Мягкое солнце устало клонилось к зениту, окрашивая улицы остывающего от летнего зноя города в коралловый цвет. Весёлая детвора резвилась на детской площадке. Я сидел на лавочке, лениво любуясь детской вознёй. Мой сын с восторженным визгом наперегонки со своими товарищами бегал вокруг горки, изредка вспоминая обо мне. Он просил поправить сползшие штанишки или завязать непослушный шнурок на кедах. Я мечтал об отбивных, которые мне обещала жена подать сегодня к ужину и рисовал прутиком на песке незатейливые завитки.
И тут подошла она. Она окликнула меня.
Её голос был забытым и даже моё имя из уст её, показалось мне чужим. Мне было удивительно, что я вижу её и неприятно, что такой. Резиновые сланцы подхваченные грязными пальцами ног с нестрижеными ногтями. Отвисшие коленки старых и выцветших лосин слегка трепетали на ветру. Бесформенная и бесцветная футболка делала узкие плечи жалкими. Сверху была голова. Просто голова. Ни женская, ни мужская. Лицо, годами не знавшее косметики и коротко стриженные волосы, видимо неделями не ведавшие расчески. Волосёнки на макушке слегка шевелились от ветра. Она поставила недопитую пивную бутылку в песок и попросила сесть. Я кивнул. Я знал, что это первая наша беседа за столько лет станет и последней.
Солнце светило нам в спину. Мы бежали, держась за руки и роняя на ходу сандалии, по чистому глубокому песку, будто пытаясь догнать наши стройные длинные тени. Солнце бежало от нас, навстречу лесу, наполняя мир предзакатным розовым смыслом.
Весёлый бег и звенящий легкий смех. Мокрые вьющиеся волосы шлепали об моё плечо. Они пахли свежестью и скошенной травой. Мы останавливались и тогда наш смех обрывался, теряясь в страстном поцелуе. А потом мы бежали вновь.
Я любил её. Веселую и молчаливую. Её волнистые густые волосы цвета ночь. Её глаза цвета бодрого сладкого чая. Её улыбку с ровными зубами и сумасшедшую, чуть заметную щербинку. Как я боялся потерять её! Она была всем моим смыслом!
… Нельзя бояться.
И однажды её не стало. Просто так.
Я караулил её. Но её всегда сопровождал строгий отец.
Я ночевал в её подъезде. «Уходи, щенок, с лестницы спущу!»
Я писал на заборе, на асфальте, на снегу, что я люблю её. «Хватит хулиганить - милицию позовём!»
А потом не стало меня. Я ушёл. В себя. В депрессию. Из жизни. Из этой жизни. И пока не вошёл в другую, много думал. И разное. Сначала я искал виноватых. Потом перестал. Потом мне стало всерьёз всё равно кто виноват. Я ждал её. А потом мне стало просто всё равно. И я вышел полностью. Чтобы родиться заново.
Чтобы родиться заново нужно умереть. Так живут самураи.
И я родился. А она…
Она нервно перебирала резиновой подошвой старых сланцев по нарисованным мною недавно песочным каракулям. Я неприязненно вдыхал запах давно не мытого женского тела и слушал её версию.
Закат прятался за качающейся занавеской. Душное помещение комнаты заполняли звуки шкворчащего на сковородке масла и наглый запах котлет. Мать готовила очередной, ненужный ей ужин. Звонил телефон...
Она третий день не выходила из дома и почти не ела. Как он мог с ней так поступить?
«Видишь, цветы под дверью положил - вину загладить хочет!»
«Видишь, весь асфальт изрисовал, опять напился и дружки всю ночь хулиганили, серенады под гитару пели и бутылки били!»
«Вон, смотри, идёт твой ненаглядный. Да ведь поздно уже. Что сделал - не изменить!»
«Знать, подруга, не судьба! Не твоё - и не надо! Не пара вы! Кто ты и кто он!»
Спасибо, родным и подруге, которую считала почти сестрёнкой. Поддержали. А то с ума от горя бы сошла. То готова простить, то нет, то умереть хочется.
«Не переживай! В твои-то годы лучше найдёшь! »
И нашла. Верней, нашли. Интеллигентный, скромный и воспитанный. Подающий надежды молодой специалист из папиного научно-исследовательского института. Диссертацию начал писать.
И пошла. За последним вагоном. Куда этот поезд? Какая разница? Вдруг он последний? Говорят, он мягкий...
...Авария унесла обоих родителей. Подруга, вышла замуж и уехала, не попрощавшись. Муж... он просто растерялся. Начал выпивать, бросил начатую диссертацию. Мягкий последний вагон.
Она не узнает, что подруге я нравился. Не беда, что я не совпал с тем, что ей говорили про меня. Она знала меня, но верила не мне и не своему сердцу. Грустный итог. Мне придумали жизнь и трактовали поступки. И мой придуманный образ в прошлом слился с её настоящим. А я...
Я не жалел теперь ни о чём. Мой сынишка бежал ко мне и, спотыкаясь, плакал. Я подхватил ноющего малыша на руки и пошёл в сторону дома. Я чувствовал, как взгляд карих, цвета тёмного пива глаз, провожал меня, пока мы не скрылись за стеной буйно разросшихся возле дороги высоких кустов дикой розы.
Солнце скрылось, подарив городу прохладный оранжевый сумрак.