Актер Бельведерский,
или
юбилей композитора П.*
Банкет по случаю юбилея композитора П.* был назначен на понедельник сразу после бенефиса на сцене. Атмосфера в буфете театрального зала «Медведь» была жизнерадостной, несмотря на убогий ассортимент застолья. Бутерброды с красной рыбой, покрытой обветренной корочкой, перемежались тощими шпротами на тарелочках с лимоном, а канапе из сыра щетинились антеннами из зубочисток с наколотыми на них оливками. Бутерброды с копченой колбасой украшали пергаментно-прозрачные кружочки уже несвежих огурцов. Зато гости, изможденные ожиданием во время представления, были возбуждены в предвкушении предстоящей выпивки, не смущаясь однообразием жалкой закуски.
Юбиляр был трогательно раскоординирован после расчета с недружелюбной буфетчицей, что-то невнятно лепетал в оправдание собственной растерянности. И, наконец, дал команду начинать. Все бросились к столу.
Актер Бельведерский самостийно принял на себя миссию тамады. Надо сказать, что в его присутствии перехватить у него эту роль без ущерба для репутации хорошего актера, не удавалось еще никому. К его шуткам всех притягивало, как магнитом. Они были едкие, но подавались под пикантным соусом из подтекстов и обаяния, вызывая общий гомерический хохот, что уже никак не могло быть воспринято с обидой.
Основной особенностью потока его юмора была непрерывность. Поводом могло стать все, что угодно. Под лозунгом: «Что вижу, то и шучу».
Он вовлекал в процесс всех, кто опрометчиво становился на его пути, оказывался случайно в поле его зрения, ярко реагировал, громко смеялся или не смеялся вообще. И чем больше людей включалось в эту игру, тем более витиевато расплетался у Бельведерского язык. Рискнувшего стать его оппонентом к концу вечеринки уже становилось жалко. И даже сдавшегося настигала последняя, на прощание, нахлобученная на голову бедняги шутка.
Тамара вспомнила, что Бельведерский не всегда был так удачлив. Несколько лет назад на одной из выборных кампаний они работали вместе. Жили в какой-то заштатной областной гостинице. Ночью, после тридцати за неделю чёсовых концертов, Бельведерский с группой других артистов мужского пола устроил у себя в номере обычный шабаш.
Упорно желая привлечь внимание одинокой, мечтающей заснуть в соседнем одноместном номере певички, они орали куплеты, пили водку, рассказывали похабные анекдоты и нагло стучали в стенку. Тамара долго размышляла, как поступить, чтобы пресечь опасную тенденцию на корню. Где – то в глубине души она им сочувствовала, «мужукам» надо было расслабиться, и даже, может быть, согласилась бы принять звучащие через стенку приглашения к застолью. Но это могло повлечь за собой непреодолимые неприятные последствия.
Она появилась на пороге, завернутая в виде египетской мумии в простыню, и громко заявила, стараясь быть очень серьезной, чтобы не прыснуть от смеха, что если дебош не прекратится, то она вызовет милицию. Оргия поутихла.
Но Бельведерский обиделся и пошел в шесть часов утра задирать своим амбициозным видом окрестных петухов. На утро он вернулся в гостиницу с подбитым глазом. Петухами оказалась местная братва. Бельведерскому не помогла даже его телевизионная известность. Местные бичи, видимо, просто никогда не ходили в его изысканный музыкальный театр и не смотрели детской передачи про «кукарачу».
Бельведерского дисквалифицировали. С синяком под глазом и расквашенной мордой, он никак не мог олицетворять добрую волю кандидата в депутаты от местного населения.
Пострадавшая с похмелья телезвезда сильно сокрушался. Но с присущим органическим чувством юмора все-таки обрисовал всю картину в красках, как он остановил местный мерседес и попросил закурить. Стекло опустилось и из черной дыры элитного автомобиля донеслось: «Ты кто?» Бельведерский ответил: «конь в пальто». Из окна вместо зажигалки вылетел кулак и, соприкоснувшись с глазом известного артиста, отпружинил обратно. Окно закрылось и Мерседес с братвой канул в дымовую завесу, обдав Бельведерского клубами провинциальной пыли.
В буфете концертного зала «Медведь» в воздухе можно было уже вешать бензопилу. Бельведерский заснул и вместо него уже горланил артист эстрадно-циркового жанра, один из братьев-близнецов Мануйловых. Он представлял всем свою жену-пианистку и сына-шалопая и громко кричал по этому поводу надсаженным горлом. Взгромоздясь на хлипкий стул вместе с семьей в виде акробатической фигуры из архивных фотографий периода лакированного социализма, он пытался спровоцировать конкурс вокалистов на лучшее исполнение произведений композитора П.*, имея тайные намерения показать голосовые данные своего отпрыска. Так сказать, за счет коллег вывести в люди.
Взгляд его упал на спину уходящей Тамары. «Вокалисты, в бой!» крикнул он ей вслед безнадежно срывающимся голосом.
Набокина в очередной раз порывалась уйти, но зацепилась за комплименты, искусно рассыпанные перед ней фокусником Стульчинским. Это ее и подвело.
Сизый дым табачного происхождения прорезал властно-капризный голос внезапно очнувшегося Бельведерского:
Господа, наша организованно-запланированная пьянка по случаю любимого всеми композитора П.* продолжается… Слово имеет представитель вокального цеха, самого красноречивого цеха артистов города Петербурга, и сейчас мы, конечно же, с вами в этом убедимся. Прошу Вас, господин Волков!
Волков поперхнулся только что опрокинутой рюмкой водки и от неожиданности выпучил глаза. Пел он хорошо, правда забывал слова и мог спеть три раза подряд один и тот же куплет. Говорить он не умел совсем.
Ну, Женя, сказал он с селедкой во рту. За что ты меня так? Вот Набокина у нас спец по одам! А, кстати, где Тамарочка? Ушла?! Нет, так не пойдет. Тамарочка, иди-ка сюда, проникновенно гаркнул он уже заворачивающей за колонну артистке.
Я не в голосе, пискнула жертва внезапного всеобщего внимания.
Иди, иди, кто еще отдаст дань ветеранам и покажет пример подрастающему поколению?!
Сколько раз Тамара зарекалась ходить на подобного рода мероприятия. Весь ливер алкоголем отравят, да еще заставят петь и стихи сочинять. Отказаться было нельзя, юбиляр обидится, пронеслось в голове, и она подошла к П*.
Хорошо, взбодрившись и вскинув себя «на колок», выдохнула она в густую атмосферу алкогольного торжества. Ода еще не готова. А вот эпиграмму, написанную на коленке, готова прочитать. Только без обид!!!
Давай, закричали провокаторы.
И Тамара выдала экспромт:
Дорогой, любимый композитор!
Слух о тебе порвет сегодня твиттер:
Ты у нас эстрадного светило!
Не позволим сдать тебя на мыло!!!
Это не простое сообщенье.
У тебя сегодня День Рожденья!
За стеной пусть злится непогода
Корифеи мы иного рода.
Не хотим своих сдавать в утиль.
Буря там. Здесь мы устроим штиль!
В окна пусть стучит промозглый ветер,
За тебя сегодня мы в ответе!!!
Дружба наша да хранит твой дар!
Будь здоров подольше, юбиляр!
Ура! Поздравляем! Браво! Кричали в экстазе финальной праздничной агонии очумевшие от нахлынувших чувств гости.
Доброхоты отодвинули, сладко спящего за роялем в душной до тлетворности, но родной атмосфере Бельведерского. Дружно, подбирая его длинные ноги, перенесли на диванчик в фойе.
А теперь песню! Песню нашего эстрадного классика!
Гудели пристрастные коллеги.
Поскольку хозяин «бузы» Бельведерский уже мирно спал на диване, с подставленной под бережно сложенные коллегами ноги бархатной театральной банкеточкой, инициатива окончательно перешла к представителям музыкально – вокального цеха.
Что будем петь? Спросила композитора Тамара. Народ просит.
Так ведь что хочешь.
Что хочу? Ну, тогда давайте нашу, любимую, дуэт из Серебряного века?
П.* сел за рояль и Тамара запела.
Домой приволоклась уставшая, нетрезвая, ну… как после работы. Вот такой вот артистический выходной! Понедельник для артиста день тяжелый!