танцоры, выполняя перед барышнями замысловатые пируэты. На величественные облачения носителей пролетарской культуры когда-то обращал внимание в знаменитых стихах о советском паспорте талантливейший поэт революции Владимир Маяковский:

Я достаю
       из широких штанин
Серпастый
       молоткастый
              Советский паспорт!

 Почитателей зауженных брюк клеймили «стилягами», нещадно поносили в прессе, стенной печати и номерах «Комсомольского прожектора», осуждали на собраниях и даже приводили в милицию. Словом, повсеместно создавали им невыносимые условия существования. Однако, презренные стиляги, выдерживая ожесточенные нападки и травлю, упорно не исчезали с общественной арены, дожидаясь благословенного часа, когда блюстители нравов устанут с ними бороться. Вот и сейчас, одетые в брюки-дудочки, они тоже дрыгали ногами на танцплощадке.
Завораживающие звуки вальса сменились азартным фокстротом, когда по вечерней прохладе то здесь, то там зачихали легко одетые девицы. Заботливые кавалеры поспешили им на помощь, накидывая на зябкие плечики пиджаки и курточки. Старания оказались напрасными, хуже того, бравые удальцы, великодушно скинувшие с себя одежки, к своему стыду, сами оказались падкими на простуду.

В быстром фокстроте навалившуюся напасть еще удавалось как-то маскировать, но в последующем медленном танго с лирическими парами вытворялись прямо-таки неприличные конфузы. Уберегая партнершу, партнеру приходилось чихать на соседние пары. Игривые реплики флиртующих танцоров внезапно прерывались совершенно непристойными гримасами. Извинения сыпались со всех сторон, замелькали дамские платочки, ряды танцующих заметно поредели. Черные разводы туши на обеспокоенных девичьих глазах выдавали глупое состояние поклонниц Терпсихоры.
С музыкантами тоже творилось что-то неладное, - саксофонист вдруг завернул такую руладу, что сбил стройную мелодию маленького оркестра. Руководитель – гитарист чихнул, что-то произнес не для всех и объявил антракт.

В антракте недовольный и недоумевающий народ вступил в пререкания со сбежавшимися ответственными работниками парка, требуя объяснений и возврата денег за купленные билеты, на что заведующая парком заявила, что администрация за здоровье посетителей ответственности не несет, а больным людям надо ходить не в парк, а в больницу.
Свою микрофонную речь на эстрадных помостках она прервала зычным чиханием, переросшим в усилительных колонках в душераздирающий оглушительный вопль, после чего невольно перекрестилась. Обращение к всевышнему официального должностного лица произвело на атеистов магическое воздействие, - площадка быстро опустела, а назавтра была закрыта на ремонт.

В МАРТЕ 1953 года умер Сталин. Известие потрясло Советскую империю и мировое сообщество. Сотни миллионов людей скорбели по кончине Отца народов, у других вырвался вздох облегчения. С его смертью канула в историю эпоха авторитарного коммунизма, в мире повсеместно начался его откат.
Чингисхан, Наполеон, Сталин… Титаны человечества… Отыщется ли в его хронологии еще один исполин, способный на равных войти в когорту величайших преобразователей мира? Историки затруднятся назвать это имя. Несмотря на то, что от построенного в СССР социализма сильно попахивало государственным капитализмом, половину человечества повел за собой к светлому будущему усатый дядюшка Джо…
Сталин поддерживал видимость справедливых общественных отношений государственной машиной принуждения, тогда как идеальное общество в итоге должно быть «слеплено» идеальными членами этого общества, а не являться суррогатным продуктом насилия одного класса над другим. Диктатор носил маску народного радетеля, но в авторитетных инстанциях суда истории уже заведено досье на двуликого Иосифа, чтобы в неторопливой полемике обвинителей и адвокатов сформулировать выверенную оценку его противоречивой деятельности. Но найдется ли другой национальный лидер, в заслугу которому можно поставить свершение, равное тому, что удалось Сталину, - за десяток лет подготовить истощенную войнами страну к разгрому объединенной Европы?

…Празднества Международного женского дня по случаю траура, объявленного в связи с кончиной «продолжателя дела Ленина», были отменены. И все-таки на квартире Кедровых втихомолку собралась тесная компания, чествующая славных представительниц женского сословия. Санька, тяжело переносивший смерть вождя, не скрывал неприятия неуместного торжества. Насупленный отшельник таился от легкомысленных участников праздничного застолья, временами смахивая выступающие на глазах слезы. Тоскливая тяжесть вползла в переполненное мучениями сердечко, навалилась на его неокрепшие вздрагивающие плечи, придавила их невидимым и гнетущим грузом. К маленькому страдальцу подходили подвыпившие гуляки, успокаивали и утешали его как могли. Они видели Санькино угнетенное состояние и, чувствуя себя виноватыми перед ним, напоминали ему  о горькой доле русских женщин, уверяли в том, что тоже переживают наступившую смерть Иосифа Виссарионовича. Санька не оправдывал, но и не осуждал собравшихся, считая, что они вольны в своем поведении. Он оставался наедине со своей болью, считая ее своей соучастницей в наступившей беде и не искал возможностей расстаться с мучительной союзницей.

В траурные дни прозвучала по радио речь Берии, поразившая Саньку сильным кавказским акцентом. Грузинский тандем Сталин-Берия, пробравшийся к неограниченной власти на плечах другого тандема революционеров, Ленина и Троцкого, держал страну в страхе и повиновении без малого три десятилетия. Берия, видевший себя преемником Сталина, явно намеревался продлить «грузинскую эпоху» в руководстве государства диктатуры пролетариата.

Предусмотрительные градоначальники Верх-Нейвинска поспешили загодя присвоить центральной городской улице, прежде – улице Победы, имя предполагаемого вождя Лаврентия Берии. Их ответственное политическое решение выглядело вполне логичным, – руководитель Уранового проекта лично посещал город атомщиков и завод 813 – важнейшее звено военно-промышленного комплекса по ядерному вооружению Советской Армии.
После смерти престарелого генералиссимуса маршал Берия развернул кипучую деятельность по либерализации политической обстановки в стране. Политбюро, оказавшееся заложником властолюбца, безропотно исполняло его волю. Прозревший гуманист посчитал необходимым закрыть двадцать  крупных «общенародных» строек и амнистировать миллион двести тысяч заключенных. Согласившись с тем, что скромность украшает человека, новоявленный приверженец демократических преобразований инициировал запрет на таскание демонстрантами портретов членов всесильного Политбюро. Наконец, сельские союзники пролетариата вместе с "молоткастыми и серпастыми" паспортами получили желанную свободу передвижения, за которую они боролись еще в 1917 году. И все же «гнусный агент мирового империализма» был арестован во имя сохранения дела пролетарского интернационализма.
Верх-Нейвинские коммунальщики с ног сбились, заготавливая новые таблички для злополучной улицы города, протянувшейся вдоль его центральной магистрали. На этот раз горожане, изрядно запутавшиеся в ее названиях, собственными глазами увидели, что за считанные месяцы склонная к измене «улица-хамелеонка» успела получить третью фирменную вывеску, на которой красовалось имя недавно усопшего незабвенного вождя Иосифа Сталина. Услужливые градоначальники оказались на зыбком пути угодничества и наступали на те же грабли, которыми когда-то наставил себе шишек наивный в политике и чистосердечный в помыслах уральский журналист Павел Бажов.

Итак, новый политический пасьянс раскинут. В убогой хибаре бедствующей семьи своего приятеля Пашки Щеголева Санька с Володькой увидели на обшарпанных стенах портреты холеных личностей. Это наши новые вожди Маленков и Хрущев, с готовностью пояснила старшая Пашкина сестра Нина. Верившие политическому руководству простые люди нуждались в новых идолах для поклонения.
…Город жил установленными ему режимными порядками. Учащиеся выводили мелом по доске душеспасительную фразу: Сталин умер, но дело его живет! Уличные громкоговорители доносили до жителей городка информацию о важнейших событиях, происходящих в стране. Когда Юрий Левитан потрясающим по красоте голосом объявлял «Говорит Москва!», то не только юные пионеры, но и слушатели постарше впадали едва ли не в гипнотическое состояние. Особую радость радиослушателям приносили ежегодные мартовские сообщения о снижении цен на промышленные и продовольственные товары.

Музыкальные радиопередачи приобщали школьников к искусству. Санька безошибочно узнавал хрипоту бравадных утесовских песен, глубоко национальный окрас царственного исполнения Руслановой, воспевшей старенькие валенки, но один женский голос, чарующий и проникновенный, всякий раз приводил в волнение его потревоженное воображение:

Майскими короткими ночами,
Отгремев, закончились бои,
Где же вы теперь, друзья-однополчане,
Боевые спутники мои?..

- Кто она такая? И как она выглядит? – навязчивые вопросы не давали покоя юному почитателю таланта неизвестной ему певицы. Санька мучительно пытался представить себе лицо, мечтательный взгляд и ослепительную улыбку таинственной чародейки, но ничего путного из того не получалось. А через какое-то время тот же задушевный голос вел через репродуктор другую мелодию, от которой светлело вокруг, и наполнялся волшебством преображенный эфир:

Ночь коротка,
Спят облака,
И лежит у меня на ладони
Незнакомая ваша рука…

Телевизоры едва начинали входить в домашний обиход трудящихся. Чаще среди них встречались изделия марки КВН-49, аббревиатура которой в народе не без оснований расшифровывалась по-своему: купишь, включишь – не работает. Входившие в моду телевизионные аппараты вносили большое разнообразие в жизнь счастливых обладателей не только их приобщением к внешнему миру, но и неожиданными пиротехническими эффектами взрывающихся кинескопов.

Одними из первых жителей улицы Зеленой чудо-агрегат приобрели Рыбаковы, чем и привлекли к себе жгучее внимание соседей, особенно детворы. Вечерами перед голубым экраном собиралась разношерстная аудитория, озабоченная проблемами повышения своего культурного уровня. Тогда-то и посчастливилось Саньке лицезреть обладательницу давно запавшего в его душу голоса. Клавдия Шульженко, музыкальный дар изможденному в боях и трудах народу. Ее волшебный голос звучал в эфире, поддерживая дух и песенный настрой покоренных музой людей. Она вела за собой завороженных слушателей в мир честных и благородных, простых и не падких на корысть людей. Она раскрывала им мир тревожной романтики, волнительной переклички встрепенувшихся сердец. Певцам мало обладать звучным голосом и безупречной техникой исполнения. В их голосах непременно должна присутствовать индивидуальная тональность и своя неповторимая особенность, некий шарм, без чего исполнитель не будет иметь собственного лица и собственной аудитории. Такими индивидуальными талантами была щедро наделена Клавдия Шульженко.

…НАШИХ молодых романтиков неудержимо звали местные достопримечательности и таинственные дали. Какое содружество непоседливых энтузиастов обойдется без походов по родному краю! Класс уходил ранней весной в очередной поход, на этот раз – к загадочному и угрюмому Заплотному камню – горе, на которой расположена большая скала, высившаяся наподобие наклонного каменного забора. По наезженной дороге шагалось легко и охотно, но при повороте на лесную тропу туристы остановились в растерянности перед придорожной сугробистой грядой, полого спускавшейся к ельнику. «Эврика! – воскликнул находчивый Михайлов, - Повторим переход Суворова через Альпы!» «Суворовцы»  с гиканьем понеслись «на пятых точках» вниз по снежному склону. На месте сбора  пришлось разжигать костер, чтобы подсушить подмокшую одежду. От высокого костра взвивался к острым верхушкам зеленых лесных красавиц раскаленный дым, увлекая в стремительном завихрении невесомые искорки, а от задних мест неунывающих путников клубились белые пары возгоняемой влаги.

Почувствовав относительную сухость под поясницами, покорители горных вершин двинулись к намеченной цели. Заплотный камень, молчаливый свидетель первозданного мира… Вот он нависшей громадой мрачно возвысился над поредевшими деревьями, закрывая собой прозрачную синеву небосвода. Словно по команде затих привычный гомон  путешественников, на полуслове прервались шутки… Вечность, властная и непостижимая, дохнула из прошлых эпох на маленьких человечков, подавляя их величественностью гранитной скульптуры застывшего времени…

Вековечный камень, вытесненный земным содроганием в давних столкновениях тектонических пластов и вздыбленный над горной твердью, непоколебимо стоял в широком пространстве грозным напоминанием о могуществе природной стихии. Ураганные ветры, набравшие на просторах великую силу, в дикой ярости разбивались о гранитную плотину, укрощенные могучим утесом. Низвергающиеся из расколотых небес водопадные хляби в блистающем озарении грозовых разрядов шумными потоками срывались с отвесных стен к подножию островерхого великана не в силах источить его вековыми воздействиями. Скальный гребень, разорвавший из глубины недр оболочку земли, накренился прочным заплотом над лесным массивом, в котором терялась поклонная тропа, протоптанная робкими посетителями.

Жутко было оказаться у подножия каменного исполина, падающего на осмелившихся приблизиться к его холодной массе. Казалось, еще один миг – и гранитная стена, закрывшая дневное светило, рухнет ниц, схоронив под собою все живое…
Не было сил оставаться долго под каменным гнетом,– сознание не выдерживало довлеющей тяжести над головой, громадная монолитная плита протяженностью в добрую четверть километра отдавала могильным холодом, лишая уткнувшихся в нее пришельцев привычного кругозора…

Прочь! Бежать прочь из-под нависшего небоскреба на простор, к спасительной тропе, по которой люди приходят сюда, чтобы увидеть и ощутить грозное воплощение неподвластной им чуждой воли… Не так ли какая-то неодолимая сила встает перед устремленной к заветным мечтаниям молодью, заставляя ее умерить пылкий настрой, приглушить сокровенные желания? Отягченные мрачным зрелищем, уходили от Заплотного камня юные исследователи родного края, изредка перебрасываясь между собой короткими, малозначительными фразами.

Ближе к лету поднабравшиеся походного опыта дружные шестиклассники во главе с Людмилой Андреевной растянулись длинной цепочкой по лесной цветистой дорожке, выводившей их на знаменитые горные образования с привлекательным названием «Семь братьев». Пешеходное мероприятие, которому благоприятствовала капризная уральская погода, удалось на славу.

Семь братьев – семь выстроенных на взгорье в строгую шеренгу обветренных каменных изваяний. Каждый скалолаз покорял на выбор доступную ему вершину, с которой открывались расстилавшиеся к закольцованной линии горизонта гористые синеющие дали, виднелись овальные чаши озер в изумрудном обрамлении бескрайних лесов. Какая она большая, земля… Большая и красивая… Сколько увлекательных маршрутов будет проложено по ней начинающими путешественниками, сколько впечатлений будет получено…
Впрочем, впечатлений исследователям родного края вскоре хватило без дальних путешествий, а во время привычной беготни по задворкам улицы Зеленой. Началось с того, что вездесущая ребятня стала как-то замечать слабые признаки жизни в давно заброшенном  сарае, прижавшемся на пустыре поближе к лесу. То в вечернем мраке вспыхнет на миг огонек где-то под износившейся крышей, то промелькнет вдалеке одинокая мужская фигура…

Не выдержав испытания неизвестностью, Вовка Нечаев вывел на поводке обрадованного редкой прогулке Джека и возглавил пионерскую экспедицию в пристанище таинственного жильца. Внизу – ничего подозрительного. По шатким перекладинам смелые следопыты полезли на чердак. Тоже всюду привычный хлам да густые слои залежавшейся пыли, только в одном уголке чувствовалась какая-то чистота и прибранность, здесь же – примятая лежанка из охапки сена. Кому бы надо тут хорониться, если даже понятие «бомж» в те годы не существовало?
О результатах разведки доложили, а те должны были знать, что делать, ведь плакатов о необходимости проявления бдительности было вывешено на каждом видном месте. Слухи о поимке в заброшенном сарае американского шпиона не заставили себя долго ждать и активно обсуждались уличными политиками. В сарай зачастили экскурсии любопытных. Для общественности доподлинно осталось неизвестным, был ли в сарае шпион, но разведчики конспиративного чердака считали свой пионерский долг выполненным.

Страна пионерия! Пионерские дела занимали важное место в советской школе. Успеваемость и соревнование, сбор металлолома и макулатуры, стенная печать и тимуровское движение, сдача норм БГТО и коллективные культурные мероприятия – мало ли было забот у мальчишек и девчонок с красными галстуками на шее!
Когда же в просторном школьном коридоре объявлялся сбор пионерской дружины, то в глазах его участников светилось торжествующее ликование. Пионерский сбор – смотр готовности подрастающих граждан к исполнению своего общественного долга, пусть еще скромного и малозаметного, но полезного для людей. Под призывные звуки пионерского горна и тревожную барабанную дробь знаменосцы вносили знамя дружины. Горнисты, известные в школе озорники и заводилы Рудька Ушенин и Гошка Кузнецов, самозабвенно трубили мелодию пионерского марша, напоминая сверстникам о предстоящих подвигах и славных свершениях… Отряды рапортовали о построении,  раздавались знакомые слова пионерской клятвы, взволнованно произносимые тонкими голосами октябрят, - они пополняли ряды юных ленинцев:
- Я, юный пионер Союза Советских Социалистических Республик, вступая в ряды Всесоюзной пионерской организации имени Владимира Ильича Ленина, перед лицом своих товарищей торжественно клянусь...

Из приказа № 49 от 15.03.60 г.:
…Законы юных пионеров, требования пионерских ступеней и правила октябрят еще не легли в основу воспитательной работы многих учителей и классных руководителей. Администрация школы № 43 не учит классных руководителей работе с пионерским отрядом, комсомольской организацией и звездочками октябрят…
Зав. ГорОНО  Д. Лутошкин.

Очередную годовщину Октября седьмой класс «А» готовился встречать массовым вступлением в комсомол. На первом плане подготовки находилось политическое самообразование, в том числе обязательное поименное знание первых руководителей коммунистических и рабочих партий – верных последователей Отца народов, безвременно ушедшего в мир иной всего полгода назад.
Горком комсомола отказал в приеме единственно Але Рыбаковой, которой еще не исполнилось четырнадцати лет, принудив бедняжку к безутешным рыданиям над случившейся незадачей. Новоиспеченная комсомольская организация, прислушавшись к рекомендации классного руководителя, избрала своим комсоргом Вадима Козлова как наиболее подготовленного для столь ответственной работы.

Комсомольский вожак, стараясь оправдать оказанное ему доверие, развил среди одноклассников бурную просветительную деятельность, сопровождаемую законспирированной демонстрацией эротических альбомов. Поясним читателю, что в советские времена, отличающиеся строгой моралью, официально запрещенная эротика выплеснулась крайними непристойностями на заборы и стены общественных туалетов. Самостийные художники подручными средствами наносили на подвернувшихся рекламных площадях, доступных для общественного обозрения, краткие выразительные тексты непечатного содержания, дополняя их соответствующими анатомическими изображениями и ракурсами. Глумливой идеологии не удалось удержать сексуального джина в закупоренной бутылке, - он вырвался к своим горячим поклонникам в извращенной форме народной самодеятельности. Тем самым общество, лишенное эстетических восприятий запретного плода, подменило их низкопробной продукцией, достойной варварского племени.

Трудно сказать, какими соображениями руководствовался Вадим Козлов, противопоставляя «шедеврам заборной эротики» профессионально оформленные издания, но, как это частенько случается в истории, смелый новатор обогнал свое время, за что и поплатился.
Помимо эротических пристрастий велеричавый «козел» отличался умением занимательно, плодотворно и, что было удивительным, правдоподобно врать, проявляя недюжинные способности, начитанность и испытывая при этом затаенное удовольствие от собственного изобретательного сочинительства. Его небылицы и враки, которые можно было отнести к типу так называемой фантастической лжи, всегда притягивали и увлекали наивных слушателей. Выслушав очередную придумку, школьники подвергали ее сомнению или беспощадной критике, но тут же готовы были внимать следующей. На комсомольском собрании Козлова строго осудили за безнравственные увлечения, отягощенные к тому же склонностью к легкомысленному вранью, и отстранили от руководства комсомольской группой. Детские навыки и привычки не исчезают со взрослением. Саньке вспомнился забавный случай из деревенской жизни, когда одна из сидевших на скамейке женщин окликнула проходившего мимо Сашку Михайлова, известного на всю Липовку хромоногого балагура и вруна:
- Сашка, соври что-нибудь!
- Некогда, бабоньки, - отмахнулся Сашка, - Бегу в магазин,там сахар продают!
Бабоньки, позабыв о своей просьбе, стремглав кинулись за сахаром, когда еще появится в продаже сахар! Но в магазине их ждало жестокое разочарование, - сахара не было и в помине. "Вот и обманул, черт хромоногий!" - подвела итоги напрасной беготни та, которая напросилась на обман.

Детская ложь! Печальное следствие затянувшейся социальной неблагоустроенности общества. Где-то она выступает как средство самозащиты, в других случаях – конъюнктурным средством достижения благополучия, но всюду и всегда лживость раздваивает и калечит детскую личность, уводит ее от изначальной преданности Христовым заповедям. К чему бы детям играть по фальшивым нотам, если открывающийся мир так прекрасен и удивителен? Но нет – просвещенные дяди и тети услужливо преподносят им науку лжи, низводя сошедших на грешную землю ангелов до уровня маленьких лгунишек с большой перспективой…

С получением комсомольских билетов ребята стали чувствовать себя взрослее и собраннее, - кончилось беззаботное пионерское детство. Комсомольский билет, эта маленькая и красиво оформленная книжечка, хранившаяся в застегнутом нагрудном кармане, всегда напоминал о себе владельцу и удерживал от поступков, раньше считавшихся вполне допустимыми.
Да, взрослели комсомольцы седьмого «А»… Вон на задней парте сидят Вася Михайлов и Люся Сосновская, сосредоточенные и серьезные, какими их не видели давно, - через щелки парты они читают Ги де Мопассана… Что еще, если не взросление, заставляло их читать сверх школьной программы литературу, в которой французский писатель «духовному убожеству буржуа – собственника» противопоставил правду и честность естественных человеческих чувств?

Раньше многих одноклассников в пору взросления вступил ветеран школьного образования Генка Перетягин, которому по возрасту пора бы закончить полную десятилетку, а не водить хороводы со вчерашними пионерами. Он, впрочем, не искал сближения с учениками, платившими ему той же монетой, а изливал свои душевные пристрастия в сооруженном голубятнике, общаясь с молчаливыми и преданными пернатыми питомцами. Генка являл собой редкий для класса пример изолированного ученика. Конфликт переростка с проповедниками школьных порядков, рамки которых давно стесняли его, разгорелся со звонком об окончании урока географии. Валентине Митрофановне лучше было бы свернуть свои разъяснения, которые уже никто не слушал, но она продолжала гнуть свое, убежденная в том, что звонки даются не для учеников, а для учителей.
Перетягин был убежден в обратном. Уверенный в том, что его право на отдых охраняется Конституцией, он встал и блатной походкой двинулся на выход; нахальная улыбочка блуждала по его тонким презрительно искривленным губам. Шатовой еще не приходилось сталкиваться с проявлением такого неслыханного пренебрежения к учительству, за поруганную честь которого она была готова постоять с помощью метровой указки. Пронзительные серенады, издаваемые блюстительницей порядка, возвещали о надвигающейся грозе, но они не остановили непреклонного борца за законные ученические права.

На подступах к учительской кафедре, где географичка заняла оборонительную позицию, на возмутителя спокойствия обрушился град ударов деревянным указующим пособием; класс замер в тревожном ожидании дальнейших событий. Побитый конституционалист не остался в долгу, нанеся агрессору крепкий ответный удар кулаком по массивному предплечью, от которого грузная женщина, оторвавшись от кафедрального подмостка, пролетела над ним по воздуху и устойчиво опустилась с глухим притопом на пол. Драка! Класс отказывался верить своим глазам, вытаращенным на развернувшиеся невероятные события.

На том участники боевых действий, осознав, что они хватили через край, сникли и разошлись восвояси. Возможно, тем и закончилось бы чрезвычайное происшествие, но тут взыграли горячие чувства справедливости у свидетелей избиения одноклассника. Класс к тому времени раскрылся для разрешения глубоких конфликтов. Ученики, как упоминалось, не испытывали особых симпатий к Перетягину, но дружно заступились за жертву произвола. Если они готовы были  простить случаи рукоприкладства Иде Петровне, то это еще совсем не означало, что подобная льгота распространялась на Валентину Митрофановну.
Возмущенный разум, протестующий против физического насилия над личностью, привел большую делегацию класса в городской отдел народного образования, где и было принято соломоново решение. Шатову В.М., как не справившуюся с воспитанием детишек, перевели на менее ответственный участок работы – в вечернюю школу рабочей молодежи, где на последней парте одного из классов она, к великому изумлению, обнаружила своего недруга, Генку Перетягина, тоже направленного доучиваться в «вечерку». Там они и продолжили совместные географические занятия. С судьбой, знаете ли, не поспоришь.

Случившаяся драка учительницы с учеником отрезвляюще подействовала на школьников. В классе стало спокойнее, бушевавшие ранее страсти и проказы понемногу улеглись, ученики готовились к окончанию семилетки. К тому времени в Народном комиссариате просвещения нашлись благоразумные головы, отменившие ежегодные экзамены для школьников, за исключением четвертого, седьмого и десятого классов. Нашим героям уже приходилось задумываться о предстоящем выборе дальнейшего пути, - заканчивать ли десятилетку, поступать в техникум, или определяться с трудоустройством.

Итак, за учебу! Прежде всего – участие в школьной олимпиаде по физике. Нестандартные задания для многих юных физиков оказались не по зубам. Аля Рыбакова запуталась в понятиях гололед и гололедица. Понадобится едва ли не полвека, пока она познакомится с природой этих явлений в толковании инструктора на курсах по вождению автомобиля. Санька Кедров не смог привести пример непосредственного перехода вещества из твердого состояния в газообразное без промежуточного образования жидкой фазы. Мог ли незадачливый участник олимпиады тогда предполагать, что через десяток лет ему предстоит профессионально заниматься технологией прямой возгонки урановых соединений? Пока ударники учебы переживали свою неудачу в конкурсе физиков, Вася Михайлов, будущий радиотехник, за успешное участие в олимпиаде получил приз-книгу «Юность полководца».
Если у каждого ученика к окончанию школы выявились свои любимые предметы, то уроки физкультуры пользовались всеобщим признанием. Зимой физрук безжалостно гонял мальчишек по лыжной трассе «на десятку», к девчонкам относился снисходительнее, отправляя их не так далеко – всего на три километра. Гонщики весело и азартно выходили на старт. Лыжня по живописной лесной аллее вела от школы на подъем, петляла по склонам горы и выводила к трамплину, откуда открывалась широкая панорама застывшего озера...

Повзрослевший класс почувствовал в себе силы для самостоятельных походов. Было решено совершить лыжный марш-бросок на гору «Семь братьев». Сказано – сделано. В ближайшее воскресенье внушительный лыжный отряд уверенно пролагал трассу по гористой местности, пока не убедился в том, что заветная цель осталась где-то в стороне. Обнаружив досадную промашку, отряд не дрогнул духом и направил на разведку запутанных путей-дорог наиболее крепких ребят – Рудьку с Санькой.
Когда разведчики после безуспешных скитаний по снежистым взгоркам вернулись к лагерю, там уже полыхал костер, на котором доморощенные кулинары готовили горячее питание. Рецепт приготовления был довольно простым, - в котел со снегом побросали все прихваченные продукты и поставили их на огонь. Сваренная клейкая баланда оказалась образцом безвкусицы, но приходилось ее глотать за неимением другого. Подкрепившись, изможденные переходом путники затеяли прыжки через костер. Веселый аттракцион закончился тем, что на Васе Гноевом загорелись новые штаны, купленные для похода. Перепуганного Васю подоспевшие спасатели усадили в сугроб и держали, пока под ним не прекратилось шипение.
 
На обратном пути лыжники с трудом переставляли ноги, но терпеливо поправляли крепления раскисшему в дороге Вальке Семушкину. На следующий день явка учеников седьмого «А» по причине их массового заболевания оказалась рекордно низкой, их можно было пересчитать по пальцам. Ида Петровна подтрунивала над туристами: «Как бы мне попробовать вашу походную похлебку!»

К лету спортивные игры переносились на школьный двор, где чаще гоняли футбольный мяч. С волейбольной командой школы приходили помериться силами и мастерством мальчишки с соседних дворов, тогда за честь учебного заведения вступалась Людмила Андреевна.
- Рудька, пасуй! – кричала она Ушенину.
- Людка… Андреевна! Кто так подает? – возмущался Рудька ее неуклюжей подачей. Людмила Андреевна терпеливо выслушивала предъявляемые претензии, проявляя старательность в исправлении допущенных промахов. Но не попускалась ли она собственным авторитетом в малоосвоенном занятии? …Вне учебного процесса учителям в общении с учениками следовало бы умерять свое назидательство, не прибегать к покровительственному или снисходительному тону и устанавливать взаимоотношения на равных основаниях, проявляя тем самым уважение к меньшим партнерам. В признании личности учеников лежит педагогический ключ к их сердцам. Если Людмила Андреевна всерьез воспринимает Рудькины уроки на волейбольной площадке, то Рудька, в свою очередь, с тем же прилежанием отнесется к изучению преподаваемой ею литературы.


НЕПРЕРЫВНОЙ чередой мелькали весенние денечки, приближая время расставания со школой, ставшей для ребят близкой и родной. Средние классы, олицетворение сути и духа школьных заведений… В них подростки уже освобождаются от наивных комплексов ученической неполноценности, присущих прямодушным новичкам младших классов, но еще остаются не подверженными устремлениям, зовущим старшеклассников за пределы школьных стен…

Учителям, хватившим лиха с нахлынувшей на них когда-то трудноуправляемой детской стихией, тоже грустилось от предстоящей разлуки с выпускниками. Свои потаенные настроения они вложили в прощальный учительский концерт для вчерашних воспитанников, уходящих в большой мир, полный испытаний и тревог. Уступая звездам ученической эстрады в исполнительском мастерстве, волновавшиеся учителя, для которых концерт был тем же экзаменом, не  надеялись завоевать восторженные зрительские симпатии, - они всего лишь выражали ученикам, покидавшим школьные стены, грусть расставания и свои добрые жизненные напутствия.

Каждый год уносят с собой подрастающие юнцы выстраданную сладость кропотливого учительского труда, оставляя своих наставников с новым неприкаянным школьным пополнением. Будут ли знать оставшиеся в прошлом воспитатели, что они навсегда вошли в сознание выпускников, олицетворяя их школьное детство, неповторимое и прекрасное?

Когда уйдем со школьного двора
Под звуки нестареющего вальса,
Учитель нас проводит до угла
И вновь назад, и вновь ему с утра –
Встречай, учи и снова расставайся…
А. Дидуров.
 
Разлетелись оперившиеся птенцы из семилетней школы № 45. Костяк класса настроился на дальнейшую учебу в старших классах. Генка Перетягин, отстаивавший межурочные перерывы от посягательств учителей, воспитывал детей погибшего старшего брата. Володя Солдаткин с Люсей Сосновской, похожей на кинозвезду Люсю Целиковскую, сыграли свадьбу и отбыли на другой комбинат атомщиков, сооруженный в глубине сибирских гор под Красноярском. Клавдия Бурылова, носившая прическу тридцатых годов и выявившая колониальную зависимость Китая от Советского Союза, тоже не стала откладывать свое замужество. Зоя Воробьева, чудная дивчина, высокая, красивая и прелестная в полыхавшей взволнованности при ответах у доски,  поступила в Свердловский швейный техникум. Подростки становились личностями, раскрывали заложенные в них способности, искали свое творческое предназначение.
Отрочество… Наиболее сложный и противоречивый этап детства. Потревоженный взгляд подростка по диалектической спирали главной линии жизненных устремлений обращается к своей собственной личности, к своему внутреннему миру, из глубины которого вздымается удушающая чувственная волна... Пробуждающееся сексуальное сознание вносит в зреющий организм беспокойство и томящее возбуждение, подвигает к чтению романов, переносит психологию игр в скрытые, утонченные формы запретного лукавства и озорства.

Глубокий драматизм «трудного возраста» заключается в том, что подросток не может дать простор рвущимся изнутри бурным чувствам, поскольку он чрезвычайно стеснен социально-психологическими ограничениями и неготовностью к зрелой жизни, - он остается один на один со своими испытаниями в собственном мире затаенных грез и фантазий. Раздираемый противоречиями закупоренных чувств, отрок выражает свой протест в заносчивости, нарочитой лживости и склонности к авантюрам, путешествиям и приключениям; ему все это ширма или защита, чтобы скрыть свои интимные переживания, тогда как взрослые люди, отдавая себе отчет в истинных причинах его мятежного поведения, формально списывают все это на причуды «трудного возраста».
Валька Семушкин, Валерка Чуб и Санька Кедров в безудержном стремлении к самостоятельности решили ознаменовать окончание семилетки рискованным походом на Нижний Тагил. Их родители, как ни странно, разрешили подросткам пуститься в авантюрное путешествие на добрую сотню километров. Валька вооружился картой и компасом, Валерка – охотничьим ножом, а Саньке заботливая мать зашила в трусы пятидесятирублевую купюру.

Экипировавшись, отважная группа направилась в странствие лесной тропой, ведшей на север, намереваясь прошмыгнуть мимо дозора охранников, перекрывавших подступы к городу. Однако, доблестные чекисты, проявив бдительность и смекалистость, осуществили захват нарушителей пропускного режима, после беглого допроса конфисковали у них карту и заявили, чтобы лазутчики готовились на двое суток мыть полы в казармах. Вот тебе и поход!
Упросив «дяденек» дать отпускную, путешественники двинулись вперед по намеченному маршруту. Ввечеру они добрались до водной артерии, реки Тагил, по которой полагали сплавиться на плоту до конечного пункта, но безлесая местность подсказывала, что с мечтами о речном средстве передвижения придется расстаться. К тому же выяснилось, что еще в момент захвата группы в охраняемой пригородной зоне Валерка решил разоружиться и незаметно выкинул в кусты охотничий нож как разновидность холодного оружия.

По широкой равнине неторопливо несла свои застывшие воды невозмутимая река, теряясь в густеющей темени. Для начала вздумали сварить на костре гречневую кашу и, приступив к делу, с удивлением наблюдали, как ее масса безостановочно увеличивается, заполняя ведро под самые края. Дегустация подгоревшего и пропахшего гарью народного блюда вынудила кашеваров отказаться от его употребления в пользу рыбного стада, обитавшего в темных водах неприветливой речки. Тучи слетевшихся комаров окончательно развеяли романтические настроения искателей приключений, решивших спасаться от длинноносых летучих вампирчиков ночным марш-броском до ближайшей железнодорожной станции.
Утром измученные туристы украдкой пристроились на одну из платформ товарного состава с углем, на которой благополучно доехали до станции назначения, густо покрывшись на перегонах угольной пылью и паровозной сажей. Каждый из пассажиров ухохатывался над почерневшими спутниками, весело скаля зубы в контрастной белизне с прокопченными физиономиями.

Последнее приключение могло закончиться для непоседливых романтиков весьма прискорбно. Им надо стало осмотреть грандиозную панораму карьера по добыче руды. Наделенный чрезмерным любопытством Валерка полез по склону за рудным камушком и оказался на осыпающемся откосе гигантского  кратера, на дне которого экскаваторы казались размером со спичечную коробку. Его усилия выбраться наверх приводили к обратному результату. Он сползал вниз. Вокруг пустырь, не суливший надежд на спасение. Претендент на скорые похороны замер на месте, а дружки догадались скинуть с себя ремни и, скрепив их, кинуть конец зависшему над пропастью приятелю. Совместными усилиями спасатели вытянули из преисподней шалопая, побледневшего от полученных острых впечатлений.

Что же дала школа своим выпускникам, какими ценностями их одарила? Школа видит свою задачу в сообщении знаний вступающим в жизнь, в развитии их ума, тогда как воспитательный процесс в ней ведется едва ли не на общественных началах. Школа, как может и как бог на душу положит, стремится к планомерному воспитательному воздействию на детей, но в ее профессиональной основе всегда остается педагогический интеллектуализм. Обратимся к трудам Василия Зеньковского, изданным в начале прошлого века: «То, что волнует и часто сбивает подростков, что мутит их душу, обостряет резкие порывы, мучительной загадкой встает перед их моральным сознанием, - все, что составляет главную задачу, определяет основную линию в их моральном движении, - все это ни в малейшей степени не проясняется, не упорядочивается процессом обучения. Школа не знает и словно и не хочет знать о всей той сложной душевной работе, которая идет в душе подростка…» (2).
Не правда ли, мы воспринимаем, эти строки так, словно они написаны в наши дни? Консервативная школа веками не поддается реформаторству. Загляните в аттестат зрелости, главный документ системы среднего образования, и вы убедитесь, что в школе царит культ натурализма. Меняется разве что учебная нагрузка, нарастающим прессом вытесняющая из душевной сферы детей свободу психического развития и стесняющая их эмоциональные порывы. С неуклонным развитием наук каждый из учебных предметов соответственно усложняется, отражаясь на печальной статистике медиков, которые из десяти школьников едва отыскивают одного здорового.
Процесс обучения поглощает так много сил, так выхолащивает личность, что активный, жизнелюбивый ребенок, поступивший в школу, выходит из нее уставшим, вялым и надломленным человеком, растратившим творческую инициативу и былое воодушевление. Полученные им знания на практике не сводятся к достаточным условиям для творческих проявлений личности, в которой гаснет душевное горение, и все приобретенное богатство навыков ума выражается в шаблоне.

Из приказа № 225 от 3.12.56 г.:
§ 5. Учительнице 1 г класса Маргадовой А.Я. указываю на недопустимость проведения занятий до 8 часов вечера, т.к. это является нарушением приказа Министра просвещения РСФСР о перегрузке учащихся. В первом классе нельзя проводить до 6 уроков в день.
... В 3 «а» классе превышен объем домашнего задания в два раза больше, чем выполняли в классе…
Директор школы 51

Стало быть, школа действует, не сообразуясь с природой раннего расцвета личности. Назначение детства в том и состоит, чтобы всеми общественными усилиями, включающими в себя систему образования, подхватить буйство эмоционального расцвета юных творческих сил и умело направить его в русло одушевленной профессиональной деятельности. Прислушаемся еще раз к мнению В. Зеньковского: «Пусть развитие интеллекта остается целью, а охрана и укрепление эмоциональной жизни является средством, но при таком понимании дела педагогический интеллектуализм теряет все свои теневые стороны…» (2). Педагогический интеллектуализм неизбежно должен перейти в педагогический эмоционализм, утверждал просветитель. Он следовал убеждениям Ж.Ж. Руссо: «Науки не должны быть забыты. Но они и не должны предшествовать нравственному воспитанию» (9).
Итак, да здравствует воспитание чувств! Пусть идеи, изложенные замечательным детским психологом прошлого, не найдут своего непосредственного воплощения, но они должны пробивать себе дорогу в той или иной форме. В советской школе воспитательная работа носила однобокий, идеологически запрограммированный характер, однако в нее вкладывалось немало добронравных начал, формирующих у пионеров и школьников патриотизм, честность и бескорыстие.
К третьему тысячелетию нашей эры, щедро сдобренному достижениями цивилизации, на помощь общей школе, так и не осилившей воспитательную сторону учебного процесса, пришли специализированные системные образования – разветвленные информационные средства и телевизионные коммуникации, компьютерные сети, а также мощная индустрия развлечений. В новейших средствах познания мира, граничащих с проявлением волшебных сил, интеллектуальное содержание информационных потоков несет на себе ярко выраженную эмоциональную окраску, уносит наших современников в виртуальные миры, принимает игровую форму, - и все это ведет к наблюдаемому нами ускоренному умственному и социально-психическому прозрению детей.
Возросшая доля ответственности за творческое и нравственное развитие любимых чад ложится ныне и на семью, на плечи родителей, уровень подготовленности которых позволяет им решать все более сложные задачи. Иные времена – и ценности иные…


ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Юность

В школьное окно смотрят облака,
Бесконечным кажется урок.
Слышно, как скрипит перышко слегка,
И ложатся строчки на листок.
Первая любовь. Звонкие года.
В лужах голубых – стеклышки льда.
Не повторяется, не повторяется,
Не повторяется такое никогда!..
                С. Туликов

С началом нового учебного года наши выпускники встретились в бывшей «мужской» школе № 42, знакомой Саньке по начальным классам. С переходом в восьмой класс они понесли ощутимые потери, - по разным причинам ушли из класса Валера Чуб, Вася Михайлов, Рудик Ушенин, Аня Мягкова и другие. Выходцы школы-семилетки несли в себе сложившиеся славные традиции товарищества и дружелюбия. Они уже старшеклассники, на них с почтением поглядывали малолетки, едва ступившие на школьную стезю. Еще бы – октябрятам до получения комсомольских значков немало надо поисписать перьев, посидеть над книжками… Санька с интересом осматривал школьные пенаты, где когда-то Мише Сапожникову вручали золотую медаль. С новой силой вспыхнуло в нем давнее обещание, данное самому себе – окончить школу медалистом…

А в классе – новые учителя и немало новых лиц за партами. На последней парте традиционно восседал приписанный классу «в нагрузку» переросток с крайне неудачной для школьника фамилией – Халтурин. Можно было себе представить, сколько обидных высказываний и насмешек  наслушался  бедняга от  сверстников  за  годы
обучения, невольно вжившись в унизительную роль «халтурщика». Но физрук класса, по всему видать, опытный пропагандист, заметив неладное, дал резкую отповедь пересмешникам: «Фамилия вам не понравилась? Тогда стыдно не знать, что это знаменитая фамилия! Степан Халтурин – первый русский рабочий-революционер, отдавший жизнь за освобождение рабочего класса, за нас с вами. Вспомните сначала о судьбе революционера, прежде чем насмехаться над товарищем!» Такое заключение сделал учитель физической культуры, интеллигентный мужчина в очках. Витька Халтурин, впервые услышавший по отношению к своей фамилии такие лестные слова, торжествующе огляделся посветлевшим взглядом, - отныне с него было снято многолетнее заклятье, он освободился от довлеющего над его психикой клейма нравственного изгоя. Одноклассники тоже другими глазами смотрели на Витьку, невольно стараясь отыскать в нем черты героической личности; с того дня раз и навсегда было покончено с унизительными для него каламбурами.

Тем временем Люка Нечаев увлек Саньку с Вовкой в открывшуюся Детскую спортивную школу, в которой подростки со всем пылом нерастраченных сил отдались занятиям спортивной гимнастикой. Наши энтузиасты явно припозднились с гимнастическими занятиями, - их закрепощенные спины препятствовали исполнению акробатических упражнений, требующих гибкой подвижности, пластичности тела. Тем не менее, спортивное хобби внесло свой организующий распорядок в мышечные структуры тела, укрепило волевые качества гимнастов.
Через какое-то время Санька оказался на соревнованиях общества «Динамо» в областном центре, где ему более всего импонировало питание по выданным талонам. Кормили помногу и вкусно,  тарелки им опустошались подчистую, но вот со шницелем Санька однажды не совладал...

Мясная порция, занимавшая по тогдашним меркам полтарелки, никак не поддавалась разделке. Санька старательно трудился над ней, неумело применяя столовые приборы, пока, к своему ужасу, не увидел, что сорвавшийся с вилки увесистый шматок полетел через стол и точнехонько плюхнулся в суповую тарелку обедавшего напротив достопочтенного джельтмена. Джельтмен, никак не ожидавший щедрого подарка, был обескуражен, но проявил истинно чеховские манеры воспитанного человека. Очистив жирные брызги с лица и костюма, он принялся успокаивать вспыхнувшего яркой краской неуклюжего соседа по столу, который в тот момент гораздо уютнее чувствовал бы себя под столом. Затем джельтмен отставил тарелку с прилетевшей добавкой и принялся за второе. Санька тоже отставил свою тарелку – впервые с недоеденными остатками лакомства – и, наскоро проглотив компот, не чуя ног, ретировался из столовой.

На уроках класс тоже лихорадило; в новой школе недоставало ученикам той педагогической личности, вокруг которой сложился бы влекущий к благоволию вектор ребячьих устремлений. Норовистые восьмиклашки как-то проявили свою прыть и полным составом сбежали с уроков, подавшись на соседствующую Уральскую гору. Все началось с того, что на один из уроков не пришел учитель, мало того – из учительской даже не последовали разъяснения по поводу задержки урока. Тогда и решили преданные забвению ученики бросить ответный вызов наставникам и сбежать с оставшихся уроков. Чтобы не вызвать подозрение у блюстителей порядка, портфели повыкидывали из окна со второго этажа на улицу; другие беглецы, из числа аккуратистов, предпочли с портфелями украдкой покинуть школу через запасной выход.
Не в первый раз безнадзорный класс принимал сомнительное решение, за которым приходило запоздалое раскаяние. Что за наваждение посещало ученические сходки, предписывая их участникам авантюрные ходы? К природе напасти, поражающей неуправляемый коллектив, еще в давности обращался психоаналитик Лебон в своем популярном трактате «Психология толпы». Оказавшись в неорганизованной массе, утверждал исследователь, человек опускается на несколько ступеней ниже по лестнице цивилизации, - образованный индивид в толпе оказывается варваром, для которого исчезает понятие невозможного. Та же мысль сквозит в поучительном дистихе Шиллера:

Каждый, когда видишь его отдельно,
Как будто и умен, и разумен,
Но если они в полном составе,
То получается дурак.
            
Из приказа № 158 от 15.3.56 г.:
§ 1. Старшей пионервожатой Синяковой В.С… за недобросовестное отношение к поручениям (недостаточно ясно объяснила учащимся 6 кл., что они должны разнести извещения горисполкома, в результате чего 60 извещений учащиеся разорвали) … объявить выговор и доложить отношением в комсомольское отделение полиотдела.            Директор школы № 51             А.Макридин.

Справедливости ради следовало бы отметить, что имеется вероятие превосходства нравственного облика массы над нравственностью отдельных участников, тогда в коллективности воспламеняется энтузиазм, влекущий ее к массовому подвигу.

Из приказа № 20 от 13.12.59 г.:
Воспитанники школы Меркурьев, Мачин, Шумилов, Краснов, Катаев… проявили настоящее советское отношение к охране школьного имущества. Они не оставили школьную фанеру на улице и в позднее время, несмотря на усталость, перенесли ее на склад. Приказываю: объявить благодарность…
Директор школы-интернат № 53.

В какую сторону качнется возбужденная толпа? Куда поведет ее владеющий свободой выбора неформальный лидер? На этот раз некстати объявившийся вожак увел «толпу» на Уральскую гору.
…На следующий день у прогульщиков на душе скребли кошки, - что-то предпримет в назидание самовольщикам хитроумная педагогическая камадрилья? Вскоре выяснилось, – заклание вольнолюбцев состоится на комсомольском собрании. По привычному сценарию на разборке происшествия сгущалась атмосфера, умело нагнетаемая присутствующими учителями-партийцами, пожелавшими принять участие в обсуждении повестки дня, покуда лобное место не заняла Алька Рыбакова, позднее других принятая в комсомол.
- Рыбакова, как ты ушла из школы? – ополчился на расстроенную комсомолку директор, Горошанин Анатолий Дмитриевич, которого школьники между собой называли в сокращенной комбинации начальных поименных букв.
- А я вышла через задний проход, - чистосердечно призналась провинившаяся комсомолка с округленными  серо-голубыми глазами и личиком сказочной Мальвины. Ненароком возведенным на себя поклепом претендентка на роль благовоспитанной Мальвины вызвала гомерический хохот обвинителей и обвиняемых, снявший нависшее в классе напряжение, восстановление которого уже не представлялось возможным.
 
Директор поспешно распустил собрание, безнадежно впавшее в благодушное состояние.
Незаметно подкралась долгая уральская зима, заснеженное время года, когда любимым времяпрепровождением горожан, особенно молодежи, становилось массовое катание на коньках. Каток – притягательный центр любителям резвых скольжений! От них не отставали наши юные поклонники быстрого, звонкого льда. Конькобежныые увлечения еще более сблизили неформальные группы класса. Для выхода на ледяное поле девчонки примеряли свои наряды у Люси Марухиной, жившей в щитовом доме по улице Фрунзе.
Из моды в ту пору годами не выходили вельветки короткие, с поясочком, из-под которых частенько выглядывали материнские шерстяные кофты, вполне сходившие за приличные платья под зимний сезон. На головы повязывали платочки, как это шло от комсомолок тридцатых годов, а вскоре в продаже появились шикарные лыжные вязаные шапочки с клиновидным мысочком на лбу, к переносице. Мальчишки одевали незаменимые лыжные костюмы. На стадион лезли через дыры в заборе или поверх него, а при скопившихся деньжатах брали, как порядочные, на прокат коньки. В раздевалке шумно, на душе светло и нарядно, и радостная толкотня вокруг в ожидании чудесных мгновений.

Из приказа № 14 от 3.02.50 г.:
Воспитанник 7 класса Спиридонов Геннадий… был напоен водкой старшей сестрой. В сильном опьянении Геннадий пошел на каток, где в 0.15 ночи был подобран милицией… У Геннадия наблюдались отклонения в поведении и в школе (грубость, вульгарное отношение к девочкам)…                Директор школы-интернат № 53.

Мастера коньковых катаний, озаренные потоками света и вовлеченные в единый жизнерадостный хоровод, вычерчивали на льду лихие росчерки и замысловатые вензеля. Крупные снежинки вторили их движениям, образуя на черном фоне небосвода зимнюю сказочную карусель. Меж опытными завсегдатаями катка суетились мальчишки, осваивая скользкую науку на коньках, прикрепленных к валенкам тугими веревочными узлами. Удивительно подходящая для катания песенка лилась из репродукторов, подгоняя счастливчиков, владеющих коньковым искусством:

Вьется легкий пушистый снежок,
Голубые мерцают огни,
Мы бежали с тобой на каток
В эти юные школьные дни.

Но туда, где мерцают огни,
Ты с другим убежала вперед…
Догони, догони – только сердце ревниво замрет,
Догони, догони – ты шутливо кричишь мне вослед…

На одном из виражей догнал-таки Ольгу Мефодьевну, молодую миловидную учительницу физики, восьмиклассник Огуреев… Преследование началось с памятного урока, на котором нерасчетливая физичка широко шагнула на кафедральный помост, отчего по бедру с веселым треском расстегнулись кнопки распахнувшейся юбочки. Класс замер, шокированный непредусмотренным стриптизом; Огуреев стремглав перескочил с последней парты на первую, чтобы не упустить предоставившийся редкий шанс запечатлеть обнаженные женские прелести, но виновница переполоха спокойненько уселась за кафедру и деловито защелкала кнопками, приводя себя в должный порядок. Тогда и завязал узелок на память оставшийся с носом созерцатель, падкий до пикантных видений.

Этот эпизод нашел свое продолжение на катке, когда раздосадованный Огуреев, переодевшись для маскировки в солдатскую форму, набрал на «ножах» разгон и намеренно врезался в «стриптизершу» на крутом угле атаки. Поверженной Ольге Мефодьевне невдомек было понять, что своими ушибами она обязана ею же неосторожно вызванным душевным терзаниям пылкого поклонника с садистскими наклонностями.
Влюбчивый садист… Сыздавна известное явление в запутанных лабиринтах человеческих отношений. Присущая человеку агрессивность находит выход даже в проявлениях влюбчивости, шокируя необъяснимым поведением объект вожделенных чувств. Донельзя странное соседство психических проявлений индивида… Или затаившиеся со времен неандертальцев неистребимые гены внезапно проявляют себя в непредсказуемых действиях неуравновешенных современников? Тот же феномен агрессивности двигает подростком, с наслаждением вышибающим ногой портфель у приглянувшейся одноклассницы, вынуждая ее решать нежданную головоломку – вскинуться ли на баловня в справедливом возмущении, принять ли с благосклонностью оказанный знак внимания…

В тот год разросшийся поселок обрел великолепные строения социально-культурного назначения. Превосходные здания музыкально-драматического театра и Дворца культуры, кинотеатра «Родина», детской музыкальной школы и юношеской библиотеки украсили жилой массив города-подростка, предоставив его жителям богатую палитру возможностей для удовлетворения духовных запросов. Высочайшее разрешение на возведение в маленьком элитном городке здания театра было дано в свое время Сталиным.
В марте 1954 года доселе безымянный населенный пункт получил статус закрытого города республиканского подчинения и название – Новоуральск. Но и оно, едва объявившись, кануло в неизвестность, - еще четыре десятка лет город высокой культуры жил под номерным именем: Свердловск-44. Зато снабжение в городе атомщиков было отменным, -  горы черной и красной икры по цене четырех рублей за килограмм и прочей снеди красовались на магазинных прилавках.

С того же года в городе запоздало установилась местная Советская власть, смиренно соседствующая с могущественными административно-хозяйственными и режимными органами. Функции политического руководства продолжали исполнять политотделы завода и строительного управления, подменяя собой партийные комитеты. Даже урезанная партийная демократия представлялась помехой тоталитарному режиму, возводившему секретнейший объект атомной промышленности. При горисполкоме был образован Отдел народного образования. В городе насчитывалось уже одиннадцать школ, в том числе три средние школы рабочей молодежи и школа-интернат № 53. Закон о всеобуче претворялся в жизнь.

Из приказа № 89 от 15.12.57 г.:
Ученик 1 «Б» класса Раев Юрий систематически бьет своих товарищей, грубо нарушает режим дня - ночью связал ноги спящим воспитанникам и бегал по ним…
Директор школы-интернат А. Сивачев.

Из приказа № 3 от 23.01.57 г.:
§ 4. …учащиеся 8 «В» класса Пустозеров А., Гаренских Г. … плохо относились к дежурству и поступили нечестно, чем и опозорили звание ученика советской школы…                Директор школы 51  А. Макридин.

К тому времени внимание жителей на улицах пригожего городка стала привлекать новая знаменитость – майор Неустроев, на груди которого отливали золотом и драгоценными камнями Звезда Героя Советского Союза и орден Александра Невского. Коренастый крепыш среднего роста с лицом, тронутым рябью, заслужил признание Отечества в боях за Берлин, где командовал одним из батальонов, бравших рейхстаг – логово фашизма. Прославленный уралец на какое-то время поселился в Верх-Нейвинске, где снискал признание горожан.
 
Сражения, вошедшие в летопись человечества… Страницы школьного курса «История СССР» с пафосом повествовали  о десяти сталинских ударах по врагу, умалчивая о встречных ударах вермахта, когда, к примеру, только в Вязьминском котле Красная Армия потеряла не менее миллиона окруженцев. Там, на Калининском фронте, расстался с молодой жизнью Павел Белоногов, а вместе с ним порвалась последняя связующая нить Кедрова с отцом.

 Восьмой класс промелькнул блекло и невыразительно. По весне предприимчивая братва заготовила перед годовой контрольной работой по математике огромные букеты цветущей черемухи и выставила их на стол экзаменаторов. Благодарные учителя упивались дурманом, щедро источаемым пышным белоцветом, мечтательно прикрывали глаза, пребывая в блаженстве от весеннего благоухания, тогда как сметливые ученики под прикрытием букетов старательно переписывали по отлаженному конвейеру взаимопомощи решения наиболее трудных задач.


НОВЫЙ УЧЕБНЫЙ ГОД – новая школа. Последнее переселение для Саньки и его дружков по классу состоялось в школу-новостройку, возведенную по улице Сталина на подступах к центральной городской площади, в которую была переведена бывшая «женская» школа. Круг замкнулся, - Саньке предстояло оканчивать выпускной класс той же школы под номером 41, в которую он пришел десять лет назад несмелым и подавленным первоклассником. Но сегодня это был уже другой ученик, самоуглубленный и уверенный в себе. В очередную годовщину ленинского комсомола теплым октябрьским днем ему и была поручена почетная миссия целования Красного Знамени на общешкольной комсомольской линейке.

В девятый «Б» влилось солидное пополнение учеников взамен выбывших. Изольда Маркова, пожизненно увлеченный фотограф, со временем составит одноклассникам обширную школьную фотолетопись. Майя Миндарева, рослая красавица с миндалевидными доверчивыми глазами, врожденной благочестивостью умиротворяюще действовала на шумных одноклассников. Две Люси – Трапезникова и Зверева – легко и удачно вписались в коллектив класса. Первая из них, переведенная за неуспеваемость из десятого класса в девятый, не без оснований тревожилась за свою участь. Более всего она боялась оказаться объектом насмешек ребят за то, что опустилась «вниз по лестнице, ведущей вверх», но все обошлось как нельзя лучше, - класс уже научился видеть границы недозволенных вторжений в чувствительные сферы терпящих бедствие душ.
Борис Афонин, компанейский хлопец с мягким украинским говорком, и невозмутимый Юра Алебастров, выделявшийся короткой стрижкой цвета темной меди, оказались славными и надежными товарищами. Башковитый Валера Панкратов, страдавший никудышным зрением, вызывал к себе уважение спокойным поведением и отменными математическими способностями.

В классе сложилась добрая традиция не обижать слабых, поддерживать их. Благодарности Трапезниковой, не услышавшей от учеников ни слова насмешки за ее второгодничество, не было предела. Тем паче, она в первый же день получила возможность стать свидетелем проявления в классе присущего ему своеволия. Это опять учудила Женька Кошелева, которая в знак протеста против случившейся по отношению к однокласснику педагогической несправедливости на уроке математики не вышла на ответ к доске. Забастовщица даже не встала по вызову из-за парты. «Ну и нравы в этом классе! – оторопев от Женькиного демарша, изумлялась новенькая, – Какое здесь неподчинение! Куда же я попала?» - недоуменовала Трапезникова, уставясь на не сдающуюся в своем упрямстве «внучку Чингисхана».
Маша Брянцева страдала другим недугом, - она не могла пересказать на уроке выученное домашнее задание. Тогда из-за парт к ней неслось грозное шипение подруг: «Говори! Говори!!»; болельщики грозили молчаливой ученице кулаками, другие подбадривали ее взглядами. Класс облегченно вздыхал, когда Брянцева тихо и несмело, с грехом пополам, выдавливала из себя полагающееся изречение.

Педагогический коллектив в школе подобрался довольно сильный и толковый. Классной руководительницей в девятом «Б» была назначена Вероника Владимировна, преподававшая английский, которая при первом же появлении поразила подопечных редкой красотой и добронравием. Вероника Владимировна никогда не пребывала во гневе, да и не испытывала в том потребности, поскольку функцию повелевания над учениками ей без каких-либо хлопот и забот исполняла неотразимость женских чар. Потому класс принял за должное успех англичанки, которая на городском карнавале, собравшем сладострастных обольстительниц и обворожительных чародеек, была провозглашена Королевой ситцевого бала.
Свое рукодельное мастерство она умела воплотить в добродетель, что испытала на себе Тамара Воронова, более других способная к усвоению иностранного языка. Вероника Владимировна приглашала к себе на квартиру одаренную ученицу для дополнительных занятий, просила ее время от времени присмотреть за ребенком, заодно подкармливала и даже сшила прилежной сиделке одно-другое платьишко.

Воронова, любимица англичанки, отвечая на уроках, имела причудливую манеру, отражавшую внутреннюю стеснительность и скромность. Ответы сопровождались быстрым мельканием переживаний на взволнованном лице, непроизвольным покусыванием губ, капризным подергиванием плечика. Она стеснялась перед сверстниками своей нерастраченной непосредственности, незапятнанной душевной чистоты, стеснялась сохранившегося детского мироощущения, но более всего стеснялась недетских размеров девической груди.
Литературу вела Александра Константиновна, грузная женщина с простым русским лицом, отмеченная за педагогические заслуги высшей правительственной наградой – орденом Ленина. Люсе Трапезниковой она запомнилась еще по «женской» школе, где на переменах устраивала ученицам импровизированные курсы вальсирования. «Кружитесь, девочки, кружитесь!» – призывала Александра Константиновна воспитанниц. Девочки старательно кружились парами под звуки «Школьного вальса», заполняя просторное фойе:

Под звуки вальса плавные
Я вспомнил годы славные,
Знакомые и милые края.
Тебя с седыми прядками
Над нашими тетрадками,
Учительница первая моя…

 Белокрылые фартучки вздымались плавными волнами над тоненькими девическими плечиками, над ними задорно мелькали разметавшиеся в кружениях косички с яркими бантами и ленточными переплетениями. В танцевальном хороводе творилась заметная путаница в передвижениях ног, временами сбивавшихся на отчаянный перепляс, и все-таки на тех коротких переменах торжествовал и властвовал незабвенный «Школьный вальс»...

Однажды дотошные ученики обратились к Александре Константиновне с вопросом, почему запрещены издания Сергея Есенина. Из объяснений многоопытной учительницы, депутата городского Совета народных депутатов, следовало, что Есенин был великим лирическим поэтом, но впадал в меланхолию и мещанство. Класс был вполне удовлетворен полученным авторитетным разъяснением, от которого опальный поэт еще более возвысился в глазах многочисленных поклонников.
Печальная участь гениального лирика, не поладившего с сильными мира сего, с тех давешних пор приняла очертания типичного явления для советской действительности. Великолепный лирический тенор Вадим Козин, необдуманно отказавшийся петь хвалебные гимны в честь Сталина, был в срочном порядке этапирован с московских сцен в магаданские лагеря. От маэстро требовалось всего-то включить в свой репертуар пару напропалую звучавших в эфире угоднических песенок, хотя бы такую:

О Сталине мудром, родном и любимом,
Прекрасные песни слагает народ…

Так нет же, маэстро предпочел остаться при своем репертуаре… Где-то там, на дальних северных широтах, его неповторимый, обвораживающий голос перекликался с Домиркиными башкирскими напевами, ублажая слух колымских поселенцев:

Наш уголок нам никогда не тесен,
Когда ты в нем, то в нем цветет весна…

…Пользуясь благотворным методом социалистического реализма, Сашка трудился над домашним сочинением по произведению Михаила Шолохова «Поднятая целина». Начинающий сочинитель принял на вооружение стиль сжатого, лаконичного изложения своего понимания заданной темы. Краткие, стреляющие фразы, по его замыслу, должны были словно на полигоне поражать чувствительные зоны воображаемых читателей, передавая пафос тревожного, героического времени. Атмосфера вокруг описываемых горячих событий предельно уплотнялась, казалось уже, что исчерпаны все возможности ее дальнейшего психологического нагнетания, когда из гущи яростного противостояния классовых врагов на нерукотворный пьедестал торжествующей революции авторской волей воздвигались немеркнущие образы борцов за коллективизацию.

Сочинение имело успех. Александра Константиновна похвально отозвалась о нем и целиком зачитала во всех старших классах школы, только сочинителю было невдомек, что во все времена существовали и другие оценки сталинского преобразования деревни. Сам организатор и мудрый вдохновитель «великого перелома» признавался, что переустройство деревни стоило Советской власти пяти миллионов жизней, унесенных в небытие по случаю некоего «головокружения от успехов». Истинная цифра тех страшных потерь может быть исчислена через поправочный коэффициент на степень лукавства сталинской статистики. О том великом голоде когда-то толковал несведущему внуку Федор Белоногов.

Итак, страна жила строго официальной, идеологически выдержанной информацией. С политинформациями в классе поочередно выступали комсомольцы, черпая сведения из газет, реже – из популярных журналов. Центральная пресса пестрела сообщениями о победоносной поступи социализма и нарастающей борьбе угнетенных народов за свое освобождение. Неопытные политинформаторы частенько веселили аудиторию неожиданными ляпсусами, украшавшими скучные доклады о международной и внутренней жизни страны. Один из докладчиков невпопад облагородил заклятого нациста привычным для человеколюбивой общности обращением «товарищ». С того дня молодому пацифисту приходилось откликаться на абсурдное обращение «товарищ Гитлер».

Из приказа № 19 от 24.04.59 г.:
В решениях партии и правительства о школе большое внимание уделяется… политическому воспитанию учащихся… Имеются случаи, когда отдельные учителя и классные руководители несерьезно относятся к проведению политинформаций для учащихся…
Директор школы № 51.

Больше пользы одноклассники видели в консультациях и разъяснениях замысловатых задач, устраиваемых по их запросам ударниками учебы. Около третьей парты среднего ряда, за которой по старой памяти сидели Кедров с Семушкиным, на переменках перед уроками математики нередко толпились желающие восполнить свой недостаток знаний. Ответы страждущим помощи чаще давал Сашка, проявляя терпение и готовность поделиться усвоенным материалом. Особо трудные задания он охотно разъяснял для всех с мелом в руках у доски, выступая в непривычной роли преподавателя. Валька в математических науках разбирался покрепче дружка-напарника, но напускал на себя важный вид, отбивая у ребят охоту обращаться к нему за помощью.

За спинами первых математиков все так же сидели Аля Рыбакова с Ирой Сиротиной, неразлучные школьные подружки. Успевающая в учебе четверка надежно сохраняла нерушимость своего союза, но прежней сплоченности всего класса, дружественности и единения интересов, ярко выраженных в школе-семилетке, уже недоставало.
Преподавание военного дела в школе было поставлено весьма основательно. Райвоенкомат регулярно проводил среди школ смотры строевой и физической подготовки, соревнования по стрельбе. Будущие защитники Отечества изучали характеристики боевых отравляющих веществ, средства связи, поражающие факторы ядерного оружия и средства защиты от его воздействия.

В подвальных помещениях школы проводились стрельбы. Когда на огневой позиции стояла Света Гехтман, член сборной школы по стрельбе, в дверном проеме, на линии огня, внезапно возникла живая мишень – школьная уборщица тетя Маша со своей неразлучной шваброй в руках. Военрук Смирнягин Е.И. резким ударом снизу по локтю стрелка направил пистолет в потолок, куда и ушла выпущенная пуля. Побледневший инструктор, в недавнем прошлом боевой офицер, выразил одним коротким словом свое суждение об умственных способностях поломойки и отменил дальнейшие стрельбы.
Вскоре группа девятиклассников возрастом постарше прибыла по повесткам в Невьянск для прохождения медицинской комиссии при районном военном комиссариате. Из раздевалки допризывников препроводили в большое помещение с расставленными вдоль стен столами, за которыми располагались врачи и веселые медсестрички. Обнаженные девственники, приравненные к безропотному быдлу, послушно двигались от одного стола к другому, предъявляя к досмотру те или иные обследуемые наружные органы.
Все происходящее Сашке казалось дурной фантасмагорией, уже знакомой ему по страницам романа Куприна, описавшего схожую сцену в кадетском заведении. Устроенные смотрины сильно подорвали у подрастающих защитников Отечества былое доверие к армейским порядкам. Валька Семушкин, удрученный бесцеремонным попранием его достоинства, поставил крест на давней мечте о Ленинградском военно-морском училище. Так российский флот потерял своего адмирала.

Сдача норм ГТО, спортивные состязания  – обязательная ступень для вхождения юношей и девушек в общество строителей коммунизма. Для участия в городских лыжных соревнованиях в сборную школы 41 включили Сашку Кедрова, испытанного турнирного бойца, вновь преподнесшего своей команде сюрприз…
Гонщики поочередно стартовали на пятикилометровку от лыжной базы в сторону Мурзинки, ближайшей деревеньки по берегу озера. Сашка бодро шел по лыжне, размеченной флажками и указателями, вдоль которой растянулись участники соревнований. Где-то через пару километров у него взмокла зимняя шапка, валенки заелозили по обледеневшим лыжам, затрудняя прохождение поворотов, дышалось тяжело. С завистью поглядывал он на опытных гонщиков, приодетых в настоящую лыжную форму, которые легко и накатисто неслись по трассе.
- Держаться за ними! Как можно дольше от них не отставать! – давал себе Сашка отчаянные установки… Если на подъемах это еще как-то удавалось, то на коварных спусках не обходилось без досадных падений. И где же оно, долгожданное второе дыхание?
Последние сотни метров новичку сборной давались с неимоверным трудом. Голова изнемогала в удушливой шапке, пот заливал глаза солью, ноги в неповоротливых валенках наливались свинцовой тяжестью… Он уже не видел ничего вокруг кроме нескончаемой лыжни… Еще, еще вперед, ведь это гонка! В ней надо только гнать самого себя, гнать и гнать, пока есть силы, пока не сбито напрочь дыхание, пока не достигнута поставленная цель…
На финише мучения долго не оставляли Сашку. Он отошел на дрожащих ногах в сторонку, тяжело оперся на палки; грудь все еще безостановочно вздымалась, хватая и выталкивая из себя уже ненужные объемы воздуха. В глазах внезапно пожелтело… Желтые качающиеся контуры деревьев виделись ему вокруг, над ними низко зависло густое желтое небо, отражаясь на таком же желтом снегу… Гонщик закрыл глаза, чтобы не видеть этого желтого кошмара. Он обхватил руками березу, чтобы удержаться а ногах. Вдобавок ко всему начались сильные рвотные потуги. Перегруженный организм содрогался в тщетных попытках освободиться от взбаламученной желчи, выдавливая из пустого желудка гадкую липкую горечь, застревавшую в гортани и на зубах…

Через пару дней к Сашке подошел Володя Кобяков, сильнейший лыжник школы, и сообщил, что по протоколу проведенных соревнований он, Кедров, уложился в норматив второго юношеского разряда и очень помог школе выйти на первое место по городу.
- Я сам смотрел протоколы, и номер стоит твой, и фамилия. Наверное, какая-то судейская ошибка, - высказал Володя свое предположение, - Ведь ты шел в мягких креплениях.
- Конечно, ошибка, - охотно согласился с ним Сашка, - Какой там еще разряд, когда я бежал в валенках? Да и ходить-то толком на лыжах не умею.
На том и порешили. Володя, правда, предложил Сашке записаться в лыжную секцию, но тот ответил, что полученных от гонки удовольствий ему теперь хватит надолго.
А жизнь продолжалась и брала свое, - ранняя весна звонкой капелью наполняла раскрытые ей молодые сердца, все чаще вскидывались к небосводу распахнутые настежь глаза, чтобы слиться с бездонным океаном чистой лазури, найти в нем для себя что-то желанное, личное, заветное…

С той весной пришла на экраны кинотеатров картина с лирическим названием «Весна на Заречной улице», в подтексте которой зазвучали знакомые и близкие мотивы. Созвучие нравов ощущалось при невольном сопоставлении смысловой линии киносценария с памятными перипетиями, имевшими недавно место в неприметной Верх-Нейвинской школе-семилетке.
Людмила Андреевна Саматова, пожизненная богиня своему ученику, вставала для Сашки живым прообразом киногероини. Поразительная схожесть очертаний в их лицах как бы подтверждала правоту его размышлений. Вымышленная героиня, кинематографическое воплощение интеллектуальной морали, предстала перед потертой жизнью учащейся рабочей молодежью как начинающий педагог и убежденная сторонница  нравственности. Людмила Андреевна, ее старшая соратница по профессии, являла собой духовный светоч, привлекающий к себе школьную ребятню.  другая вела за собой воспитанников, условных или реальных, но все-таки живая модель смотрелась ярче, убедительнее и богаче своего художественного воспроизведения…

НА ДВАДЦАТОМ СЪЕЗДЕ партия предприняла решительные меры к развитию внутрипартийной демократии и духовному оздоровлению общества. Новоиспеченный коммунистический лидер Никита Хрущев смело выступил с разоблачением культа личности покойного тирана, восстановив тем самым чистоту немеркнущего дела социализма.
Перед верх-нейвинскими городскими властями вновь встала та же самая животрепещущая проблема, - как ее теперь называть, главную улицу города, носившую после ареста  и расстрела Берии гордое имя товарища Сталина? Не в честь ли Хрущева, смелого ниспровергателя авторитетов, вывесить на ней новые таблички?  На этот раз власти решили действовать наверняка, сделав ставку на «самого человечного человека» - Ленина.
Власти с облегчением вздохнули, удовлетворенные принятым решением, зато у коммунальщиков опять аврал – срочная ликвидация всего того, что было связано с именем дискредитированного «продолжателя дела Ленина». В считанные дни в городе были стерты вехи, напоминавшие о досадной исторической оплошности. Злополучная улица получила имя бессмертного Ленина.

Осуществленная акция политического убийства «родного и любимого» Сталина сдвинула у трудящихся набекрень прежде незыблемые представления о правильности избранного пути и подорвала саму веру в правительство. Все смешалось в обескураженных головах граждан, почувствовавших себя обобранными и обманутыми. Сашка был одним из многих, лишившихся своего кумира в черных сапогах. Будет ли другой? И нужен ли он? Вопросов было больше, чем ответов… Культ личности, форма духовного закрепощения, делегирование доли сознательного в себе в пользу публичного идола. В основе культа – все тот же массовый психоз, когда индивид отказывается от собственных представлений общественного идеала и подменяет его всеобщим идеалом, воплощенным в вожде. Отмена культового идола неизбежно побуждает осиротевших идолопоклонников искать ценности в себе, возвышает их в общественной иерархии. Однако для раболепных душ утрата любимого образа вызывает меланхолию и уныние.

…Тем летом Валентин Семушкин напросился на недельку к Кедровым в семейную бригаду подсобить в заготовке сена. Потянуло городского детину на привольные покосные угодья опробовать нелегкую крестьянскую ношу да вдохнуть вдосталь освежающий грудь и тело целительный травянистый аромат. Добираться до места летней страды надо было по лежневке за пару десятков километров к деревушке с загадочным татарским названием Билимбай и далее, с четверть того пути, к живописным еланям, прозванным чертовыми за то, что в них ничего не стоило заблудиться. Средством передвижения служили тряские грузовики, оборудованные деревянными лавками для сидения, назначение которых немудрено было истолковать как весьма эффективный способ приготовления из пассажирских седалищ отбивных полуфабрикатов.

Не в диковинку бывало косарям рассчитывать в пути исключительно на собственные силы, отмеряя левой-правой дальние версты. От дома родного, с Азиатского материка, они взбирались бревенчатой трассой на Перевал, а там по уклону углублялись в европейские пространства. Изонтий Ударцев, Сашкиной тетки благоверный супруг и завсегдашний участник покосного дела, не в силах был под знойным солнцем скрыть невыносимые мучения от жажды: «Все золото отдал бы за три глотка воды!» Явный дефицит драгоценного металла, ощущаемый Изонтием Ананьевичем, спасал его от неминуемого при таком расточительстве разорения.

Покос. Многодневное и многотрудное занятие, отводящее от работящей семьи крайнюю нужду. Школярам поручалось ворошить валки, грести и копнить сено, подтаскивать его волокушами или на носилках к месту закладки стога или зарода. А там, на стогометании, орудовал Петр Ильич, старания которого по мощи и красоте движений могли быть уподоблены действиям Геркулеса. Могучий стоговальщик подходящими для себя деревянными четырехрожковыми вилами забрасывал наверх закладываемого стога огромные пласты пахучего буренкиного провианта. Изонтий Ананьевич, приходившийся местному богатырю свояком, только удрученно покачивал головой: «Ну и силища!».
   
К вечеру мягкая темень вкрадчиво опускалась на стан, обволакивая теплой негой натруженных за день заготовителей зеленого корма. Легкий дымок поднимался над обгоревшими раскаленными поленьями, прогревавшими крепким жаром котел наваристого супа. Пологое травополье, теряющееся в низинке под сумеречным покрывалом, темные расплывчатые контуры подступивших с пригорья перелесков и отдающий густой синевой всеобъемлющий небосвод – все это дышало согласием и покоем, настраивая тружеников на желанный отдых. Спали в полом стогу, щедрым на терпкие запахи свежей кошенины, где с лихвой восстанавливали утраченные после праведных трудов силы.

По утреннему мареву косцы спозаранку выходили развернутым строем на росистые угодья, где широкими, размашистыми движениями от плеча срезали полукружья податливой травины в пояс, оставляя за собой вздыбленные валки скошенной зеленой массы. Тут и надумал Петр Ильич приобщить Сашку к тому благородному делу, вызвав заодно у Вальки Семушкина нескрываемый интерес к предпринятой затее. Но дело у молодого косаря не ладилось, - коса путалась и застревала в густой поросли, выхватывая из нее тощие срезы травосмеси.
- На пятку жми, - подсказывал неумехе бывалый наставник, усмотревший в пятке причину его неудачных попыток. Сашка, откинувшись корпусом назад, жал на пятку, но проку от того не прибавлялось. На пятку жми, - опять донеслась до него та же подсказка. Подавшись вперед, непонятливый ученик перенес упор на пятку правой, выставленной вперед ноги, прочно прижимая ее к земле и оставаясь с новым маневром при тех же плачевных результатах.
- Сколь раз тебе повторять, на пятку жми! – талдычил одно начинавший терять терпение инструктор травокошения.
- Да на какую пятку-то жать, на левую или на правую? – взмолился Сашка, окончательно сбитый с толку невразумительными наставлениями.
- Тьфу ты, господи! Не на ноге, а на косе прижимай к земле пятку! – разъяснил отчим, на том прервавший практические занятия до очередного сезона. В выигрыше от проведенного открытого урока остался один Валентин, покосный пособник, получивший от случившейся путаницы из трех пяток массу внезапно объявившихся удовольствий. С тех пор свои пояснения дружку по любому поводу он формулировал кратко: «Ты, главное, на пятку жми!»

Отложенному для Сашки косарскому обучению уже не суждено было возобновиться, к чему приложил неуместную руку не кто иной, как очередной революционный реформатор Никита Хрущев, воспылавший жгучим желанием триумфально войти в мировую историю немеркнущим созидателем благословенного коммунистического общества. Оное людское братство представлялось ему крупноиндустриальным экономическим строем, начисто выхолощенным от индивидуального предпринимательства, этого неиссякаемого источника мелкобуржуазной идеологии, подавляющей в сознании советских людей пока еще робкие коммунистические ростки. Стало быть, Никите Сергеевичу потребовалось нанести решительный удар по частному животноводству, чрезмерное увлечение которым принимало у населения нездоровые тенденции, отвлекало руки и помыслы людей от строительства желанного коммунизма.

Умудренная историческим опытом партия на этот раз пустила в ход мягкие формы раскулачивания, не допуская ошибок прошлого и воздействуя на упрямых владельцев домашней скотины налогами, но результат проявления «новой заботы партии и правительства о повышении благосостояния советского народа» оказался прежним, - вместе со скотом великое множество семей лишилось важнейших средств существования. Стада еще ходили на пастбище по окраинам Верх-Нейвинска, но дни домашних кормилиц были уже сочтены…

Ранними летними рассветами по задворкам улицы Зеленой важно проходило на подножий корм шумное молочное стадо парнокопытных. По мере продвижения оно разрасталось, пополняясь с каждым двором разномастными представителями крупного и мелкого рогатого скота. Присоединяющиеся к стаду маньки, жданки и буренки бодро приветствовали своих рогатых подруг, вытягивая шеи и издавая из гортани трубное звучание. Меж тучных трубачей сновали быстроногие козы и старательно выводили на вскинутых длинношеих флейтах звонкое блеяние, окрашивая густое мычание травоядных высокими мажорными тональностями.

Сводная духовая симфония импровизированного оркестра исполнялась под мелодичный аккомпанемент бренчащих ботал и стозвонной переклички серебристых колокольчиков. Широкими дирижерскими взмахами длиннющих кнутов пастухи придавали оркестрантам нужный такт, подгоняя отстающих участников музыцирующей демонстрации хлесткими оглушительными  щелчками. И не было для жителей околотка более желанной музыки, льющейся бальзамом на их умиротворенные сердца. Недолго музыка играла, пора печальная настала. Стада парнокопытных оркестрантов постигла жертвенная участь варфоломеевских ночей под жалобный реквием их предсмертных мычаний на забойных пунктах и скотных дворах.
Петух, злой и бесстрашный куриный предводитель, настолько ревностно охранял свой кудахтающий гарем, что не подпускал к несушкам хозяйку дома. Разрешение на вход в курятник грозный охранник выдавал только своему тезке, Петру Ильичу, которому и приходилось заниматься сбором снесенных яиц.
Обиженная и оскорбленная Раиса Михайловна, кормилица куриного приюта, пожаловалась на необъяснимое петушиное поведение навестившейся сестре. Зоя Михайловна, женщина далеко не робкого десятка, глубоко возмущенная неслыханным нахальством возомнившегося петуха, вооружилась веником и храбро двинулась в курятник, откуда тотчас послышались шумное кудахтанье, громкое хлопанье крыльями и устрашающие крики, исходящие от обеих конфликтующих сторон. Куриный переполох закончился тем, что из владений пернатых выскочила всклокоченная блюстительница порядка с веником в руках. На ее плечах сидел воинственный петух с распростертыми крыльями и остервенело долбил клювом по голове заклятого врага, в панике покидающего неприятельскую территорию.
- Бейте его, бейте! – взывала к спасению поверженная укротительница красноперого разбойника. Обеспокоенные домочадцы кинулись на помощь терпящей бедствие, вынудив ретироваться разбушевавшегося куриного атамана. Раиса Михайловна поднесла посрамленной сестре метлу, насаженную на палку, и предложила ей как следует проучить бандита, но та, отбросив к подворотне бесполезный веник, решительно заявила, что с безголовым дурнем разбираться не намерена и попросила смазать зеленкой ранки на расклеванной голове.

Уныло и бесславно завершилась антипартийная крестьянская деятельность городских индивидуалов. Прощай, честный семейный труд! Он стал не в моде в тени высокопарных разглагольствований о коммунистическом отношении к труду и бойкой трескотни о борьбе за повышение производительности общественного труда. Тот же партийно-государственный Заплот непреодолимой каменной стеной вознесся между естественной потребностью людей трудиться для себя и реальной возможностью ее осуществления. Настало время для процветания плакатной плесени, тщетно призывающей граждан жить и трудиться по-ленински. Воспетый поэтом революции «свободный труд свободно собравшихся людей» на деле окажется лицемерной видимостью работы, философией поиска благ для себя за счет чужого производительного труда.

В ПЕРВЫЙ ДЕНЬ нового учебного года десятиклассники в растерянности толпились в школьном коридоре в затянувшихся поисках класса для занятий. Наконец, выяснилось, что первые парты десятого «Б» заняли новички – Ира Сысоева, девочка с привлекательными веснушками и внимательным взглядом, таящим в себе неуловимую загадку, Ида Григорьева, симпатичная и настойчивая девушка, проживавшая в селе Тарасково, и другие.

Десятый класс… Накатившая юность с ее волнениями и столь же неотложными заботами о предстоящем получении аттестата зрелости… Учителя, порожденные послевоенным лихолетьем, были достойны своего героического и противоречивого времени, – они, как и все советские люди, твердо знали, что историю вспять не повернуть, что в историческом соревновании двух систем победа предопределена новому, прогрессивному строю. Эти священные заповеди настойчиво вкладывались в головы пионеров и школьников.
Составители географических учебников непременно размещали на их страницах фотографические снимки заводских труб, извергающих густые завесы черного дыма. Застилающая небо копоть символизировала процветание страны. Сталинский план преобразования природы учили назубок – возведение лесозащитных полос; покорение Ангары; поворот рек, которые текли, не сообразуясь с пожеланиями творцов новой жизни; орошение пустынь, положившее начало экологической катастрофе зоны Аральского моря… Призрак коммунизма, все такой же туманный и загадочный, каким он явился веком раньше знаменитым немецким мыслителям, вконец заморочил головы советским педагогам и школьникам.

Тема коммунизма широко обсуждалась десятиклассниками на уроках и вне их, наполняя сердца радостным ожиданием вхождения в царство изобилия и справедливости. Основной экономический закон коммунистического общества воспринимался молодыми марксистами на ура. Еще бы, от каждого – по способностям, каждому – по потребностям! Как тут не станешь убежденным сторонником марксистко-ленинского учения? Разве что Вовка Нечаев откровенно признавался в своей замшелой несознательности: «А я при коммунизме работать не буду. Дудки! У меня слишком большие потребности, чтобы тратить время на работу».
Сашке было непривычно и странно слышать от приятеля такие безответственные речи. Вот и на уроке истории СССР, проведенном в форме диспута на тему «Готовимся жить при коммунизме», учительница, Черепанова Любовь Ивановна, разъяснила, что труд, по Энгельсу, станет к тому времени потребностью человека, да и понадобится ему в обществе благоденствия лишь нажимать на кнопки, поручая физические операции технике. Вся страна видела, как в фильме «Дело было в Пеньково» трактор будущего усердно трудился на пашне без привычной фигурки тракториста в кабине. По всему видать, тот тракторист уютно пристроился где-то под березкой и нажимал на кнопки, запуская по колхозным полям с десяток самоходных тягачей. А то и больше.

В укладе семьи тоже произойдут большие преобразования, вещала Любовь Ивановна. В свободное время, являющееся, по Марксу, главным мерилом достижений цивилизации, человек будет всесторонне и гармонично развиваться. Для этого продолжительность рабочего дня снизится до двух часов, а дети будут воспитываться в детских учреждениях, не обременяя родителей.
- Любовь Ивановна, а детей можно будет навещать? – несмело спросила сердобольная Майя Миндарева, будущая воспитательница детского сада.
- Этот вопрос будет урегулирован…
- Значит, дети будут общие?
- Не совсем так, но общество возьмет на себя заботу о детях…

Рассуждения исторички не были плодом ее собственного воображения, - их истоки легко просматриваются в логических построениях коммунистической идеи. С ликвидацией частной собственности на материальные ресурсы последовательно напрашивается акция обобществления семейных отношений, - только таким образом становится возможным установление полного равенства между людьми. Этими мотивами и объясняются поползновения коммунистической теории к отмене института семьи. По мысли Ленина, коммунистическим идеалом отношений между полами является «…гражданский брак с любовью…» (18). В таком разе, действительно, куда податься несчастным детенышам, если капризная любовь упорхнет из свободного образования гражданского брака? Один им путь – в государственные детские учреждения…
Будущие мамы и папы задумались было о туманных перспективах своих деточек, но тут встал Юрка Тюков и решительно высказался против беспардонного покушения на его родительские права:
- Я своих детей не отдам ни в какие учреждения!
- Отчего же, Тюков? Государство обеспечит им полный уход и должное воспитание!
- Мне нужны мои дети, а не государственные!
Так ответил Юра Тюков, поправляя длинные распавшиеся волосы; губы его подергивались мелкой дрожью, глаза метали яростные молнии, на лице читалось негодование… Класс никогда еще не вглядывался в Тюкова, слывшего в школе едва ли не первым «стилягой», так уважительно, как в эти минуты, в которые он проявил отменные отцовские качества и бурно выплеснувшиеся чувства горячей любви к своим будущим  чадам. Как это уже не раз случалось, в критические моменты одноклассники раскрывались для товарищей с самой неожиданной стороны. Как же все-таки глубоко откладывается и там, где-то в душевных закромах, глухо зреет их внутренняя сущность…

Учениками яснее воспринималась суть математических головоломок, где надлежало докапываться до заложенной в них истины. Здесь все подчинялось определенным алгоритмам действий, строгим правилам и соотношениям. Математики выверяли однозначный искомый ответ, не оставляющий места многовариантному толкованию задачи, как это сплошь да рядом бывало у блудливых политиков.
Сашке нравилось заниматься алгебраическими преобразованиями, в которых широко расписанные нагромождения математических знаков и символов при последующих упрощениях внезапно сворачивались в лаконичную формулу. Нравились геометрические построения, всегда несущие в себе строгое изящество доказательств. Татьяна Кузминична Прохорова, математичка, доходчиво разъясняла выпускникам свои ученые премудрости, настойчиво добиваясь наилучшего усвоения ими изучаемого материала.

Физику вела Людмила Германовна, прозываемая Альфой, по первой букве греческого алфавита, а для непонятливых – попросту «кавалерией» за чрезмерный радиус кривизны ее длинных ног. Молодая «кавалеристка» ничуть не смущалась своих оригинальных изгибов, а даже напротив – выглядела счастливой обладательницей редкого женского достоинства, щеголяя в коротких юбочках или заплетая ноги немыслимой петлей, напоминавшей ту самую греческую букву, когда располагалась на развернутом к классу стуле.
Физика представлялась ученикам такой же своеобразной и непостижимой дамой, как и Людмила Германовна, имевшая еще одну странную способность – быть вечно перепачканной мелом. Кусочек мела беспорядочно мелькал в ее руке, оставляя белые следы на доске, кареглазом личике со вздернутым точеным носиком, одежде:
- Где вам еще непонятно? Говорите же, здесь… здесь… или здесь? Я еще раз повторю…
- Людмила Германовна, объясните нам задачу, которую вчера задали для подготовки к контрольной. У нас ее никто не решил.
- Давайте решим, - охотно согласилась физичка, набрасывая на доске заданные условия.
Неожиданно для всех, задачка оказалась непосильной для преподавателя. «Альфа» подходила к ней то справа, то слева, подпирала в задумчивости подбородок обмелованным кулачком… Тщетно. В классе послышался недовольный ропот, но в запасе у посрамленной учительницы нашлось спасительное решение: «Да вы не волнуйтесь, этой задачи на контрольной не будет».

Случившийся конфуз настолько остро подействовал на Алю Рыбакову, что та раз и навсегда заказала себе путь к учительской кафедре, не желая когда-нибудь оказаться в подобном, откровенно неприятном положении. Учитель… Почитаемое и благозвучное слово, означающее образ нравственного и интеллектуального наставника юного ученического племени. Учитель, наставник, оракул… Мягкий отсвет иконостаса ложится на подвижников детского воспитания, облагораживая их высокое назначение. Нет, не всякий смертный способен принять на себя тягость педагогического труда и с честью пронести ее через тернистый путь каждодневных хлопот и испытаний. Не всякий способен отдавать свои силы на благотворение в пользу слабого и беззащитного сословия…

Уроки физкультуры проходили в большом спортивном зале, оборудованном всеми необходимыми приспособлениями и гимнастическими снарядами. Вот где простор классным гимнастам с улицы Зеленой, Сашке с Володькой, блеснуть мастерством перед одноклассниками. К ним с девятого класса примкнул Левка Кардаполов, обладавший многообещающими природными задатками, хорошей координацией движений и гибкостью. Левка смело шел на исполнение самых сложных элементов, не останавливаясь перед падениями и болезненными ушибами. Сорвавшись с брусьев при переходах в стойке на руках, он сидел, побледневший от нестерпимой боли в паху, с выступившей на лице испариной...
- Левка, ты домой-то дойдешь?
- Погоди, Саня, отсижусь, еще попробую…

В клубе театралов верховодил Мишка Жабров, отец которого был профессиональным актером Верх-Нейвинского музыкально-драматического театра и помогал школьникам овладевать искусством Мельпомены. Мастера сценических представлений на репетициях вырабатывали умение доносить до зрителей вложенные в сценарий чувства и переживания персонажей. Наиболее убедительно выглядели их сценические перевоплощения в пушкинской «Сказке о попе и его работнике Балде». Артистам были близки и понятны события вековой давности, в которых поп, тараканий лоб, всегда оставался в дураках в споре с хитроватым Балдой, наносившим по поповской плешине виртуозные щелчки.
В душах самодеятельных артистов бушевали не меньшие страсти, нежели разыгрываемые на сцене. Эльвира Лескина, заядлая театралка, в минуты откровенности поделилась с одноклассниками голубой мечтой об артистической карьере, на что последовало сочувственное замечание Вовки Нечаева, не страдающего дипломатическими комплексами: «В артистки-то только красивых берут…» Володькина реплика оказала, видимо, решающее влияние на отречение мечтательной Эльвиры от желанной актерской ипостаси.
Наденька Томина, благочестивая и скромная девушка, мучилась иными проблемами, - она готова была сгореть со стыда на сцене от публичных признаний в любви, выпавших на ее бедную голову по распределенной роли. Если любовные объяснения для воспитанников сталинской эпохи стояли костью поперек горла даже в игровой постановке, то это пикантное дело обстояло для них из рук вон плохо в реальной обстановке...

Чудное пробуждение нахлынуло на наших героев, закружило в неистовом вихре колдовского вальса, так некстати затягивая их в неведомые, сладострастные грезы на последнем, решающем рубеже школьного обучения. В брошенном словно невзначай внимательном взгляде и мимолетной дружелюбной улыбке, в заводимом на посторонние темы разговоре и непроизвольном желании держаться поближе – во всех этих проявлениях особого расположения угадывались затаенные устремления потревоженных сердец к избранным ими личностям. Кедров, к своему удивлению, тоже заполучил подкинутую записку с приглашением назавтра встретиться у кинотеатра «Родина». Записка не была подписана, да и в назначенное время стеснительная Сашкина поклонница так и не заявилась на назначенное свидание.


ВОТ И НАСТАЛА ПОРА взрослых игр. Юношество – время для бескорыстной пылкой любви. Шаловливый амур весело запускал начиненные сладким дурманом стрелы, исподволь поражая чувствительные сердечки подрастающих учеников. Полыхавший жаром огонь в крови придавал им физиологическую веселость, излучаемую в блеске восторженных глаз. Мишка Жабров, будущий театральный ловелас, на уроках постукивал линейкой по застежкам, проступающим на спине через плательную ткань впереди сидящей Майи Миндаревой, игриво задавая один и тот же вопрос, - а что это там у тебя? Да ну тебя! – отбивалась пышнотелая Майя от любопытного соседа.

Другие жертвы амурных шалостей всерьез примерялись к влекущим образам, с которыми им рисовалась пожизненная радужная судьба. По всему было видать, - неспроста Валька Семушкин зачастил вечерами на улицу Зеленую, прикрывая свои визиты давнишним приятельством с Санькой. Уж не к Ире ли Сиротиной приглядывался сам – друг во время вечерних сходок, устраиваемых приятелями в свободные часы?
Ира Сиротина и взаправду была по всем статьям фигурой яркой, привлекательной и девицей пригожей. Какой-то южной кровью отдавало ее лицо с большими карими глазами, в приветливом взгляде которых сверстникам временами виделась ироничная покровительственность более сильной и ранее повзрослевшей натуры. Одноклассники признавали Иркино моральное превосходство и относились к ней с доверительностью и почитанием. Взять бы ей верховенство в классе, но прирожденная предводительница не посягала на власть, довольствуясь ролью внешнего авторитета. Нет, не просто было заполучить Иркину девическую благосклонность.

Валька Семушкин тоже был парень слишком видный, чтобы остаться без пригляда и внимания сладострастных воздыхательниц. Изольда Маркова, незаменимый фоторепортер класса, захватила его изображение в прицельно наведенном объективе, твердо намереваясь не выпускать из поля зрения желанный объект. Их и можно было приметить на пару вне школьной территории; личный фотоархив Изольдиного напарника стремительно возрастал...

Вскоре стало ясно, что у увлеченной Изольды появилась опасная соперница, Ира Сысоева, врожденные женские чары которой в свое время не были по достоинству оценены оплошавшими одноклассниками. Обаятельная дивчина не претендовала на броскую красоту лица, украшенного вкраплениями симпатичных конопушек под масть пышным светло-каштановым волосам. Но присмотрелись бы повнимательнее суетливые юнцы к ее глазам, в коих и таилась обаятельность новенькой ученицы. Удивленное ожидание еще несбывшихся надежд мягко струилось из них, вопрошая окружающих о затаенных намерениях и невысказанных желаниях. Прислушались бы молодые ветрогоны к мудрому замечанию Ж.Ж.Руссо: Миловидность не приедается, подобно красоте. Такое лицо не теряет своей прелести, оно всегда молодо... (9).

Еще одна особенность сопровождала робкое Иркино продвижение навстречу избраннику сердца, а именно – внешняя схожесть в лицах участников романтической истории. Эта особенность влюбчивости несет в себе поучительную для молодежи тонкую психологическую подоплеку. Припомним, - нам не раз приходилось слышать рассуждения о том, что к старости супруги становятся внешне похожими друг на друга, что долгая совместная жизнь накладывает на них единообразный отпечаток. Запоздалое наблюдение! Старость – всего лишь сухой остаток всего того, что было заложено в молодой союз влекомыми в него соискателями счастья. Объяснение запоздалому прозрению довольно просто, - в сухом остатке признаки подобия проявляются наиболее отчетливо. Задержите ваш внимательный взгляд на нежной парочке, встречающейся в городской сутолоке на каждом шагу, и вы отметите тогда едва ли не в каждой второй из них ту самую схожесть очертаний влюбленных лиц. Случайна ли эта особенность?

Жаждущий любви из многоликой массы подсознательно выделяет лицо, в котором, не отдавая себе отчета, узнает… себя. Вот он, эффект любви с первого взгляда! Следует ли доказывать, что индивид превыше всего любит себя? Ежели нет, то эту непреходящую любовь он и переносит на знакомые ему сызмала собственные очертания, узнанные в лице полюбившегося «двойника». Секрет любви к «образу себе подобному» был в свое время раскрыт через опосредованное лицо – любимый облик матери – проницательным Фрейдом. Действительно, нежное воздействие родителей – объекта нашей первой любви – кодирует в детском мозге сигналы, формирующие идеал любви, но ведь родительские черты воспроизводятся в их дитя!

Усложненная схема любовных устремлений, предложенная уважаемым профессором, на деле сводится к изложенной нами психологической тонкости любви с первого взгляда. В свое время академик Лысенко, сталинский сатрап в советской науке, надолго похоронил генетику как буржуазное антинаучное течение. Но в наши дни ученые склоняются к генной теории любви с первого взгляда, в основе которой – комплиментарность в чертах лица и других признаков генной совместимости влюбленных; - Российская газета от 01.12.2000 г. Это еще одно подтверждение изложенной выше концепции мгновенной влюбляемости.

Тамара Воронова, совершенная душечка, опасливо вглядывалась в пугающие перспективы брачной жизни. Тревожные чувства закрадывались в ее трепетную душу, заставляли в откровенных разговорах с подружками запальчиво высказываться против вхождения в обременительный семейный союз: «Я замуж ни за что не выйду! Буду жить одна, сама по себе, как мои тетушки.» Сомнительные мероприятия, проводимые совместно с мальчишками, составляли ей область строгого табу, возникающего в форме мрачных нагромождений недавно посещенного Заплотного камня. Противница замужества даже себе боялась признаться в том, что ей импонирует Володя Кобяков, уравновешенный чернявый паренек и первый номер лыжной команды. Сохранит ли благочестивая Тамара верность данному обету, покажет непредсказуемое время, а пока…

А пока – неотступные заботы по учебным дисциплинам, для надлежащего освоения которых Сашке катастрофически недоставало времени, - неодолимая дрема раз за разом прерывала его книжную вечерю. Оставалось одно – пораньше вставать, но предпринимаемые к тому ухищрения, такие как сон без подушки или на жестком полу, делу не помогали. Тогда и решился Сашка на крайнюю меру – подложил себе под голову на сон грядущий пару поленьев. Заготовка сработала на славу! Под утро добровольный мученик освободился от сонного гипноза и, потирая ноющую шею, засел за домашние уроки. Отныне обязательный ученик заполучил верное средство в борьбе за отличную успеваемость, которая давалась ох как нелегко при неимоверных школьных перегрузках.

Юношеские сны, мятежные и беспокойные… Они несли не только блаженный покой, но и смятение вожделенных чувств. С некоторых  пор Сашка стал отмечать в себе глухие проявления неотступных глубинных процессов, болезненную ломку сосцовых образований, неясные и тревожные позывы, властно подчинявшие внутренние силы организма. Бесцеремонные химеры атаковали во тьме жертвенника взросления, загоняя его в состояние тоскливой безысходности. По утрам, после тяжелых пробуждений, утомленная в ночных бореньях с темными наваждениями плоть казалась ему чужой, непослушной и надломленной. Боль душевная удушливо переплеталась с телесной казнью...
К чему они устроены, смурные испытания невинным душам? Мы уже свыклись с тем, что в запутанных аналитических лабиринтах психоанализа нам нет надежнее поводыря, чем умудренный Зигмунд Фрейд. Неистовые сновидения показывают, по его мнению, что наше развитие – это путь преодоления неизбежных детских извращений, ведь дети лишены возможности «нормальной» половой деятельности. Таким образом, через бессознательное «запрещенные» чувства добиваются реального, хотя и скудного удовлетворения во снах. Потребность в счастье выражается в искаженной форме вырвавшейся из-под контроля душевной деятельности. Чем настойчивее реальность призывает юных девственников к скромности, тем пышнее и шибче расцветают желания; - Из лекций «Введение в психоанализ», лекция 22.

Коллектив сверстников все еще сохранял свое важное значение для растущих людей, но неподвластные рассудку эмоции уже захватили десятиклассников; романтические межличностные отношения оттесняли и ослабляли коллективные взаимосвязи. Влюбленные ищут одиночества, подрывая основанное на дружеских связях единение коллектива. В школе любовные отношения еще не составляют пленительную доминанту, однако же внутренняя готовность юношеских сердец к трепетному влечению уже заставляет их обладателей, затаившихся в волнительном ожидании первой любви, отвлекаться от коллективистских интересов, все чаще отодвигая их на второй план. Дружба, предшественница любви, в итоге вытесняется последней из развивающегося сознания взрослеющих людей.

…На больших переменах из школьной радиорубки неслась танцевальная музыка. Песенные звуки на слова Туликова, трогательные и завораживающие, заполняли просторный коридор верхнего этажа, где размещались старшие классы:

Песенка дождя катится ручьем,
Шелестят зеленые ветра.
Ревность без причин, споры ни о чем –
Это было будто бы вчера.

Первая любовь. Звонкие года.
В лужах голубых – стеклышки льда
Не повторяется, не повторяется,
Не повторяется такое никогда…

Обязанности школьного радиста исполнял Женька Борисов, комсорг школы, учившийся в десятом «А». Девчоночьи пары слаженно кружили по деревянному полу, следуя завораживающему такту на три счета. Из танцующих ладностью и миловидностью выделялась Валя Виноградская, первая школьная красавица из десятого «А». Роскошная коса, сплетенная в тугой пшеничный колос, игриво ниспадала в пояс прелестницы, а то укладывалась тяжелой короной на горделивой головке, - и все ей было превосходным образом хорошо и приглядно. В глаза признанной школьной королевы опасно было погружаться, - они заставляли забываться в сладком дурмане, утопать в чарующих глубинах густой вишенной темени…

 
Женская красота, первое чудо природы. Если в дар человеку отпущена ослепительная женская красота, то быть ему в мире и благоденствии неисчислимые лета. Красота женского личика начинается с, чего бы вы думали? - носика, этого лицевого нароста, предназначенного для исполнения функций вдыхания и обоняния. Заметим здесь, - в животном мире, классе млекопитающих, мы не найдем столь выпирающего аналога, что подтверждает нашу догадку о важной эстетической миссии человеческого носа. Но на  высочайшем уровне ценителей прекрасного более всего обольщают глаза, ведь ограниченные возможности благолепия органа вдыхания меркнут в умопомрачительном сиянии очаровательных очей. Такова диалектика основных конкурирующих носителей женской красоты.

Итак, Валентина из десятого «А», обладавшая восхитительным обличьем и, к тому же, привлекательной увлеченностью в суждениях, была объектом всеобщего любования, как мальчишек, так и девчонок. Стоит ли пояснять, что впечатлительный Сашка Кедров, расположенный ко всему прекрасному, был полонен видением чудной красоты, воплощенной в восхитительной десятикласснице.
Сашка носил свою любовь глубоко запрятанной в сердечных тайниках, не делясь и не расставаясь с драгоценной ношей, напротив, все более укрепляясь в зародившемся чувстве. Если в нас заговорило сердце, то этому проникновенному, трепетному голосу не место в шумной публичной полифонии. Тайный поклонник издали любовался блистательной избранницей, всегда находившейся в окружении подруг в том радостном оживлении, в котором читалось нетерпеливое ожидание предстоящих в жизни чудес.

Во дворе дома, на Зеленой, поверженный влекущей красотой юнец подходил к наполненной бочке, подолгу вглядывался в свое отражение в зеркальной глади сточной дождевой воды; оттуда, из плотной неподвижной толщи, на него так же пытливо смотрел вполне привлекательный паренек. Броские отцовы черты лица на нем удачно смягчались материнской миловидностью. Сашка отходил от бочки, удовлетворенный смотринами, а по вечерице ноги сами несли его через город к заветному месту на Театралку, где проживала обожаемая возмутительница его душевного покоя. Там он бродил неприкаянной тенью возле приметного крылечка за чугунной оградкой, вглядываясь в освещенные окна уютного каменного домика в один этаж, в которых порой высвечивался знакомый и милый сердцу силуэт, а после возвращался восвояси затемно, по ночной свежести, в каком-то успокоении от предпринятого паломничества.

Что же за притча одолевает юношеский возраст, обуревая его безрассудной и упоительной лихорадкой? У Стендаля в знаменитом трактате «О любви» мы находим четыре рода любви: любовь–страсть, любовь-влечение, физическая любовь и любовь-тщеславие (19).. Не испытывая желания перечить прославленному французскому романисту, заметим, что, по нашему мнению, им описаны не только роды, но и характеры любви. Кстати, под любовью-страстью он понимал не силу чувства, а идеальную любовь духовного свойства: «Физическое удовольствие, свойственное природе человека, знакомо всем, но нежные и страстные души отводят ему лишь второстепенное место» (19).
Лев Толстой установил три рода любви в общем ее понимании: любовь красивая, любовь самоотверженная и любовь деятельная, но он отступился от задачи систематизации видов любви между мужчиной и женщиной, представлявшейся ему уравнением со множеством неизвестных, где «ничего разобрать нельзя» (20). И.С. Кон, ссылаясь на современные эмпирические данные, приводит уже шесть стилей любви: любовь-эрос, любовь-игра, любовь-дружба, любовь рассудочная, любовь-мания и любовь бескорыстная (12).
В запутанном вопросе о классификации любви  давно бы пора внести ясность. В наиболее общем виде любовь-страсть можно было бы обозначить духовной, или, более привлекательно, - чистой любовью. Дополняющие одна другую основополагающие виды любви, духовная и физическая, как раз и правят бал на любовном поприще.

Возрастная динамика взаимодействия ведущих любовных начал сформулирована Игорем Коном: «… у подростка эти потребности разобщены, у взрослого человека они в идеале сливаются… Юношеская мечта о любви выражает прежде всего потребность в эмоциональном контакте, понимании, душевной близости; эротические мотивы в ней почти не выражены или не осознаны» (12). Вместе с тем, разъясняет он, - это разные полюсы одного и того же чувства. Последнее замечание представляется нам принципиальным. Схема описания бесконечного ряда видов любви может быть представлена элементарно простой формулой:
Физическая любовь + духовная любовь = const
Графическое изображение этой формулы поможет нам уяснить ее действие с разложением на бесчисленное число видов любви, примеры которых мы с вами встречаем в богатой жизненной практике:(в электронной версии не воспроизводится).

Из графика следует, что в точке А мы имеем случай физической любви при всяком отсутствии духовного влечения к объекту; таковая преобладает в животном мире. По мере вхождения в поле духовной любви влюбленный до определенного момента (точки В) испытывает к своей избраннице главным образом чувственное влечение, тогда как ее духовные достоинства остаются востребованными в меньшей мере. В точке В зафиксирован случай сбалансированной любви, когда духовное влечение к объекту уравновешено чувственным желанием. Наконец, в точке С влюбленный достигает вершин чистой любви, лишенной чувственности.

Итак, нами установлено, что интегральная линия любви АС состоит из набора – спектра точек, каждая из которых соответствует определенному жизненному варианту. У кого-то преобладает духовная, у другого - физическая любовь, но в итоге у каждого из них образуется индивидуальная конструкция любви, окрашенная неповторимым сочетанием конкретных сопутствующих факторов.

Выполненный нами спектральный анализ видов любви подтверждается кратким замечанием З. Фрейда, затерявшемся на страницах его исследования «К теории полового влечения»: Но чаще подрастающему юноше все же удается известная мера синтеза между нечувственной, небесной, и чувственной, земной, любовью, и его отношение к сексуальному объекту отмечено совместным действием непрегражденных (физических – прим. ред.) и целепрегражденных (духовных – прим. ред.) первичных позывов. Глубину влюбленности можно измерить по количеству целепрегражденных нежных инстинктов, сопоставляя их с простым чувственным вожделением (15). Замечательное заключение профессионального исследователя любви!
Любимый объект, помещенный в поле чистой любви, в известной мере идеализируется; по мере идеализации в мечтательной любви юноши вытесняются чувственные первичные позывы. В конце концов восторженный влюбленный жертвует своими естественными интересами и целиком поглощается «великолепным объектом». В картинах идеалистической, или платонической, любви не обходится без странностей и причуд безумно влюбленных.
Вспомним, как в романе Д. Лондона Мартин Иден испытывает сильнейшее разочарование в обоенной им любимой девушке, у которой после испития стакана вишневого сока остались торчащие усиками следы напитка на верхней губке. В одно мгновение, легкое как дуновение ветерка, было развенчано божество. Прочие смертные, не испытавшие воздействия всепоглощающей страсти, не могут принять ее в толк и относят к разряду болезненных психических явлений.
Что же до физической любви, то таковая не пользуется благосклонностью в суждениях авторитетных просветителей, к числу которых мы безусловно относим французского мыслителя Жан-Жака Руссо. «Самые опасные сети… - предостерегал он, - это сети чувственности, и ежели ты будешь иметь несчастье в них попасть, то окажешься во власти пустых обольщений, взор твой будет ослеплен, рассудок помутится, воля твоя получит ложное направление, и даже твое заблуждение будет тебе дорого, а когда ты его поймешь, то не захочешь от него отказаться» (9). В педагогическом романе «Эмиль, или О воспитании» Руссо заключает: Люди, погруженные в чувственность, - тела, лишенные душ.


ПОД НОВЫЙ ГОД в режимном городке, где проживали наши герои, с киноэкранов повеяло свежим дыханием, исходящим от творения молодого режиссера Э. Рязанова. На школьных переменках возбужденные старшеклассники напоминали потревоженный улей, - оживленно жестикулируя и нетерпеливо перебивая один другого, они азартно обсуждали премьеру фильма «Карнавальная ночь», в котором обаятельная Людмила Гурченко сыграла главную в своей жизни роль. Состоявшийся праздник кинематографа всколыхнул в людях дремавшие чувства тоски по веселым и проникновенным художественным спектаклям, в которых фарисейские ужимки неистребимых бюрократов подвергаются общественному порицанию и осмеянию на фоне нравственной красоты простых и непосредственных людей. Тут же решили всем классом идти на коллективный просмотр, чтобы сообща получить в затемненном зале захватывающее удовольствие от воспроизводимого на экране представления.

Воодушевленные замечательными проделками героев карнавальной ночи, десятиклассники вздумали устроить в школе дружескую новогоднюю вечеринку, вознамерившись исподволь украсить праздничное застолье скромным набором образцов винодельческой продукции, а развлекательную часть вечера оживить карнавальными масками. Настороженное учительство без одобрения восприняло идею молодых энтузиастов, опасаясь непредсказуемых последствий сомнительной затеи.
Тогда находчивые затейники предприняли эффектный ход козырной картой, - Володька Булдаков, отпрыск городского партийного босса, предъявил руководству школы письменное ручательство, гарантирующее порядок и пристойность намеченного культурного мероприятия. Авторитет высокой инстанции, маячивший между строк булдаковской записки, возымел свое решающее воздействие на учительскую оппозицию, - желанное разрешение было получено.

В назначенный час участники прекрасного союза вскрыли изумрудную емкость игристого шампанского, из пенящегося истока которой благоговейно наполнили граненые стаканы. Золотистый напиток играл неудержимыми искорками, представляя новоявленным поклонникам Бахуса светозарную радужницу, обрамленную гранями прозрачного стекла. В едином порыве сдвинулись звонкие стаканы, вобравшие в себя новогодние заветы выпускников школьного приюта…

Если  признаться, то собравшиеся застольники были равнодушны к алкоголю. Как-то возле городского ларька Петр Ильич по доброте душевной поставил Сашке кружку пива, но тот едва осилил пару глотков горькой жидкости, да и то из уважения к угостившему напарнику. Ему вспомнилась тогда собака, бежавшая как-то легкой трусцой по улице, пока ее внимание не привлек незнакомый запах, доносившийся из валявшейся бутылки с водочной этикеткой. Любопытная тварь, приблизившись, уткнулась носом в распечатанное горлышко и резким прыжком отпрянула назад, обрушившись яростным лаем на мерзкий источник. Выразив всю силу собачьего негодования и осуждения презренной заразы, дворняжка обежала заклятое место стороной и с недовольным ворчанием продолжила свой неотложный путь…
 Курильщиков, этих злостных отступников от природного естества, в школьной среде тоже не водилось. Курение, напускная видимость самоутверждения  подростков, не затрагивало школьников, подчиненных благим законам развития живой материи.

Из приказа № 223 от 20.11.56 г.:
§4. …Терехов до сих пор курит. Предлагаю немедленно бросить курить… в противном случае будет исключен из школы.     Директор школы 51   А. Макридин.

…Тут-то в дружную компанию нагрянул собственной персоной директор школы, Тихон Анатольевич, который непрочь был лишний раз пропустить стакан – другой вина. С появлением перед гуляками высокого начальства Илье Репину впору было бы переписать заново знаменитую картину «Не ждали». Разом стихли непринужденные разговорчики, смешки и дурачества. Тихон Анатольевич, довольный сам собою, словно не замечал наступившего неловкого молчания поникшей публики; интрига рязановской «Карнавальной ночи» неотвратимо врывалась в действие самодеятельного сценария, принимая характер бойкой и вольной интерпретации.

Оправившись от первого потрясения, смекалистые хлопцы неприметно заготовили незваному гостю добрую порцию винного «ерша», смешав в кружке разнородные напитки, и предложили заздравный тост в честь уважаемого директора. Вечер продолжался в предвкушении задуманной развязки. Едва на блюстителя порядка навалилась дремота, как бригада «темнушников» повыключала лампочки Ильича во всей школе, начиная с помещения, где разворачивались главные события. Остальные заговорщики в наступившей темени принялись шумно имитировать праздничное веселье, усердствуя в своем, пока не раздался встревоженный директорский голос: «Братцы, я, кажется, ослеп!»

Братцы, обступив несчастного, с трогательным соучастием отозвались на внезапно приключившееся горе. Консилиум закончился тем, что слепцу наложили на глаза повязку и бережно повели по темным коридорам на выход вдохнуть живительный свежий воздух. Облачив послушного пациента в верхнюю одежду, всей гурьбой вышли на школьный двор, где, наскоро посовещавшись, решились снять с бедняги повязку. Эффект благотворного воздействия свежего воздуха превзошел все ожидания, - прозревший счастливец не верил своему чудесному исцелению.  Навалившаяся на город непроницаемая темь мерцала ему вековечными звездами, школа ярко светилась широкими окнами. Заботливые ученики не советовали Тихону Анатольевичу вертаться в душное помещение и тепло распрощались с ним...

После коротких зимних каникул – снова учеба, последний рывок на десятилетней дистанции школьного марафона, где участники растянулись по табелю успеваемости длинной цепочкой, предпринимая отчаянные усилия к тому, чтобы с наилучшими для себя показателями разорвать финишную ленту. Марафонцев вели двое сильнейших лидеров – Левка Мезенцев из десятого «А» и Сашка Кедров из десятого «Б» классов, которые реально претендовали на медали самой высокой пробы. За ними тянулась плотная группа ударников учебы, стабильно демонстрировавшая на протяжении последних сезонов высокие результаты. Обессиленные троечники замыкали бег с препятствиями, полагая, что дотянуть до финиша для них равнозначно победе над собой.
На уроках – все те же заботы и волнения, на партах – незаменимые таблицы Брадиса и логарифмические линейки. По притихшим рядам слышались вопрошающие шепотки: «А у тебя какой ответ?» Ответы бывали самые разные, особенно у тех, кто ими интересовался. Тогда вослед неслись новые вопросы: «Ты как решал? Какая здесь ошибка?»

Тома Воронова страсть как не любила задачки с хитрыми «заковырками» и, даже справившись с какой-нибудь из них, побаивалась вызваться на ответ. Вот она несмело поднимает руку и тут же торопливо прижимает ее к парте. Собравшись с духом, она снова начинала мельтешащие манипуляции с правой рукой, пока кто-нибудь из одноклассников не заявлял во всеуслышание:
- Татьяна Кузьминична, Воронова хочет ответить.
- Пусть отвечает. Воронова, ты почему руку не поднимаешь?
- Она боится, - докладывал тот же голос.
- Почему? Здесь нечего бояться…
Сашка Кедров при незнании предмета обсуждения виновато отводил взгляд в сторону от преподавателя. Изольда Маркова, пользуясь на уроках биологии определенной привилегией – она в юнатском кружке вырастила вылупившихся цыплят, - своими средствами выручала плохо подготовленных учеников, которые «плавали» у доски. Изольда сидела на первой парте и отвлекала благоволившую к ней учительницу, Маргариту Борисовну, посторонними разговорами. Тем временем неуч, готовый пойти ко дну, повторял на разные лады одни и те же фразы, создавая видимость полного ответа.
Удивительны ли были ученические страдания, если сама Вероника Владимировна, англичанка, бывало, путалась в английской грамматике. «Сейчас разберемся, - поговаривала она в таких случаях. – В устной речи я могу ошибиться, но у меня рука сама напишет правильно». Красивая полная рука записывала на доске замысловатое слово, после чего счастливая обладательница безошибочной руки, отступив на пару шагов от своего творения, изучающе вглядывалась в него своими прекрасными очами и выносила окончательное утверждение исполненному правописанию.
Наряду с разборками ученой казуистики некоторые из учеников всерьез отдавались занятиям, определяющим их послешкольную деятельность. Валька Семушкин устроился вечерами подрабатывать в химической лаборатории местного филиала Московского инженерно-физического института, примеряясь к поступлению в это прославленное учебное заведение. Володька Булдаков с головой окунулся в мир городского театра кукол, предпочитая школьному антуражу кукольные мизансцены. Левка Кардаполов готов был сутки коротать в гимнастическом зале. Мишка Жабров не мог дождаться последнего звонка, чтобы сорваться из школы во Дворец культуры, ставший ему вторым домом. Юрка Алебастров, без устали ковыряясь в прилегающих горах, насобирывал груды камней в поисках знаменитых уральских самоцветов, усугубляя проблемы семейного размещения на ограниченной жилплощади.

Вероника Владимировна тоже подсуетилась в похвальном желании помочь подопечным в углубленном изучении английского. Она вовлекла в кружковые занятия чужеродным языком группу преуспевающих учеников, пообещав ублажить их слух вокальным исполнением на языке чопорных жителей туманного Альбиона. На первом же занятии Семушкин настойчиво затребовал от вокалистки исполнить обещанный сольный номер, повергнув исполнительницу английских шлягеров в глубокое смущение. Зардевшаяся англичанка не поддавалась на уговоры, Семушкин настаивал на своем. В результате неудовлетворенные стороны довели до полного запущения едва начатое полезное дело.
Развернувшийся на дополнительных занятиях диспут высветил новый характер отношений между повзрослевшими учениками и учителем. Суть их в том, что старшеклассники уже не видят в учителе ни воплощение облика любимой матери, ни заоблачную авторитетную повелительницу. По отношению к выпускникам учитель занимает положение старшего друга и доброго наставника. Период безоговорочной веры и слепого подчинения учителю уже позади.

Неудавшаяся затея не умерила пыл классной наставницы, - в порядке подготовки к предстоящей первомайской демонстрации она надумала изготовить для школьной колонны четыре плаката с лозунгом всего из одного слова – мир, написанного на четырех популярных языках – английском, немецком, французском и, разумеется, на русском.
В один из апрельских дней, щедрых на отпускаемый весенними небесами ультрамарин, Вероника Владимировна повела Сашку Кедрова, оформителя стенгазет, в школьный подвал, где были подготовлены обтянутые красным полотном деревянные рамки и скромный набор для художественного промысла. Сашка деловито приступил к заданной работе, подмечая для себя то странное состояние игривой жеманности, в которое впала англичанка. Он вежливо поддерживал диалог с милой собеседницей, пребывавшей в радужном настрое.
Но вот, в очередной раз откинувшись от стола, обомлевший ученик ощутил спиной упругую податливость, бросившую его в жаркое оцепенение. Вон оно что! – яркой молнией пронзила его жгучая догадка. – Он почти что в объятиях красавицы! Не выдержав душевного напряжения, Сашка склонился к спасительному красному холсту, слившись с ним одним цветом; кисть в утратившей прежнюю твердость руке выписывала по огненному полю какой-то неровный зигзаг… Нельзя ли было понаблюдать за плакатным художеством с какого-то более свободного места?

Но что это? – в полотняной алости ему вспыхнул на миг строго настороженный взгляд вишенных глаз, единственных на свете… Нет – кисть уже выводила белым по красному снова ставшие уверенными линии. Несколько общих фраз – и классная дама  оставила увлеченного своими занятиями художника. С ее уходом стихли звучавшие в подвальных пространствах мелодии, и в глухой тишине на красных холстах вырисовывались белые благозвучные для планеты слова – мир, friden, paix, peace...

Следующим был урок физики. В голову плакатиста не шли изучаемые физические законы. Влекомый неодолимыми силами притяжения к сердечной избраннице, он попросил у Людмилы Германовны разрешения уйти с урока. «Альфа» внимательно глянула на ученика, пренебрегающего ее разъяснениями, зачем-то сунула в карманчик элегантного костюма неизменный кусочек мела и согласно кивнула миловидной головкой. Утративший ощущение реальности подвижник неистовых чувств направился в физкультурный зал, где согласно расписанию проводились гимнастические занятия 10 «А» класса. Сашка пристроился было на скамейке при входе, но вскоре и здесь потерпел фиаско, - засмущавшиеся физкультурницы попросили преподавателя удалить из зала постороннего зрителя.

Потрясенный невероятным поворотом последних событий, неискушенный в чувственной сфере любовник ввечеру того же памятного дня направился проторенным путем на Театральную площадь для душевного исповедания милому образу в приключившейся с ним канители. Он нес с собой нерастраченную свежесть юношеских переживаний, желание мысленно поделиться ими с девушкой своей мечты. А по возвращению увлеченного мечтателя ждала беспокойная, томительная ночь.

Валентина, Валентина…
Заколдованное имя,
Обольстительна, мила
И в суждениях смела:

«Вы скажите мне, родные,
Жизнь обманна иль свята?..»
Мчатся годы молодые,
Сокровенные лета…

Льется лунный свет холодный,
Рядом веселится гном…
Кто стучится ночью поздней
В растревоженный мой дом?

Отрешенная, смурная,
Мечется во тьме душа…
Падает звезда ночная
Как сгоревшая мечта...

И однажды нестерпимо
Стиснет отрока кручина,
Тихо всхлипнет Арлекино –
Валентина, Валентина…

Не схожие ли чувства одолевали веком ранее Генриха Гейне, из-под пера которого исходили проникновенные строки о страданиях отчаявшегося влюбленного:

Всю ночь я горько плакал,
Приснилось – мы вместе опять…
Проснулся, а слезы все льются,
И я не могу их унять…

Что за странная любовь овладела впечатлительным юнцом, обращая его в состояние возбужденной неопределенности? Как оценивают ее авторитеты, к мнению которых мы уже не однажды прибегали в исследовании умонастроений незадачливого героя случившейся  мелодрамы? Сентиментальный Ж.Ж. Руссо нарисовал красивую картину психологической подоплеки мечтательного юноши в расцвете его нежных чувств. Он видел в истинной любви тот необузданный пыл, который «опьяняет человека и заставляет его видеть предметы не таковыми, какие они есть в действительности, а в некоем волшебном свете» (9).
Холодный психоаналитик З. Фрейд опускает простодушного читателя с небес, где слышатся воркования Руссо, на грешную землю: «…тот, кто в любовной жизни хочет быть свободным и счастливым, тот должен преодолеть уважение перед женщиной…»; - (К теории полового влечения, с.171). Другие исследователи страдающих душ в поисках желанного компромисса в противоречиях любви охотно цитируют ставшую крылатой фразу: мальчик не любит женщину, к которой его влечет, и его не влечет к женщине, которую он любит. Вот и весь выбор начинающему жить в мире сладостных грез и интимных наслаждений. Каким путем поведет его незримая направляющая рука сердечного владыки?

Платоническая любовь – это любовь в мучительном ореоле чувств. В условиях тоталитарной системы от возвышенной любви до культа личности – через альтруизм – остается сделать один шаг. Дело в том, что в этой одухотворенной категории чувств субъекты любви придают «главную ценность не тому, чтобы быть любимыми, а собственной любви; они защищаются от потери любимого объекта, направляя свою любовь не на отдельные объекты, а в равной мере на всех людей», - утверждает Фрейд. А поскольку в тоталитарном государстве олицетворением нации является вождь, то всеобъемлющая любовь к человечеству переносится на него, лучезарного и обожествленного. Потому-то идейные проповедники тоталитаризма восславляют бестелесную любовь.
В том и ином случае – при платонической любви к вознесенному в небеса объекту или всенародной любви к вождю – самоотрешенные жертвенники душевного горения под влиянием навязчивой среды возводят крепостной Заплот в ущерб интересам собственной личности. Культ личности и интимная любовь входят в неразрешимый конфликт.

Как ни готовились выпускники загодя к окончанию учебного года, все-таки последние школьные экзамены застали их врасплох, как снег на голову. Татьяна Кузьминична более других беспокоилась за Володьку Булдакова, сыночка городского партийного руководителя, у которого за исполнением ответственных обязанностей конферансье не доходили руки до учебников по математике. Каждый урок озабоченная математичка начинала с наболевшего вопроса:
- Где у вас Булдаков? Когда он будет исправлять свои двойки?
 - На само-деятель-нос-ти! – весело и дружно подхватывал класс отрепетированный ответ.

Остальные ученики, приписанные к простым смертным, корпели над кладезью книжных премудростей в меру своих сил и возможностей. Сашкины поленья, которые он все чаще подкладывал на ночь под голову, отполировались до блеска. У него, как и у Левки Мезенцева, все предметы за год оценивались на отлично; им оставалось подтвердить на выпускных экзаменах свои тщеславные претензии.

Главным препятствием для каждого из отличников учебы представлялся  экзамен по литературному сочинению. Сашка понимал в душе, что успех во многом зависит от того неуловимого воодушевления, которое иногда, в редких случаях, посещало его за сочинительством. Тогда он в азарте ухватывался за мерцавшую капризную идею, торопливо набрасывал фрагменты общего сюжета, чтобы поспеть пером за безостановочной игрой воображения, искрящегося где-то впереди, призывающего не медлить, гнать встрепенувшиеся мысли за явившейся жар-птицей. Весь взбудораженный, охваченный волнением, писака не успевал, бывало, облачать в словесный наряд мелькавшие наваждения, наносил где-нибудь в уголочках листа краткие пометки в одно-два слова, из которых позже предстояло сложить заключительную синтаксическую конструкцию. И только потом, облегченно вздохнув, удовлетворенный преследователь собственных идей возвращался к своим беспорядочным наброскам, разбирая по крупицам и расправляя их, словно запутанную рыбачью сеть, и придавая пристойную форму ухваченным на лету сгусткам творений нематериального свойства.

Увы и ах! Ничего подобного не происходило на этот раз с сочинителем, который безрадостно прикидывал на выбор темы выпускных работ, казавшиеся ему тяжеловесными и чересчур заумными. Итак, на одной чаше школьных весов – четыре часа, отпущенные на контрольное сочинение, на другой – десять лет предшествующего ученического труда. Он увидел себя первоклашкой в нескладно перешитом армяке, боязливо пробиравшемся в школу по пустынной и темной улице в предрассветной зимней пурге… Внезапно он ощутил присутствие подзабытого Филиппка, давнишнего товарища по школьным несчастьям, участливо пристроившегося рядышком… Ах, Филиппок, Филиппок, видать, не к удаче ты объявился в неурочный час…
- Кедров, ты выбрал тему? – послышался теплый голос подошедшей сзади Александры Константиновны. По случаю торжественного дня она была при ордене Ленина. Уж не ее ли приближение интуитивно принял Сашка за появление воображаемого дружка? Ведь по фамилии она и есть Филиппова…
- Да здесь разницы нет, - ответил Сашка, оглянувшись, - и этот взгляд все объяснил опытной учительнице. Не она ли восторженно зачитывала его сочинения в старших классах, ставя их в пример? Не от него ли ждала она воплощенной в яркий успех ученической победы?
- Пиши на грамматику, Саша. А материал ты знаешь, - подбодрила ученика Александра Константиновна.

…Выставленные в аттестатах четверки по литературе вынудили Левку Мезенцева и Сашку Кедрова расстаться с мечтами о золоте, но все же они стали серебряными медалистами. На торжественном школьном собрании выпускникам вручались аттестаты зрелости – полноценные свидетельства о вступлении вчерашних школьников в зрелую жизнь.
Принимая слиток драгоценного светлого металла, Сашка от имени товарищей произнес благодарственную речь, подбирая для учителей проникновенные и теплые слова. Особая признательность им была высказана классной наставнице, Веронике Владимировне. Сашкина речь, прозвучавшая искренне и вдохновенно, пришлась по нраву школьной аудитории, сопроводившей ее дружными аплодисментами. Даже Валька Семушкин, этот суровый реалист и любитель насмешек, без присущей ему иронии в голосе признался дружку, что у того сказанулось здорово.

В тот же день состоялся выпускной школьный вечер, совместный с десятым «А». Во время учебы сложилось так, что жизнь каждого из классов протекала по собственному сценарию, независимо от смежного коллектива сверстников. Не было между ними проброшено мостка, по которому ровесники могли бы свободно общаться между собою, расширяя поле душевного благоденствия. В том классе, руководимом физичкой «Альфой», за одной партой с Виноградской сидела еще одна звездная величина, ярко выделяющаяся на школьной орбите, - Рита Чащина. Вот и на вечере она блистала в пышном белоснежном великолепии выпускного одеяния, статная и покоряющая законченными формами светской дамы. Наполненный чертами благородства ее спокойный лик навевал возвышенные мотивы из эпохи древнеримских красавиц, как будто она шагнула в суматошный двадцатый век из величественного прошлого.
Девчоночьи пары мелькали, быстро перебирая ногами, в прощальных кружевах Школьного вальса:

Для нас всегда открыта в школе дверь,
Прощаться с ней не надо торопиться,
Но как забыть звончей звонка капель
И девочку, которой нес портфель…
                А. Дидуров

 Остепенившиеся мальчишки, созерцавшие вальсирующих в упоении повзрослевших девиц, перебрасывались короткими репликами или хранили многозначительное молчание. Ни тени от былого балагурства в их поведении.
Но вот раздалась всем полюбившаяся мелодия М. Матусовского, воспевшего чарующую прелесть подмосковных вечеров. Популярную песню слушали, раздавшись по сторонам небольшого школьного зала; редкие пары плавно двигались в медленном танце по его освободившейся части. Сашка весь был поглощен дорогим ему видением, - Валя Виноградская сидела около сцены под большим цветочным растением, ее слегка склоненная голова, коронованная укладкой тяжелой косы, казалось, была обращена к нему…

Что ж ты, милая, смотришь искоса,
Низко голову наклоня,
Речка движется и не движется,
Вся из лунного серебра…

Слабое освещение зала дополняло эффект задушевного напева в трошинском исполнении; нависшие тени мешали Сашке с достоверностью определить, ему ли предназначался этот милый взгляд. Неужели он оказался объектом ее внимания? Тогда с чего бы? Ведь они только учились по-соседству, примечали друг друга где-то на переменах… Правда, тогда, при случайной встрече на улице, когда они шли навстречу, издали признав друг друга, его бросило в такой ужасный жар, что несчастный влюбленный не помнил себя от охватившего его волнения, и эти невыносимые страдания невозможно было не заметить...

Когда-то Стендаль отразил это состояние глубокого душевного противоречия: «Любовь - восхитительный цветок, но надо иметь мужество, чтобы сорвать его на краю страшной пропасти» (19). Он же дал рецепт любовного выздоровления: «…быть смелым с любимой можно, только любя ее менее сильно». И все же прославленный романист преклонялся перед явлением платонической любви, утверждая, что лучшая, прекраснейшая часть жизни остается скрытой для человека, не испытавшего страстной любви.

На следующий день выпускники договорились встретиться на водной станции, а оттуда махнуть на Зеленый мыс. Зеленый мыс! Излюбленное место отдыха горожан, овальным лесистым полуостровом вдающееся в голубую озерную чашу. Пешие любители отдыха добирались на возвышающийся посреди озера зеленый пригорок по длинному, почти километровому, плавучему мостику с перильными ограждениями по сторонам. Само прохождение по мокрой качающейся конструкции, доставляло босым пешеходам большое удовольствие. С одной стороны, вдоль округлого заболоченного прибрежья, белоцветье водных лилий и камышовые заросли радовали глаз, а с другой – набегавшая озерная рябь растекалась по осклизлым доскам, приятно омывая подошвы довольных босяков.

Альтернативой водному мостику служили лодки, выдаваемые любителям гребли на прокат. Этот вариант и предпочли вчерашние школьники, сошедшиеся вместе не по обязанности, а по внутреннему зову. Да, они уже не школьники. Никогда больше не прозвенит для них требовательный звонок, призывающий рассаживаться попарно за громоздкие черные парты с наклонными столешницами и откидными крышками. Никогда не прозвенит…
Сегодня они, свободные в своих действиях, стремились продлить хотя бы на день ставшее душевной потребностью коллективное единение, слагаемое в класс, где каждый из них был равен с другим, где каждый видел, понимал и ощущал истинную натуру сверстников. Продлить хотя бы на день…
До сих пор они шли вместе, подбадривая друг друга и помогая нуждающимся, но настало решительное время, когда каждый из них должен встать на свой путь и одолевать его самостоятельно. Но только пусть это будет не сегодня. Только не сегодня…
       
А сегодня гребцы устроились поудобнее, подгоняя лодки неспешными взмахами скрипучих весел. Флотилия нестройно продвигалась к месту назначения, ведь собравшимся некуда было спешить. Не в пример замедленному ходу лодок белые парусники легко и стремительно чертили уверенные траектории по широким озерным пространствам...
 
                Неразличаемые дали,
                Взволнованные голоса,
                И по озерной зыбкой глади
                Мчат отважно паруса.

                Весенний день погож и светел,
                Но омрачает нас печаль,
                Последний раз сегодня вместе,
                Час расставания настал.

Украдкой брошенные взгляды
На ту, что сердцу всех милей…
А ветер, резвый дух бравады,
Погнал челны еще быстрей.

И, как челны, умчались годы,
Мы повзрослели невзначай…
Прощайте, школьные походы,
И юность школьная, прощай!

Но вот украсят нас седины,
И затуманенным очам
Предстанет давняя картина,
Где паруса отважно мчат…

Наконец, дружная ватага высадилась на заповедный полуостров,  неудержимо влекущий городской народ в свое умиротворенное царство. Возвышающийся над водой лесистый пригорок, где-то украшенный замшелыми скалами, где-то ублажающий слух забредших любителей уединения веселым журчанием ручья, таился под густыми хвойными кронами. И не было отбоя в тех укромных местах от неутомимых посетителей, которые находили себе приглянувшийся уголок или шествовали по центральной извилистой аллее с ее деревянными мостиками, проброшенными горделивыми дугами через заросшие овражки. Не случайно перед Верх-Нейвинском когда-то открывалась перспектива города-курорта, здесь действовали санатории Уралмашзавода и  железнодорожников, из Свердловска  ходил дачный поезд, но радужные планы были бесповоротно порушены войной…

Местом высадки школьного десанта была выбрана небольшая поляна, к которой с озера примыкали огражденные плавательные дорожки, венчаемые десятиметровым сооружением для прыжков в воду. Эта деревянная коробка на воде исправно служила для сдачи подростками норм БГТО, а старшими защитниками Отечества – ГТО. Даже не умеющие плавать патриоты великой державы, отчаянно барахтаясь и захлебываясь, умудрялись преодолевать установленный водный рубеж и подтверждать свою готовность к труду и обороне.

На берегу уже тусовались выпускники из соседнего десятого класса, ведомые теми же грустными настроениями наступившей разлуки. Смельчаки, раздевшись, полезли на вышку, но не каждый из них отважился прыгнуть в пропасть, - с верхотуры казалось, что можно угодить не в узкий квадратик воды, а в деревянную рамку, обрамляющую бассейн. Да и сама вода, темная и непроницаемая, казалась тяжелой свинцовой массой. Прыгнул только Женька Борисов, школьный комсорг, теперь уже бывший, сорвав аплодисменты наблюдающих за высотными событиями девчонок.

 НАСТАЛА ПОРА выпускникам для выбора профессиональной деятельности, мало чем отличающегося от гадания на кофейной гуще, ведь за время учебы они даже не побывали ни на одном из предприятий. Вероника Владимировна, чувствуя свою долю ответственности за судьбы выпускников, еще на последнем уроке развернула агитацию последовать призыву партии и правительства на освоение целины и всем классом, вместе с передовой советской молодежью, двинуться в необжитые казахстанские степи. Ученики, не ожидавшие от холеной красавицы подобного патриотизма, оторопело уставились на нее, плохо представляя себе смысл и сценарий туманного мероприятия. На вопрос о том, поедет ли она сама поднимать бескрайнюю целину, Вероника Владимировна ответила, что подумает.
 
Через день четверка отважных комсомолок, в их числе – полнотелая Майя Миндарева, успевшая оповестить родную мать о скорой разлуке, Света Белова с быстрыми и смышлеными беличьими глазками и Изольда Маркова, испытавшая к тому времени горечь неразделенной любви, прикатили в областной центр за комсомольскими путевками на целину. Но смелая затея не удалась, - в комитете комсомола отважным комсомолкам порекомендовали обратиться по месту жительства в детский сад для трудоустройства воспитателями. Тем и завершился патриотический почин классной дамы.

И все же освоение целины не обойдется без участия выходцев класса, история которого легла в основу нашего повествования. Генка Антонов, распределенный на целину после окончания Таватуйского училища механизаторов, внес посильную лепту в героические деяния покорителей нераспаханных степей. Однако биография целинника была досрочно прервана непредвиденным обстоятельством. В неофициальных соревнованиях по преодолению водных преград Генка, которому в том заезде и море казалось по колено,  умудрился утопить трактор, после чего, обоснованно опасаясь заслуженной кары, в спешном порядке отбыл в места отдаленные, в Восточную Сибирь.
Большая часть класса, не поддавшаяся на сомнительные увещевания своей наставницы, нацелилась трудоустроиться на градообразующий засекреченный комбинат, награжденный еще в 1954 году за неразглашаемые заслуги орденом Ленина. Для начала молодому пополнению рабочего класса прописали трудотерапию на сельхозработах в селе Тарасково. Здесь, в колхозе имени Чапаева, школьную бригаду разместили в сарае с отсеками для хранения овощей, где неунывающие работники полей устраивались на ночлег вповалку как придется.

Получившие трудовые зачеты юные пролетарии в отделе кадров комбината распределялись по рабочим местам и профессиям, о которых раньше, за школьной партой, они и знать не знали и слышать не слышали. По жребию судьбы Тамара Воронова, поэтическая душа класса, стала сварщицей; в ярких вспышках электрической дуги ей озарялась поэзия ударного труда. Но запавшие в душу уроки английского, полученные на квартире Вероники Владимировны, позже подтолкнут ее к поступлению в институт иностранных языков. Лида Маркунина, расположенная в учении к физике и химии, получит диплом техника промышленного и гражданского строительства. Трудолюбивая Люся Трапезникова, смущавшаяся своего второгодничества, тоже получит среднее техническое образование и устроится лаборантом дозиметрического контроля. Другая Люся, Зверева, угодила на гальванику. Юра Афонин к полной неожиданности для себя окажется стеклодувом. Ира Сиротина, бывший пионерский вожак, освоит профессию токаря-станочника, а Коля Носков – водителя «скорой помощи».

Позже других в распределитель молодых кадров комбината 813 подружки привели Алю Рыбакову, расстроенную недобором проходного балла на вступительных экзаменах в одно из учебных заведений Свердловска. «В модельный пойдешь?» – прозвучал в кабинетной тиши безучастный голос седовласого вершителя молодых судеб, уткнувшегося в реестр вакантных должностей. «О модельном производстве слышала?» - задал он новый вопрос, не дождавшись ответа. Округлившиеся Алькины глаза выдавали ее беспомощное состояние: при чем тут модели и фасоны? «Крестиком вышивать умеешь?» - не унимался строгий экзаменатор, угадавший беспорядочные Алькины мысли и оттого впавший в благодушное настроение.

«Вот и все…», - решила для себя готовая расплакаться модельщица, которая терпеть не могла художественное рукоделие, а покривить душой была не в силах. Тут-то на помощь попавшей впросак честной Алевтине подоспела экстренная помощь. «Любит, любит, - убежденно заверила въедливого столоначальника Ира Сиротина. - Она даже гладью вышивает и на конкурсе вышивок участвовала», - добавила бойкая заступница, успевшая приобрести во взрослой жизни некоторый опыт дипломатического вранья. Так Аля Рыбакова стала модельщицей, где вскоре обнаружила, что ей предстоит иметь дело не с пяльцами для вышивания, а с формовками для расплавленного металла.
Редкие выпускники из десятого «Б» определились в своей профессиональной деятельности по призванию. Добронравная Майя Миндарева, противница коммунистического обобществления детей, после неудачной вербовки на целину посвятила себя, к великой радости матушки, заботам и воспитанию ангельских крохотулек в   детских дошкольных учреждениях. Миша Жабров уехал в Ленинград искать актерскую удачу на театральных подмостках.  Володя Булдаков, предпочитавший самодеятельность занятиям по математике, также подался служить театральному искусству. Вскоре он возглавит коллектив местного кукольного театра. Спортивную карьеру предпочли двое: Лева Кардаполов со временем в Минске пополнит ряды знаменитой гимнастической школы Кердемелиди, а Галя Черных, молчаливая, но крепкая духом девушка, вырастет в сильную лыжную гонщицу.

Сашка Кедров с Юркой Алебастровым, ощущавшие в общении между собой полное согласие и комфорт, едва было взялись крепить узы товарищества, как перед ними замаячили предвестники скорой разлуки. Вот и сейчас они мирно сидели в читальном зале городской библиотеки, перелистывая справочник высших учебных заведений. Какой из них выбрать для поступления? Их занятие было прервано просьбой подошедшей библиотекарши, которой вздумалось открыть оконную фрамугу для проветривания зала. Сашка, сидевший ближе к окну, взобрался на подоконник и замер в короткой нерешительности, - дотянуться до оконной ручки мог разве что баскетболист. Зал с любопытством уставился на верхолаза, оказавшегося перед, казалось бы, неразрешимой задачей…

Хватом вытянутой левой руки за вбитый в простенок деревянный подрамный упор он потянулся наверх; мышцы плечевого пояса радостно встрепенулись в готовности к нагрузке, рука заработала на сгиб, и натренированное тело гимнаста, словно оказавшись в невесомости, легко оторвалось от подоконника и вопреки законам притяжения подалось в высоту. Поравнявшись плечом с подвернувшейся опорой, воздушный фокусник правой рукой потянулся еще выше, до шпингалета, и отомкнул его. Поддерживая наклонно опускающуюся раму, Сашка под завороженные взгляды читателей плавно опустился на исходную позицию.
Выбор института будущими абитуриентами оказался не более сложным делом, чем только что проделанные манипуляции с оконной рамой. Юрка, в квартире которого от собранных полезных ископаемых уже некуда было ступить ногой, остановил свой выбор на Свердловском горном институте, тогда как сосредоточенный в себе медалист – на физико-техническом, закрытом, факультете Уральского политехнического института им.Кирова. Там-то и готовили специалистов для бурно развивающейся атомной промышленности.

Добрый десяток наших героев из десятого «Б» поступили в высшие учебные заведения, кто-то сразу из школьных стен, другие подступали к намеченной цели не один год.
Кедров, зачисленный студентом Уральского политехнического института, наконец-то получил возможность передохнуть и призадуматься о своей личной жизни. Конечно же, его мысли сходились на желанном и милом объекте из десятого «А», обожаемой Валентине, устроившейся воспитателем в одном из детских садов. Какие-то силы помогли ему, преодолевая себя, подойти к оградке, за которой с веселым щебетанием копошились малолетние невинные создания, и подозвать их очаровательную наставницу. Доброжелательные приветствия и располагающее к общению детское окружение быстро растопили настороженность, неизбежную при первой встрече молодых людей. Смущающийся поклонник предложил своей избраннице встретиться через три дня на Театральной площади в девять часов по вечеру. Она благосклонно согласилась.

Три дня полного счастья! Она, его полновластная королева,  легко и просто согласилась на встречу с ним! Она согласилась на свидание! Как радостно было это сознавать влюбленному со всем пылом первых страстей, снова и снова в упоении прокручивать в памяти свежую ленту времени, на которой ярко высвечивались дорогие приветливые глаза и едва скрываемая поощрительная улыбка…
Эти лучшие дни его жизни были проведены на покосе, в той же Елани, что за Билимбаем, знакомой Сашке уже не по одной страде. Счастливый мечтатель не жил, - он витал в облаках нежного рая, и все великолепие окружающих ландшафтов пело ему светлый гимн торжествующей жизни. Ни на минуту не расставаясь с милым образом, юный обожатель избранного идеала находился в состоянии непрерывающегося радостного ожидания назначенной встречи, с этими благими мыслями укладывался на ночлег в стогу душистого сена, с ними же поднимался вместе с первыми солнечными бликами в утренней прозрачности наступающего нового дня. Первая любовь… Естественно, она сильна новизной впечатлений, но это обстоятельство никак не умаляет силу испытываемых чувств, напротив, придает им прелесть возвышенных мечтаний...

Наконец, через три отведенных для счастья дня Сашка к вечеру, отработав покосный трудодень, помчал в одиночку к ней, своей отраде, привычно оседлав незаменимый в дороге велосипед. Он летел на крыльях любви по наезженным лесовозами бревнам лежневки, сбитым металлическими скобами в непрерывное двадцатипятикилометровое полотно, проложенное через видавший виды Перевал. Дорога, предназначенная совсем не для велосипедных гонок, требовала от ездока максимальной сосредоточенности и виртуозного владения двухколесной машиной с педальным приводом. Сопутствующая удача, смелое воодушевление велосипедиста и благосклонность высшего покровителя помогали ему с цирковой ловкостью отмерять мелькавшие бревна, стремительно приближаясь к желанной цели рискованного броска.

Когда Сашка уже перевалил через главный Уральский хребет, переднее колесо, сорвавшись с узенького бревнышка, намертво заклинило в расщелине, вся конструкция железного коня очертила в воздухе полукруг вокруг оси ведущего колеса и рухнула оземь кверх тормашками. С высшей точки этого полукруга гонщик оторвался от седла и по касательной линии устремился в великолепный полет по направлению прерванного велосипедом движения. Акробат приземлился по всем правилам спортивной гимнастики где-то на пятиметровой отметке от дорожно-транспортного происшествия, отделавшись пожизненно сохранившимся вывихом большого пальца левой руки.
С прибытием к дому его поджидала еще одна непростая задача, - во что ему одеться? На это исключительное в жизни событие Сашке хотелось бы приодеться как-то получше обычного, хотя бы чуть-чуть. Но, прикинув свои возможности, он с великим разочарованием установил, что приемлемых вариантов у него не имеется. Сашка вдруг ясно осознал, что одевается дурно, и все то, что можно было бы назвать одеждой, является негожим, всего лишь жалким ее подобием. Как же эта простая истина не приходила раньше ему в голову?

Приодевшись в лучшее из плохого, омраченный воздыхатель за полчаса до назначенного срока направился к заветному месту, на подступах к которому угодил в новую психологическую ловушку. Навстречу ему шли три девчушки, оживленно разговаривающие между собой. «Мальчик идет на свидание», - неожиданно заявила одна из них, и все трое прыснули со смеху, ввергнув и без того взволнованного предстоящей встречей мальчика в легкое замешательство. Значит, всем это видно, - сделал для себя неутешительный вывод разоблаченный влюбленный, пытаясь успокоиться и принять непринужденный вид...
Но вот потекли минуты напряженного ожидания. Пять, десять… Неужели она не придет? Зачем же она ответила ему согласием тогда, три дня назад?.. Стрелки городских часов, водруженных на фонарном столбе, невозмутимо отсчитывали мгновения времени. Наконец-то у знакомой калитки в сгущающихся сумерках появилась долгожданная фигурка.

Она подошла в приподнятом настроении, оживленная и приветливая, впрочем, это было ее обычное состояние. Однако же, не ее поведение, облегчившее Сашке налаживание общения, а довольно странный наряд ненаглядной девы стал предметом его очередных недоуменных размышлений. Какое-то домашнее поношенное платьице из пестренького ситца и эта курточка, в которой впору на копку картофеля… Что все это может значить? Быть может, она только что с каких-то хозяйственных работ? Он и сам-то еще недавно возился с  кошениной…

Они неспешно шли, беседуя о чем-то незначительном и направляясь к безлюдным переулкам. Капризная связующая нить едва начинала поиски извилистых путей между двумя настороженно бьющимися сердцами… Вдруг, откуда ни возьмись,  перед ними объявился Санька, закадычный дружок Женьки Борисова, того самого Женьки, который в годы учебы ни на шаг не отходил от Валентины. Этого еще нелегкая несет! – тоскливо подумалось Сашке в предчувствии нежелательного развития событий, и тупая ноющая боль напомнила ему о недавно вывихнутом пальце. Наскоро раскланявшись, возмутитель хрупкого спокойствия прибавил шагу в хорошо известном ему направлении. В воздухе повеяло прохладой…

Женька Борисов не заставил долго ждать своего появления. Тройственные переговоры велись вполне миролюбиво, хотя в душах каждого из участников любовной разборки бушевали бури страстей. Валентина, желанное для соперников яблоко раздора, всем видом показывала, что не намерена играть неблаговидную роль перебежчицы. Состоявшийся негласный девичий выбор решил исход противостояния в пользу нового претендента на благосклонность первой школьной красавицы. Женька выглядел крайне растерянным и, похоже, не знал, что же ему предпринять. На том святая троица распалась, оставив не у дел Евгения, вмешавшегося было в складывающийся союз Александра и Валентины.

На этом Сашкины душевные терзания не закончились, его тлевшие размышления об убогости одеяния спутницы вдруг озарились вспыхнувшей догадкой, - она же попросту замаскировалась под его бедняцкие наряды,  не желая выделяться из милой парочки своей аристократической внешностью! Аристократка вынуждена была опуститься до сирого разночинца! Час от часу не легче... Маневр Валентины, пытавшейся выручить его, был разгадан. Он понял, что она загодя сознавала его бытовую неустроенность. Да он же голодранец в ее глазах!..

Жгучий стыд охватил униженного кавалера за собственную несостоятельность и никчемность самой встречи, одно ожидание которой составило ему три дня невыразимого счастья. Что, собственно, может он ей предложить? Вхождение во скудость, испытываемую в его родословной из поколения в поколение? Сегодня она отказалась от сносного для выхода на городские улицы наряда, ведь Сашка успел заметить подозрительные взгляды, только что украдкой отпускаемые Женькой на ее невзрачную одежку, - а не окажется ли она обреченной с ним на пожизненные лишения? Отчего же не сбылись они, далекие детские мечтания об изящных сталинских сапожках, черных-черных, которые так славно пришлись бы к его стройным и сильным ногам?..

Несмотря на усилия Валентины поддержать хотя бы видимость благопристойных отношений, их беседа, прежде легкая и непринужденная, безнадежно увядала. Усталость, не столько физическая, сколько моральная, парализовала Сашкину волю. Они говорили не о том. Сникшая парочка, душевное единение которой распадалось на глазах, подошла к коттеджу, окнами на здание театра, в котором проживали Виноградские. Тихое прощание. Неназначенная новая встреча. Подавленный невеселыми раздумьями мальчик побрел на окраину города, где посреди улицы из неказистых дощатых домиков стояла одна на всех колонка с питьевой водой... Три дня счастья остались позади. Они не вернутся никогда.
 
 
ЧАСТЬ  ПЯТАЯ

После школы

Давно, друзья веселые,
Простились мы со школою,
Но каждый год мы в свой приходим класс.
В саду березки с кленами
Встречают нас с поклонами,
И школьный вальс опять звучит для нас…
М. Матусовский

Студенчество… Вроде бы, та же самая школа, пусть даже и высшая. Та же, да только совсем другая. Александр Кедров, зачисленный студентом физтеха, окунулся в новую для себя общественную среду и неведомые ранее научные глубины. Надо было добираться до сокровенных тайн микромира, где элементарные частицы безмолвно и стремительно прошивают околоземное пространство, отчаянно буравят встречающиеся преграды, а самые неуловимые сгустки энергии с легкостью пронзают земную планету…

Студенчество – уникальная жизненная пора, когда вчерашние школьники примеряют на себя взрослое обличье, а годы измеряются сессиями и семестрами. Группа, в которую был зачислен Кедров, по подготовленности будущих атомщиков оказалась весьма сильной, - более половины из них окончили школу с медалями. Интеллектуалы штурмовали сокровенные бастионы материи. Сашкины дни были заполнены учебой, комсомольскими заботами и неизменными спортивными увлечениями.

На легкоатлетических соревнованиях между спортивными клубами под девизом «Выше всех, дальше всех, быстрее всех!» его включили в состав команды... прыгунов с шестом. После предпринятых попыток отказаться от сомнительной затеи состоялся принципиальный разговор с официальным лицом клуба «Буревестник»: «Вот что, Кедров, не подводи клуб, у нас нехватка шестовиков… И потом, ты же гимнаст! Вы там такое вытворяете! Организуем тебе пару тренировок. Словом, Александр, считай это комсомольским поручением...»

Понятное дело, на соревнования Сашка вышел без тренировок. Присмотрелся, как правильно брать шест и выполнять прыжок. Вроде бы, все было понятно, но  чувство безопасности диктовало ему специфическую траекторию полета. Вместо того, чтобы при взлете забрасывать ноги углом вверх, он пытался пронести тело над планкой в горизонтальном положении как в обычном прыжке в высоту. После безуспешных попыток на разминке Сашка  попросил судейскую бригаду опустить для него планку пониже, но получил разъяснение, что высоту менее двух метров прыгуны берут без шеста. Однокурсники, подтянувшиеся поддержать товарища, покатывались со смеху на газоне при виде Сашкиных стараний, но тому было не до веселья.

Наконец, взлетевшее тело переброшено через планку, и прыгун-новатор ласточкой спланировал на маты, смягчая приземление руками. Начальная высота взята! Тут к развернувшимся событиям в прыжковом секторе подключился, себе на голову, главный судья соревнований, привлеченный виртуозными действиями спортивного самородка.
На очередной попытке шест повело в сторону судейского столика; Сашка, изловчившись, сел на него верхом и увидел под собой неумолимо приближающуюся шляпу главного судьи…Неудачливый новичок спикировал на цель, идеально угодив шестом в ложбинку шляпы, обладатель которой под обрушившейся сверху тяжестью приседал до тех пор, пока шестовик не уперся ногами в землю.

Пришибленного судью усадили на табурет; подоспевший журналист попросил у него интервью, но спортивный босс только бессмысленно качал оглушенной головой. Сашкины болельщики, осчастливленные видением спуска прыгуна на судейскую голову, хохотали навзрыд, переполненные восторгом от невероятного представления. Сашку за неподготовленностью сняли с соревнований, но команда получила в зачет шестьсот очков за героически исполненный прыжок.

Из характеристики на студента Кедрова А.
За время учебы Кедров проявил себя как  способный, успевающий студент… Отличительная черта Саши – это скромность, большая выдержка… Его убеждающий тон, спокойствие, невозмутимость в споре позволяют ему быстро убедить других. Саша чуткий, отзывчивый товарищ…
 Член комитета ВЛКСМ УПИ В.Беляков.1959г.

Как-то в перерыве между лекциями Сашка оказался в учебном корпусе инженерно-экономического факультета. Там, на лестничном переходе, одна из студенток напоминала своим подругам: «Не забудьте, что сегодня встречаемся в три часа!».
«Не иначе как для нас организуется эта встреча», - тут же отметил для себя Сашка, который по обязанностям комсорга был непосредственно причастен к намеченному на это же время мероприятию по установлению содружества между своей группой, сплошь состоявшей из ребят, и студентками экономфака. 
Вскоре он убедился в правильности своей догадки. Время показало, что задуманное наведение дружеских мостов оказалось делом непростым, но его организаторы, комсомольские вожаки групп,  прилагали к тому усилия до тех пор, пока не сыграли между собой комсомольскую свадьбу.

Пройдут студенческие годы, и при распределении мест назначения Александр Кедров в добровольном порядке подастся в Восточную Сибирь для трудоустройства на атомном комбинате, возведенном на берегах Ангары. Непоседливый молодой специалист и не догадывался тогда, что направился в сибирские дебри по следам своих боевых дедов, – сорок лет назад Федор Белоногов, красный артиллерист, гнал и колошматил в хвост и гриву в суматошной Гражданской войне от Урала до Байкала беляков, среди которых затесался его будущий сват, семеновский белогвардеец Михаил Козулин. Лютые враги на поле брани, они позже станут добрыми соседями по Белоноговке, заимке на десяток дворов, живописно раскинувшейся на красивейшей Суе – реке, приточной к Арте.

Словом, славную потеху устроили Шуркины деды. В той братоубийственной сече они достойно представляли Россию-матушку по обе сторонам баррикад – чаявший высшей справедливости Федор и тяготевший к состоятельному роду Михаил. А на миру «враги» сменили френчи с портупеями на сватовские рубашки, породнившись через любимых детей своих – драчливого храбреца Дмитрия и беззаветно преданную ему Раю. Окрестные деревни были хорошо наслышаны о той негасимой любви, плодом которой  Сашка и явился ранним летом 1939 года на свет божий.
Отцовой радости рождению сына было отпущено всего-то полгода, - зимой того же года он встретил свою кончину под знаменами Красной Армии в бесславной финской военной кампании. Сиротой растет, - удрученно поговаривали собравшиеся на посиделки сердобольные женщины, жалостливо посматривая на малолетку. Но их печаль не доходила до Шуркиного сознания, - он жил установленной ему жизнью, мало обращая на себя внимание. Но все же Шурке было не по себе от этих неприятных разговоров, и он понимал, что у него отняли что-то несуществующее, но важное.

Сиротство… Появление отчима… Пожизненная душевная драма, связанная со сменой фамилии… Размышления о безотцовщине раз за разом тревожили горемыку, с возрастом все острее, особенно после того, как его разлучили с дорогой ему фамилией. По Фрейду, тоска об отце – корень религиозной потребности человечества. Беспомощность ребенка, нуждающегося в защите отца, ведет к продолжению беспомощности взрослого, взывающего к образу сильного отца. Если мать – первая защита от страха, то более сильный отец вскоре вытесняет ее в детском сознании и сохраняет функцию защиты на протяжении всего детства. Когда подрастающий человек замечает, что ему суждено навсегда «остаться ребенком, нуждающимся в защите от сверхсил», он создает себе богов в образе отца: Во имя Отца и Сына и Святого духа…

Убиение отца и придавленное гнетом безотцовщины детство… Что-то глубоко запавшее в память не давало покоя ей, измученной попытками выйти на искомый след затаенной истины… Отцеубийство… Древность… Иные миры… Надо искать где-то там… Надо поворошить отступающие с каждым годом школьные времена…
…Класс, охотно откликавшийся на коллективные мероприятия, держал направление по железной дороге на Кунгурские ледяные пещеры, диковинные подземные образования в гипсах и ангидритах под местечком с одноименным названием. Пещеры со множеством гротов и озер поразили восприимчивое воображение экскурсантов застывшей таинственностью и древностью происхождения. Они воочию убедились в том, что существуют иные, непривычные и малоизвестные землянам миры со своими законами существования…

Пещерные впечатления оказались дополненными просмотром древнегреческой трагедии бессмертного Софокла о царе Эдипе, устроенном предприимчивой Вероникой Владимировной на обратном пути в Свердловском драматическом театре. Герой Софокла не по злому умыслу, а по принуждению, навязанному судьбой и совпадающему с его интересами, убивает отца, царя Эдипа, добиваясь интимного расположения царицы-матери. С обнаружением своей вины невольный отцеубийца не предпринимает попыток снять ее с себя, напротив, объективно считая себя преступником, он смиренно принимает кару, а выяснив, что царица приходится ему матерью, лишает в наказание зрения ее и себя. Какую же мораль извлечь из старой, как мир, античной трагедии, возводящей отцовство в доминирующую над прочими ценность?

От этих-то истоков должна была повести Александра блуждающая ниточка к построению общей схемы его личной судьбы… Мучительная, еще неосознанная смута, навеянная древней историей, томила Сашку недосказанностью, заставляла снова и снова обдумывать расстановку ключевых персонажей на исторической арене, выяснять их роль и вложенную свыше смысловую нагрузку…
Внезапное озарение внесло долгожданный распорядок в хаотичный расклад его мыслей, - в классическом сценарии античного мира настойчивый исследователь явственно увидел дела и судьбы близких ему и исторически задействованных лиц, среди которых и свою, исполненную с назначением, судьбу. Как просто, как банально просто все движется в истории по бесконечной спирали со времен Софокла и до наших дней! С какой неотступной настырностью свершаются трагедии отцеубийства…

Могущественный и агрессивный Вождь не специальным образом, а волей исторических обстоятельств, связанных с нападением – по его же инициативе! – СССР на Финляндию, становится виновником, пусть даже косвенным, гибели Шуркиного отца. Пока что это всего лишь акт убийства отца внешним исполнителем, это еще не отцеубийство…
Но далее вина возлагается на Сына! Малолетний сирота нерастраченную сыновью нежность направляет на …убийцу своего Отца, совершая пусть даже неосознанно, а по простоте доверчивой детской души кощунственный выпад в отношении Отца! Сын уверовал загодя, априори, в непогрешимость действий тирана, тем самым одобрил свершенное злодеяние и вошел в трагический сюжет виртуальным отцеубийцей. Будет ли ему отпущено при определении кары небесной снисхождение на несовершеннолетие, покажут скорые события.

Удовлетворенный Вождь, кумир для Шурки и ему подобных, становится «Отцом родным» для обездоленных и осиротелых, гарантом их счастливого детства, равно как, возвысившись над миром, наречен станет Отцом народов. Лучезарная слава Вождя на долгие годы ослепит нестерпимым сиянием простодушного Шурку, понудив его попуститься собственными личностными ценностями в угоду всеобщему культу.

Как и в древнегреческой трагедии, кара не миновала виновных в злодеянии лиц. Вождь, реальный тиран, сначала был предан физической смерти при невыясненных обстоятельствах, затем подвержен посмертному осуждению и объявлен недостойным насаждаемой при жизни всенародной любви. Провинившемуся Сыну была предусмотрена изощренная форма нравственных страданий, обусловленная дефицитом отпущенного ему счастья в любви. Этот дефицит личных радостей был подменен ему избытком приверженности к господствующей в стране аскетической морали. Суровые жрецы не приняли во внимание малолетство караемого Сына, которого в год гибели Отца еще покачивали в зыбке, подвешенной в горнице белоноговского дома под полатями.

Но в исследуемом спектакле задействованы еще два лица, исполняющие вторые роли, - Шуркины мать и отчим. Каково же их место в разыгранном сценарии? Отчим, положивший глаз на Шуркину матушку еще до ее первого замужества и желавший устранения со своего пути счастливого соперника, уже не найдет ожидаемого упоения долгожданной победой. Вместе с погибшим на войне  ненаглядным суженым, Шуркиным отцом, пропадет и матушкина способность любить, - всю нежность нерастраченных чувств она перенесет на Сына. В сыне она будет видеть рано ушедшего любимого Мужа. Избыточная материнская нежность, опять же, сладкой патокой обволакивала его детские устремления, парализуя заложенные природные инстинкты. Расточительная нежность, вносимая извне, - благодатное поле для произрастания душевного пустоцвета. Таковой представляется предначертанная судьба главного героя повести, затерявшегося в многомиллионной национальной массе.

Да уж, совсем непрост оказался этот мир хрупкого сосуществования, в который когда-то так страстно стремились наши одноклассники. Годы, годы... Жизнь прожить – не поле перейти, как говорится в известной пословице, а одолеть свой перевал. Радостное ощущение новизны и притягательности предстоящего марафона окрыляет нас в изначале предстоящего восхождения. И вот – долгожданный Перевал. Пологий спуск облегчает путнику дальнейший маршрут к намеченной цели.

На перевале жизненной дистанции землежитель  в расцвете активной деятельности, но временный земной поселенец уже устремляется под уклон, с тревогой отсчитывая ускоряющийся бег времени… Где-то впереди ему маячит торжественный финиш. Марафонцу наступает благое удовлетворение от исполненных праведных трудов. Не так ли усталый пешеход с удвоенной энергией спускается с покоренной вершины навстречу блаженному покою?

Выходцы из десятого «Б» отмеряли труднопроходимые жизненные версты. Володя Кобяков, Юра Тюков, Валера Панкратов и Валентин Семушкин окончили местный филиал МИФИ и пополнили инженерный корпус Уральского электрохимического комбината. Настойчивая Аля Рыбакова, модельщица волею слепого жребия, сначала получит где-то в Подмосковье диплом техника по металловедению, затем и высшее образование и станет начальником лаборатории автомоторного завода. Ее семейный расклад – еще одно подтверждение прочности школьных привязанностей. Алевтина с Василием Михайловым, старательно покрывавшим «позолотой» металлический оттиск П. Бажова, сыграли полюбовную свадьбу.

Среднее образование Василий получал в вечерней школе, где вновь его пути пересеклись с Валерой Чубом, давним специалистом по чихательным травам. На этот раз повзрослевшие одноклассники сойдутся крепкой мужской дружбой на все оставшиеся годы. Друзья продолжат свое образование. Валера, к тому времени бывалый монтажник, прислушавшись к внутреннему голосу, поступит в Свердловский мединститут и станет известным в городе психиатром. Василий Михайлов, победитель давней школьной олимпиады по физике, станет радиотехником.
Валентин Давыдов, который в школе при появлении хористки прятался под парту, исправит прошлые ошибки и будет с увлечением петь в местном церковном хоре. Это богоугодное занятие не помешает ему справляться с хлопотливыми обязанностями инженера-экономиста. Женя Кошелева совладает с бесовскими наваждениями, преследовавшими ее в школьные годы, и вступит на праведный путь богопочитания. И все-таки, погрузившись с возрастом в стихию песенного фольклора, «внучка Чингис-хана» причастится к озорным частушкам в ублажение поклонникам зажигательного народного творчества. Здесь, в самодеятельной труппе, она оправдает былое предсказание учительницы истории Черепановой Л.И. – Женя может стать душой коллектива.

Нелегко и путанно сложится судьба Иры Сиротиной. Она и Юра Ильин, взаимно влюбленные со школьной скамьи, не справятся с возникшими мелочными препонами и по прихоти вспыхнувшей обиды отвернутся было друг от друга, составив партии случайным соискателям семейного союза. И только вкусив горькие прелести брака в худшем понимании этого слова, Ира с Юрой впадут в отчаяние от случившейся по молодой запальчивости разлуки. В неудержимом порыве к воссоединению они порвут тягостные семейные путы и ринутся встречь по давнему велению любящих сердец. В награду за проявленную верность и решимость к единению влюбленным будет даровано долгое пожизненное счастье, которое они пронесут кристально чистым и нерасплесканным в жизненных мытарствах.

Если Ира найдет свое сердечное счастье, Аля Рыбакова - удовлетворение в продвижении по службе, то как же сложатся дела у Валентина с Александром, других участников «великолепной четверки» класса? Начнем с метаморфоз, которые претерпит выстроенный на шатких межличностных отношениях любовный треугольник Маркова-Семушкин-Сысоева. С окончанием школы он будет безжалостно рассечен надвое голубоглазой биссектрисой по имени Вера, стремительно ворвавшейся в запутанную любовную конфигурацию из заозерного Верх-Нейвинска. Изольда с Ирой так и не поделят между собой приглянувшегося Валентина, стреноженного в семейных узах расторопной Верой. Если Изольде неразлучный фотоаппарат станет пожизненным другом, то Ира Сысоева с ее загадочным взглядом зеленых глаз будет весьма удачно обручена, едва расставшись со школой.

Тамаре Вороновой, сторонившейся мальчишеских компаний, все-таки пришлось испытать мучения неудавшейся брачной жизни. Люся Белова, наоборот, повязала свою жизнь прочными семейными узами с Володей Липиным, с которым Шурка еще третьеклассником водил дружбу на задворках дома № 3 по улице Победы.  Владимир станет высококвалифицированным рабочим, кавалером множества правительственных наград.
Дружба Семушкина и Кедрова долгие годы выдерживала превратности времени. Сибиряк частенько наведывался с берегов священного Байкала в уральский Атомград-44, и тогда друзья неизменно устраивали теплые встречи, сверяя в долгих беседах свои жизненные позиции и доверяя один другому личные переживания. Припасенная батарея сухого болгарского вина и шахматная доска на столе продлевали их панибратство далеко за полночь. Им было что обсудить, начальнику  участка ревизии местных атомщиков и начальнику ведущего технологического подразделения Ангарского атомного комбината. Но редкая встреча проходила без воспоминаний о школе и давних сверстниках.

Давно мы стали взрослыми,
Но помним наши школьные деньки.
Летят путями звездными,
Плывут морями грозными
Любимые твои ученики…
М. Матусовский.

Однажды Валентин увлек сибирского гостя в местный ресторан, заслуженно пользующийся доброй славой у привередливых новоуральцев. Приняв изрядную коньячную дозу, дружки надумали заявиться незваными гостями к Людмиле Андреевне Саматовой, всеобщей любимице школьной братвы двадцатилетней давности… Это, конечно, было бы просто замечательно, но рассудительный Сашка пытался урезонить решительно настроенного напарника:

- И как же мы заявимся в такое позднее время?
- Ты же знаешь, что она будет нам рада в любое время, - отпарировал Семушкин, уставясь на упрямившегося застольника осоловелыми глазами.
- Рада-то рада, да только наверное не пьянчужкам, - упорстовал дальний гость.
- Как хочешь, - безразличным тоном согласился собутыльник. - Только знай, что если не сейчас, то мы уже не сходим к ней никогда, - добавил он слегка заплетающимся языком и глубоко затянулся сигаретой.

Подивившись трезвости рассуждений захмелевшего друга, Сашка вынужден был дать согласие на рискованный, но так желанный визит. Верные друзья спустились в вестибюль, где телефон-автомат исправно исполнял функции связи за двухкопеечную монету. Семушкин с решительным видом выяснил через справочное нужный номер телефона, набрал его и так же решительно сунул трубку в руки опешившего товарища… Товарищу оставалось облечь благое намерение в реальное мероприятие. …Конечно же, она будет очень рада увидеть их… Нет, нет, совсем не поздно, она привыкла к долгим вечерам… Да, она живет там же, по улице Льва Толстого, и будет ждать, сколько потребуется…

Встреча прошла в теплой и дружественной обстановке, если не принимать во внимание тяжелейшее недомогание, испытываемое поздними посетителями от бурной реакции в их желудках принятого на радостях шампанского с коньячным ресторанным настоем. Они держались из последних сил.
Тем не менее, пока Валентин боролся в туалете с желудочными расстройствами, обуреваемый благородными порывами Александр затеял с радушной хозяйкой задушевный разговор. Впавший в сладкие грезы воспоминаний, ученик пересказывал любимой учительнице сохранившиеся в трогательной и светлой первозданности восторженные чувства давнего и безграничного любования ею.

Он напомнил обожаемый личности яркие эпизоды из прошлого, когда ее гневные разносы и нотации воспринимались одним из отчитываемых учеников в их упоительной и грозной красе. Припомнил  ту клокотавшую в негодовании вену на ее шее, переполненную пульсирующей синевой, до которой ему почему-то всегда хотелось дотронуться и ощутить биение бушевавшей страсти… И о походе на Семь братьев, когда Алик Нечаев, учившийся несколькими классами старше, вытягивал ее за руки на вершину, а он, Санька, любовался снизу обнажившимися стройными ножками, возносимыми к небосводу, и еще о чем-то памятном торопливо повествовал своему божеству сохранивший духовные ценности пришелец из прошлого…
А через год-другой Александр был потрясен известием о кончине Саматовой, кумира многих ученических поколений школы-семилетки № 45 и средней школы № 49. Валентин как в воду глядел, заявив по пьяному делу, что они уже никогда не сходят к ней. И с этим горьким известием он в полной мере осознал, что Людмила Андреевна вложила в него от самой себя то неоценимое и важное, что он не смог бы почерпнуть из любого другого источника.

Из справки Городского отдела народного образования об итогах проверки учебной и воспитательной работы средней школы № 49:
…Саматова Л.А. относится к тем учителям, у которых можно многому поучиться… Она серьезно и вдумчиво относится к работе, учитель опытный, уроки разнообразит, стремясь строить их интересно и увлекательно. Для работы Л.А. Саматовой характерна строгая система в преподавании, а также в индивидуальной работе с отстающими учащимися. На уроках русского языка учитель стремится активизировать мыслительную деятельность учащихся. Уроки литературы в 9-м классе проходят содержательно и интересно, даже такая сложная тема, как «эстетические взгляды Чернышевского» для учащихся оказалась доступной и вызвала их самостоятельные правильные суждения.- Ноябрь 1967 г.


ИТАК, выпускник Уральского политехнического института с дипломом инженера-физика вопреки распределению, полученному по окончанию института в обжитый им Верх-Нейвинск, едет в Восточную Сибирь, где в новом социалистическом городе Ангарске шестью годами раньше был осуществлен пуск еще одного атомного комбината под официальным наименованием «Почтовый ящик 79». Он строился невиданными в мире темпами, - в трехлетний срок были возведены километровые громады технологических корпусов, комплекс вспомогательных цехов и производств со всей инженерной инфраструктурой и жилой массив на десятки тысяч человек. С вводом в действие этого «ящика» был установлен ядерный паритет между сверхдержавами, тот самый паритет, благодаря которому уже полвека города планеты не содрогаются от атомных бомбардировок.

Сюда-то, на технологическое средоточие комбината, называемое в обиходе сердцем завода, определился молодой дипломированный специалист. Казалось бы, на поприще оборонной промышленности сделано много больше, чем можно было ожидать от вчерашнего школьника, но другого мнения о предназначении человека в обществе придерживался И.С. Кон: «…жизнь слишком многогранна, чтобы можно было исчерпать ее каким-то одним видом деятельности» (16). В сообразности с его высказыванием  Кедрову довелось на жизненных перепутьях осваивать методологию партийного руководства, трудиться на государственной службе и даже отведать горькие пилюли неблаговидного российского предпринимательства.

Миграция сибирских народов и последующая ассимиляция упомянута Л. Шинкаревым: «Казаки, стрельцы, крестьяне брали в жены молодых татарок, вогулок… и появлялось на свет младое племя смуглых и чуть широкоскулых сибиряков, от которых пошел особый тип коренного сибирского населения, сохранившийся до наших дней: в славянский облик вплетаются суженные темные глаза и немного приплюснутый нос…» (27). Каждая нация в инстинктивном патриотизме защищает чистоту крови, но в результате, не совладав с нашествием инородцев, мирным или военным, находит в ее смешении живительный источник национального обновления и оздоровления. Не случайно многонациональная Россия так богата талантами во всех сферах человеческой деятельности.


… Под Новоуральском, на месте некогда грозного Заплот-камня ныне зияет земным провалом грандиозный скалистый карьер. Это рьяные строители разнесли по камушкам величавое творение природы, воплотив его в городские бетонные сооружения и асфальтовые мостовые.

До основания разрушен мрачный символ тоталитаризма, но печальная картина исковерканного взрывами каменного углубления предстает взору, навевая грустные думы об опустошении страны, навалившемся обнищании, детском бродяжничестве. Впавшие в нищету учителя при встречах с бывшими учениками искали у них утешение в настигшей беде. Те поддерживали, как могли, своих престарелых наставников, униженных и обделенных неблагодарной судьбой. Воспитатели и воспитанники поменялись ролями… Где она, новгородская вольница, не устоявшая в междуусобице русских княжеств под натиском настырной автократии? Снизойдет ли на Россию последователь новгородского князя Александра Ярославича?

…Из домашней библиотечки автором данной правдивой истории школьного класса извлечена другая историческая повесть – «Юность полководца» В. Яна (29), та самая, что была когда-то вручена Васе Михайлову за успехи в школьной олимпиаде. Русь – под татарским игом… Великий Новгород, не допустивший завоевателей в свои владения… Каракорум, давняя столица могущественной монгольской империи, располагавшаяся к югу от Байкала… Сюда, в Каракорум, дважды пролагал далекий путь к грозному хану Батыю с радением о Руси сам Искандер, великий князь Новгородский, не сдавший иноземному разору северную русскую цитадель. Мыслимы ли были такие походы для предводителя, не ставившего благо народа своего превыше собственного? Второй из этих походов оказался трагичным для Спасителя Руси… Так было на заре русской государственности, но – за листанием страниц полуночный густой мрак вкрадчиво окутал оконные проемы…

…Светлый князь предстал Александру занятым трудами на сенокосной страде. В травянистой цветени широко раскинувшегося луга шла навстречу обомлевшему сновидцу косарская рать, вгоняя могутными взмахами в изумрудный луговой покров звонкие лезвия отточенных литовок. Впереди – сиятельный князь, одетый по простому…
- С чем пожаловал, Александр? – вопрошающе остановил он на инородце свой проницательный взор.
- Исповедаться, святой князь. Как на духу. Не ладно сложились дела в отчем крае, оставленном тобой потомкам…

Беседа двух Александров, государственного мужа прошлых суровых времен и типичного современника, продолжалась на полевом стане под тихий шелест зеленой дубравы. Свои тревоги, сомнения и размышления о сущем, скопившуюся боль за неправедные деяния, какими оказалась богата отечественная история, излагал исповедник авторитетному избраннику – прославленному полководцу и мудрому предводителю народа.
- Скорбно узнавати о том, Александр, - молвил в ответ Учитель. – Быша и я зело строг в делах государственных, токмо во благо общине и православию, и слово народное на вечевом сходе есмь по мне закон! Так скажу: сохрани народ во чести, бо в оном сила. Глаголишь, яко раскинулась Славяния необозрима до края земли? Не вижу проку от покорений земель чужеродных. Велия многи народы басурмански, но оны чтут други уклады, и посему не быти братанию меж православными и язычными на тысячу лет!
- Приди на Русь, и народ примет тебя долгожданным правителем! – обратился к Учителю Александр, жадно внимавший каждому его слову.
- Буду, Александр! Узнаешь о том по делам моим, - услышал он в ответ и очнулся от сновидения. В ночной темноте его не покидали размышления о странном сеансе свидания с потусторонним духом легендарной личности. Значит, Спаситель явится в новом образе и узнаваем будет по делам своим… Виртуальное бессмертие… Неужто оно существует?

Да, похоже на то, что человек обладает такой удивительной способностью благодаря могучему природному механизму сохранения рода, в котором нам ниспослан дар продолжения самих себя. Это наша зародышевая клетка, потаенная эстафета жизни, взлелеянная любвеобильным и деятельным Эросом, переносит нашу генную субстанцию новому подрастающему поколению. Дети – наше бессмертие. Они носители не только материального – продолжения жизни, но и духовного – ее совершенствования. Их появление на свет божий означает не только оправдание нашему существованию, но и возвышение последнего над неустроенностью бытия.

Если физическая любовь выступает в качестве достаточного условия для сохранения вида, то элемент духовной любви есть необходимое условие совершенствования человечества. Ведь светлое чувство чистой любви появилось, когда люди достигли соответствующего интеллектуального уровня, а это и есть путь их самоочищения и спасения. К тому же склонялся выдающийся педагог А.С. Макаренко: «…чем шире область этой неполовой любви, тем благороднее будет и любовь половая» (30).

Прошли годы. Две внучки составили сладкую отраду автору завершенного писания. Сестренки, вобрав в себя кровь белобрысых прибалтов, уральских чалдонов и коренных сибиряков, одна темноволосая, другая в кудряшках с пшеничным отливом, словно сговорившись, решили удивить мир густыми длиннолапистыми ресницами, взметавшимися веером над распахнувшимися глазами. Лиза и Полина – пожизненный дуэт в исполнении на музыку гениального Чайковского. Лиза, едва встретившая свое двухлетие, с жадностью упивается состоявшейся жизнью.
- Лиза, пойдем-ка спать. Ночь уже на дворе.
- Мне некогда, - отвечает неугомонная Лиза. Ей еще неведомо чувство наслаждения покоем.

Полина уже первоклассница. Зимней предрассветной порой счастливый покровитель юной поросли каждодневно провожал до школы любимую внучку. Он помнил давние тревожные походы под дикие завывания уральской метелицы в свой первый ученический год и не хотел, чтобы испытываемые им когда-то ощущения потерянности и одиночества коснулись ее.

Полина, в свою очередь, щедро одаривала заботливого попечителя прекрасными мгновениями, сотворяемыми ею в красочном калейдоскопе молодого искусства музыки, пения и танца. Студия бальных танцев… Безмолвное пространство вдруг оживает встрепенувшимся эфиром, наполняясь волшебными звуками Венского вальса, и приводит случайного слушателя в состояние пленительного и щемящего восторга. Повидавший многое на своем веку человек посветлевшими глазами наблюдает за юными парами, с радостной старательностью обучающимися урокам карнавального кружения. В стремительном танцевальном завихрении ему мелькнет явление вальсирующей ученицы с тяжелой укладкой русой косы в тугом переплете с белыми лентами… И снова защемит взволнованное сердце, а рука привычным движением потянется в карман за валидолом.

ШКОЛЬНАЯ ЛЕТОПИСЬ

Некоторые из читателей, увидев  на полке магазина книгу «Школьный вальс» Александра Белоногова, выскажут сомнение: нужно ли писать о городе, которого еще совсем недавно не было на карте России? Зачем писать о школе далеких послевоенных годов?

На первый взгляд действительно кажется, что книга ориентирована на сверстников автора, зрелых людей, проживших большую, интересную, полную ярких событий жизнь. Но ведь перед нами – повесть о школьных годах, поэтому для молодых людей знакомство с произведением Александра Белоногова будет весьма желательным и полезным. В нем автор последовательно раскрывает,  как в условиях жестко регламентированной общественной ячейки (закрытого города) с детских лет рос герой книги, как ошибались идеологи того времени, считая, что ребенка можно воспитывать так, будто он податливая глина в руках воспитателя. Мы видим, как по мере взросления у главного героя книги, Саши Кедрова, вопреки воздействию тоталитарной системы оказались разбуженными собственные внутренние силы, окрепла тяга к самостоятельной деятельности в учении, труде и общении с внешним миром. Все это вызвало к жизни внутренние мотивы  его поведения, позволило сформироваться целостной личности. Не случайно на страницах книги мы часто встречаем сюжеты, где автор постоянно ставит своего героя в ситуацию сложного психологического выбора.
В школьной повести имеется еще одна достопримечательная особенность, а именно – переплетение сюжетной линии с авторскими суждениями, опирающимися на высказывания  выдающихся просветителей, писателей и педагогов, о побудительной энергии действующих лиц и общественной значимости описываемых поступков и событий.  Этот оригинальный жанр синтеза художественной и специальной педагогической литературы позволяет читателю вникнуть в суть изложенной «истории одного класса», которую можно назвать школьным пособием по воспитанию нравственности. Но вместе с тем, в наших руках – одно из редких произведений о школьной жизни, облаченное в увлекательную художественную форму. Изысканный слог, ясность изложения и сопутствующая мягкая ироничность придают книге несомненную стилистическую ценность.

Нынешнему поколению молодых людей довелось вступать в самостоятельную жизнь в знаменательное время. Эпохи крутых переломов всегда открывают перед молодежью заманчивые горизонты. Они дают выход энергии наполняют живой материей романтику мечты. Поэтому важно обратить внимание на социальную значимость повести «Школьный вальс», состоящую в передаче жизненного опыта от уходящего поколения  молодому. Ведь развитие и преобразование общества – это не просто рывок, вслед за которым может последовать спокойная, убаюкивающая жизнь. Это постоянное движение. А где найти силу, порождающую это движение, читателю показал талантливый и самобытный писатель Александр Белоногов (Ведров) в повести «Школьный вальс».
 
Заместитель начальника Управления образования, 
заслуженный учитель Российской Федерации                И.К. Воробьев
г.Новоуральск, 25 марта 2003г.


ИСТОЧНИКИ

1. Советский энциклопедический словарь. Изд-е «Советская энциклопедия», М., 1980.
2. Память. РФ. Свердловская область. Ср.-Ур. кн.изд.Т3.
3. Зеньковский В.В. Психология детства. М., Изд-во «Школа-Пресс». 1996.
4. Анурьев Ю.П. Новоуральск. Годы и судьбы. Ср.-Ур. кн. изд.1995.
5. Патоличев Н.С. Великий подвиг труда. Южно-Ур. кн.изд.1970.
6. Аксаков С.Т. Собр.соч. в 4 т. М., 1955.
7. Руссо Ж.Ж. Исповедь. Избр. соч. в 3 т. М., Художественная литература. 1961. Т.3.
8. Фрейд З. Введение в психоанализ. Изд. Олимп. М., 1997.
9. Фельдштейн Д.И. Психология взросления. М., изд. Флинта. 1999.
10. Руссо Ж.Ж. Избр. соч. в 3 т. М., Госполитиздат. Т.1. 1961.
11. Белоногов А. Три судьбы, или Трилогия о детстве. ГП «Иркутская областная типография № 1». 1999.
12. Новоселов В., Толстиков В. Тайны «сороковки». Изд. «Ур. рабочий». 1995.
13. Лесной. История закрытого города. Ср.-Ур. кн. изд. 1997.
14. Кон И.С. Подростковая сексуальность на пороге XXI в. Дубна: «Феникс». 2001.
15. Каптерев П.Ф. Детская и педагогическая психология. Изд. НПО «МОДЭК». г.Воронеж. 1996.
16. Герцен А.И. Соч. в 9 т. М., Т.4. 1956.
17. Фрейд З. Основной инстинкт. М. изд.Олимп. 1997.
18. Кон И.С. Психология старшеклассника. М., просвещение. 1980.
19. Пушкин А.С. Собр. Соч. в 10 т. М.- Л., Т.2.1949.
20. Ушинский К.Д. Три элемента школы. Собр. соч. М.: Изд. АПН. 1948.
21. Фицпатрик Ш. Сталинские крестьяне. социальная история Советской России в 30-е годы: деревня. М., РОСПЭН. 2001.
22. Куприн А.И. Юнкера. Собр.соч. в 6 т. М., Госполитиздат. 1958.
23. Ленин В.И. Полное собр. соч. Т.49.
24. Стендаль. Собр. соч. Т.7.М., изд. «Правда». 1978.
25. Толстой Л.Н. Собр. соч. в 12 т., Т.1. М., изд. «Правда». 1987.
26. Кон И.С. Психология ранней юности. М., Просвещение.  1989.
27. Шинкарев Л.И. Сибирь: откуда она пошла и куда она идет. Иркутск., Вост-Сиб. кн. изд-во. 1974.
28. Ключевский В.О. Курс русской истории. Соч. в 8 т. Т.1. М.:Госполитиздат, 1956.
29. Ян В. Юность полководца. Собр. соч. в 4-х т. Т.4. М., изд.»Правда», 1989.
30. Макаренко А.С. Книга для родителей, - Соч. в 7-ми т. М., Изд.АПН РСФСР, 1957, т.4, с.246.







ОГЛАВЛЕНИЕ
 
К читателю …………………………………    
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. С чего начинается Родина, или Дошкольное детство
ЧАСТЬ ВТОРАЯ. Начальная школа……...
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ.  Отрочество …………….
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. Юность…………….
ЧАСТЬ ПЯТАЯ. После школы……………
Послесловие ………………………………..
Источники  …………………………………



Александр Белоногов

Школьный вальс

Автор выражает глубокую благодарность начальнику Управления образования г.Новоуральска Г.Д.Семенову, заместителю И.К.Воробьеву, начальнику архива Управления Е.В.Латушко, директору городского краеведческого музея Л.Б.Голышевой, заведующей Музея истории УЭХК Е.А.Головлевой за оказанную помощь в подборке материалов для издания книги.