О поэме Е. А. Евтушенко Дальняя родственница

Вера Вестникова
    Среди обширного, разнообразного и неравнозначного творческого наследия Е.А.Евтушенко важное место занимает поэма «Дальняя родственница». Как и всякий большой поэт, Евгений Евтушенко поднял в ней проблемы, значение которых  не исчерпывается каким-то определённым отрезком времени, даже определённой эпохой, проблемы, к осознанию которых мы приходим спустя годы и десятилетия.

    Опубликованная в 1984 году поэма насыщена деталями, отображающими время — 80-е годы прошлого века.   И вот о том, как автор показал время (первая половина восьмидесятых годов прошлого века), о деталях,  хотелось бы с ним поспорить.

     Итак, женщина из провинции (позже мы узнаем, что из Орла) приезжает в Москву за покупками. Вечером она приходит к своей дальней родственнице-москвичке, чтобы переночевать, а уж утром отправиться домой. Та, разумеется, не очень рада, да ещё и стесняется тётки-провинциалки перед своими богемными гостями, но что поделать.

                Едва очки просунув,
          в дверях застряло нечто — всё из сумок
          в руках,
                и на горбу,
                и на груди
          под родственное:
                «Что ж стоишь — входи...»
          У гостьи -
                у очкастенькой старушки -
          с плеча свисали на бечёвке сушки,
          наверно, не вошедшие никак
          ни в сумки,
                ни в брезентовый рюкзак.

     Не знаю, как насчёт брезентового рюкзака, может, кто и гулял в те годы с таким по Москве,  просто я не видела, но вот насчёт сушек на плече — явный перебор.  Автор, желая быть убедительным, приводит  деталь, как ему, наверное, кажется, выразительную, а на самом деле - почти карикатурную.  Она не убеждает, потому что не подсмотрена в реальной жизни, а надумана. Не ходил никто по Москве со связками баранок на шее или на плече, ну хотя бы потому, что и в Орле, и в Курске, и в Липецке, и в Тамбове были в магазинах и сушки, и баранки, и разнообразные булочки, пирожные и торты, хотя за тортами выстраивались очереди перед праздниками. Плохо, конечно, было с продуктами, но не настолько. В Москву мы ездили за  колбасой, за хорошими конфетами и апельсинами, дефицитом были шпроты и майонез. Но насчёт сушек — извините, не было такого.

     Автор явно симпатизирует своей героине, и тем неожиданнее выглядит снова почти карикатурная деталь: треснувшие очки:

          Глядела с любопытством,
                а не вчуже,
          и вовсе не струшечье -
                девчушье
          синело из-под треснувших очков
          с лукавым простодушьем васильков.

     В восьмидесятые годы билет на поезд от Орла до Москвы стоил гораздо дороже, чем новые очки (поверьте мне,  очкарику с сорокалетним стажем), и не стала бы учительница, пусть и немолодая, ходить в треснувших очках, да никто тогда в треснувших очках не ходил. Были и оправы, были и стёкла, немодные, некрасивые — это да, но дешёвые и всем доступные.

     Обе упомянутые выше детали ну никак не соотносятся с образом главой героини - «дальней родственницы» - женщины образованной, тактичной, сдержанной, наделённой чувством собственного достоинства. 

     Однако эти мелкие нестыковки не могут, конечно, испортить общего впечатления, потому что сюжет, развиваясь, заставляет задуматься об очень серьёзных вещах.
 
        В центре поэмы — судьбы российской интеллигенции и жизнь столичной богемы, тех, кого мы привычно называем элитой.

      Показывая эту элиту, к которой и сам принадлежит, автор не скрывает своих чувств:

          Я как-то был на званом выпивоне,
          а поточней сказать -
                на выбивоне
          болезнетворных мыслей из голов
          под нежное внушенье:
                «Будь здоров!»
          В гостях был некий лондонский продюсер,
          по мнению общественному -
                дуся,
          который шпилек в душу не вонзал,
          а родственно и чавкал
                и «врезал».

     Разговор заходит о Феллини и Бертолуччи, и тут столичный переводчик вдруг неожиданно забывает, как перевести на английский слово «отчаянье». "Despair" - шёпотом подсказывает старушка-провинциалка. Потрясённой богемной  компании она поясняет, что преподаёт английский в Орле. Переводчик начинает представлять её английскому гостю как жительницу знаменитого города, из которого пошли орловские рысаки, однако  его самоуверенность не может скрыть элементарного недостатка знаний:

          «Вас, очевидно, память подвела...» -
          Вздохнула гостья сдержанно и здраво:
          «Названье это -
                от конюшен графа
          Орлова...
                Не от города Орла...»


     Суете, публичности, пьяному угару людей, вхожих в круг литераторов, музыкантов, деятелей кино, поэт противопоставляет нелёгкую жизнь интеллигента из глубинки, в которой главное место занимает труд. Но именно этот каждодневный, незаметный труд  и наполняет её смыслом, в самые глухие и застойные времена позволяет сохранять чувство собственного достоинства, не опускать руки и не отчаиваться. Поэтому провинциальной учительнице «Марь Кирилне» есть что сказать представителям московской элиты, она не чувствует себя ниже их, не теряется.

          «Вот вы из сердца,
                так сказать,
                Руси... -
         мосфильмовец  взрычал -
                вам для примера
         какая польза с ихнего «диспера»?»
         Хозяйка прервала:
                «Ты закуси».
         Но, соблюдая сдержанную честь,
         сказала гостья,
                брови сдвинув строже:
        «Ну что же, я отчаивалась тоже.
         А вот учу. Надеюсь польза есть».

     Поэт считает, что формирование  личности мало  зависит от внешних условий и обстоятельств, что у человека, где бы он ни жил, всегда есть возможность развития, нравственного и интеллектуального. И, напротив, жизнь в столице, дружба с известными людьми не могут восполнить недостатка культуры, таланта, а то и просто пробелов в образовании. Провинция
— понятие не географическое, а, скорее,  духовное.
 
           Провинций нет.
                Рассыпан бог по лицам.
           Есть личности,
                подобные столицам.
           Провинция -
                всё то, что жрёт и лжёт.


     Слово «отчаянье», прозвучавшее в начале поэмы, становится её лейтмотивом. Именно это чувство переполняет душу лирического героя,  у которого, казалось бы, жизнь вполне сложилась: он свой в компании мосфильмовского деятеля и английского продюсера, где ведутся разговоры о судьбах мирового кинематографа, о творчестве великих режиссёров.

    Однако принадлежность к элите, к сливкам общества сама по себе не делает  человека счастливым. Об этом мы читали и у Пушкина в «Евгении Онегине», и у Лермонтова в «Герое нашего времени», и в «Войне и мире» Толстого.

   Только недалёкий, духовно неразвитый человек может постоянно гордиться тем, что он «не как все», и, заполняя всё своё время соблюдением условностей и правил «высшего круга», считать, что живёт достойно и даже красиво. Мыслящего, порядочного  такая жизнь не может удовлетворить надолго, и тогда приходит отчаянье.

     Лирический герой поэмы, чью душу пробудило внезапное появление старушки «той непростенькой», понимает вдруг, что отчаяние — не самое страшное в жизни, что пройдя через отчаяние можно многое понять, очиститься и постараться что-то изменить в себе и в своей жизни :
         
          Есть вещи поотчаянней отчаянья:
          Душа,
                что не способна на оттаянье,
          и, значит, не душа,
                а мрачный склад
          всех лженадежд,
                в которых только яд.
          Все милые улыбочки надеты
          На лженадежды, прячущие суть.
          Отчаянье -
                застенчивость надежды,
          когда она боится обмануть
          надеющихся,
                что когда-нибудь...