- Мам, мы уже скоро? – со сладкой надеждой спросил уставший, но притом возбужденный интересом мальчуган в серой кепке. Мама, сидя у окошка спального вагона, лишь который раз повторила:
- Потерпи, милый, еще вся дорога впереди.
Она погладила мальчишку по щеке и поцеловала в лоб. Тот уж было хотел увернуться, но решил, что хотя бы сегодня стоит потерпеть эти извечные мамины ласки. Он сел поближе к женщине, и, обнявшись, они наблюдали меняющийся от скорой езды вечерний пейзаж засыпающей природы. Оранжевая полоска солнечного света еще виднелась на горизонте, окутанная пушистыми тучами тускнеющего неба. За окном пролетали золотые поля, холмы, усыпанные яркими цветами, таинственные леса, манящие ветвями сосен. Сквозь щели окна пробивался еле ощутимый аромат летней ночи.
Сегодняшняя поездка была особенной, захватывающей. В Мюнхене они должны были встретиться с отцом. После, казалось бы, вечного расставания длиною в два месяца, прежде неразлучные трое снова встретятся. О, как же десятилетний Арн жаждал снова броситься на шею отцу, потереться щекой о его щетину, почувствовать запах одеколона. Отец уехал еще в июне, и все это время Арну не было кого ждать с работы, не с кем поделиться находкой ежа в саду, некому было с гордостью рассказать, как он мужественно отказался от предложения соседского парня подглядывать за Мэри Крафт. Мама бы его не поняла, нет. Девочки вообще казались Арну странными существами. Им бы только тискать тебя, ругать за разбросанные игрушки да плакать: над книгами, газетами, письмами, неважно, девочки ведь такие плаксы. И сегодня, имея столько новостей, он как никогда мечтал встретиться с отцом.
Сгущались сумерки, и вот поезд уже несся сквозь прохладу летней ночи. Мальчишка уснул, положив голову маме на колени. Анна, все еще поглаживая взъерошенные кудри Арна, смотрела в темноту, даже не пытаясь разглядеть очертания деревьев и низких домиков, изредка встречающихся вдоль железной дороги. Ее тело устало от тяжелых сумок. Она взяла с собой все необходимые и ценные вещи, ведь знала, что пути назад, в Эльванген, нет, по крайней мере, ближайшие пару лет. Ей не хотелось оставлять родной и уютный городок, но выхода не было. В Эльвангене было слишком много тех, кто знал, кто они и кто такой Франц. Сначала они были с Францем, поддерживая его речи о демократии, о свободе. Но теперь все изменилось, больше не сыщешь «своих», вокруг одни волки, голодные волки, готовы содрать с тебя последнюю шкуру, лишь бы уластить своего вожака. И сейчас трое должны были потеряться на пыльных улицах большого города, в высоких домах, похожих на муравейники, должны были найти какую-то жалкую работенку, не вызывая подозрений, ждать и жить надеждой, что все будет как прежде.
Два месяца назад Франца срочно вызвали в Мюнхен на тайное собрание партии. Впопыхах собирая вещи, он успел объяснить Анне лишь то, что готовится новая волна агрессии, которую они сами же должны предотвратить. Уверяя, что опасности для его жизни нет, он попрощался с ними и умчался на первом же поезде в Мюнхен. Затем последовали два месяца тишины, ужасающих догадок, бессонных ночей. Из последних сил Анна пыталась убеждать сына, что Франц регулярно телеграфирует им о своем хорошем самочувствии и об их скорой встрече. А после, снова дни оглушающей тишины и вопросов сына, на которые ответ придумывать каждый раз становилось все сложнее. И вот, вчера, который раз заходя на почту, практически потеряв надежду на весточку от Франца, она застала улыбающегося старика с клочком бумаги в руках. Он переступал с ноги на ногу, посмеивался, и, кажется, пытался выразить крайнюю радость. Он сказал:
- Ах, как вы ждали! А вот и она! – и вручил Анне помятую, влажную от его разгоряченных рук телеграмму. «Мюнхенский вокзал. Завтра. Люблю. Жду». Анна не поверила своим глазам, она снова и снова перечитывала эти слова, успев потерять их смысл, она жадно целовала клочок бумаги, будто это были губы мужа, едва произнесшие слова впервые за столь долгое время. Франц жив и это главное! Задыхаясь от счастья, заливаясь слезами, она бежала быстрее ветра домой, чтобы поскорее сообщить Арну эту невозможно прекрасную новость. Они вдвоем громко кричали от счастья, прыгали, взявшись за руки, и танцевали.
Но нельзя было медлить. Собрав самое ценное и необходимое, они рванули на ближайшую станцию, они почти бежали, будто бы они встретятся с Францом раньше. Прибыв на вокзал, им пришлось немного подождать. Эти минуты, кажется, были самыми долгими и мучительными в их жизни, время словно остановилось. Наконец, забравшись в поезд, им стало немного легче, понимая, что с каждой секундой расстояние между ними и Францом сокращается.
Ночь стала предвестником скорого рассвета, а, значит, и встречи с любимым отцом. Анна, так и не уснув, слушала стук колес и нежное дыхание своего мальчика, и думала о крепких объятьях, о слезах счастья, об исполненном любви крике и о нежном шепоте, о тех родных руках и вдумчивых глазах, которые ждали ее на вокзале.
Тьма начинала рассеиваться, в сером тумане очертились еле заметные контуры далеких домов, небольших поселений, ухоженных садов. Значит, они уже были рядом. Анна хотела разбудить Арна, но не решалась. Она не хотела, чтобы он проводил оставшееся время в тревожном ожидании, не хотела прерывать его беззаботный детский сон. Но, то ли лучи раннего солнца у него на глазах, то ли ощущение близости отца, разбудили Арна. Потянувшись, он расплылся в улыбке и снова спросил:
- А мы скоро приедем?
- Да, мой хороший, и папа нас уже ждет, я уверена – сказала Анна и, смеясь, начала ерошить волосы сына.
Щекоча друг друга, они и не заметили, как поезд остановился на вокзале. Другие пассажиры сонно покидали вагон, временами перекидываясь ругательствами, временами добрыми пожеланиями. Анна и Арн же не могли пошевелиться, они застыли, наблюдая за потоком людей, что то и дело сновал на платформе, они пытались найти глазами Франца. Но быстро поняв, что так они вряд ли отыщут его, мигом переглянулись и побежали прочь из вагона.
Спустившись на платформу, начали возбужденно глядеть вокруг. И вот вскрикнула Анна. В толпе она увидела Его. Та же походка, тот же пиджак, да, несомненно, это был он! Услышав крик матери, Арн побежал к отцу первым. Запрыгнув к нему на руки, мальчик начал целовать его щеки, нос, губы. Папа отвечал ему взаимностью, говорил, как любит сына, как они с мамой для него дороги, и плакал. Он подошел к Анне, обнял ее и прошептал: «Прости, любимая. Но так будет лучше». И тут Анна почувствовала ледяную огромную руку у себя на плече. От неожиданности испугавшись, она повернулась. За ее спиной стояли три гладковыбритых мужчины в форме с красно-черным крестом на ней, их лица излучали глубокое безразличие и одновременно ярость. Она умоляюще взглянула на Франца, будто ожидая от него слов о том, что это шутка, сон, что все не по-настоящему. Но он лишь смотрел на нее опустошенным раскаявшимся взглядом. Анна закричала. Солдат, чья рука все еще была на плече Анны, будто обняв женщину сзади, заткнул ей рот своей лапищей. Анна начала кусаться и брыкаться, тогда солдат махом развернул ее лицом к себе и ударил в живот. Женщина начала падать вниз, съеживаясь от боли, но солдат не позволил ей упасть. Он обхватил ее руками под грудью и понес вдоль путей в сторону отделения полиции, что находилось по ту сторону вокзала.
Мужчина со шрамом на шее попытался выхватить Арна у отца, но Франц попросил оставить сына у него, хотя бы пока они не доберутся до отделения. На что в ответ услышал:
- Не положено. Кэйсер, забери-ка у него этого мальчишку.
Кэйсер, будто обрадовавшись приказу, который мог подразумевать насилие, широко по-детски довольно улыбнулся и направился к Францу с сыном. Арн обнял отца сильнее за шею и прошептал:
- Папочка, мне страшно. Ты ведь нас с мамой спасешь, правда?
Все, что Франц смог выдавить сквозь слезы, было «Прости». Кэйсер рывком выхватил мальчишку, поставил его на ноги, потащил за волосы в направлении, котором увели и Анну.
Третий солдат подошел к Францу, победно улыбнулся, похлопал мужчину по спине и сказал:
- И совсем не страшно. Теперь все закончилось.