Обороты жизни

Эта книга о последнем дне Советской власти в Хабаровском крае. Обе ее части основаны на реальных событиях.
Высшей оценкой для меня прозвучали слова полковника Дунаева, точнее Анатолия Федоровича:
"... у тебя лишь десять процентов вымысла, остальное - чистая правда."



                Любые совпадения c реальными
                лицами  и фактами случайны..               
               
                Автор

Часть первая

                ИЛЛЮЗИИ
                (сомнения в правильности действий)

Мужчина не любит, когда его отрывают от молодого, разгорячённого женского тела. Тем более тела своей жены. Если он действительно мужчина.
Долго гадать, кому ты в полночь понадобился, не приходилось: вслед за настойчивым стуком в дверь, сменившим очарование ласк на поиск брюк, раздался прерывающийся от волнения голос.
- Иваныч, вставай, Толик Лидку убил. –
Я узнал голос Николая. Что поделаешь, в этом маленьком посёлке, где кроме лесопункта других производств нет, а я, Строев Владимир Иванович, начальник, все знают меня, и я знаю практически всех. Со всеми их слабостями.
- Иду, Коля. А где Горелов? –
Оля включила свет и села в кровати. Я взглянул на часы.
- Убежал. – Голос Николая из-за двери звучит глухо. Осознав услышанное, жена делает слабые попытки удержать меня, хотя, наверное, понимает их бесполезность. Изучила меня за пять лет совместной жизни. Уж если я что-то наметил – не успокоюсь, пока не добьюсь.
Жену понять можно. Неделю мы с Лопатиным, главным инженером леспромхоза, были на запасе, в бригадах, готовящих лес для зимней вывозки, и только два часа назад вернулись в посёлок. Поужинали у меня, затем Валентин Семёнович ушёл, а мы с Олей легли в постель. И тут опять ожидание.
Я уже одет: брюки, рубашка, туфли на босу ногу. При свете торшера бросаю взгляд на дочку, спящую в своей кроватке, на жену, в ночной сорочке, босиком стоящую у двери. В её глазах тревога. Целую припухшие губки, советую никому не открывать дверь, кроме меня, разумеется, и выхожу в ночь.
Только в августе стоят такие ночи: небо до предела заполнено звёздами, воздух свеж и прозрачен, не шелохнётся, луна – ярче не бывает. В её свете спящий посёлок, по склону сопки спускающийся к реке, виден как на ладони.
- Как это произошло? –
- Жена пошла к Лидке за дрожжами, собиралась пирожки поставить, та ей в клубе пообещала, а там всё в кровище и моя сестрёнка мёртвая лежит. –
Голос Николая, двадцатилетнего, недавно вернувшегося из армии, но уже успевшего жениться парня, подозрительно вздрагивает.
- Коля, а кто видел Горелова? –
- Соседи. Они видели, как он по улице к речке побежал. Вроде он был. –
Мы разговариваем на ходу, поднимаясь по тропинке к стоящему на въезде в посёлок четырёхквартирному дому. В нём живёт Кондратьевна, завхоз лесопункта, энергичная, заряжающая своей энергией всех, с кем ей приходилось общаться, женщина. Чётко разделяющая поступки людей на «хорошо» и «плохо», она никогда не кривит душой, хотя порой играет в беззащитную откровенность – лучший способ, притворно смущаясь, высказать человеку всё, что ты о нём думаешь.
На стук в окно, из-за занавески, вначале показалось заспанное лицо Гоши, мужа Кондратьевны, а затем его оттеснила, открывая раму, она сама.
- Кондратьевна, Горелов Лидку убил, а сам убежал, вдруг, сдури, посёлок подожжёт. Надо бы ГСМ покараулить. И технорука разбуди, пожалуйста. Я буду там – машу в сторону дома Гореловых.
Гоша матерится, а Кондратьевна вопросов не задаёт. Они воевали в Великую Отечественную, он – шоферил, а она – санитаркой. Всякого повидали в жизни. Надёжный народ фронтовики, в этом я успел убедиться за время работы и жизни в посёлке. Пройдя метров пятьдесят, оглядываюсь и вижу, как от дома отделяется долговязая фигура Гоши и движется в сторону ГСМ.
 
Самое уязвимое место при пожаре – склад горюче-смазочных материалов, сокращённо ГСМ. Он расположен на вершине сопки и если рванёт – от посёлка останется одно название.
У самой стены деревьев, метрах в трёхстах от реки, восемь двухквартирных домов образуют улицу. Дома новенькие, построенные в прошлом году бригадой шабашников-армян, всё шабашество которых заключалось в желании работать и получать заработанное. Шесть человек за два лета построили гараж на восемь лесовозов и эти дома. Зная темпы работы лесников, их работа казалась фантастической.
Мы направились к крайнему дому, левая половина которого была освещена: лампочка над входом и оба окна яркими жёлтыми пятнами привлекали мошкару. В темноте соседнего двора малиново тлели точки папирос. Николай направился туда, я остановился.
- Зайду, посмотрю...-
От калитки прошёл по ухоженной дорожке, с подступающими к ней с двух сторон гладиолусами, выращенными, любившей цветы, Лидкой. Поднялся на крыльцо. Свет горел и на веранде, и в кухне. Пятна крови вели с веранды в большую комнату. Здесь, на полу, лежала женщина. Лежала на спине, возле расправленной кровати, в одной комбинации. Лицо, шея, грудь в темно-красных, оставленных ножом ранах. На теле, на полу запёкшаяся кровь. В крови белые, пышные, блестящие волосы. Рот – сплошная кровоточащая рана, оба глаза вытекли под ударами ножа. Я невольно содрогнулся. Это какую надо было питать к ней ненависть, чтобы вот так...?  Или каким быть зверем?
Стало, почему-то, душно в этой комнате с открытыми настежь окнами и лежащей на полу женщиной. Мёртвой женщиной. Я вышел на крыльцо. Всё было по-прежнему: рой мошкары у лампочки над головой, чернота неба и мириады звёзд, всё тот же спящий посёлок, которому, возможно, грозит опасность. Где-то рядом бродит Горелов, а что у него на уме, можно только гадать.
Хоть к местному астрологу обращайся, к Борису Стебловскому. Стоп, а ведь сегодня 15 августа, и именно на этот день он напророчил смерть в посёлке. Ну, Боря, Боря...
 
Каких-нибудь полтора часа назад я видел их обоих, и Лидку, и Толика. Жена в летней кухне накрывала на стол, а мы с главным инженером курили у калитки и ждали приглашения к ужину. В клубе окончился фильм: было видно, как, из освещённого прямоугольника открытых настежь дверей, потянулись в разные стороны люди. У калитки остановился старший механик, тридцатилетний холостяк, одетый, как и Лопатин, в энцефалитный костюм.
- Добрый вечер, закурить не найдётся? –
- Найдётся – я пожал протянутую руку и протянул папиросы. Но он взял сигарету у главного инженера.
- Городских  попробую. –
- Ты что, прямо с лесосеки в кино пошёл? –
- На «челюстнике»  кривошип «полетел», пришлось ехать, новый ставить. –
Ходовая челюстного погрузчика, созданного на базе трелёвочного трактора ТДТ-75, упорно преподносила сюрпризы: то гусеница слетала, то «летели» кривошипы. А погрузка лесовозов велась круглосуточно.
- Молодец.- Мы перебросились ещё парой фраз о работе, и он пошёл дальше, оглядываясь и чему-то улыбаясь.
Мимо нас проходили Гореловы. Лидка, как обычно, шла впереди. Высокая, с пышными белыми волосами, чуть полноватая, с хорошо сохранившейся фигурой. Толик шёл сзади, нетвёрдо ступая: было заметно, что он уже выпил. Непонятен был для меня Горелов. Умный мужик, но непонятный какой-то. Когда к нему в бригаду приедешь, то обязательно вопрос с подтекстом услышишь, Горелов подкинет. И горе, если правильно ответить не сумеешь. Уж он позлословит. Но, порой, если вопрос кто-то другой задаст, Толик и ответит сам, и комментарий такой выдаст, что у задавшего вопрос надолго желание их задавать пропадает.
В шахматы Горелов здорово играет, даже сразу с двумя, вслепую. Но уж если проигрывает, может фигуры смести с доски. На работу ни разу пьяным не приходил, но иногда дома так набирался, что обидно за него становилось. Уж Лидка в таких случаях на нём отыгрывалась: такого наговорит – уши вянут. Невольно у меня возникал вопрос: если она его так сильно ненавидит, то почему они не разойдутся?
 
Увидев нас, Лидка замедлила шаг, машинально поправила волосы и взяла мужа за руку. Толика этот жест, похоже, удивил, но потом он увидел нас и с шутовской гримасой наклонил голову. Мы поздоровались, Лидка ответила. Они прошли мимо, а меня поразил тоскливый, отчётливо заметный в свете уличного фонаря взгляд Лопатина, устремлённый им вслед.
Сзади неслышно подошла Оля, взяла меня под руку и прижалась щекой к моему плечу. Некоторое время стояли молча, я чувствовал тепло её тела, угадывал нетерпение, охватившее её. Звеняще пропел комар, Лопатин вздрогнул, жена отпустила мою руку, пригласила к столу. Сама, извинившись, пошла укладывать дочку. Умница у меня жена, понимает, когда мужики хотят поговорить без женщины.
С обеда у нас во рту не было ни крошки,поэтому, увидев накрытый стол, я почувствовал себя чревоугодником. Поглощённый едой, не сразу обратил внимание на то, что гость слишком вяло работает вилкой. Ни «Старорусская» водка, ни жареная картошка с грибами, ни салат из помидоров и огурцов со сметаной, ни тушёная говядина, ни малосольные огурчики не могли вывести Валентина Семёновича из того состояния прострации, в которое он погрузился несколько минут назад.
«И дались ему эти Гореловы» - с лёгким раздражением подумал я, вспомнив его взгляд, устремлённый вслед уходившей паре.
И, вдруг, словно прочитав мои мысли, Лопатин заговорил о них.
- С Гореловым мы учились на одном курсе, жили в соседних комнатах общежития, поэтому знали друг друга неплохо. Толик любил во всём быть первым и в большинстве случаев у него это получалось. На четвёртом курсе он познакомился с Лидой. –
Я не сразу сообразил, что собеседник говорит о Лидке. Возможно, водка замедлила мою реакцию, но, скорее всего, было непривычно слышать в её адрес это ласковое слово «Лида».
Допив чай, мы закурили: он – болгарскую сигарету, я – то, что курило всё курящее население посёлка, то, что было в магазине: Ленинградский «Беломорканал».  Валентин Семёнович усмехнулся своим мыслям, невесело усмехнулся, видимо с этими 
воспоминаниями было связано что-то серьёзное в его жизни, то, что не забывается и что обычно не говорят никому.
Но когда вместе походишь по тайге не один день, не раз заночуешь у костра на хвойном лапнике, выпьешь не один котелок чаю – спутник становится тебе ближе. И если ты видишь его расположение, хочется лишний раз убедить его, что он в тебе не ошибся, что ты такой, каким он тебя воспринимает. И наступает момент, когда любое откровение воспринимается, как само собой разумеющееся.
- На эту высокую, статную блондинку, работавшую кондуктором на двадцать первом автобусном маршруте, засматривались многие ребята, но Толик опередил всех. – Лопатин вновь невесело усмехнулся. Я всегда знал его энергичным, подтянутым, требовательным человеком, а теперь передо мной сидел немолодой, для двадцати пяти – сорок два – приличный возраст, рано поседевший, усталый мужчина, в жизни которого что-то получилось не так, как бы он хотел.
- А однажды летом, на студенческой свадьбе, ты        ведь знаешь студенческие свадьбы, весь курс в общаге     гуляет, Горелов сильно поругался с Лидой и даже выпрыгнул    из окна. –
- С первого этажа? –
- С пятого. –
Я недоверчиво посмотрел на него.
- Что-то не вяжется, Семёныч. Ведь Толик жив, здоров, в бане у него на теле не одного шрама не видел. Не хромает.     Он что, спрыгнул с пятого этажа, отряхнулся и женился на Лидке? –
- Ему просто повезло. Рядом с окном проходила водосточная труба. Её сняли для ремонта и из стены, знаешь, как маленькие ухваты, торчали редкие крючья, на которых труба крепилась. За такой крюк, метрах в трёх от земли он и зацепился. Он просто выскользнул из пиджака, даже не ушибся. –
- Что делает водка с человеком. А, скорее всего, как сказал бы наш местный астролог Боря Стебловский, просто не судьба.  Значит он для другого рождён. Но ведь не для того, чтобы после института трактористом работать?! –
- Значит, не судьба – Лопатин не стал рассуждать на эту тему, поднялся. – Пора на боковую. Большое спасибо за трапезу, великолепную трапезу. Жену поблагодари. –
Мы двинулись к калитке. 
- А институт он окончил? –
- Кадры знать надо. Анатолий получил диплом с отличием, красный диплом. С Лидой они помирились. Как? – никто толком не знал, и уехали сюда, в леспромхоз. Три года он работал мастером, а потом внезапно ушёл, сначала чокеровщиком, а затем трактористом.-
Валентин Семёнович протянул мне руку: «Счастливо оставаться». Мы попрощались, и он вышел на улицу. Некоторое время я стоял у калитки и смотрел вслед уходящему Лопатину. Причина, побудившая Толика уйти из мастеров в трактористы, была мне ясна: Лидка очень любила деньги, хотя редко кто их не любит, а, работая мастером или даже начальником лесопункта, он много дать ей не мог.
Посёлок засыпал, было тихо. Лишь где-то у реки изредка заливались лаем псы. Я смотрел вслед главному инженеру: тот остановился и закурил. Ему нужно было повернуть направо и идти в комнату для приезжих, расположенную в конторе лесопункта. А он почему-то остановился. Комары пели вовсю. Мимо калитки, тесно прижавшись друг к другу, прошли парень и девушка. Они не замечали ни меня, ни комаров.
- Ты домой собираешься идти? – в голосе Оли нотки нетерпения и, похоже, раздражения. Раньше я их у жены не замечал, это что-то новое.
- А ты сомневаешься?! – Уже повернувшись к ней, бросаю взгляд на перекрёсток и вижу, как Лопатин, повернув налево, идёт в проулок. И уже дома, закрывая дверь на крючок, подумал, что самого главного он мне так и не сказал.
Я вспомнил всё это, стоя на крыльце дома Гореловых и пытаясь разобраться, почему у меня нет к убийце слепящего чувства ненависти. А ведь именно это чувство должен был вызвать вид истыканной ножом Лидки, или Лиды, как её называл Валентин Семёнович, лежащей на полу комнаты в луже запёкшейся крови.
Спустившись с крыльца, я вышел на улицу и пошёл к соседней калитке. Там меня ждали. За исключением Николая и его жены, каждый на добрый десяток лет старше, опытнее меня. Но они ждали моего решения, ведь начальник лесопункта отвечает за всё. А какое я мог предложить решение, если в посёлке нет телефона и связаться с центральной усадьбой леспромхоза можно только по рации, да и то лишь днём, в определённое время.
 Можно, конечно, проехав 14 километров на машине, переплыть на лодке реку Бикин и дальше, ещё с десяток километров, пешком до такого же лесного посёлка. Правда, там нет ни милиции, ни скорой помощи, но есть телефон. А какой смысл? Искать Горелова сейчас всё равно никто не будет. Это самая настоящая бессмыслица искать его в тайге ночью. С другой стороны, в детективах я часто читал о том, что убийцу тянет на место преступления. И поэтому решение, которое я принял и которое считал правильным, было простым: ждать возвращения убийцы.
               
                -- 2 –
Горелов медленно двигался вверх по склону сопки к своему дому. Двигался от реки, куда бросил нож и где, с пьяным остервенением, смывал с рук кровь. Смывал до тех пор, пока страшные обрывки воспоминаний ни стали всплывать в его затуманенном мозгу. Захотелось выяснить, что же случилось, почему он весь в крови и что с Лидкой.
Лидка была первой девушкой, в которую он влюбился, потеряв голову, и которая показала ему, что предательство – вещь реальная. Последнее время, в мыслях, он всё чаще возвращался к событиям двадцатилетней давности. Перед ним как будто прокручивался один киноролик: студенческая свадьба, его спор. Глупый спор с однокурсником по кличке Красавчик, его самонадеянные слова  «за Лидку я ручаюсь», и смех Красавчика. Свидетелей спора было много, но никто их не остановил. Горелов притворился пьяным, исподлобья наблюдая за тем, как во время танца Красавчик уговаривал и уговорил Лидку уйти с ним.
И новый эпизод: он бежит на пятый этаж и сразбегу, всем телом «высаживает» дверь комнаты Красавчика. Он видит его и Лидку, сидящих на кровати. Одной рукой Красавчик обнимает Лидку за плечи, в другой держит сигарету. Она тоже курит, глаза блестят. Они были одеты. Но она курила, а она всегда закуривала после близости.
«Изменила, изменила…» - бешено колотится сердце, кровь пульсирует в висках. Как молния мелькает мысль: «убить, убить обоих». Взгляд на распахнутое окно, которое притягивает к себе. 
За ним свобода, свобода ото всего. Прыжок – и он стоит на подоконнике. Тёплый ветерок лохматит волосы, ласкает лицо. Он оглядывается. В дверях застывшая толпа любопытных. Они ждали крика, драки, а он поступил по-своему. Взгляд на Лидку – испуганная, она даже не встала с кровати, а сидела прямая и очень красивая.
- Эх, ты – это последнее, что он сказал перед тем, как шагнуть за окно. Один шаг – и он перечеркнул, что было. Он освобождался ото всего.
Но судьба распорядилась иначе: он остался жив. Позже Лидка убедила его, что у неё с Красавчиком ничего не было, ну пару раз поцеловались, так не надо было так напиваться, а её заставлять скучать. На какое-то время эти слова приносили успокоение, но ненадолго. Вновь и вновь перед глазами возникала та картина, которую он безуспешно пытался вытравить из памяти. Он ненавидел и жалел Лидку. Он ненавидел её и начал пить. Не каждый день, но пару раз в месяц напивался «до чёртиков».
«Снимаю стресс» - говорил он обычно перед этим, а в душе весь заходился от злости. Злость приходила от бессилия. Злость на самого себя от бессилия противостоять неумолимо надвигающейся потребности напиться так, чтобы потерять контроль над собой, чтобы забыться, чтобы смыть в памяти накопившуюся ненависть к жене, виновнице его теперешнего состояния. К этой пухлой, и в эти годы имеющей всё, чтобы на неё засматривались мужчины, женщине, настолько равнодушной к нему, что даже близость с ней становилась для него утомительно неприятной.
Когда ему, студенту второго курса, на кафедре теоретической механики предложили принять участие разработке системы определения координат тела, он с головой окунулся в работу. Через год институт выпустил сборник научных статей, в одной из которых, вслед за фамилией руководителя, кандидата наук, стояла его фамилия.  Однокурсники подтрунивали – ну, теперь оставят на кафедре, после института, станешь доктором, к тебе и не подступишься. В душе он соглашался с ними, хотя на словах и был против.
На четвёртом курсе появилась вторая статья, соавторами которой были Горелов и всё тот же кандидат наук. Ещё через четыре года кандидат стал доктором технических наук, а подававший надежды студент – трактористом.
И всё из-за жены. Её неуёмная тяга к деньгам, заставившая перечеркнуть годы учёбы, вызывала в душе такой поток ненависти, что порой он боялся сам за себя. И когда боязнь становилась невыносимой, как невыносима становилась готовая выплеснуться в любой, даже самой страшной форме, ненависть, злость охватывала его предчувствием неотвратимого. Он напивался. Он «набирался» так, что утром не мог вспомнить, что предшествовало его теперешнему состоянию, бешено стучащему сердцу, внутренней дрожи, вяжущей всё во рту жажде. Три дня после этого  он был рабом всех, послушно исполнял любые команды и только виновато улыбался.
Вот здесь Лидка и проявляла свою суть. Тысячи проклятий сыпала она на его голову, жаловалась всем, насколько он бездарен, что вон, молокосос, командует лесопунктом, а у него ума не хватило стать начальником.
Больно в это время было смотреть на Горелова. При каждом её слове плечи Толика вздрагивали, как от удара и уголки губ, скорбно опущенные вниз, показывали всю горечь его состояния и призрачность улыбки.  Но в этот момент в его сердце уже не было ненависти. Ненависть уступала место чувству жалости. Жалости к Лидке.  Такое чувство испытывает здоровый мужчина к ребёнку-калеке: ты здоров и крепок, и уже успел что-то познать в жизни, а он, ещё и не живший полной жизнью, уже лишён этой возможности.
Ни один поступок человека не остаётся достоянием только его одного: этот поступок становится тем кирпичиком, из которого складывается личность.
После того шага в небытие, после неожиданного спасения Горелов «сломался», хотя и продолжал видеть себя прежним: остроумным, напористым, настойчивым. Но это был уже не тот Толик. Он как- будто оставил часть себя в той комнате общежития….
Вернувшись вечером из кино, Анатолий сразу сел за стол, где стояли недопитая бутылка водки, стакан, лежали на тарелке помидоры, огурец, ломти хлеба. Он уже хрустел огурцом, когда переодетая в халат Лидка, со словами «схожу к соседке», вышла. Такие отлучки случались и раньше, и, когда она возвращалась, как казалось пьяному Горелову, откровенно счастливая, он обычно спрашивал «с кем была»?
Раньше Лидка всегда находила убедительные ответы, смеялась над подозрениями, хотя он и догадывался, что она лжёт. А в последнее время она даже не пыталась что-либо объяснить, просто говорила «отстань, надоело». Он понимал, что всё идёт не так, как надо бы, но признать, что допустил ошибку, женившись на Лидке, было выше его сил. Не позволяло самолюбие.
Выпив водки, он прошёл в детскую комнату, лёг, не раздеваясь, на кровать сына, в прошлом году призванного в армию. Он лежал на спине, заложив руки под голову, смотрел на пятно света, падающего из кухни на стену, и думал. Обычно водка приносила успокоение, расслабляла, а потом и отключала от реальности. Но на этот раз всё было иначе.
До сегодняшнего дня он не пытался критически взглянуть на себя, на свою жизнь. Жизнь текла, а он всё ждал. Со школьной скамьи Горелов готовил себя к чему-то неизмеримо высокому, и поэтому всё, что происходило с ним до сих пор, учёба, семья, жизнь ежедневная, не воспринимались им серьёзно – главное то, что будет, то, что впереди.
Но именно сейчас, здесь, в детской комнате, он вдруг с ужасом осознал, что больше половины жизни уже прожито и больше того, что он сделал, сделать не удастся. И вот оно, здесь, его место в жизни, и вот насколько оно разнится с тем, о чём он мечтал, и что сегодняшнее бытие и есть его жизнь.
Горечью нахлынули воспоминания. Сцена в общежитии, падение, кандидат наук, удивлённый отказом Анатолия от работы на кафедре. И за всем этим черты Лидкиного лица, теперь уже ненавистного. Она, она во всём виновата…. 
Горелов поднялся, вышел на кухню, сел за стол. Долил остаток водки в стакан, выпил. Подбородком упёрся в лежащие на столе руки, закрыл глаза и через некоторое время задремал. И тут же какой-то звук разбудил его. Он встал из-за стола, прислушался. Звуки раздавались на веранде: там кто-то был. Раздался приглушенный смех. Кровь ударила Горелову в голову. «Она не одна» – молнией полыхнуло в разгорячённом мозгу Анатолия. И опять те же кадры двадцатилетней давности: бег по лестнице, взломанная дверь, Лидка и Красавчик, прыжок на подоконник, падение. И эта жалкая, никчемная жизнь….
Взгляд Горелова скользнул по столу, задержался на блеснувшем лезвии ножа. Охотничий нож, обычно выполнявший роль кухонного, оказался в его руке. Анатолий резко толкнул входную дверь, покачнулся и шагнул на веранду.
Полоса света из дверного проёма чётко высветила Лидку, стоявшую к Горелову спиной. Она прижималась к кому-то, чьи руки обнимали её.
- Шлю-ю-ю-ха! -  закричал Анатолий и в этом крике он выплеснул всю ненависть и боль, терзавшие его сердце. Он взмахнул ножом, пытаясь пронзить им и руку обнимавшего, и Лидку. Но его счастливый соперник, одетый в энцефалитный костюм, оказался проворнее. Он оттолкнул Лидку, оттолкнул прямо на Горелова, на нож, а сам, низко нагнув голову, выскочил на крыльцо, оттуда прыгнул вправо, в темноту огорода.
Лидка, оглянувшись на крик мужа, удивлённо посмотрела вслед убежавшему и вновь взглянула на Толика с недоумением и обидой. Кровь текла у неё из плеча, а она пошла в спальню, сняв халат и прижав его к ране.
- Дурак – коротко бросила она Горелову, и это слово стало последней каплей, переполнившей чашу его терпения. В два прыжка он догнал Лидку и… больше ничего не помнил. Очнулся он у реки.

                -- 3 –
Улица, где стоял дом Гореловых, и у которого мы с Николаем ожидали убийцу, упиралась в лес. Точнее она поворачивала к реке и шла всё время под уклон. Но, с того места, где мы стояли, улица заканчивалась стеной леса. Вдруг, на фоне освещённых луной деревьев, метрах в семидесяти от нас появилась тень.
 - Кто-то идет – шепчет Николай.
- Вижу, Коля – отвечаю также шёпотом.
Из-за поворота появилась и двинулась в нашу сторону фигура
- Это он – вновь шепчет Николай, и я тоже  уверен, что это убийца. Тень от стоящего через дорогу дома скрыла нас, когда мы присели, вжавшись в забор. На всякий случай.
Приближаясь, фигура увеличивалась в размерах и постепенно приобрела мужские очертания. Он остановился у 
соседней калитки, освещённый луной и лампочкой над входом в дом, среднего роста, темноволосый Анатолий Горелов. Медленно отворив калитку, он вошёл во двор, поднялся на крыльцо, постоял перед входной дверью, затем спустился с крыльца, подошёл к открытому, освещённому окну комнаты, упёрся локтями о подоконник и с минуту  молча смотрел внутрь.
Мы с Колей, пригнувшись, пробрались вдоль забора. Николай встал напротив окна, я чуть дальше, у калитки. От Горелова нас отделяли штахетный забор и гладиолусы. Калитка, у которой я очутился, открывалась внутрь двора, так что оставалось только толкнуть её и мчаться за Толиком, если бы он вздумал удирать через огород.
- Анатолий, хватит любоваться, иди сюда – говорю первое, что пришло в голову.
Он резко, всем телом, обернулся, несколько мгновений постоял, всматриваясь в темноту улицы, и медленно, ломая и топча цветы, двинулся к забору, к тому месту, где стоял Николай. А потом, вдруг, в два прыжка: одной ногой на нижнюю прожилину, второй – на верхнюю, перевалил через забор.
Коля, не ожидавший такой прыти, дёрнулся назад, и Горелов помог ему в этом, ударив головой в живот. Уложив противника на спину, Анатолий попытался вскочить, но я уже навалился на него и, не без труда, он был весь мокрый, скользкий, заломил его правую руку за спину до хруста в лопатке. Горелов застонал. Поднявшись, Николай помог мне поставить лежащего на ноги. Они оба тяжело дышали, я же не чувствовал своего тела.
- Ты что, сволочь, наделал?! – Коля с размаху кулаком бьет Горелова по лицу. Сердцем я его понимал, но рассудок диктовал другое.
- Коля, спокойней. Этим ты сестру не вернёшь, а этому будет всё, что он заслужил. – Я плечом оттеснил Николая, так как руки были заняты Гореловым, который после моих слов сразу сник, мелко задрожал.
- Что же ты наделал, Анатолий? – повторил я Колин вопрос в более мягкой форме, но ответа не получил.
- Иваныч, смотри, у него руки мокрые, кровь смывал, подлец! – Николай возбуждён и готов снова броситься на Горелова.
- Не помню, ничего не помню – хрипло бормочет Анатолий и чувствуется запах водочного перегара, хотя, может быть, мне это показалось, ведь я и сам выпил.
Под его бормотанье мы входим во двор Воронина, соседа Гореловых, куда высыпали, услышав шум, все живые обитатели дома. Никогда не подумал бы, что придется защищать убийцу, но женщины были настроены так агрессивно... Всего три женщины, а напора хватило бы на десятерых.
Колина жена, Ирина, самозабвенно размахивала поленом, благо их во дворе годовой запас. Лидкина сестра норовила опустить табурет на голову Горелова, а очень крупная жена Воронина наотмашь била кулаками, каждый из которых с два моих. Хорошо ещё четверо мужчин курили и соблюдали нейтралитет, когда часть ударов, адресованных Горелову, пришлось принять на себя. Могли бы, правда, и помочь мне.
Помощь пришла неожиданно. Примчался Юрка, технорук лесопункта, его разбудила Кондратьевна, и он, как потом сказал, уже успел побывать на складе ГСМ. Вдвоём, мы в несколько минут погасили попытку самосуда.
Горелова посадили на отобранный у женщин табурет посреди двора; при свете луны, голый по пояс, босой, он представлял собой жалкое зрелище. Крепко связав ему верёвкой, которую принёс Воронин, кисти рук за спиной, посовещались, что делать с ним дальше.
Оставив возбуждённых всем происшедшим мужчин и женщин, мы с Юркой повели убийцу через весь посёлок к реке. Не топить, конечно, а на электростанцию: там в тепле, можно дождаться утра и не будет такого количества сверкающих ненавистью глаз. Саднила левая рука -  всё-таки зацепила Ирка поленом.
- Болит? – в голосе Юрки почти отеческая забота.
- Перебьюсь. –
С Юркой, это для меня он Юрка, а для всех, или почти для всех в посёлке, он технорук лесопункта Юрий Алексеевич Шестаков, мы пять лет учились в одной группе лесоинженерного факультета Политехнического института. Вместе поехали по распределению в Пожарский леспромхоз, начали с мастеров лесозаготовок свою трудовую деятельность четыре года назад. Мне, можно сказать, повезло: второй год я работаю начальником 
лесопункта, а он пока технорук. Правда, мы с Олей решили перебраться поближе к её родителям, в Совгаванский район, и у меня уже было отношение на перевод в Ванинский леспромхоз, поэтому, вероятней всего, он станет начальником лесопункта.
Электростанция, расположенная на берегу реки рядом с гаражом, глухо рокотала выхлопными трубами работающих дизелей. В здании было два помещения: в большем были установлены четыре дизель-генератора, в меньшем находился дежурный моторист, днём к нему присоединялся диспетчер. Сюда мы и привели Горелова.
Дежурка встретила нас ярким светом и теплом. После хождения в ночи, свет казался ярким, воздух – очень тёплым. У стены справа располагался верстак, на котором стоял бачок с водой, за ним под окном диван, на котором ночью дремали мотористы, а днём дожидались смены водители лесовозов. В дальнем углу стоял металлический шкаф с мелкими запчастями. У второго окна, напротив входа, расположился двухтумбовый, обшарпанный стол, за которым спиной к нам сидел и что-то писал моторист.
Дежурил сегодня Борис Стебловский, длинный, под два метра тридцатипятилетний мужчина, лысоватый, с шотландской бородкой. Своим хобби он считал статьи и корреспонденции, направляемые не только в районную многотиражку. В своё время Борис окончил филологический факультет Владивостокского университета, после чего работал в районной газете. Однако лет пять назад приехал в леспромхоз, где ему довольно часто приходилось бывать по прежней работе, и оформился мотористом. Борис остался корреспондентом районной газеты, правда, внештатным, и печатался, обычно, в ней, реже в краевой. Писал, в основном, критические материалы. Хлебом не корми, дай только повод для критики. На мой взгляд, он не всегда бывал объективен: вцепится в факт, который ему, почему-то, понравится, и подгоняет под него убийственные выводы, весомые, но порой надуманные.
С центральной прессой он не был на «ты», хотя одну вырезку из «Советской России» как-то показывал. Тогда же я поинтересовался, почему он ушёл из газеты? Борис ответил не сразу: спешить было не в его правилах.  «Здесь – он постучал себя кончиками пальцев по лбу – море материала. Но мне нужен 
помощник – время, чтобы сваять (он так и сказал «сваять») вещь». Видимо за этим занятием мы его и застали.
- Чрезвычайно рад видеть высокое – при его росте это звучало насмешкой – начальство.- Улыбаясь, Борис неторопливо складывал бумаги в папку. Юрка прошёл к столу и сел рядом с Борисом лицом к двери. Я усадил Горелова на диван ближе к шкафу, сам сел ближе к двери.
Борис разглядел неестественное положение рук связанного, не поверил своим глазам, подошёл и потрогал верёвку руками. Улыбка из доброжелательной превратилась в язвительную.
- Какая жестокость к слегка подвыпившему, но всё-таки подчинённому. –
Если Стебловский начинал разглагольствовать, остановить его – дело безнадёжное. Наличие аудитории разжигало его красноречие. Говорил он витиевато, перемежая речь нецензурными словами, раньше сознательно, как он объяснял для сближения с массами, а теперь нарочитость стала привычкой. Так оно всегда и бывает.
Юрка знал слабость Бориса к словесам, поэтому он просто ткнул пальцем в сторону Горелова: «Он Лидку убил».
Борис машинально отдёрнул руку, хотя испуг как-то не шёл к его лицу. Мне почему-то подумалось, что глубокую вещь Стебловский сваять не сможет: в произведении вольно или невольно проявляется суть автора. Но ведь он же смог предвидеть смерть в посёлке. Стоило мне об этом подумать, как Борис сел рядом с Юркой, достал лист бумаги с нарисованными на нём окружностями и кружочками, и обратился ко мне: «А ведь я тебя, Иваныч, предупреждал. С уранической астрологией шутки плохи. Посмотри сам:  марс плюс гадес минус луна.  А это означает убийство женщины. Я же тебе говорил. –
- Что за гадес? –
-  А это планета такая, кстати, соответствует своему названию. Не созидательная планета, период обращения вокруг солнца – триста шестьдесят лет. Вот  так – констатировал Стебловский и стал складывать свои бумаги.
 
 - И откуда ты всё это знаешь? – Казалось, Юркин вопрос повиснет в воздухе. И так было ясно: изучал Боря астрологию, и это было также его хобби. Но Борис ответил.
- Есть такая мунданная астрология, которая позволяет спрогнозировать предопределённые звёздами события. Достаточно определить характер события, время его наступления и место действия. Место известно, посёлок наш, событие – смерть женщины показали на карте планеты, а время рассчитывается просто. Приравниваются: один градус – один день, соединяются солнце и луна, от этой оси считаем. Вот видишь, восемнадцать градусов, но новолуние было 29 июля, значит, три дня отнимаем, получается 15 августа. Самое начало суток, примерно час ночи. Понятно?
Мы с Юркой, как заворожённые, внимали рассуждениям Бориса. Теперь понятно, почему женщины так часто захаживают на электростанцию во время Бориного дежурства. Оля мне говорила, что он им совместимость рассчитывает. С мужьями,  и не только со своими. Вот заразы! А я ещё посмеялся тогда. Выходит зря смеялся.
Минут пятнадцать, после этого всплеска Бориной словесной активности, сидели молча. Затем Борис пошёл в дизельную, проверить показания приборов. Из открытой в смежное помещение двери на нас хлынуло море звуков и тепла. Когда он вернулся и сел за стол, я осмотрел руки Горелова: они вспухли, была сильно затянута верёвка. Пришлось её немного ослабить.
Юрка дремал, Горелов взобрался с ногами на диван, скрючился и потому казался маленьким и жалким. Его трясло, то ли с похмелья, то ли от страха. Меня сон не брал и я закурил.
- Юрий Алексеевич, ты иди домой, вздремни, завтра бригады в лес отправишь. А мы с Борисом как-нибудь устоим.
Юрка немного поворчал, он и в институте всегда так ворчал, перед тем как согласиться. И здесь он остался верен себе, после того, как Борис напомнил ему о тёплой постели и молодой жене. Три недели назад Юрка женился на восемнадцатилетней продавщице и теперь у него был медовый месяц. Правда, месяцев через пять он готовился стать отцом, но это не мешало их взаимному обожанию. 
Мы рассмеялись, и Юрка ушёл. Рассмеялись все, кроме Горелова, в прежней позе лежавшего на диване. Горелов дрожал. Наверное, всё-таки с похмелья. Как всё перепуталось в его жизни: окончил институт, стал трактористом, а теперь и убийцей. Преступник... И тут же  подступили сомнения. А кто может подтвердить, что именно он убил Лидку? Кто я такой, чтобы делать вывод о виновности человека? Есть ли у меня на это право?
Ладно, расфилософствовался. Моё дело передать Горелова участковому, а там суд разберётся, кто есть кто. А как разберётся, если никто ничего не видел, а Толик ничего не помнит? А может, кто-то и видел... И, почему-то, сразу в памяти возник Лопатин, в энцефалитном костюме, поворачивающий налево, в проулок...
Борис ещё раза три ходил проверять показания приборов. Подробностей происшедшего с Гореловым он не спрашивал. Зато меня интересовало, неотвратимо ли воздействие звёзд: о том,  что они правят судьбой людей, я слышал, но, если честно, не верил.
- Борис, а мог бы Горелов избежать того, о чём ты предупреждал? –
- Конечно, Иваныч, ведь у человека всегда есть выбор. Но в данном случае всё равно, не он, так кто-то другой, но раз звёзды показали, что будет убийство женщины в нашем посёлке, значит, так тому и быть. –
От его спокойного рассуждения стало как-то не по себе.
Потом мы немного поговорили с ним о корнёвке:  через пару дней Борис уходил в отпуск, в тайгу, промышлять женьшень. За окном становилось всё светлее. Часов около шести пришёл Гоша. В дежурку он не заходил, только заглянул, поздоровался и остался за дверью. Подходили водители лесовозов. Было слышно, как Гоша рассказывал о случившемся, как сначала стихли, а потом снова загудели слушатели и принялись по одному заглядывать в помещение.

                -- 4 –
Бежать утром по росе – удовольствие, рассчитанное на любителя. Особенно, когда кустарник доходит тебе до пояса и промокшие брюки влажно охватывают тело, утренняя свежесть августа граничит с осенней прохладой, а тёмный след от сбитой с 
листьев росы, притягивающий к себе и заставляющий мчаться вперёд, сломя голову, оставлен убийцей.
Бежавший впереди Юрка внезапно остановился. След оборвался, и дальше девственно блестели капли росы.
- Он где-то здесь – хрипловатый голос технорука выдавал его волнение. Вот и ломай голову, куда мог деться Горелов: или где-то здесь, рядом, или уже успел переплыть речку.
А ведь каких-нибудь пятнадцать минут назад я и не думал, что придётся заниматься бегом по пересечённой местности. Поручив Гоше не спускать глаз с Горелова, хотя чего-чего, а глаз за ним смотрело предостаточно: на крыльце по-прежнему сидели и стояли рядом любопытные и сдавший смену, но нашедший аудиторию Борис, я двинулся в контору лесопункта. В восемь часов предстоял первый сеанс радиосвязи с управлением леспромхоза. Нужно было сообщить директору об убийстве и передать сводку о работе за вчерашний день. Можно было, конечно, взять Горелова с собой, но я вспомнил ночь, «бой» за жизнь убийцы с тремя женщинами, прикинул, сколько их будет испепелять взглядами нас обоих, и отказался.
На полпути к конторе встретилась жена: шла с сумкой, из которой торчал термос. Так и не дождалась меня. Беда с таким мужиком.
- Оля, ты куда это? –
- Ты голодный. Я ждала, ждала тебя, а ты всё не шёл. – она замечает ссадины на руке, глаза испуганно округляются. – Это ... он? –
- Ты что, разве я позволю – говорю с ноткой бахвальства, ну просто чтобы успокоить её. – Иди домой, я скоро приду. –
Однако она продолжает идти рядом.
- Мать, иди домой. – Я страшно не люблю, когда на работе семейные отношения как-то выпячиваются. Оля это знает, поэтому начинает замедлять шаг.
У входа в контору стояли, сидели на крыльце, перилах, свободные от работы в тайге, жители посёлка. Мужчины молча курили, женщины, кучками по трое-четверо, оживлённо переговаривались. Увидев меня, замолчали. Я поздоровался, ответили вразнобой. В коридоре жена всё-таки догнала меня, буквально затащила в бухгалтерию. Женщины, увидев руку, 
заохали, но Кондратьевна, блеснув опытом, довольно споро смазала её зелёнкой.
Я зашёл в кабинет, где стояла радиостанция. Юрка сидел за столом и уже собирался выходить на связь. Увидев меня, заулыбался. –
- Ну, как там Горелов? –
- А что ему сделается, лежит, дрожит. –
- А не удерёт? –
- Типун тебе на язык. Вечно ты в крайности. Сбежать не должен: там народу море, да и Гоша персонально опекает. –
Юрка задумчиво произнёс: «И чего это он её убил?»
- Ты знаешь, Юрк, ведь мы с Валентином видели их часа за два до... Под руку из кино шли. Кстати, где Лопатин? –
- А вы что, не встретились? Он только что был здесь. В столовку, наверное, пошёл.
- Юрк, а ведь они учились вместе в институте, Валентин и Горелов. Тогда и с Лидкой познакомились. –
- Учились вместе? Никогда бы не подумал. –
- Знать кадры надо. Мне Валентин вчера такое рассказал...- Наш разговор прервал раздавшийся по рации голос дежурной по леспромхозу. Пришло время выходить на связь, а тут червь сомнения гложет.
- Слушай, Юра, сгоняй в гараж, подстрахуй на всякий случай. –
Юрка согласно кивает: «Да ты не волнуйся, - и уже в дверях добавил – Гоша мужик крепкий, кого хочешь успокоит.»
Связавшись с дежурной, первым делом сообщил об убийстве и поимке Горелова. Та ойкнула, и мне пришлось ждать, когда к рации подойдёт директор леспромхоза. Выслушав мой рапорт, сказал, чтобы ждали участкового. Спросил, где главный инженер, попросил, когда появится, пусть выйдет на связь.
- Хорошо, передам. – Я положил радиотелефонную трубку и выключил радиостанцию. До следующего сеанса, до двенадцати. И тут же услышал звук мотора подъехавшей машины, топот по коридору.
Ворвался Юрка, лицо бледное, вечно принимает всё близко к сердцу.
- Толик сбежал, как пацана Гошу провёл. –
 
Опять всё сначала. Оказалось, что после моего ухода, Гоша, пожалев дрожащего Горелова, укрыл его курткой. Тот, под курткой, высвободил руки, благо верёвка была мной ослаблена ранее, и попросил воды. Кружка стояла на столе, поэтому Гоше пришлось повернуться к Горелову спиной. Этого мгновенья оказалось достаточно, чтобы лежащий вскочил, прямо с дивана прыгнул к открытой двери, оттуда на крыльцо и мимо оторопевших водителей рванул вправо. От гаража к нижнему складу, расположенному на берегу реки, в километре от посёлка, пролегал волок, по которому напрямик гоняли бульдозер. Вот по этому волоку и удрал Горелов. За ним бросились почти все, кто находился в гараже, но убийца как сквозь землю провалился. Дорог у него бесчисленное множество, это у догоняющих она одна.
Мы с Юркой забрались в кабину стоящей у конторы машины. Водитель, Вагиф Григорян, взглянул на меня: «Говори». Это у него привычка такая - не спрашивать, а как бы позволять. Не любит он быть зависимым, не переносит этого. Он из той бригады армян, что вела у нас строительство. Остался, потом женился, а может наоборот, но, во всяком случае,  человек надёжный.
Мощный ЗиЛ-131 увозил нас к реке. Для этого пришлось сначала выехать из посёлка и проехать два километра до перекрёстка с лесовозной дорогой, ведущей на нижний склад.  Вагиф неодобрительно покосился на закурившего Юрку и, словно пророк, произнёс с выразительным армянским акцентом: «Лёгкие беречь надо, ещё пригодятся».
На приречном нижнем складе, ровной, очищенной от леса и ограниченной с трёх сторон кустарником, площадке, виднелась одинокая фигура Бориса. При виде машины, он, обычно невозмутимый,  возбуждённо замахал руками. Вагиф резко затормозил возле него.
- Он там, там…- Борис тычет пальцем в сторону кустарника.
- Ты его видел? –
- Видел, Иваныч, видел, вот как тебя! –
- Так какого же…- у Юрки, от возмущения, не хватает слов. Махнув рукой, он бросается в указанном направлении.
 
Борис не знает, что сказать, хватает ртом воздух, движения рук замедляются.
- Вагиф, пригони лодку! – кричу я, а ноги сами несут меня вслед за Юркой.
                -- 5 –
  - Там его нет – Юрка переводит взгляд с вершины сопки  на реку – он где-то  здесь. –
След резко повернул к реке и здесь, метрах в восьми от неё оборвался. Мы замерли, прислушиваясь. Внезапно из кустов выскочил Горелов. Он был в трусах; разлохмаченные волосы с налипшими на них и на тело травой и листьями, отливающие синевой небритые щёки, безумно горящие глаза делали его страшным.
- Всё равно не возьмёте, гады! – это в наш адрес и прыжок, правда, не в нашу сторону, а в воду. Ему преодолеть вплавь метров тридцать, а там марь, с её густо разросшимися кочками, между которыми вполне можно спрятаться так, что с двух метров не увидишь лежащего человека, с её рёлками, где частокол лиственницы и берёзы у подножья, и выше – кедра, станет надёжным пристанищем беглеца.
Юрка уже сбросил башмаки и сразбегу, в одежде, плюхнулся в воду, метрах в десяти ниже того места, где нырнул Горелов. Я не бросился, как Юрка, сломя голову, в реку. Рубашку снял на бегу, брюки и туфли сбросил перед прыжком. Казалось бы, погоня, азарт, а время для меня как будто замедлилось, и мозг работает чётко-чётко. Вижу, как Юрку быстро сносит течением, мешает одежда, выйдет он на берег метрах в двадцати ниже Горелова.
Юрка оглядывается, и я читаю в его глазах упрёк. А, может  быть, мне просто показалось. В те несколько мгновений, пока готовился к прыжку, прикинул свой путь под водой. Мелькнула мысль: высуну голову из-под воды, а Толик какой-нибудь дубиной отправит плыть дальше...  Но эта мысль не показалась мне страшной, как будто думал о постороннем, а не о себе. Быть может потому, что был уверен: если что, Юрка выручит, и что Горелову от возмездия всё равно никуда не уйти.
Температуру воды совсем не почувствовал. Когда бежал по кустарнику, телу становилось неуютно от влаги, а теперь было 
всё равно: ни холодно, ни жарко. Наверно так и бывает в минуты наивысшего напряжения сил.
Вынырнул я, уткнувшись руками в противоположный берег, выскочил из воды, вскарабкался по небольшому откосу. К берегу прилегала узкая полоска деревьев, а дальше шла марь.
Горелов не стал дожидаться, пока я вынырну, он уже неуклюже бежал среди кочек метрах в пятидесяти от берега. Бежал тяжело, осока цеплялась за ноги, марь останавливала. Он убегал, а я видел перед собой цель: мне надо во что бы то ни стало догнать того, кто там, впереди. Я не сомневался в том, что догоню. К ногам как будто приросли крылья – я мчался не ощущая ни травы, ни прогибающейся мари, прыгая с кочки на кочку, так легче бежать, если не промахнёшься.
Мы не отбежали и ста пятидесяти метров от реки, как я догнал Горелова, подсечкой сбил с ног, навалился, словом, подобное уже было ночью. Подбежал Юрка. Он тяжело дышал, прав был Григорян, говоря о вреде курения. Юрка молча стянул с себя рубаху, выжал, ею мы и связали руки Горелова.
Весь обратный путь, и в лодке, на которой нас перевёз Вагиф, и в машине до конторы, никто не проронил ни слова. Юрка стоял в кузове, не захотел мокрым садиться в кабину. Горелов сидел между Вагифом и мной. Борис, дождавшись, когда тронется машина, медленно побрёл по волоку в посёлок. Он так и остался наблюдателем, он часто говорил, что писатель должен быть наблюдателем и из наблюдений ваять вещь. Но какой писатель, будучи пассивным наблюдателем, создал настоящее произведение? А Борис ни во что не вмешивался, просто наблюдал. Он гарантировал себя от ошибок, предвзятости.
Я же так не могу. Наверное, это придёт с годами, с мудростью, но сейчас я не мог  быть просто наблюдателем. Действия могут быть разными, но всё равно это не будет пассивное наблюдение. Ведь живём мы среди людей, вольно или невольно общаемся с ними, и как бы мы в жизни ни старались затаиться, нет такого места, где бы, не лишая себя чего-то важного, можно было отсидеться. Это как в шахматах. Есть там такой термин «цугцванг», когда очерёдность хода  вынуждает играющего ухудшать свою позицию. Он бы рад пропустить ход, но не позволяют правила.
 
 Так и в жизни: не можем мы пропускать свой ход, обязаны его делать, а хуже от этого станет или лучше зависит от того, кто ты и кто тебя окружает. Можно и бездействовать, ведь это тоже поступок. Значит Борис не просто пассивный наблюдатель – он сделал свой выбор. А, может быть, беспристрастность является чем-то, данным свыше? Способность видеть всё глазами наблюдателя и показать это читателю... Впрочем, чего это я так несправедлив к Стебловскому? Ведь Боря указал, куда побежал Горелов. Если бы не он...  Значит, он совершил поступок.
Юрка уже успел переодеться, он расположился на крыльце конторы, греется на солнышке и ждёт. Ждёт весь посёлок. Медленно тянется время.
Я сижу за столом и смотрю на Горелова. Прошло чуть больше часа с того момента, как в кабинет влетел Юрка с известием о побеге. И именно с этого мгновения Горелов перестал для меня существовать. Было что-то бесформенное, не совместимое с жизнью понятие, явление, всё, что угодно, только не личность.
Теперь убийца сидит в моём кабинете, верхом на стуле, в углу, лицом к стене. Руки его за спиной стянуты верёвкой. Мне хочется спать, ожидание утомляет, и нет никакого желания ни говорить, ни слушать. Но Горелова что-то тревожит, он поворачивает голову. Вижу его горящие глаза, слышу торопливый голос, который притягивает к себе, и я понимаю, что он не мог не сказать того, что говорит.
- Иваныч, меня наверное расстреляют, но запомни, Володя, это не выносимо, если ты не нашёл себя в жизни, тряпка, если с этим смирился. Живёшь вхолостую, быть может и не совсем вхолостую, но не так, как должно, живёшь как человек, не выполнивший в жизни своего предназначения. Именно своего, как личности. Это самое страшное – прожить жизнь, и не найти себя, Владимир... – он замолкает, взгляд становится отрешённо-безразличным, и Горелов отворачивается к стене. Сразу осмыслить сказанное не успеваю.
- Иваныч, подъезжают – слышен голос Кондратьевны, в коридоре раздаётся размеренный топот, стук в дверь. Открываю замок. На пороге участковый уполномоченный лейтенант милиции Недайхлеб, за ним двое в штатском, я их не знаю. Чуть 
дальше, рядом с Юркой, стоит главный инженер. Вчера, в энцефалитном костюме, он был настоящим лесником, а сейчас, в пиджаке – настоящий конторский работник. Бросилось в глаза его бледное лицо. А может просто контраст с розовощёким, любителем сала, Недайхлебом, который козыряет, а потом пожимает мне руку. Горелова уводят. Проходя мимо Лопатина, он замедляет шаг, что-то говорит.
Поистине, ни один поступок человека не остаётся достоянием лишь его одного. И в формировании характера этого человека, и в судьбах людей, с которыми ему приходилось или приходится сталкиваться, поступок оставляет след: иногда незаметный, иногда настолько глубокий, что в корне меняется течение жизни.
- Иваныч, мне кажется Горелов не в себе – Юрка выразительно крутит пальцем у виска.
- С чего ты это взял, фантазёр? –
Юрка молчит, но я знаю, что он зря ничего не говорит. Мы сидим на диване в моём кабинете, отдыхаем от всего пережитого. Мы выполнили свой долг, долг гражданина перед обществом. Теперь можно и расслабиться. Но что Юрка имел в виду?
- Так всё-таки, что случилось? –
- Да так, ерунда...-
Копирую Григоряна: «Го-во-ри».
- Ты знаешь, что сказал Горелов Валентину? –
- Конечно, не знаю. Так что сказал Горелов Валентину?-
- Он назвал, ты представляешь, назвал главного инженера леспромхоза, красавчиком! –
- Что-о-о? –
- Он сказал: от себя не уйдёшь, красавчик – Юрка беззаботно смеётся. Я же говорил, ерунда какая-то... –

                -- 6 –
Хоронили Лидию в дождливый день. Казалось, природа плакала о ней. На похоронах никого от руководства леспромхоза не было. Вот если бы кого из руководителей или орденоносца хоронили, тогда мог бы и директор приехать. А так – только жители посёлка. Я думал, что приедет Лопатин - не приехал.
Борис, по этому случаю, разразился статьёй в районке. Описал события похоже, только переврал кое-что. Вместо Юрки,почему-то, Гошу указал, будто мы с ним и через речку плыли, и поймали Горелова. И себя не забыл, как участника событий. Юрка на него обиделся; я звонил редактору, тот посетовал на ошибку, но в газете никаких извинений не было. Борис мотивировал это тем, что уж очень хорошо фронтовик в эту историю вписывался.
Горелов получил двенадцать лет строгого режима. Суд установил, что именно он нанёс жене двадцать три ножевых раны, четыре сквозных. И что других претендентов на отсидку в местах, не столь отдалённых, вроде бы, не было...
Прошло уже много лет, а я всё никак не могу отделаться от мысли, что в чём-то допустил ошибку. До сих пор у меня перед глазами тот вечер, взгляд Лопатина вслед чете Гореловых. И то, что он не пошёл в гостиницу, а повернул налево. Ощущение того, что и главный инженер, Красавчик, имеет отношение ко всему этому.
И до сих пор во мне звучат, как крик души Анатолия, его слова о предназначении человека. И именно это заставляло и заставляет меня критически оценивать свои поступки, свою жизнь.
Чтобы жить, а не болтаться, как в проруби, нужно ставить перед собой цель и добиваться её. Цель должна быть высокой, а материал – лишь средство для её достижения. И чтобы жилось интересней, надо тактические задачи, ведущие к цели, решать не стандартно. Тогда станешь менее уязвимым. И пока будешь стремиться к цели, ты будешь жить.
Гоша, как мне сейчас кажется, сумел понять и Толика, и его бесцельную жизнь много раньше меня. Пролетели годы, а я всё живу с чувством какой-то вины перед Гореловым. И вряд ли смогу обрести душевный покой. Беспощадная это штука, совесть...

 
Часть вторая

                ИГРА СУДЬБЫ
                (непредвиденная случайность в жизни)

Если тебя бьет женщина, не пытайся ответить ей тем же: возможно это она просто от избытка чувств. Если тебя бьют мужики, в большинстве случаев чувствами здесь и не пахнет. При традиционной ориентации, разумеется.
Последний раз я получал по физиономии лет двадцать назад. Получить пощечину от жены – банальная история, но, в то время, я был холостяком и по физиономии получил от чужой жены: ей не понравилась моя идея расставания. Когда это было…
А сейчас, в возрасте сорока двух лет я лежу, в позе зародыша, скорчившись от боли на асфальте, где меня «прессуют» два парня, попадая ногами по рукам, прикрывающим лицо, по ногам и спине. Асфальт горячий, песок и камушки врезаются в кожу лица и рук, а эти двое методично  молотят по мне, как по мячу футболисты на тренировке.
О причине, положившей меня на асфальт, я не догадывался. Не было даже повода. Я свернул в переулок, меня догнали двое, и длинный ударил. Не ожидал я этого нападения, и если бы коротыш ни подставил ногу, не валялся бы здесь. Чуть поворачиваю голову, раздвигаю пальцы и вижу лица бьющих: полнейшее безразличие, видимо азарт прошёл, бьют по инерции. У коротыша, сзади, в такт ударам, болтается косичка: знать любитель восточных единоборств. Молнией пронзает мысль: а ведь они могут случайно и убить. И тогда не попаду я в далёкий посёлок городского типа Охотск, не увижу больше электростанцию, начальником которой был последние годы, не обниму никогда свою благоверную Ольгу, мать моих детей. И вдруг до того себя жалко стало, что на  глаза слезы навернулись. Острое осознание возможности смерти как будто отключило боль. Ладно, ребята, сейчас поиграемся. Голова работает чётко, цель ясна: вывести этих задир из строя.
Внезапно для них вскакиваю, при этом прихватываю ногу длинного, оказавшуюся слишком близко от лица. Тот начинает 
валиться на спину, я резко двумя руками кручу его ступню и он вынужден, как кошка, переворачиваться. Тело не поспевает за стопой и, мне кажется, я слышу хруст кости. Крик длинного перешёл в хрип – он потерял сознание ещё до того, как упал на асфальт. Тот, что пониже и поплотней, в удивлении успевает лишь раскрыть рот. Левой ногой бью его в промежность и, пока он склоняется, держась за детородный орган, правой рукой дергаю его за косичку, которая, казалось бы, сама прыгнула в руку.
От рывка коротышка падает вниз лицом  на длинного. Коленом давлю ему на позвоночник, большим и указательным пальцами сдавливаю шею. Могу сжать и сильней, но боюсь - кожа лопнет.
- Говорить можешь? -
-Могу – у – у  –  подвывает коротыш. Он ещё не пришёл в себя: минуту назад был властелином, а сейчас... –
- Говори быстро, кто вас послал? –
Чуть сильнее сжимаю пальцы, кожа, правда не лопается, но он хрипло выдавливает: «Бизон».
- Что ему надо, этому бизону? Да говори быстрей, дружку твоему помощь нужна. –
- Сказал, припугнуть надо, что б запомнил. Больше ничего. –
- Кто такой бизон? – 
- Я не знаю, его так называют. –   
- Где живёт, где работает, хоть что-то можешь сказать? –
- Я больше ничего не знаю, Петька с ним договаривался, правда. –
Рывком поднимаю коротышку на ноги и отпускаю руки. Он делает попытку убежать, но ноги подгибаются и он садится на длинного.
- Вызывай скорую, выручай Петьку, он, кажется, ногу сломал. –
Коротыш сползает на асфальт, в ужасе смотрит на лежащего, переводит взгляд на меня.  Длинный начинает стонать, коротыш смотрит на него, а я ухожу.               
Перед тем, как выйти из переулка на улицу, постарался привести в порядок брюки, батник. Хотелось пить, не от побоев, конечно, и не от жары, обычное дело после любой встряски.
 
Теперь мне надо найти «бизона». Это название я уже где-то видел, скорее всего, на заявлении. Надо ехать к себе в контору, в краевой Фонд поддержки предпринимательства.
Будучи краевым депутатом, я работал в комиссии по экономической реформе края, которую возглавлял Алексей Георгиевич Талов, мужик умный, но какой-то мутный. И говорит вроде бы искренне, а глаза холодные, изучающие.
Так вот, во время рассмотрения на комиссии планового вопроса, по предложению Талова был создан Фонд поддержки предпринимательства, директором которого я, Строев Владимир Иванович, и был единогласно избран.  Малый Совет утвердил решение комиссии, уточнив, что директором я буду на общественных началах, поскольку получаю зарплату как член малого Совета.
Обязанности директора были просты:   принять заявление от предпринимателя, ознакомиться  с его бизнесом, оценить возможность возврата беспроцентного кредита  и выдать свои рекомендации специально созданному кредитному совету. Состоящий из работников краевой администрации и депутатов,  кредитный  совет  принимал решение о выдаче кредита.
До моего офиса, ну а если по-русски,  «конторы»,  четыре остановки на трамвае. Все складывалось удачно, поэтому через десять минут я уже был у себя и, присев на край стола, держал в руках заявление о предоставлении кредита фирме «Амурский бизон». Диапазон деятельности её был широк: от поставок населению спиртосодержащих лекарств до разведения кроликов. Её директор был у меня две недели назад, наглый мужик, энергично-наглый. Из так называемых «новых русских», я их «бройлерами» называю. И не потому, что на окорочках куриных деньги множат, а потому, что смахивают внешне на этих уродцев: головка маленькая, короткий прилизанный волос, тело большое, рыхлое. Из тех, что живут, как в анекдоте, на два процента (покупаю товар на одну тысячу рублей, продаю за три тысячи, вот на эти два процента и живу). 
Он положил заявление на стол передо мной, никак не прореагировал на замечание о порядке предоставления кредита, сослался на договорённость с администрацией края и ушёл. Правда, в дверях обернулся: «Чтобы через неделю кредит был». 
Такие чудаки уже обращались в Фонд, поэтому я забыл о нём довольно скоро. Я забыл, а он, как видно, нет.
 Офис фирмы «Амурский бизон» располагался, если верить написанному в заявлении, на улице Лазо. Поэтому номер телефона должен был начинаться с цифр 34, а он начинается на 36.… Наверное, это домашний номер, скорее всего директора фирмы или посредника. После седьмого гудка я уже собирался положить трубку, когда раздался щелчок и старческий голос спросил: «Кого надо?»
- Это «Амурский бизон»? –
- Хулиган – и короткие гудки. Вновь набрал тот же номер и снова тот же голос и та же фраза «кого надо?»
- Бабуля, извините, мне нужна фирма «Амурский    бизон». –
- Это квартира, хулиган. –
- Бабушка, я не хулиган – смотрю на подпись в заявлении. Б. Падуков – скорее всего это Борис, – а Боря дома? –
- Так тебе Борьку надо? –
- Ну да, Борьку. –
- Так бы сразу и сказал. Спит он, пьяный под утро заявился, креста на нём нет. Сразу бы сказал, что Борьку тебе надо, а то обзывается… –
- Бабуля, не ворчи, скажите лучше свой адрес. –
- А ты кто такой, что звонить звонишь, а адрес не знаешь? –
- Я его школьный товарищ, проездом, звоню с вокзала, хочу сюрприз ему сделать. –
- На Судоверфи, четвёртый дом, тридцать шестая квартира. Да я Борьку сейчас разбужу, ворочается, пусть сам говорит. –
- Не надо, не надо, тогда какой же сюрприз… –  и кладу трубку. Четвёртые дома придётся поискать. 
               
                — 2—
В этот вечер полковник был дома один. Он сидел в мягком кресле в своей  любимой позе, откинув голову и закрыв глаза. Свет от торшера освещал лысеющую голову, «неволевой», закруглённый подбородок, невыразительные черты лица. Скольких людей это лицо ввело в заблуждение. Полковник обладал живым умом, владел в совершенстве английским, 
немецким и монгольским языками. Монгольский он выучил во время четырёхлетней работы в посольстве СССР в этой стране.
Он застал последний год работы чрезвычайного и полномочного посла Смирнова Александра Ивановича, человека старой закваски, бывшего первого секретаря Читинского обкома партии. Именно у  него он учился масштабно смотреть на происходящее, выделять главное в хитросплетении жизненных ситуаций, и очень жалел, что мало с ним поработал.
Затворником он не был, и однажды, в ресторане, в Улан-Баторе, познакомился с Джоном Кейси, работником английского консульства. С подачи Джона  он сначала попробовал, а затем и пристрастился к пенкам, своеобразному монгольскому блюду. Полковник вспомнил их споры о путях дальнейшего развития человеческого общества. Именно тогда Джон убедил его, а он и не особо спорил, что авторитарные личности во главе государств в настоящее время это нонсенс, и сменить их должна демократия. Под демократией оба подразумевали главенство законов.  Кейси рассказал, что на смену старым, по возрасту, генсекам, в СССР придет относительно молодой, мыслящий так же, как они. И стране будут нужны люди, участвующие в её преобразовании.
 Много воды утекло с тех пор. В том числе была его просьба о переводе по семейным обстоятельствам в Хабаровский край, а эти обстоятельства он организовал сам, и   работа на оборонном заводе в городе Юности, где крышей служила должность инженера конструкторского бюро.
Полковник  поднял голову, открыл глаза, потянулся к телефону, стоящему справа на  журнальном столике. Он принадлежал к той категории людей, которая привыкла и думать за других, и отдавать распоряжения, и в то же время лично участвовать в мероприятиях.  Повернув на пол-оборота нижнюю крышечку телефонной трубки и нажав кнопку с цифрой 7, он привёл в действие систему изменения тембра голоса и защиты номера. Теперь никто не сумел бы узнать голос полковника и, кроме специалистов, вычислить его  местонахождение. Набрав номер, стал ждать.
- Вам кого?- глухо прозвучал в трубке голос Шабанова.
- Здравствуйте, Алексей Сергеевич, узнаёте? -
 
- Узнаю, Иван Иванович, здравствуйте. – Для всех, с кем полковник общался инкогнито, он был человеком без фамилии, без адреса, просто Иваном Ивановичем.
- Алексей Сергеевич, надо проголосовать за «золотую акцию».-
- Ясно.-
В трубке зазвучали гудки отбоя. Шабанов был на редкость сообразительным агентом. Он набрал новый номер.
- Алло, слушаю вас. -
- Сергей Николаевич, это Иван Иванович...-
- Вы ошиблись номером, - когда дома кто-то был, Болдин конспирировался подобным образом.
- Сергей Николаевич, надо принять «золотую акцию» - полковнику было смешно от той мишуры секретности, которую пытался создать собеседник.
- Вас понял- всё-таки «прокололся» Болдин- до свидания.-
Полковник сделал ещё два звонка, причём один безответный. Положив трубку, он снова закрыл глаза, откинул голову на спинку кресла, вытянул ноги. «Песцов, Песцов, где тебя носит?» - последний для полковника  был своеобразным крёстником. Тогда, при проведении операции, связанной с  бывшим комсомольским работником, Валерием Песцовым, полковник впервые использовал скополамин.
Работавший в конце восьмидесятых годов председателем исполкома одного из районов Хабаровска, в девяностом году Песцов был принят   исполняющим обязанности  руководителя  представительства Министерства иностранных дел. Открыли Представительство в Хабаровске для ускорения решения вопросов Министерства на Дальнем Востоке, в том числе получения  виз для поездок за границу,  взаимодействия с таможней.
Однажды к Песцову, всё ещё и.о. руководителя,  обратилась владелица частного предприятия «Башмачок», поступивший из Японии, товар которой был задержан на таможне.
Для вывоза товара требовалась чистая формальность, подпись представителя МИД, но без этой подписи товар оставался на месте, зато штрафные санкции ежедневно росли в геометрической прогрессии.
 
- Конечно, я подпишу, но надо во всём разобраться, запросить фирмы-поставщики через наше консульство в Японии,  вообщем приходите через неделю. – Песцов, смотрел не на посетительницу, а на лежащий перед ним лист бумаги,  на котором он чертил линии разной толщины и конфигурации.
- Но, Валерий Евгеньевич, если столько ждать, то я просто стану банкротом. А нельзя ли как-нибудь ускорить процесс? Ведь Вы всё можете!
- Вообще-то можно и ускорить, - Песцов  нацарапал в одном конце листа  единицу с нулями, в другом, среди жирных и тонких линий, написал слово «зелёная».
Просительница, сидевшая за приставным столом, приподнялась и, вытянув шею, прочла написанное.
- Это что, долларов? – Она вопросительно посмотрела на Песцова.
- Если всё будет так, - он ткнул ручкой в лист, - то после обеда подходите, скажем,  в два тридцать. Не смею больше задерживать. -
У руководителя каждой фирмы, работающей с иностранцами, был телефон сотрудника КГБ. По любому вопросу безопасности предприятия, директор мог получить от чекиста исчерпывающую информацию и практический совет. Через пятнадцать минут после посещения Песцова, бизнес-леди позвонила своему куратору.
Времени для установки видеокамеры в кабинете руководителя представительства было немного, но в обеденный перерыв всё было сделано. Однако Песцов оказался хитрее. В 14 часов 20 минут, с дипломатом в руке, он вышел из кабинета:       «Верочка, я - на таможню, вернусь через час», спустился на первый этаж, подошёл к окну. В это время в холл первого этажа вошла  просительница.
- Я решил Ваш вопрос, - Песцов положил дипломат на подоконник, открыл его. – Где Ваше заявление? – он выразительно посмотрел в глаза собеседнице. Та достала из сумки конверт и положила его в дипломат.  Словно по волшебству в руке Песцова  появился лист бумаги. - Вот подписанный документ. Я сейчас еду на таможню, прослежу, чтобы никаких препятствий Вам не чинили.-
 
Полковник узнал об этом случае через неделю, в четверг, на совещании в Хабаровске.  «У нас, кроме слов заявительницы, - констатировал начальник управления КГБ по Хабаровскому краю, выступая перед руководителями районных отделений и стратегически важных подразделений, -  на Песцова ничего нет. Поэтому официальных причин для отказа в утверждении его руководителем представительства мы не имеем. А в понедельник надо отправлять объективку в МИД».
После совещания начальник управления попросил его задержаться. Из Монголии полковник, тогда ещё подполковник, был направлен в город Юности,  где начальником городского отдела работал нынешний глава управления Виктор Михайлович Воробьёв. Каких только мероприятий ни довелось проводить им в жизнь совместно. Воробьёв и псевдоним оперативный ему придумал и ценил Монгола за феноменальную скорость мышления и изощрённый ум.
-Выручай,  полковник,  как-никак восемь лет  работали вместе в отделе. А теперь чувствую,  этот Песцов меня достанет. Придумай что-нибудь. -
- Михайлыч, у меня есть одна идея, должна сработать. Уж если американский акушер свою подопечную разговорил, то почему бы нам ни сделать так, чтобы Песцов сам сознался во всём. -  И полковник в деталях посветил Воробьёва в составленный во время заседания план.
- Согласен, Монгол, схема стоящая, если получится, конечно, - они были в кабинете начальника вдвоём, - но ты в любом случае добудь доказательства. Очень тебя прошу. –
В тот же вечер по краевому телевидению выступил санитарный врач, который говорил об опасности нового вида гриппа и о необходимости проведения профилактических прививок. На следующий день три медработника в халатах подошли к кабинету руководителя представительства МИД. Один остался в приёмной, где сделал прививку секретарше.
-Ой, что-то голова закружилась. –
-А вы садитесь, я сейчас нашатырь достану. –
Верочка села в кресло и закрыла глаза. Её охватил пятнадцатиминутный сон.
В это время, в кабинете руководителя представительства МИД, Песцов, вместо противогриппозной сыворотки, получил 
дозу, усиленного катализатором, скополамина, надел пиджак, сел за стол и, уже под воздействием «сыворотки правды», согласился с ведением видеозаписи. Он  подробно ответил на поставленный вопрос: «Расскажите, как вы брали взятку у бизнес-леди?»
Через пятнадцать минут «эскулапы» покинули помещение представительства. Проснувшаяся секретарша заглянула в кабинет шефа. Увидев, что тот дремлет в кресле, подошла и легонько, ладошками  похлопала по щекам. Песцов  открыл глаза.
- Крепкая, зараза, эта сыворотка – шеф приобнял секретаршу. – А ты как себя чувствуешь, Верочка? –
- Я тоже слегка задремала, но чуть-чуть.-
Через неделю в представительство пришёл приказ о назначении нового руководителя. Песцов недоумевал, почему руководство МИД не утвердило в этой должности его. Аргументация министерства для него была неубедительной – отсутствие специального образования международника.
От воспоминаний полковник вновь вернулся к реалиям дня. Он ещё раз набрал номер Песцова, услышал лишь длинные гудки, дал отбой, вернул крышечку трубки в нормальное положение и вновь нажал «семёрку». С инкогнито, Иваном Ивановичем, на сегодня было покончено. Разговор с депутатом Валерием Песцовым он мысленно перенёс на завтра.

                -- 3 –
- Ну и что из того, что сын главы администрации края нефтью занимается. Это его право. А что удостоверением машет, значит, получил это удостоверение. Мишка, ты должен всё это понимать. Какого хрена ты всё время лезешь на рожон?-
Саня Сомов, невысокий коренастый крепыш, так и не изменивший своей студенческой привычке стричься «под ёжик», сидел в гостиничном номере напротив Беседина и  пытался убедить последнего в бесполезности попыток обнародования истины. Основания у Сомова для этого имелись: он работал следователем краевого управления госбезопасности, был знаком с некоторыми правдоискателями, действия которых вступали в противоречие с интересами правящего режима.
Беседин с улыбкой смотрел на собеседника, и чувство благодарности тёплой волной охватило его. 
Он вспомнил, как три года назад, в девяностом году, написал короткое стихотворение, причём впервые написал белым стихом, и посвятил его первому президенту СССР. Беседин приехал в Хабаровск, сам отнёс его в краевую газету, где раньше иногда печатался. Отметив, что это слишком остро и затрагивает честь руководителя страны, главный редактор развёл руками.
Правда, интерес к стихам все же был. Давно забытые знакомые вдруг стали напоминать о себе и, кто сразу, кто во вторую встречу, просили стихотворение. Беседина несколько смущало то, что о его творении они узнавали неизвестно откуда но, возможно элемент тщеславия, возможно, просто недооценка воздействия произведения на умы людей, опасное в столь смутное время, не позволяли это выяснить.
Через месяц к нему, в село Троицкое, вечером, приехал Сомов.  Обычно они созванивались заранее, но в тот раз визит был неожиданным. Они сидели в комнате за журнальным столиком, на котором стояла бутылка водки, стопки, закуска. Тогда Саня сидел в кресле и, сотрясая листками, теми самыми, которые Беседин раздавал любителям, точнее «ценителям» его творчества, возмущенно говорил:
- Ты знаешь, что за это бывает? - 
- За что? – Беседин с не скрываемым притворным удивлением  смотрел на собеседника. – Что можно найти крамольного в этом, скорее химическом,  или физико-химическом  творении? Кстати, откуда это у тебя? Вы что, проводили обыски?  –
- «Проведёнными оперативными мероприятиями выявлены и изъяты...», и так далее, и вот ещё «дестабилизирующие обстановку» - на память процитировал Саня. – Это всё в официальном документе обо всём этом. –
- Вы что, в самом деле такой чушью занимаетесь?! И это на деньги налогоплательщиков, и это вместо того, чтобы шпионов ловить! Да разогнать вас надо к ядреней фене. -
- Твои вирши позорят президента. – Сомов употребил русско-украинское слово, по матери он был украинцем, а для Беседина это значило, что собеседник взволнован.
- Причём здесь президент? Ведь речь идёт о газе. Прочти внимательно заголовок: «Инертный газ». А посвятить своё, я подчёркиваю, своё стихотворение, я имею право кому угодно. -
 
- Можно просто, без посвящения – Сомов откинулся в кресле, опустил листки на журнальный столик. Внешне он был спокоен. – У тебя что, других кандидатур нет? –
- Конечно, есть. Не много, но есть. Вот ты, например. Я мог бы посвятить его тебе, но ... Ты его не заслуживаешь. –
- Ну, спасибо, друг...-
Беседин встал с кресла, подошёл к окну и, заговорщицки подмигнув Сомову,  стал негромко, но с выражением и проникновенно читать:

Инертный газ, ты разрываешь нити,
Что половинки брюк стянули прочно,
Речитативом рвешься на свободу,
Хотя порой пытаешься бесшумно,
Вдоль линий тела подымаясь плавно,
Собою собеседников смутить,
Себя ты проявляешь. Бесхребетный!
Ты мог бы, дирижабль собой заполнив,
Поднять его в безоблачное небо,
Явив народу краски мирозданья.
Но созидание – удел других субъектов.
Твоя же сущность – запах неприятный,
В сопровожденьи непристойных звуков.

Закончив чтение, Беседин расхохотался. – Мне нравится, не знаю как тебе. И пусть люди сами разберутся, о ком или о чём идёт речь. Народ у нас, хоть пьющий и бесшабашный, но в конечном итоге сообразительный.-
- Где же логика? Если народ и так сообразит, что речь о Михал Сергеиче, то к чему посвящение? –
- А я хочу, чтобы читатель увидел моё отношение к президенту. Моё. И без всяких домыслов. Кстати, завтра не забудь прочесть приложение к молодёжной газете. Надеюсь, ты не станешь вмешиваться. –
Саня не стал вмешиваться. На следующий день стихотворение было напечатано в приложении, рискнула главный редактор, которую через два месяца перевели заведующей отделом новостей. После публикации Беседину пришлось, и отвечать на звонки читателей, и даже получать письма, причём были среди них и откровенно издевательские.
И сейчас, в гостиничном номере, глядя на Сомова, Михаил испытал то же чувство благодарности, что и тогда, утром, держа в руках свежий номер приложения. Беседин понимал, что партия  была единственной, реально организованной силой, способной открыто провести реформирование государства. Но когда партийные органы стали выводиться из состава армии, КГБ и МВД, стало ясно, что реформа пущена на самотёк. Руководство силовых структур было в растерянности: так называемая демократия, то есть по-русски анархия, проникла в подведомственные им структуры. И армия была уже не той армией, которая могла противостоять любому противнику.
Однажды на улице Михаил  увидел, как офицер принялся отчитывать солдата за то, что тот не отдал ему честь. Рядовой по-русски послал майора и удалился нестроевым шагом.
– Простите, - обратился Беседин к военному, - и часто так бывает?-
Тот посмотрел на невольного свидетеля ситуации, махнул рукой: «Нет больше Армии. Половина доходяг, а из оставшихся не с каждым в разведку пойдёшь».-
Михаил рассказал об этом случае  Сомову.
- И что ты на это скажешь? -
- Хреново всё это, но ведь  задумка всё-таки была хорошей – избавить общество от того, что мешало движению вперёд, и приобрести то, что этому способствует. А партия как раз и мешала объективному развитию экономики. Ведь не секрет, что мы, благодаря партии,  искусственно перескочили через целый этап развития общества – капитализм, когда все противоречия в нём решаются именно этому строю присущими методами. Да и строительство нового государства мы начали раньше, чем был создан для него прочный фундамент. Кроме того, постарались разрушить, а уж это мы умеем, всё, что было хорошего в зародившемся  российском капитализме.-
- Согласен, Саня, я и об этом написал, - Беседин ткнул пальцем в пачку лежащих на столе листов, - но это было тогда, в начале столетия. Ну, не вняли предостережениям Георгия Валентиновича Плеханова, лидера меньшевиков, сторонника эволюционного   развития  общества,  недостаточно   образованы 
были, хотелось всё сразу. А что ты скажешь о конце, заметь, конце нынешнего столетия? Меня, Саня, бесит то, что у высшей власти находятся люди, которые не понимают элементарных вещей. И почему-то всё время такие попадают наверх, я имею в виду не небо. Хотя, - протянул он задумчиво – может быть, они  такими становятся? Ведь что-то воздействует на их трезвое мышление?-
- Водка, что же ещё? –
- Не хохми. –
- А что, по-твоему, Кравчук, Шушкевич и Ельцин соглашения в Беловежской пуще трезвые подписывали? –
- Ну, в этом-то сомнений нет, конечно, под градусом, скорее всего под приличным градусом. Ведь нормальный правитель умножать государство будет, земли приращивать, объединяться, а не наоборот. Я всё думаю, что дальше с Россией будет, когда к власти придут здравомыслящие люди?  Которых, в руководстве страны,  ещё не было. Во всяком случае, я не встречал. –
- Ну, не скажи. Ты же родился ещё при Сталине. А до него были цари Пётр, Александр и Николай, и все, заметь, Первые. А Екатерина Вторая для России сколько сделала. Жаль, что про наших деятелей мы узнаём не при их жизни, а много позднее. Как будто кому-то не выгодно, а точнее выгодно оставлять людей в неведении.-
- Саня, Сталин - личность неординарная, а я про нынешних говорю. Я на все сто уверен, что действительно есть кто-то, кто сам принимает решения, в том числе, какой информацией питать народ в данный момент, завтра... Мне кажется, есть международное правительство, которое и решает, как развиваться человечеству, в каком направлении идти. И ещё я уверен, что всё, что твориться в России - это вовсе не президент и его соратники. Они просто пешки, исполнители. Это кто-то выше. -
- Ну, ты ещё бога назови и его сподвижников. Есть объективные законы, субъективная реальность, а всевышний здесь не причём. Земные творят земные дела, и нечего на небеса всё валить – Сомов немного помолчал. - Хотя я вот о чём думаю. Если вспомнить масонскую ложу,  да умножить её действенность 
на время развития нашей цивилизации, то она, наверное, пронизала руководящие структуры государств  всего мира... Пожалуй, я  с тобой соглашусь. Наверное, есть такая международная структура, как ты называешь: правительство.-
       - Да я на масонов и не валю. Понятно, что всё в государстве делают люди. Но ведь так нельзя, ты посмотри, что сейчас происходит. Играют в политику, а крови-то сколько... Хотя я сомневаюсь, что президент её жаждал, я про кровь. А вообще-то политик, не способный предвидеть последствий своих шагов – не политик! А действия политика, сознательно направленные на кровопролитие – это преступление! Вот об этом я и написал. История такому политику не простит. –
- История, история... Да история просто блудливая баба, которую кто сгрёб,  тот и ...- 
- Спасибо, что сдержался. Но цинично. Саня, что с тобой? Ты в последнее время стал нервным, а для чекиста...-
-Какие чекисты?! – перебил Сомов, - всё поставлено с ног на голову. В декабре 1991 года Михаил Горбачёв упразднил КГБ СССР и создал Межреспубликанскую службу безопасности, руководителем которой назначил Бакатина. Того самого, что сдал американцам схему расположения подслушивающих устройств в новом здании посольства США в Москве, в качестве жеста доброй воли, даже взамен ничего не потребовал. Как он сам сказал, всё это сделано с согласия президентов Горбачева и Ельцина. Кошмар какой-то. И это высшие лица государства.  – Сомов немного помолчал и продолжил. - А до этого, в ноябре,  Ельцин  преобразовал КГБ РСФСР в Агентство Федеральной безопасности. В январе 1992 года тот же Ельцин подписал Указ об образовании Министерства безопасности Российской Федерации. А вчера Борис Николаевич Ельцин подписал Указ об упразднении Министерства безопасности и о создании Федеральной службы контрразведки. Для развала организации нет ничего лучше, чем реорганизация, тем более безостановочная. И знаешь, Мишка, мне порой становится страшно. Я вижу, как валится государственность. И чувствую своё бессилие.-
- Ну и память у тебя, Саня. Я понимаю твою боль, и то, что твориться, не ты один видишь. А насчёт бессилия – только не у меня. А если серьёзно, то именно поэтому я и лезу на рожон, как ты изволил выразиться. -
 
- А я боюсь, Мишка, не за себя. Если ты сунешься с этим в печать, то, во-первых,  это не напечатают, просто изымут, а во-вторых, и это самое главное, за твою жизнь я не дам и гроша ломаного. -
- Стращаешь.-
- Это тебя-то. Да я просто хорошо знаю эту кухню.-
- Саня, а ты за себя не боишься? Пришёл ко мне, а вдруг я под колпаком, как у вас говорят, впрочем, я депутат, член малого Совета, лицо, так сказать, неприкосновенное.
Сомов внимательно посмотрел на собеседника и задумался. Отчётливо стало слышно тиканье часов, висевших справа.  Для гостиничного номера это было необычно, но Беседин обосновался здесь основательно, и, с разрешения администратора, приспособил часы  на стену.
- Депутатство не вечно. Ты кому-нибудь показывал? – Сомов ткнул пальцем в рукопись, лежащую на журнальном столике. – Кому и когда? –
Беседин покачал головой: «Закончил я сегодня утром, в обед переговорил со Строевым и с редактором «Амурских новостей».
- Ты виделся с Шабановым?!-
-Случайно встретились. А что ты имеешь против него?-
Сомов встал, он был серьёзен: «Сколько у тебя экземпляров?»-
- Вот эти два, да ещё рукопись. Вот и всё. А ты думаешь, это так серьёзно?-
-А ты думаешь обвинять бывшего  президента страны в исполнении воли наших традиционных противников – это шутки? Причём проводить параллель между Берией и Горбачёвым –  это  как, по-твоему, нормально? –
- Зато правильно! А Горбачёв – плагиатор, всё у Берии содрал, в том числе  объединение Германии. Ты представляешь, ещё в конце сороковых, начале пятидесятых  был план по развалу страны, не получилось, Жуков помешал. Так в конце восьмидесятых, начале девяностых – всё-таки получилось. Горбачёв с Ельциным осилили.
- Ладно, ты прав, Миша, я с тобой согласен. Но поберечься тебе, всё-таки, надо. Я возьму экземпляр, попробую 
что-нибудь придумать. А с этими можешь попрощаться. Если будет обыск, а я уверен, что будет, их заберут.-
-Опять стращаешь, но я не в обиде. Тебе по должности положено не шутить. А что ты имеешь против Шабанова?-
- Шабанов, Миша, это ещё тот экземпляр. Как ты знаешь, до редакторства он работал в крайкоме партии, заведовал сектором по идеологии, был куратором вашего района. Ты помнишь, секретарём по идеологии у вас один парень был, нанаец, Иван Моктович Бельды. Большая умница, жаль, что не стал художником, талант у него. В позапрошлом году приезжал в Хабаровск корреспондент столичного журнала «Огонёк», узнать, как простой народ перестройку воспринимает. Шабанов повёз его в район, познакомил с Иваном. Всё понравилось корреспонденту: и откровенность секретаря, и природа, и тола из сазана под водочку. –
Беседин прекрасно знал и Ивана, и тот случай, о котором сейчас говорил Саня,  вот только всей подноготной той истории он не знал.
Сомов продолжал: «Распрощались они как друзья, а когда пришёл номер журнала со статьёй о районе, прочитал Иван, натура тонкая, говорю - настоящий художник, и свалился прямо в кабинете, с сильнейшим кровотечением. Врачи сказали на нервной почве прободение язвы. Так что он прямо из кабинета на операционный стол загремел.  А в статье Иван был назван человеком без роду и племени, вообще, неизвестно кем и непонятно что делающим. Как потом мы выяснили, написал корреспондент всё  это со слов Шабанова, который, пользуясь открытостью Ивана, получал информацию и лепил из неё всё, что хотел».
Уже в прихожей Сомов, пожав руку, сказал фразу, которую потом не раз повторял Беседин: «Всё надо успевать вовремя».
                – 4 –
На трамвае я добрался до остановки «Судоверфь». После прохлады у окна трамвая, улица пахнула жаром асфальта и духотой. Пройдя мимо базарчика по улице Калараша, дошёл до дома №4. Двухэтажный, деревянный, восьмиквартирный дом, кандидат на снос. Напротив фасада, торцом к нему расположились три пятиэтажки, дома под номерами 4 «а», 4 «б» 
и 4 «в». Значит тридцать шестую квартиру надо искать в них. Первый объект –  дом 4 «в».
Средний подъезд, четвёртый этаж, дверь металлическая, значит не бедняки. Звоню – никакой реакции, может быть, не тот дом или бабуля глуховата? Но ведь на телефонный звонок дважды реагировала. Может звонок не работает? Стучу в дверь, после первого удара она приоткрывается. Кулаком толкаю внутреннюю дверь – она тоже не заперта.
Мелькает мысль: оба убиты. И бабуля, и Борька. Раньше никогда бы такие мысли в голову не полезли, а вот после «боестолкновения» в переулке – запросто. Кричу: «Есть кто?» В ответ тишина. Заходить опасаюсь.
Звоню соседям. На площадке ещё три двери, но лишь одна приоткрывается. На меня глянули серо-голубые глаза, нет – глазища.
- Вам кого? –
- Здравствуйте, во-первых, а вообще-то я Борьку хотел видеть. –
- А я тут причём? –  Она не делает попытки закрыть дверь, но и не выходит наружу.
- А притом, что на одной площадке с ним живёшь. –
- Это не преступление. А что, во-вторых? –
- Здесь вот какое дело, – говорю – я минут двадцать назад говорил с бабулей по телефону, приехал, звоню – никаких эмоций. Стукнул в дверь, а она не заперта, и внутренняя тоже. Что-то случилось. А что  - не  знаю. –
Она вышла на площадку, в халатике, который приоткрылся на груди и в котором бёдрышкам тесно. Роста среднего, волос пышный, белый-белый, натуральная блондинка.
- Петровна! – распахнув дверь, крикнула она. Голос с переливом, сочный, поёт, наверное, отлично.  И тут в проёме двери нарисовалась бабуля, живая и невредимая.
- Чего, Танюшка, надо-то? –
Таня укоризненно глянула на меня: «Ну и баламут» - но с площадки не ушла.
Я и не пытался оправдываться, а спросил бабулю: «Где Борис?»
- Это ты звонил? –
- Я. –
 
- Чего трубку-то бросил? Я Борьку сразу же подняла, а он как узнал, что друг его школьный звонил, страшно удивился. А тут ему Петька-самбист позвонил, сказал что-то, так Борька побелел весь, схватил сумку и убежал. Даже двери не закрыл, зараза. Может на вокзал поехал, тебя встречать – неуверенно протянула бабуля. – А, может, на остановке ждёт, у «Сатурна».
- Вы уж меня извините, что побеспокоил. –
- Чего уж там, всяко бывает – бабуля закрыла дверь.
Я уже собрался попрощаться с Танюшей и спуститься вниз, когда она спросила: «А Борька срочно нужен? По личному?»
- Срочнее не бывает. И по личному тоже. –
Танюша критически оглядела меня с головы до ног, распахнула дверь и пригласила войти.
На автобусной остановке у «Сатурна» никакого Борьки, естественно, не было. Ожидая автобус, чувствовал на лице прохладу Танюшиных рук, хотя на небе не появилось ни облачка, а зной полыхал по-прежнему. Я балдею от блондинок, быть может потому, что белый цвет у меня  ассоциируется с чистотой,  невинностью, непосредственностью. А может быть  оттого, что с ними легко разговаривать: не надо мудрствовать лукаво. Говори то, что думаешь, и в ответ получишь то же. Казалось бы – живи да радуйся встрече с мечтою, а я до сих пор никак не могу прийти в себя...
 Почти полчаса провёл у Татьяны. Я сидел на диване, закрыв глаза, а она ваткой, смоченной перекисью водорода, обрабатывала царапины на моём лице и руках.
Ближе Танюша не казалась такой молодой-зелёной. Эта замужняя тридцатилетняя женщина, врач по образованию, сердито выговаривала что-то насчёт степенности, необходимой в моём возрасте и ругала песчинки, которые не думали прощаться с кожей. Губы её были сердито сжаты, а в глазах смешинки. Она  повернулась ко мне спиной, к столику, на котором лежала аптечка, чтобы сменить ватку. Я не удержался, рывком поднялся с кресла и обхватил Таню руками, так, что её правая грудь опиралась на мою левую руку, а левая – на правую. Её спина оказалась прижатой к моей груди,  моё лицо утонуло в копне белых волос, а её упругие бёдра, я уверен, почувствовали моё желание. И вдруг она стала хохотать. Не тихо игриво смеяться, а именно хохотать, да так громко, что все позитивные фантазии 
мгновенно выветрились из моей головы, желание, куда только подевалось. Я опустил руки.
- Ты чего? –
Она ещё секунд десять хохотала, а потом, резко опустив голову, повернулась ко мне и замолчала.
- Что с тобой? –
- Мне щекотно. –
- Ну, извини, я же не знал, что для тебя сзади табу. Хотя, можно было потерпеть как-то. –
- Ты что, считаешь меня дикаркой? –
 - С чего это ты? - я почувствовал, что разговор уходит в  какую-то неопределённую плоскость, в которой я всё время буду искать смысл.
- Ну, табу, это же запрет для дикарей. –
- Ну, не только... –
Далее разговор совершил новый пируэт.
-Я ещё ни разу не изменяла мужу. –
- Сочувствую, - я не нашёл других слов, тем более слов восхищения.
- Можешь не сочувствовать, только я заранее предупреждаю: если между нами что-то произойдёт, а муж об этом узнает, я сразу же ему во всём признаюсь. На первый раз он меня простит. –
Я был ошарашен её логикой.
 - А зачем ему рассказывать об этом? –
- Я ему ничего не скажу, но вдруг он узнает? –
Железная логика блондинки. А у меня не было ни весомых доводов, ни желания продолжать предложенную Татьяной тему. Я просто попрощался и пошёл к двери. Она догнала меня и протянула листочек бумаги.
-Здесь мой телефон. Звони. Если кто-то другой возьмёт трубку, скажешь, что с работы. –
Мои воспоминания прервал подошедший автобус -  я поехал в офис. Вечером у меня намечалось одно дельце личного плана. Конечно, не свидание с Танюшей, хотя три недели в месяц спать одному и так на протяжении полутора лет, тяжеловато. Как посоветовал мне мой коллега по малому Совету, Михаил Беседин: «Держи его в ежовых рукавицах. Опухнет, то-то баба удивится». Я и держал. Лишь раз в месяц вылетал на неделю в 
Охотск: к семье, к Олюшке, для встреч с избирателями, заходил на электростанцию, где обязанности  начальника исполняет мой бывший зам.
Дня три назад случайно встретились с Виктором, моим однокашником по Политехническому институту.  Иногда он заглядывал в Фонд,  и мы играли блиц-партии в шахматы, иногда я бывал у него дома. А сегодня утром, ещё до тех «каратистов», Виктор зашёл ко мне в офис и пригласил к себе вечером. Сопровождавший его амбал  пробурчал что-то, когда мы здоровались, и всё молчал.
- Витя, ты там же живёшь? –
-Там же, но приходи на Ленина 28, в семьдесят четвёртую квартиру. –
- Ты что, переехал? –
- Приходи, приходи, там увидишь. –
Что-то в нём мне не понравилось, неестественно как-то всё происходило, эта загадка с адресом. Но я был бы не я, если бы ни спросил: «А дамы будут?»
- А тебе обязательно сексу подавай. –
- Не надо, не надо, ну и жмот же ты стал! –
Он засмеялся, хорошо так, открыто, а в глубине глаз – тоска и что-то похожее на страх. Таким я его прежде не видел.
- Ты что, Виктор?  –
- Всё нормально, старик, приходи, поболтаем. Жду. – На том и расстались.
И вот я двинул в гости. В гастрономе увидел «Белый аист» - предпочитаю этот молдавский коньяк другим. «Повезло сразу, – подумалось – значит, встреча будет нужная и полезная». Я философски подхожу к жизни, считаю, что всё взаимосвязано и просто так ничего не происходит, случайностей не бывает, надо только уметь читать знаки, предостережения и подсказки, которые преподносит нам жизнь. Впрочем, это разговор особый.
Дом пятиэтажный, ещё сталинской застройки, покрашенный в жёлто-белые тона. На третьем этаже, у обшарпанной двери долго стоять не пришлось: стоило надавить кнопку звонка, как она распахнулась. Впечатление было такое,  что кнопкой включился моторчик открывания двери.
Но дверь открыл Виктор: «Проходи». Поздоровались. Он был бледен, его потная рука  дрожала.
 
- Да что, собственно случилось, старик? –
Впрочем, об этом можно было не спрашивать. Дверь за мной закрыл не Виктор, а сопровождавший его утром амбал. В прихожей был ещё один «кадр» из когорты борцов «сумо».
Видимо,  утро  не прошло  для   меня    даром,  поскольку  мысль о притеснении личности возникла сама собой. И всё стало на свои места: Виктор просто приманка, отсюда и тоска в глазах, и этот адрес. Свою роль он сыграл, помочь мне не сумеет, значит, есть причина такого поведения. Кто за ним стоит? Кому я нужен?  Практически я оказался в таком состоянии, когда терять уже нечего. Или пан, или пропал. Вспомнился Боря Стебловский из далёкой юности, с его «у человека всегда есть выбор». Похоже, выбора у меня не было, но, почему-то, не было и чувства опасности.
Я взглянул на Виктора, он опустил глаза. Амбал распахнул дверь в комнату и жестом предложил войти. В большой комнате, навстречу мне, двинулся человек с протянутой рукой: «Здравствуй, Владимир».

                -- 5 –
В каждом цивилизованном государстве создаётся служба собственной безопасности, стоящая на защите Конституционного строя и не позволяющая менять его неконституционно.
Кабинет руководителя краевого управления  КГБ Виктора Михайловича Воробьёва находился на втором этаже трёхэтажного, добротного, сталинских времён, здания.
В пятницу, после просмотра в кабинете видеозаписи с признанием Песцова, Воробьёв пригласил  полковника  в смежную, так называемую комнату отдыха. В комнате была ещё одна дверь, которая вела в туалет, и через которую можно было спуститься в гараж, расположенный в подвальном помещении.
Сидя за столиком, на котором стояла бутылка любимого полковником коньяка, эту слабость подчинённого  шеф знал, хотя сам предпочитал вино «Хванчкара», они заговорили о перспективах работы и, неожиданно для полковника,  возникла новая тема.
- Монгол, ты хорошо справился с МИДом,  но иностранные дела – это иностранные дела. А нам необходимо подготовиться    к    осенним    выборам. Не  понятно,   по    какой
 
причине, но  партийное руководство категорически запрещает вмешиваться в их ход на всех этапах.
- Что ж тут непонятного, демократию строим. –
- И ты туда же. Да если в высший орган края придут криминальные авторитеты,  и так по всей стране, ты представляешь, что со страной будет?
Когда они вернулись в кабинет,  начальник достал из сейфа папку.
-Ты знаешь, неделю назад прошли очередные выборы в  Центральном районе города. Всего было четыре кандидата, реальные шансы имел действующий глава, кроме него два самовыдвиженца, за ними никого весомого. И, буквально в последний день подачи документов,  всплыл неожиданный кандидат, криминальный  авторитет  Борзый,   которого   всерьёз   никто   не   воспринимал.    Но, -  Виктор Михайлович сделал паузу - победил именно он. Хотя оперативные данные говорят о том, что  он получил чуть больше пяти процентов, но не шестьдесят четыре, как было сказано в отчёте избиркома. –
- А как вы получили эти оперативные пять процентов? –
- Это не мы получили, это Центр социологических исследований «Визавия» проводил опрос в день голосования. Вообщем, получили то, что получили.  Теперь надо как-то эту ситуацию разруливать.- Воробьёв протянул папку полковнику.-  Здесь наработки по «лоббистам», тем членам избирательных комиссий, к которым были зафиксированы подходы представителей Борзого. Нужно завтра, к 10 часам, составить план мероприятий. –
- Может быть «песцовский» вариант? –
-Тебе и карты в руки, действуй. -
Через сутки группа из девяти человек работала над воплощением в жизнь плана полковника. Нужно было отследить представителей тех десяти избирательных комиссий, которые зафиксировали подавляющий перевес Борзого в голосах. Наружка вела только тех членов комиссии, кто пообщался с криминалом перед выборами. Как только объект оставался один, к нему на квартиру направлялась группа из трёх человек: один с помощью аэрозоли на минуту усыплял объект, второй его поддерживал, а третий член группы делал укол скополамина. Далее всё шло по сценарию с  Песцовым. Пробудившись от дрёмы,   член  комиссии
 
не помнил, что с ним произошло за предыдущие пятнадцать минут. «Хорошо  вздремнул» - вот и всё о том воспоминание.
К одиноко идущему пешеходу подъезжало такси, пассажир что-то показывал идущему, тот садился в машину. Минут через двадцать здесь вновь появлялось это же такси, член избирательной комиссии благодарил водителя  и,  выйдя, продолжал движение.
К остановке подъезжал микроавтобус, забирал пассажира, водитель выяснял,  куда тот  направляется, и трогал с места. При подъезде к нужной остановке пассажир просыпался и выходил. Он совершенно не помнил, как рассказывал на видеокамеру о проделках с избирательными бюллетенями  и сумме, полученной за это, как писал заявление в городскую избирательную комиссию о непредумышленной ошибке в подсчёте голосов.
 К часу ночи у полковника были все видеозаписи и заявления. Не обошлось без прокола. Пожилая женщина, член комиссии со стажем, отвергла предложение посланца Борзого и непечатно послала его. Но это было приятное  исключение. 
Полковник понимал, что судить «лоббистов» никто не будет, поскольку подтверждение  фальсификации добыто оперативным путём. Но, на основании заявлений, горизберком признал выборы не состоявшимися и назначил перевыборы.
Нынешнее положение дел в стране порождало у граждан чувство безнаказанности, и кто осознавал  это первым, тот и становился хозяином положения.
Поддержанное Андроповым реформирование государства, правда, с элементами принуждения, после преждевременной смерти Генерального секретаря КПСС и скоропалительной смерти его преемника, было перечёркнуто новым политическим руководством страны. Трансформация идеи перестройки происходила под несмолкаемый, порой бессмысленный говор первого лица, совмещавшего посты глав государства и правящей коммунистической партии. Именно тогда полковник вспомнил слова Джона о молодом руководителе, поразился тому, что перестройка идёт по навязанному извне сценарию.
Главный идеолог партии, второе лицо в политическом руководстве, умело использовал прессу, радио, телевидение, нового      Генсека      для       нанесения      ударов      по     основам государственности. Идеологическая обработка населения не прекращалась ни на минуту. После денег, слово становилось второй властью в государстве. Был придуман термин «социализм с гуманным лицом» или «гуманный социализм», непонятный не только рядовым членам партии, но и партийной номенклатуре.
Во исполнение принятого политическим руководством страны решения,  всячески инициировалось «промывание мозгов» населению в вопросах, казалось бы, незыблемых, впитанных с молоком матери. Дегероизация, нападки на инженерный корпус, на армию. Всё негативное, что было в работе ВЧК-КГБ, смаковалось, смешивалось с тем, чего не было, и выплёскивалось на головы ошарашенных людей. Всё нелицеприятное, что было в партии, использовалось для её дискредитации.
Впервые за многие годы совпали, а точнее были совмещены интересы западных и советских спецслужб. Правда, было и различие: последним приходилось работать против своей страны, точнее на её развал. Всё это стало ясно полковнику задолго до августа девяносто первого года, когда начали внедрять агентуру во вновь зарождающиеся, а в большинстве своём, искусственно создаваемые партии и движения. Это было время, когда скомпрометировавшие себя партийные работники, настоящие и бывшие, стали выходить из КПСС.
Профессиональное восхищение иностранными спец-службами вызывали у полковника их действия по приобщению политического руководителя СССР к выполнению навязанной стратегии. Набор средств приобщения был примитивно прост: приглашения посетить различные страны с супругой, встречи глав государств один на один, когда темы их разговоров оставались за семью печатями, премия мира в то время, когда в Нагорном Карабахе, Нахичевани, Сумгаите лилась кровь. Кровавые события в Грузии и Прибалтике  были звеньями одной цепи. И уже после девяносто первого года, когда предательство интересов могучей державы стало ясно не только профессионалам, хозяева расплачивались с бывшим лидером страны, а ныне руководителем одноимённого фонда, то за прочитанные лекции, то просто переводами от частных лиц в сотни тысяч американских долларов или западногерманских марок.
Высшее руководство страны не было прерогативой полковника: он занимался «мелкими сошками» на уровне края.Его задумки и воплощения печатались в специальной литературе, а его лекция «О ситуациях понуждения в период перестройки» стала своеобразным бестселлером среди спецслужбистов.
Он снискал себе славу ярого поборника главы Российского государства и проводимых им преобразований. Однако слова полковника не всегда совпадали с его делами. На то были особые причины. С одной стороны его действия  соответствовали решению той или иной тактической задачи его основной профессии. Это была важная причина, но не основная. Главным было то, что полковник, тогда ещё майор, работая в Монголии, был завербован Джоном Кейси, представителем английской разведки.
                -- 6 --
Когда началась предвыборная кампания девяностого года и в партийные органы поступила команда не вмешиваться в ход выборов, многие кандидаты победили на волне критики существующего строя и КПСС, благодаря голосовым связкам. На волне критики руководства края, благо компромат имелся, Алексей Георгиевич Талов стал депутатом, а затем и членом малого краевого Совета.
Вместе с бывшим комсомольским работником Песцовым, он организовал депутатскую группу «Возрождение России». Группа насчитывала двенадцать человек и выступала с резкой критикой коммунистического режима, бывших партийных и советских работников края, ярой сторонницей реформ.
В России полным ходом шла приватизация предприятий. Один из вариантов приватизации предполагал оставление контрольного пакета  в руках государства, по второму варианту владельцами становились  работники предприятия. Две недели назад,  коллектив Коппинского леспромхоза на своём собрании решил стать владельцем, оставив государству сорок девять процентов акций, и принял соответствующее решение. Утвердить или отклонить это решение должен был краевой малый Совет. Проект решения малого Совета, так называемая «золотая» акция, 
за принятие которого ратовал Талов, отменял волеизъявление коллектива леспромхоза, и оставлял пятьдесят один процент акций, и значит  предприятие, в собственности государства. 
Талов рассчитал, что, узнав о решении малого Совета, леспромхоз забастует, обрушив весь гнев на депутатов. Поэтому газеты, радио, телевидение, не упускавшие случая ругнуть  Совет по поводу и без повода, получили соответствующую информацию о проекте. Корреспонденты уже сидели в посёлке Копи и формировали общественное мнение, задавая провокационные вопросы типа: «Справедливо ли поступит Совет, отняв у вас положенное вам по закону?»  По посёлку ползли упорные слухи о том, что Советы, Советская власть против трудящегося человека, что только без Советов можно вздохнуть свободно.
Подобная работа была проведена сотрудниками Талова и в других леспромхозах, поэтому лозунг «Долой Советы» выступал как самый актуальный. Член малого Совета, редактор краевой газеты Алексей Шабанов подготовил разгромную статью «Взгляд изнутри» о деятельности Совета, в заключение которой было прямое требование к его председателю о самороспуске.
Специалисты Талова подготовили три варианта действий, в которых учитывалось, кого из народных депутатов не будет на сессии, кому надо в этом помочь, а кому просто приказать. Сессия должна была согласиться с мнением общественности и самораспуститься. Вариант с отсутствием кворума был самым предпочтительным, поскольку развязывал руки главе администрации края  по роспуску Совета. Об этом и об их дальнейшей работе должен был состояться разговор главы с председателем Совета и его заместителями. Всё было наготове, даже заявление председателя Совета о созыве внеочередной сессии по просьбе избирателей. Дело было за малым: оставалось принять «золотую» акцию.
Талов обзвонил членов группы «Возрождение России», приглашая их к себе в кабинет на одиннадцать часов. Последним он набрал номер Костенко.
В трубке послышался густой баритон: «Слушаю».
- Здравствуйте, Анатолий Петрович.-
- Рад Вас слышать, Алексей Георгиевич, правда, мы уже здоровались.-
 
- С хорошим человеком лишний раз поздороваться, одно удовольствие. На одиннадцать собирается группа, примем решение по «золотой акции». Вы сможете прийти? –
- Конечно, приду – в голосе Костенко зазвучали нотки обиды.
- И вот ещё, если у вас вечер свободен, приходите ко мне домой, часиков в девять, партейку сыграем. Кстати, мне прислали чудный коньяк из ближнего Зарубежья, как, только, таможня пропустила? Думаю вам, как ценителю, будет интересно продегустировать. Жду.-
- Я обязательно буду, Алексей Георгиевич.-
Называя Костенко ценителем, Талов ёрничал. Он знал Анатолия Петровича как ценителя алкогольных напитков, независимо от их качества и количества, марки и способа приготовления. Знал он также, что отказать ему Костенко не может.
Однажды, в начале депутатской деятельности, с Анатолием Петровичем приключилась нелепейшая история. К нему в номер, а он, как и все иногородние депутаты проживал в одноместном номере гостиницы «Амурская», ночью постучали. В дверях стоял незнакомый мужичок с бутылкой. Сели за стол, выпили. Дальше Костенко ничего не помнил. Очнулся, когда его стали трясти за плечо. Его будила дежурная, грозившая сообщить людям обо всём, что увидела. Костенко обнаружил себя голым, лежащим под одеялом, а из его постели медленно выбрался тот самый мужичок, тоже голый. Дежурная вопила что-то о наглости, о 121 статье уголовного Кодекса; Анатолий Петрович, будучи традиционно ориентированным, пытался хоть что-то понять, и тут в номер заглянул Талов, «на шум», как пояснил он позже. Дав дежурной тысячу рублей, он выпроводил её, мужичка к этому времени уже не было,  в номере остались лишь Талов и Костенко. Вопрос по дискредитации последнего, от начала и до конца проработанный Таловым,  был исчерпан: Анатолий Петрович сохранил лицо в глазах избирателей, но приобрёл полнейшую зависимость от Алексея Георгиевича.
Вечером Костенко пришёл вовремя. Открывая ему дверь, Талов изобразил на лице приветливую улыбку. Когда надо, он умел быть обаятельным.
- Входите, входите, Анатолий Петрович, раздевайтесь.-
 
Костенко снял куртку, туфли, надел тапочки, у зеркала ладонью пригладил усы. Жил он в соседнем подъезде, уже бывал в этой квартире, правда, почему-то всегда заставал Талова одного, без жены и детей. Костенко нравилась квартира, особенно поражало обилие книг.
- Ну, как вам коньяк?- после того как они сели за журнальный столик, на котором стояли шахматы, бутылка коньяка, две стопки и вазочка с печеньем, спросил Талов. Он пригубил стопочку и смотрел на собеседника. Успевший прочитать название коньяка, Костенко одним глотком расправился с содержимым стопки и закрыл глаза. «Что за причуды с этими рюмками, - подумал он – налил бы в стакан, бутылку бы и уговорили. Так нет, полбутылки весь вечер цедить будет, а полбутылки спрячет, жмот». Однако вслух произнёс:
- Коньяк «Наполеон» - божественный напиток, Алексей Георгиевич.-
- Рад слышать, Анатолий Петрович. – Талов пригубил стопочку, сделал ход пешкой по линии «h», готовя вскрытие ладьи и атакуя староиндийское построение чёрных. Играть в шахматы он любил и умел, нынешний соперник был для него слаб, но в данном случае игра служила прелюдией к разговору. - Защищайтесь, маэстро, иначе туговато придётся.-
- Ничего, ничего Георгич, как-нибудь с божьей помощью...-
- На Бога надейся, но сам...- Талов не стал бить на проходе пещку е5, поскольку она отрезала слона чёрных на d4 от их королевского фланга.
- Да уж как-нибудь.-
-Как-нибудь даже решение в Совете не принимается – Талов бросил пробный шар.
- Уж если о решении говорить, то мы с Вами «как-нибудь» решения не готовим.-
- Это как сказать. «Золотая акция» вряд ли пройдёт – сыроват, сударь, ваш проект.- Талов сделал второй шаг к тому, ради чего была задумана встреча.
- Ну, знаете, Георгич, Вы несправедливы порой. Этот проект мы готовили вместе с Валерием Борисовичем, а уж ему-то, надеюсь, Вы не пришьёте некомпетентность. – Костенко, 
обидчиво скривив губы, больше оттого, что Талов забыл про коньяк, перевёл своего ферзя с d8 на e7.
- Да у меня и в мыслях не было, кого бы то ни было  в некомпетентности обвинять.- Талов вскрыл линию h и, после того, как Костенко  побил крайней пешкой на g6, пожертвовал слона, поставив его на g7.
- А хороший у Вас коньячок, - напомнил Петрович о цели своего прихода и, делая вид, что углубился в паутину позиции: он знал, что второй партии не будет, а коньяка оставалось предостаточно.
- Для свежести мысли, - Талов наполнил стопки – Валерий Борисович, конечно, дока, но и он может ошибиться.-
Валерий Борисович Мамонтов был направлен из Москвы в край с двоякой целью. Первая – «лоцманская». Он должен был помочь «Демократу», так Талов окрестил Костенко, наработать имидж. Для этого Мамонтов, кандидат технических наук, был закреплён за комиссией по экологии, которую на освобождённой основе представлял в малом Совете Костенко. Для рабочего-лесозаготовителя, в своё время окончившего восемь классов, помощь Валерия Борисовича была просто неоценима. Причём не только Мамонтов готовил проекты решений для Костенко, но и комиссия по экономической реформе края буквально завалила «Демократа» и малый Совет многолистовыми Положениями различных направлений совместной деятельности с комиссией по экологии.
Но это была только одна часть задачи, стоящей перед Мамонтовым, хотя без неё было бы сложно выполнить вторую, главную часть. Ему необходимо было наработать собственный имидж, привлечь на свою сторону депутатов, а через них и будущих избирателей. Москва готовилась к новым выборам, готовила новый состав представительного высшего органа власти, и Мамонтов должен был стать народным избранником. Об этой, второй части задания пока не знал даже Талов.
Перед тем как ответить, Костенко опрокинул стопку в рот, занюхал китайским печеньем. Китайские товары заполонили Дальневосточный рынок  и Талов, как покупатель,  не был исключением.
- Валерий Борисович работает целенаправленно и он разбирается в том, что делает. Он очень помогает нашей 
комиссии. – Костенко откусил кусочек печенья и стал жевать. – Интересный он мужик, во всяком случае, поумнее некоторых депутатов.-
- С этим трудно не согласиться, к тому же поведение некоторых оставляет желать лучшего. – Талов плавно вёл корабль разговора в нужную гавань.-
- Вы на что намекаете? – Костенко смутился и, не смотря на выпитый коньяк, почувствовал угрозу в словах Талова.
- Упаси боже подумать плохое, Анатолий Петрович. Я всё анализирую случай с Николаем Васильевичем, ведь не просто так милиция привязалась к нему. Потребляет он без меры, ох, потребляет. Мне даже водитель дежурной машины говорил, что часто видит, простите за каламбур, Мухина «под мухой».-
Николай Васильевич Мухин, как и Костенко, попал в члены малого Совета из рабочих. Суждения его были прямолинейны, он не стеснялся резать правду-матку в глаза, на присутствующих особого внимания не обращал, а потому допускал непарламентские выражения. Для Талова, Мухин был находкой, и он уже приступил к мероприятиям по его дискредитации и, в дальнейшем, выводу из состава представительного органа.
 С этой целью двое прикомандированных к малому Совету военных, молодой капитан и средних лет подполковник, ежедневно после работы, а порой и в обеденный перерыв, угощали Мухина водкой. По рекомендации Талова, к акции против Мухина военные стали привлекать Костенко. Анатолий Петрович от дармовых угощений не отказывался и даже наоборот, стал проявлять инициативу в этом вопросе, так что Талову приходилось порой находить тему для разговора с Костенко в тот момент, когда воины уводили  Мухина «на пикник».
В конце концов, в пятницу, после парламентских слушаний, Николая Васильевича «накачали» так, что на следующий день, когда он по звонку, организованному Таловым, пришёл на работу, его прямо из кабинета милицейский наряд увёз в медвытрезвитель.
Случай этот стал достоянием гласности: пресса, радио и телевидение, сетуя на нарушение депутатской неприкосновенности, дали понять жителям края, что зря в вытрезвитель не забирают. Имя Мухина было у всех на устах, случай с ним пятном ложился на депутатский корпус.
Это была первая часть одного из мероприятий по дискредитации краевого Совета. Вторую часть Талов планировал провести с участием Костенко.
- Каламбур так каламбур, слон так слон – Анатолий Петрович взял слона королём, - а насчёт Мухина, Вы, конечно, правы. Сдерживаться ему надо.-
- Вряд ли это ему по силам, Петрович, а позор на нас с вами ложится.-
- А что Вы предлагаете?-
- Есть способ.- Талов перевёл ферзь с d2 на h6- Вам шах, маэстро.-
- Что ещё за способ? – Костенко увёл короля на f6 – уговоры не помогут, а что мы ещё сможем?-
Талов видел, что собеседник чаще смотрит на бутылку, чем на доску, поэтому со словами «для свежести мысли» вновь наполнил стопки. Поморщившись от той поспешности, с которой Костенко схватил стопку, Талов задумался. Ему не хотелось, чтобы во время получения задания Костенко отвлекался на шахматы. К тому же, он должен был впервые вручить деньги «Демократу». Взглянув на Костенко, он взялся за пешку и передвинул её с g4 на g5.
 – Ну, батенька, вам снова шах и на этот раз мат.- Талов откинулся в кресле и внимательно посмотрел на собеседника.
- Шутить изволите – Костенко взял короля, подержал в руке, поставил на место. Искоса взглянув на коньяк, он обречённо вздохнул и оттого, что Талов больше не нальёт, и оттого, что игра закончилась. – Ладно, сегодня я что-то не в форме.-
Алексей Георгиевич убрал шахматы, расположился поудобнее в кресле и взглянул на Петровича. Пришли на ум слова Сенеки: «Идя по дороге – придёшь к цели, блуждание же - вечно». Пора.
- Вы как всегда правы, Анатолий Петрович, надобно честь мундира нам блюсти. И раз уж вы завели речь о Мухине, то есть просьба.-
- Слушаю внимательно, чем смогу, помогу.-
- Дело не сложное. Самое главное, сделать всё точно. Вы часто семью в Троицком навещаете?-
 
- Завтра суббота, поеду, надо картошки привезти, а то в городских магазинах ну уж очень дорогая, да и экологически не проверенная картошечка.
- Отлично. Если Николай Васильевич напросится в гости в деревню, вы уж не откажите ему. -
- А с чего бы это он в село захотел? –
Талов воздел руки кверху: «Неисповедимы пути Господни».
- А что я буду потом с ним делать?-
- Хорошенько водочкой его побаловать. – Талов достал приготовленные заранее деньги. -  И пусть он у вас переночует.–
- А потом? –
- У вас есть рейс на 5 часов вечера, то есть на 17-00. Вот на этот воскресный рейс и возьмите ему билет. На автобус пойдёте за час до отправления. Вы же мимо гаражей проходите на автовокзал? –
- Да, мимо..., на автостанцию - в голосе Костенко послышалось удивление от такой осведомлённости.
- Так вот, когда дойдёте до гаражей, ты вспомнишь, что забыл дома депутатские удостоверения, и своё, и Мухина, и вернёшься за ними. А Мухину покажи направление на автовокзал, пусть идет дальше один. Вот и всё. Сам поедешь в понедельник утром, так что возьми билет себе заранее. Только ты напои его как следует, водки не жалей. – Талов протянул деньги Костенко.
Он сознательно сказал «ты», подчёркивая переход их отношений в новое качество. Костенко, бывший бригадир лесозаготовителей, по разумению Талова, лучше воспринимал обращение товарища по общему делу, чем начальника к подчинённому. Когда Петрович взял деньги, Талов использовал ещё один  аргумент давления. Он поднёс бутылку к стопке гостя, но не наполнил её, а выжидательно смотрел на Костенко.
- Для пользы дела - Петрович смотрел на деньги, мысленно прикидывая, сколько их в пачке, и добавил – и из уважения к Вам. –
- Давай уж на «ты» будем...- 
- На «ты» я согласен.-
- Пересчитай, здесь ровно десять тысяч, распорядись ими. Да не скупись, отчёт не потребуется.-
- Что-о? И расписки не надо?-
 -Дорогой ты мой,- Талов наполнил стопки, откинулся в кресле. – Никаких расписок, важен результат. И если всё сделаешь, как договорились, получишь ещё столько же.-
Талова интересовала реакция Костенко на последнюю фразу. Речь шла о стоимости агента, и если бы тот возмутился, пришлось бы или добавлять плату, или обернуть всё в шутку. Однако возмущения со стороны Анатолия Петровича не последовало. Напротив, прибросив в уме, что при средней стоимости бутылки водки шестьсот рублей, ой как можно погулять, он задержал руку со стопкой на столике. Бисеринки пота вдруг выступили на лбу, голос дрогнул.
- А он ... он останется в живых? –
«Ого,- подумал Талов, - он даже допускает  смерть. И всё за этот мизер». Вслух же произнёс успокаивающе:
- Как ты можешь, Петрович? Да он останется живее всех живых, тебя переживёт, он же помладше. Да и спокойней ему будет без Совета. Сам ведь поднял вопрос о чистоте депутатского корпуса, вот и попробуем очистить его, конституционно. Твоё здоровье.-
Он сделал глоток и отставил стопку. Костенко проглотил напиток и, успокоившись, спрятал деньги в карман.
- Самое главное, Георгич, чтобы всё законно было. В защиту Конституции сделаю всё, – с пафосом произнёс он последнюю фразу, а сам подумал: «И  откуда такие деньги?»
Услышав из уст нетрезвого собеседника патриотические слова, Талов решил закончить встречу.
- Ну что ж, давай прощаться, Петрович.-
- Да, уже пора и на боковую. Слушай, а вдруг он не поедет?-
- Я же сказал, это не твоя забота. Не беспокойся, деньги возвращать не придётся – плеснул Талов бальзам на сердце Костенко.
Петрович заулыбался, в прихожей пожал руку Алексея Георгиевича двумя руками и ушёл.
«Вот и ещё один «тридцатисребренник» - подумал Талов, фиксируя замок, - ещё один...» Себя он, разумеется, в расчёт не принимал.
               

 
                -- 7 –
От района в малый Совет входили два депутата: Беседин и Костенко. Костенко недавно получил служебную квартиру в Хабаровске, но жену с дочерью из районного центра пока не перевёз.  Беседин жил в селе Троицкое вдвоём с матерью, в Хабаровске же, на деньги налогоплательщиков, располагался в  одноместном номере гостиницы «Амурская», и служебная квартира ему «не светила». Поэтому, как обычно, на выходные, он уезжал к матери.
Утром, в субботу, Беседин отправился на рынок. Он очень любил окрошку, независимо от времени года, и, поэтому перед выездом в Троицкое,  посещал хабаровский рынок, где и в зимнее время можно было купить китайские зелень, огурцы и редиску. Квас у матери был отменный, а сметана продавалась на рынке в Троицком. И если раньше, лет пять назад, местный совхоз поставлял в магазины районного центра молочные продукты, то после приватизации, вдруг у всех совхозных коров обнаружили туберкулёз, весь скот забили, и совхоз перестал существовать. И только неугомонные частники продолжали выполнять свои молочные программы.
Рынок села Троицкое был похож на рынки других сёл района, только навесов побольше, как и прибывших из краевого центра за двести километров японских легковушек, водители которых предлагали, разложенный  на багажниках и задних стёклах автомобилей, товар.
Беседин купил сметану у одной из двух старушек. Причём у той, которая не расхваливала свой товар, а стояла молча. Он почему-то с предубеждением относился ко всякого рода рекламе  товара, видимо, подсознательно связывая её с, порой недобросовестной, рекламой товаров нарождающихся российских фирм. И хотя жители Троицкого знали друг друга и могли, при случае, напомнить о факте обмана, он всё-таки взял сметану у молчаливой старушки.
  Уже отойдя от рынка, Михаил буквально столкнулся с выходившими из проулка коллегами по малому Совету. Он не удивился тому, что Костенко и Мухин были выпивши, его удивило то, что житель города Мухин, не родственник и не близкий друг Костенко, вдруг оказался за две сотни километров от дома.
 
-Алексеич, какая встреча! – синхронно выразили радость Анатолий и Николай. – Какими судьбами?-
- Ну, я-то понятно, домой приехал, а вот что ты здесь делаешь, Николай Васильевич?-
Мухин снял шапку, повертел зачем-то её в руках и снова надел. Ничего вразумительного он ответить не смог, так как не помнил, каким образом  и зачем оказался в Троицком.
-Да пусть хоть немного развеется – прогудел Костенко. Он-то хорошо помнил, как вчера после работы, к нему подошёл один из воинов, капитан, и сказал, что собрался ехать в город Юности и может подвести до Троицкого. В иномарке капитана уже сидел сильно выпивший Мухин. «Меня домой» - только и сумел проговорить он, повалился на сиденье,  захрапел и проспал всю дорогу до районного центра, Его, полусонного и пьяного, они с капитаном завели в квартиру Костенко.
- За неделю, сам знаешь, Михаил Алексеевич, как депутат устаёт, - продолжал Петрович –  пойдем, посмотрим, что на рынке покрепче взять можно.- И они двинулись дальше. Беседин проводил их взглядом и отправился к своей окрошке.
К воскресному вечеру он уже забыл об этой встрече. Сосед Беседина собрался в город, в аэропорт, встречать жену, которая прилетала из Сочи, где проводила отпуск и лечилась Мацестой. «Поехали - предложил он Беседину, - тебе ведь всё едино, где ночевать».
В понедельник, в 14-00 часов предстояло заседание малого Совета, документов надо было просмотреть много,  дома всегда находились дела, отвлекающие от подготовки  к заседанию, поэтому Михаил согласился. Обычно он выезжал в понедельник утренним семичасовым автобусом и к двенадцати часам был в городе. Сосед уже закрывал гараж, Беседин открыл дверцу и собирался сесть в машину, как вдруг, метрах в пяти от себя, увидел лежащего на снегу человека. Невдалеке валялась шапка, рука была вытянута в её сторону. Только что никого не было, и вдруг... Сосед подошёл ближе.
- Откуда он свалился? Ты видел, Алексеевич? –
- Понятия не имею – Беседин наклонился над лежащим, - ну и разит от него.-
Лежащий поднял голову, мутными глазами глянул снизу на Беседина и невнятно произнёс: «Мне на у-у-с...»
 
- Куда, куда? – переспросил сосед, а Михаил удивлённо сказал: «Да это же Коля».
- Какой Коля? –
- Это родственник моего товарища – не стал распространяться Беседин. – Ты какого чёрта здесь валяешься? -
Мухин был невменяем, но заученно твердил: «Мне на  у-у-с...»
- Сергеич, - обратился  Беседин к соседу, - надо его с собой в город взять, его ждут там. –
Сергеич поморщился. Сам он не любил алкоголь, даже в праздники предпочитал минералку, реже пиво, и поэтому не терпел, по его словам «потерявших человеческое обличье». Михаила он знал давно, уважал его и только поэтому согласился взять попутчика.  Помогая усаживать Мухина на заднее сиденье «Жигулей», сосед сказал: «Ну, Алексеич, если что по дороге случится – убирать сам будешь».
- Ладно, ладно, уберу – Беседин подмигнул,  - вот фокус-то для него будет.-
Мухин что-то промычал, закрыл глаза и съехал боком на сиденье. Беседин потянул его за рукав и вновь посадил. Правой рукой стал тереть ухо Мухина – лучший способ, если под рукой нет другого средства, привести пьяного в чувство. Мухин открыл глаза.
- А-а-а, Михаил. Мне надо домой, завтра Совет, пора ехать. Толька бросил, гад этакий...- он не договорил, снова закрыл глаза и лёг на сиденье.
Беседин понял, что больше ничего, во всяком случае, в ближайшие часы, он от Мухина не добьётся. Николай проспал всю дорогу до Хабаровска, и только когда Беседин начал вытаскивать его из машины, проснулся.
- Алексеич, ты куда меня? – ошарашено  спросил он, но не сопротивлялся. –
- Из Ада в Рай пытаемся подняться...- нараспев произнёс Беседин, но, поняв, что Мухину не до шуток, успокоил его - Домой к тебе, куда же ещё. А тебе, Сергеич, спасибо за доставку, глядишь, зачтётся, когда-нибудь. Жене привет. –
- Счастливо отзаседать. – Сосед махнул рукой и поехал в аэропорт.
 
Они благополучно поднялись на четвёртый этаж, Беседин прислонил Мухина к стене и нажал кнопку звонка.
Дверь открыла маленькая женщина.
- Простите, это квартира Мухиных? Здравствуйте. -
- Ох, горе ты моё – устало произнесла она, - здравствуйте. А я Вас знаю, на фотографии видела, Коля рассказывал. –
- А он Вам говорил, куда собирался ехать? –
-Вчера вечером позвонил откуда-то, сказал что задержится. Только уж очень не в себе был. А как Вы его нашли? –
Мухин, доселе безмолвно стоявший у стенки, качнулся в сторону супруги, обхватил её за плечи, и его снова качнуло. Но жена крепко стояла на ногах, по-видимому, была готова ко всяким неожиданностям.
-  Николай попросил подвести – не стал рассказывать о случившемся Беседин и рукой подтолкнул Мухина в квартиру. - Вам помочь? –
- Спасибо, как-нибудь сама, я уже привыкла. Может быть, пройдёте? –
- Я лучше пойду, спасибо. До свидания. –
Жена Мухина вновь тяжело вздохнула и повела, ухватившего её за плечи, мужа в квартиру. Рядом с рыхлым Мухиным  она выглядела стройной. Михаил прикрыл дверь и, услышав щелчок замка, спустился вниз.
В троллейбусе, по дороге в гостиницу, и, уже укладываясь спать, Беседин размышлял о случившемся. Вопросы, вопросы... Что надо было Мухину в Троицком? Куда подевался Костенко? А если бы Мухин попал в Троицком в милицию? Никто бы им не занимался сегодня, в воскресенье, а завтра, в понедельник, он не попал бы на заседание малого Совета.
Беседин представил картину, которая могла бы произойти завтра, на малом Совете. Нет Мухина, нет ещё кого-то и в итоге нет необходимого для принятия решения количества депутатов, нет кворума. Не будет кворума, малый Совет окажется недееспособным. А ведь уже есть примеры роспуска Советов в других регионах страны. Из-за отсутствия кворума.
И вновь Беседина охватило чувство обречённости. Оно было не явным, это чувство, а скорее подспудным, и от того более зловещим.
 
Точно такое же чувство навалилось на него в сентябре, когда нарастало противостояние в Москве между Верховным Советом - высшим органом власти в России и её исполнительной властью. Осада здания Верховного Совета,  проведённая с участием мэра столицы путём отключения света, воды и канализации, не смотря на то, что в это время в здании находились депутаты, лица неприкосновенные, в том числе женщины. И расстрел этого здания, расстрел высшей власти.
Тогда был экстренно созван  краевой малый Совет, который, в числе немногих региональных Советов в стране, признал противозаконной смену власти. Михаил тоже выступил на этом заседании, и  поддержал принимаемое решение, но чувствовал, что их волеизъявление останется лишь констатацией факта. Так оно и было. 
И сейчас Беседин вдруг явственно ощутил грозную силу, которая чётко проводила в жизнь неизвестно кем принятые, но конкретно выраженные планы уничтожения советской власти. Той власти, которая ещё оставалась в регионах.
Об этом он и писал в статье, экземпляр которой отдал Сомову.
                -- 8 –
Хоть он и поседел, и лоб стал более морщинист, и животик чётко определился, я узнал его голос, эту фразу приветствия, да и лицо тоже. Протянул ему руку: «Здравствуй, Геннадий».
Генка Киселёв, по кличке «Кисель», в бытность мою начальником лесопункта Ванинского леспромхоза, отбыл пятый срок, вышел на свободу и вернулся «тянуть» шестой в исправительно-трудовую колонию (ИТК) строгого режима №5А. Это был филиал колонии, расположенной в городе Советская Гавань. Филиал находился в ста километрах от города,  в таёжном посёлке. Часть осужденных, так называемые «бесконвойные», трудилась в тайге на лесозаготовках, а «конвойные», те, кто не имел право выхода за колючую проволоку без конвоиров, работали в промышленной зоне, на нижнем складе, где разделывали древесину на сортименты и отгружали её в лесовозы. В то время начальник лесопункта вместе с начальником филиала 
колонии  и  командиром роты  охраны  фактически  представляли высшую власть в посёлке.
Должность, да и, возможно, наивное убеждение в необходимости приносить пользу лишённым свободы людям, обязывали меня вести воспитательную работу среди осужденных. Было у меня тогда два подшефных: «Кисель» и «Ёж», оба Геннадии. «Ёж» был ершистым парнем, часто сидел в «шизо», штрафном изоляторе. Кисель, наоборот, был спокойным и рассудительным. Обоим тогда было по двадцать четыре года, мне – двадцать шесть. 
Я был для них своего рода исповедником. На строгом режиме с куревом было достаточно строго, но меня при входе в жилую зону не обыскивали, да, впрочем, я и не скрывал, что угощаю подшефных сигаретами.
Они приходили в разное время и вели себя по-разному. «Ёж», сидевший за хулиганство, описывал свои похождения с чётко выраженным героем, естественно в своём лице. Он рассказывал о том, за что получил срок, как о недоразумении: пили все вместе, и девчата, и парни, а наутро отец одной из девиц предложил  «Ёжу»  на ней жениться. «Да как я мог, когда и «Рваный» и «Балда» с ней спали. Я её родителя вежливо попросил отстать от меня, но он не согласился. Тогда пришлось проводить его в коридор». А через два часа «Ежа» арестовали: родитель девицы лежал в больнице с многочисленными ушибами, переломами челюсти и ребра. В итоге из трёх парней пострадал «Ёж»: «Балда», взяв «Рваного» в свадебные свидетели, с удовольствием женился на девице.
А вот «Кисель» был совсем другим. Он входил в кабинет отрядного, начальника отряда, где я встречался с подшефными, протягивал руку со словами: «Здравствуй, Владимир», садился на стул и, закурив, начинал медленно, как бы разговаривая с самим собой, рассуждать о допущенных на свободе ошибках. На свободе он промышлял разбоем.
Я верил не всему, о чём мне рассказывали подшефные, поскольку был знаком с решением судов. Или в их рассказах, или  в приговорах  кое-что было поставлено с ног на голову. Но я давал им возможность высказаться, изредка, вопросами, показывая свою заинтересованность.
 
Расстались мы неожиданно. Сначала был переведён в другую колонию «Ёж». Киселёв прокомментировал это событие по-своему, одним словом: «Скурвился». Ничего конкретного он не сказал, но года через три я случайно узнал от отрядного, что «Ёж» умер. Через некоторое время исчез и «Кисель». Его также перевели в другую колонию: туда срочно потребовался лекальщик, а это была гражданская, полученная на заре «зековской» жизни,  профессия Геннадия.
И вот в комнате, в коврах и не без претензий на стиль, стоял «Кисель».
- Садись, пожалуйста – он повёл рукой в сторону одного из кресел, между которыми стоял, украшенный бутылками и хлебом, салатами, черной и красной икрой, столик. В комнате, кроме нас, никого не было, все остались за дверью, которую прикрыл амбал. – Что будешь пить? –
Я достал из пакета, который всё это время держал в руке, бутылку, поставил её на столик, пакет сунул в карман и сел в кресло.
- Коньяк, Гена, коньяк. Только ты мне объясни сначала, пожалуйста, - я намеренно говорил медленно, чтобы подчеркнуть значимость произносимого – что всё это значит? Какие-то чудаки на букву «М» молотят меня, почём зря, это утром, а вечером – шикарный стол. Ты можешь всё это объяснить, Геннадий? –
Он сел в кресло напротив: «Что знаю, то скажу. Ты меня извини, что пришлось таким путём тебя приглашать, я ведь не знал, как ты отнесёшься к прямому приглашению». Его спокойный доброжелательный тон заставил меня улыбнуться: совсем подшефный не изменился. Он взял «Белый аист» и наполнил стопки. Выпили за встречу.
Самое интересное заключалось в том, что всё происходящее воспринималось мной как спектакль, в котором все события разворачиваются вокруг моей персоны. Всё казалось не реальным, не настоящим, хотя ссадины...
- Ладно, Гена, это ты меня извини, что сразу на тебя с вопросами набросился. Ты бы Виктора пригласил, а то неудобно, хозяин всё-таки. –
- Витя уже ушёл, слабый он человек, ты на него не обижайся. Это я сказал ему, чтобы тебя пригласил, а отказать мне он не может. Хватит о нём. Давай к делу. –
 
- Согласен, давай к делу. Прости за нескромный вопрос: ты всё разбойничаешь? –
- Что ты, Владимир, я уже лет десять, как завязал с этой игрой. –
- Так это не твои бойцы разминались? –
- Ты о чём? –
- А ты повнимательней на мою физиономию посмотри. Следы видишь? –
- Да уж заметил, и спросить хотел, кто это тебя так? А-а, так ты на меня подумал. Нехорошо, Владимир. Как ты мог?! – Геннадий сказал это с обидой, но я особо не обольщался насчёт его эмоций, тоже артист хороший.
- А что бы ты подумал, если бы тебя  утром отмолотили, а потом вдруг я бы объявился. Я ведь твои методы ещё помню – заметил я, но чтобы смягчить последнюю фразу, добавил – в прошлом, конечно. Вот и подумал, что это одних рук дело, то есть твоих. Хотя и сомнительно это. Извини, если я не прав. –
- Ничего, ничего, с этим я разберусь. А ты хоть знаешь, за что  тебя били? –
- Есть такая фирма «Амурский бизон»... –
- А-а-а, так это «Крота» фирма, его сфера, вот сволочь. –
- Вообще-то, Гена, это фирма Борьки Падукова, хотя может это его кличка. –
Геннадий ответил не сразу. Сначала он разлил коньяк по стопкам, сказал «твоё  здоровье», выпил, откусил яблоко и лишь после этого произнёс:
- Эта фирма - сфера «Крота», а уж «Крот» совсем не Падуков. Да ты ведь  его хорошо знаешь, он в зоне «Ежом» звался. –
- Что-о? А мне кто-то говорил, что он вроде бы умер. –
- Цел, как видишь, да ещё кликуху сменил. –  Киселёв снова наполнил стопки и мы выпили. Коньяк уже действовал, а это всегда вызывает у меня сильный аппетит. Я положил на блюдце какой-то салат с участием крабов, которых давно не ел. Вполне приличный салат. Интересно, кто готовил? 
В комнате было не жарко. Геннадий грыз яблоко, а я смотрел на него и думал, как всё-таки сильно, по сравнению с зоной, он изменился. И внешне, конечно, но главное в нём чувствовался хозяин. Не просто хозяин положения, а именно 
хозяин. Даже речь его, в которой теперь практически не было жаргонных словечек, подчёркивала происшедшие с ним изменения.
- Гена, ты говорил о сфере. Ты имеешь в виду сферу влияния? Ты имеешь в виду раздел сфер влияния между Ежом, то бишь Кротом, и ...? И кем ещё? Уж не тобой ли, Гена? Или ещё кем-то?
- Владимир, ты что, с луны свалился? Конечно, есть люди, которые имеют свои сферы влияния. –
- Италия, да и только. –
- Нет, это не Италия, это похлеще. – 
- Значит, Гена,  и у тебя есть свои интересы? –
Собеседник молча грыз яблоко.
- Ну, хорошо, допускаю, что есть. Но причём тут Ваш покорный слуга? –
- Я, Владимир, как сейчас говорят, бизнесмен, владелец ресторана, ну и ещё пара фирм имеется, и мне нужна твоя помощь. Но давай сразу договоримся. Если ты готов мне помочь, так и скажи, если нет – попрощаемся и каждый сам себе. –
Он внимательно смотрел на меня, а я подумал, как всё-таки время меняет людей. Рецедивист-разбойник, а теперь уже предприниматель, обращается за помощью ко мне, законопослушному гражданину. Да ещё слова-то, какие употребляет: сфера влияния. Наваждение, и только. Хотя с чего я взял, что он предприниматель? И всё-таки интересно, что ему надо? –
- Я готов тебе помочь, Геннадий, если это не противозаконно. –
«Кисель» рассмеялся. Смеялся он редко, но я заметил, что его когда-то стальные фиксы «позолотели».
- Это не противозаконно. Хотя на каждый закон наши юристы десять других законов приведут, что надо, то и найдут. Так что не боись, Владимир, всё законно. А за помощь я заплачу.-
- Гена, тебе я помогу и, как говорит одна сова из мультфильма, «безвозмездно». Что я должен сделать? –
- Мне нужна информация о фирме «Борнео». –
- Спасибо хоть не «Бизон». –
Геннадий на эту реплику не среагировал, а продолжил:
- Об этой фирме я должен знать всё, что у тебя есть. – 
- Ну, вообще-то, данные у меня не секретные, хотя термин «конфиденциальность» существует. Зайди завтра в контору, можно с утра. Только без этих амбалов, - я махнул рукой в сторону двери. И позвони предварительно. Хорошо? Надеюсь, телефон знаешь. –
- Знаю, знаю. И знал, что ты не оставишь подшефного в беде – с этими словами «Кисель» протянул руку. Я пожал её.
- Ты где сейчас работаешь? И кем? Если не секрет, конечно. –
Собеседник не отвечал. Он налил ещё по стопке, положил колбасу и сыр на хлеб, выпил и, перевернув бутерброд вверх хлебом, закусил. Я последовал его примеру, в части алкоголя, закусив просто кусочком сыра. Он молча жевал, а я уже смаковал новый салат: протёртая морковь с чесноком и майонезом. Пауза затягивалась. Это целое искусство –  ждать. Или женщину, или денег, или ответа на вопрос. Кто это умеет делать, тому всё равно счастье улыбнётся. Не сейчас, так позже. Желательно при жизни. А когда ожидание можно скрасить пищей, почему бы ни поесть. Геннадий вновь наполнил стопки.
- Гена, ты погнал лошадей. Или вопрос так труден? –
- Если бы это касалось только меня, я был бы с тобой откровенен. Вообще-то я могу рассказать тебе почти всё, но тогда ты наш. Если ты согласен – расскажу. Но знаешь, Владимир, лучше давай так: решаешь вопрос – получаешь деньги. –
Он внимательно посмотрел на меня, и я почувствовал его доброжелательное отношение. Ситуация прояснилась: разовые поручения. Сможешь выполнить, берись, заплатят. Не сможешь – говори сразу, иначе... Я взглянул на его руку: на внутренней стороне запястья бугрились два старых шрама. То же самое было и на другой руке. Об этом он мне рассказывал.
Когда-то, в зоне, ему пришлось покрывать долги кровью. Один стакан крови за один долг. «Чтобы не стать «Машкой» - так объяснил он свои действия, и, похоже, он этим гордился. Время прошло, но ведь он и сейчас способен на жестокость: он не жалел своей крови, не пожалеет и чужой. И в его команде, скорее всего, такие же жёсткие ребята, для которых чужая кровь просто жидкость.
 
- Гена, ответь мне на такой вопрос: «Ты сам меня нашёл, сам решился на встречу?»–
- Владимир, я мог бы тебе сказать «да» и ты бы согласился, хотя мог бы и не поверить. –  Геннадий был серьёзен,  и мне стало жутковато, не смотря на действие алкоголя. – У меня есть босс, это его предложение. Я его не видел, только слышал по телефону. Металл, не человек и голос у него какой-то не понятный. Он не только откуда-то знает мою подноготную,  но много знает и о тебе, знает, что мы с тобой были знакомы. И мне нужна твоя помощь, иначе – он протянул вперёд руки ладонями вверх, взглядом указал на запястья – сейчас кровью не отделаешься, а пожить ещё  хочется. Давай выпьем «за жизнь», чтобы смерть мимо ходила. – Он залпом выпил.
- Ты совсем как поэт заговорил – я последовал его примеру и тоже выпил. Почти два часа пролетели незаметно. Я поднялся.
Геннадий проводил меня до входной двери. Амбал сразу же зашёл на кухню, и мы были в коридоре одни. Я протянул руку:
- Рад был повидать тебя, Геннадий, завтра жду с утра.-
- Обязательно буду. До свидания, Владимир. –
Психологически всё было продумано верно. Если есть возможность помочь человеку, значит, я обязан это сделать. Иначе мне грош цена. Такова моя суть и тот, кто указал на меня, видимо очень хорошо меня изучил. Надо бы над этим подумать. Трезвому. Я спустился во двор и вышел на улицу.
После этого случая мы ещё раза четыре встречались с Киселём. Как он рассказал мне, на своей  территории он контролировал деньги так называемого воровского «общака». На эти деньги создавались фирмы, которые возглавляли бывшие осужденные, и лишь когда директора этих структур  пытались получить больше выгоды, чем им было разрешено, у Киселя возникали к ним вопросы. За информацию Геннадий платил, и платил весьма прилично. Я поставил одно условие: наши отношения Фонда не касаются, это моё личное время, и я оказываю помощь лично от себя. Это была слабая отговорка, но деньги лишними не были.
Я лежал на кровати в гостиничном номере и читал Рекса Стаута, когда  вечером зазвонил телефон. Звонил Кисель, и, хотя 
он говорил, как обычно,  своим негромким голосом, в нём звучала напряженность: «Владимир, надо срочно встретиться».
- Гена, сегодня воскресенье, завтра, после обеда, я буду на малом Совете, поэтому до часу дня, приходи в Фонд, там и поговорим.-
- Через пятнадцать минут  жду тебя за второй больницей, в парке «Динамо».-
- Тебя и на воле к органам тянет, - протянул я,  но Кисель уже положил трубку, и моё жизненное наблюдение осталось со мной.-               
                -- 9 –
Депутаты располагались в кабинетах по двое, отдельные кабинеты были только у председателя Совета и двух его заместителей. Соседом Беседина по кабинету был Дунаев, полковник милиции, прикомандированный к краевому Совету. В краевом Совете Дунаев возглавлял депутатскую комиссию по правам человека, Беседин был заместителем председателя комитета по экономической реформе края, заместителем Талова.
Два месяца назад Дунаев был в Москве, на совещании в администрации президента, где представителям  всех регионов   России, и тем, которые признали легитимность нынешней власти, и не признавшим её, было предложено подписать согласительный документ. И хотя этот документ не имел достаточной юридической силы, он давал возможность президенту ссылаться на него, как на всенародную поддержку. Каждому подписывающему  давали ручку «Паркер» с золотым пером, которая,  после подписания, оставалась у него как исторический сувенир. Дунаев, который представлял  Хабаровский край, подписывать соглашение отказался, «Паркер» не взял, и после возвращения домой написал об этом статью, которая вызвала не однозначную реакцию депутатов.
В понедельник утром Талов зашёл к ним в кабинет, поздоровался за руку. Каждое утро Дунаеву приносили оперативную сводку происшествий в крае за истекшие сутки, и Талов, знакомясь со сводкой, частенько комментировал прочитанное.
- Что сегодня нового пишут, Анатолий Фёдорович? Наши коллеги не проявили себя антиобщественно? – Талова интересовало, как преподнесёт УВД происшествие с Мухиным.
 
Вечером ему позвонил Костенко и нетрезвым голосом сказал, что всё в норме. Подробности Талов не выяснил, поскольку связь прервалась – Костенко положил трубку.
Согласно схеме работы подразделения, у Талова в каждом районе был человек, по рангу стоящий ниже его, но наделённый теми же функциями, что и Талов в крае. В Нанайском районе таким человеком был пасечник по фамилии Шилка, ранее работавший директором пчелосовхоза, который, с началом перестройки, оперативно проведя акционирование предприятия, выделился с паем в сорок пчелосемей на самостоятельные хлеба.
Шилке было поручено проконтролировать посадку в автобус Мухина. И когда последний рейс ушёл из Троицкого в Хабаровск без Николая Васильевича, Шилка известил об этом Талова. И Костенко, и Шилка задание Талова выполнили точно.
Однако в сводке о Мухине не было ни слова.
- Держатся наши коллеги.  – Выше среднего роста, плотный Дунаев выглядел ровесником Талова, хотя был на десять лет старше. – Да у нас кроме Мухина да Костенко потенциальных нет. – Дунаев сознательно опустил слово «алкашей»: работа в милиции приучила его к осторожности. – А уж после случая с Мухиным они скромнее будут, я думаю.
Беседин, знакомившийся с проектами решений малого Совета, автоматически связал вопрос Талова, фамилию Мухин, вчерашнее с ним происшествие в единое целое. Он давно пытался понять, что за человек Алексей Талов.
Однажды, на заседании малого Совета, депутаты рассматривали жалобу объединения «Дальлеспром» на действия северокорейских лесозаготовителей, работавших в леспромхозах Верхнебуреинского района. Талов выступил с предложением о разрыве отношений с северными корейцами в части заготовок леса и ориентире на Южную Корею. Мнения депутатов разделились, и, чтобы не рубить с плеча действующие экономические отношения, или, во всяком случае, не в этом году,  была создана согласительная комиссия из трёх человек для выработки компромиссного решения.  В её состав вошли Талов, Дунаев и Беседин. Дунаев был скорее консервативен, так как сразу же встал на защиту корейских лесозаготовителей.   
 
–  Да они лес возят круглые сутки,  живут прямо в МАЗах, а руководство леспромхозов не может создать нормальных условий, вот и нападает на них.
–  Но, Анатолий Федорович, они же в полувагоне с древесиной пытались провезти в Корею трелёвочный трактор. Причём же здесь руководство «Дальлеспрома»? –
- А кто должен контроль осуществлять за их деятельностью? Не Ваше ли ведомство, Алексей Георгиевич, да руководство леспромхозов? И, с какой стати, эти вопросы малый Совет решать должен? –
Беседин понял, что такая тактика решения вопроса ни к чему не приведёт. 
- Уважаемые члены согласительной комиссии – Беседин сделал ударение на слове согласительной. - Если я Вас правильно понял, Анатолий Федорович против изменения существующих экономических отношений, а Алексей Георгиевич – за разрыв действующих отношений и ориентире  на Южную Корею. Как вы знаете, «Дальлеспром» ежегодно продлевает действие договора с представителями Северной Кореи, поэтому до конца года вряд ли что можно изменить. – Он внимательно посмотрел на Талова.
- Алексей Георгиевич, Вы можете предложить вариант, который,  не в ущерб экономике края, немедленно решит вопрос  переориентировки «Дальлеспрома» с Северной на Южную Корею? Наверное, нет. Или Вы можете назвать южнокорейские фирмы, которые завтра войдут в верхнебуреинскую тайгу?»
Талов знал такие фирмы, да и инцидент с трактором был разыгран с подачи его новых хозяев, но называть ни фирмы, ни своих хозяев, он не собирался.
- Конечно же, Михаил Алексеевич, сию минуту ничего изменить не возможно, но ведь надо что-то делать, коллеги – Талов артистично развёл руками.
- Предлагаю в проекте решения рекомендовать руководству «Дальлеспрома» рассмотреть вопрос о целесообразности дальнейшей работы с северокорейскими лесозаготовителями и изучить возможность совместной заготовки древесины с южнокорейскими, японскими и малазийскими фирмами. Вы согласны? – Беседин вопросительно взглянул на членов комиссии.
 
- Надо предоставить свободу выбора лесникам, пусть  «Дальлеспром» сам решает, с кем ему работать - Дунаев был краток.
 Но Талов согласился лишь после того, как в             проект записали «с южнокорейскими и другими компаниями»: Республика Корея должна была прозвучать в решении Совета. Подписывая решение согласительной комиссии, Беседин подумал, а чем это так не понравились Талову  северокорейцы, что он готов их выгнать из леса. И почему взамен он предложил Южную Корею, ведь есть Япония, Америка?.. 
Переговорив с Дунаевым о предстоящей поездке в Японию делегации парламентариев, в состав которой входили они оба, и, подкинув мысль, что Костенко не такой уж и пропащий человек, за него можно побороться, если взять с собой, в порядке шефства, за границу, Талов вернулся в свой кабинет. О «золотой акции» он ничего не сказал: с профессионалом, а Дунаева он считал таковым, Талов соблюдал осторожность.
Через полчаса у Талова собиралась депутатская группа «Возрождение России», чтобы определиться по «золотой акции», причём Талов, при положительном решении, попадал в двусмысленное положение. Ему пришлось бы на заседании малого Совета ратовать за демократию, а значит, выступать против «золотой акции», но в заключение своего выступления сказать о принятом группой решении, и что он, подчиняясь мнению большинства, вынужден  голосовать за «золотую акцию». Талов умел говорить красиво и логично, но на этот раз ему придётся не завлекать аудиторию на сторону демократии, но жестами ли, интонацией нацеливать членов малого Совета на противодействие решению коллектива леспромхоза. Но, на то он и профессионал, чтобы артистично разыграть спектакль перед депутатами.
 Беседин знал о собрании коллектива леспромхоза, о его решении стать владельцем предприятия, поэтому проект малого Совета, отменяющий это решение, был для него громом среди ясного неба. В коридоре у него состоялся короткий разговор с Костенко, чья комиссия была автором проекта.
- Петрович, ты хоть понимаешь, что своим проектом ты становишься в позу блудливой коровы: и нашим, и вашим. Ты всё время ратуешь «за демократию, за свободу развития 
коллектива», тебя цитирую, а поступаешь как-то через..., в общем, наоборот. Ты, в самом деле, уверен в правильности проекта? –
- Михаил Алексеевич, ну ты же знаешь, что этот проект мы готовили вместе с Мамонтовым, да и ваша комиссия принимала участие в его создании...- загудел Костенко, но Беседин перебил его.
- Какая комиссия, какое участие, ты не забыл, что я зампредседателя этой комиссии, и ни один проект до этого без меня не готовился. А на этот раз я только сейчас его увидел, слишком уж оперативно он возник.  И, причём тут Мамонтов? Ты практически помысли, что будет после принятия твоего проекта? Если недопонимаешь чего-то, так я тебе объясню.  Бардак, настоящий бардак, вот что будет! Почти полтысячи человек принимают решение, а двадцать восемь, пользуясь тем, что избраны, решают наоборот.   О том подумай,  что, при  нынешнем положении дел в стране, при так называемой демократии,  будут делать эти полтысячи. Да пошлют нас, мягко говоря, и, самое главное, что будут правы! Ну, что ты на это скажешь? –
Непроизвольно, Костенко обернулся в поисках Талова, ведь тот сказал ему, что всё согласовано с комиссией. Рядом Талова не оказалось, а стоял только Беседин, с которым дискутировать Петрович не собирался: где-то в глубине души он понимал свою неправоту, да и голова, со-вчерашнего, раскалывалась.
- Пусть Совет решает – свернул тему разговора Костенко и двинулся к своему кабинету.
Беседин пожал плечами и зашёл к Талову, - тот сидел за столом перед раскрытым ноутбуком и что-то печатал. Талов автоматически открыл на экране другое окно- привычка, выработанная годами, и, улыбнувшись,  спросил:
- Слушаю, Михаил Алексеевич, какой вопрос?
- Хотел бы о «Золотой акции» переговорить, Алексей Георгиевич, сомнение вызывает эта бумага. Ты ведь курируешь, как я понимаю, Петровича? Это же его творение.
- Ну, естественно,  не он один создаёт перлы. А, собственно, в чём проблема? Вроде бы всё грамотно изложено. -
 
- Стилистически да, а если в корень смотреть, как-то неуютно становится. Это же против кого мы двинем?-
- Да мы просто выполняем закон и высказываем своё мнение. – Талов понял, что одной фразой не отделаться.- Может кофейку?-
Беседин знал, что с собеседником надо держать ухо востро, и мысль излагать точно. Талов на лету схватывал идею собеседника,  и если в ней была какая-нибудь неточность, он цеплялся  как клещ и обыгрывал фразами этот прокол так, что нужно было, или сразу признать  свою неправоту, или её отстаивать.
- Ну,  разве что чашечку, но коньячку немного...
Талов достал чашки, наполнил кипятком из потера.  «Кофе, сахар, печенье – он указал на разнос, где стояли баночка кофе, упаковка с одноразовыми пакетиками чая,  сахарница, вазочка с печеньем, лежали чайные ложки и салфетки – а коньячок до вечера прибережём,  если не возражаешь?»
«Не возражаю» - Беседин сел за приставной столик.  Талов вышел из-за стола, но сесть напротив не успел: зашумел интерком председателя Совета: «Алексей Георгиевич, зайдите на пару минут, бумага интересная пришла, надо срочно ответить».
Талов выключил ноутбук, посмотрел на Беседина, подспудно в его взгляде тот увидел желание хозяина кабинета выгнать собеседника к чёртовой матери. Но услышал лишь: «Не скучай, Михаил Алексеевич,  я ненадолго».
- Знаю я это «ненадолго». От председателя раньше, чем через пятнадцать минут не выйдешь: пока об  «Аэропроекте» новости не расскажет, не отпустит. - Беседин поднялся, отхлебнул кофе, поставил чашку на разнос и вышел вместе с Таловым. 
                -- 10 –
Заместитель председателя Совета, Галина Ивановна, умная, но в пылу полемики не думавшая о последствиях своих поступков, женщина, на заседании Совета могла высказать мнение по любому вопросу, даже если её идеи шли вразрез с предложениями председателя. На этой почве состоялось несколько откровенных разговоров и один на один с председателем Совета, и в присутствии первого заместителя. Но 
все договорённости вылетали у неё из головы, когда она хотела высказаться.
Сегодня Галина Ивановна проснулась в отвратительном состоянии. Вчера ей звонил человек с металлическим голосом, которого она никогда не видела, но поручения, а точнее приказы, которого выполняла, правда, переговорив предварительно с Яблоковым.
«Завтра надо принять «золотую акцию», Галина Ивановна – рекомендовал он. – И поговорите с авторитетными членами малого Совета, вы знаете с кем, подскажите им, что это  по-государственному – поправить ошибающийся коллектив».
 В самом начале своей работы заместителем председателя, она, услышав этот голос и предложение прислушиваться к его рекомендациям, иначе «будет показательное выступление»,  послала Ивана Ивановича, а он так представился, к чёрту. Но на следующее  утро две краевых газеты подняли шумиху вокруг её поездки в Японию за счёт коммерческой фирмы.
Галина Ивановна, которая по своей натуре была противницей принятия всякого рода подношений, в то время преподавала политэкономию  в одном из вузов Хабаровска. Она написала книгу об экономике Дальнего Востока, которая оказалась очень полезной для экономистов и которую предложила издать на английском языке одна японская фирма. Галина Ивановна согласилась и была приглашена для подписания контракта в Японию.
Буквально за день до поездки она совершенно случайно встретилась со своей давнишней знакомой, которая сообщила, что работает в фирме «Борнео» и по делам фирмы едет в Японию.   Галина Ивановна, по простоте душевной, обрадовалась и даже не удивилась, что в самолёте их места оказались рядом. Поездка была насыщенной, подписание контракта прошло удачно, и Галина Ивановна получила часть гонорара на сумму, допустимую для пересечения российской границы без вопросов со стороны российской таможни.   Остальную сумму, по её просьбе,  руководители фирмы обещали перечислить в Хабаровск, после того, как она откроет там валютный счёт.
Уже в день вылета в Россию, подруга, с которой они жили в одном номере, попросила у неё денег для покупки кимоно.   
Галина Ивановна отсчитала ей то, что та просила и забыла об этом эпизоде.
И вот краевые газеты   в унисон написали о падкой на дармовщину, любительнице денег, заместителе председателя Совета, «экономящей на своих затратах за счёт коммерческой фирмы». Каждая  газета опубликовала по одному снимку. На одном Галина Ивановна, сидя за столом, отсчитывала американские доллары, на втором она протягивала руку к руке подруги, которая держала стопку долларов. Причём лицо подруги на фото не было видно, зато и  лицо Галины Ивановны, и доллары были видны отчётливо.
- Это же у меня Маринка заняла денег на кимоно, – с возмущением говорила мужу Галина Ивановна – вот только кто фотографировал? –
- Ну, не японцы же – сделал вывод муж – значит твоя драгоценная подруга. –
В течение дня Галина Ивановна пыталась дозвониться до подруги, но её домашний телефон не отвечал, а на работе сказали, что она уехала в командировку и будет через неделю.
Утром к ней в кабинет вошёл с газетами директор краевого Фонда Владимир Строев. 
- Галина Ивановна, что за чушь написана в газетах, ведь это настоящая чушь, уж  я-то Вас знаю не первый год?! – В далёких шестидесятых годах, будучи студентом политехнического института, он  учился у Галины Ивановны, только что закончившей аспирантуру, политэкономии, ценил её за логическое мышление и откровенность. -  Как на духу, в чём дело? –
Она вдруг осознала,  что это только начало, что будут ещё посетители, звонки, и что сегодня ей предстоит защищаться. Обида захлестнула её, на глазах блеснули слёзы. И она рассказала Строеву о звонке человека с металлическим голосом, о требовании исполнения его рекомендаций, о своей реакции.
Уходя, Строев сказал: « Будьте сильной, Галина Ивановна, это испытание, серьёзное, но не смертельное. Переговорите с Яблоковым, он мужик умный, поможет».
Состоялся, нелицеприятный в начале, разговор с первым заместителем председателя Совета Сергеем Анатольевичем, которому систематически приходилось выполнять обязанности 
председателя из-за частых отлучек последнего: вот и сейчас председатель Совета  был в Америке, где продвигал, предложенную одной американской фирмой, идею создания международного аэропорта в Хабаровске.
В кабинете Яблокова было прохладно. Зимой он принципиально приоткрывал одно из окон, чтобы в помещении температура не поднималась выше 18 градусов.  Любовь к комнатной температуре  он стал понимать после трёхлетней командировки в Индию. Тогда, еще будучи капитаном третьего ранга, он читал индийским морякам-подводникам лекции об атомных двигателях.  Индия покупала у СССР первую атомную подводную лодку, и советские инструкторы готовили индийский персонал.
Проживали они в офицерской казарме военного гарнизона, по двое в комнате, где вентилятор, установленный на потолке, часто выходил из строя, и сорокоградусная жара проникала в помещение.  Близость моря нисколько её не смягчала, поэтому Яблоков, обычно долго ворочавшийся весь в поту, засыпал далеко после полуночи. И хотя Индия, которую он считал одной из основ цивилизации,  пленила его, возвращение на Дальний Восток, из командировки, он воспринял как подарок.
Сергей Анатольевич во всех невзгодах всегда находил место юмору и поэтому к нему тянулись люди: и члены малого Совета, и просто знающие его. Он был остёр на язык, и Галина Ивановна не могла забыть его реакцию на слова одного из коллег, человека, который не стеснялся высказываться прилюдно о своей нетрадиционной ориентации. Во время одного из заседаний коллега сказал: «Из уважения к дамам, я буду стоять спиной к вам, мужчины». «Тогда нагнись» – мгновенно отреагировал заместитель председателя Совета. Слова прозвучали не громко, в рабочем шуме заседания депутаты их не услышали, но вызвали изумлённый взгляд сидевшей рядом  Галины Ивановны. Её поразила не сама фраза Яблокова, а скорость его мышления.
 Но когда вопрос требовал серьёзного подхода, Яблоков отставлял шутки в сторону. Он с пониманием отнёсся к рассказу Галины Ивановны, поскольку читал её книгу и видел английский  вариант.
 
- Это надо же, что творят, писаки.  Раньше я бы просто пригласил редакторов сюда, а сейчас такое время... -
- Я ведь с ними  лично знакома, мы на Совете их утверждали, хоть бы поинтересовались у меня, как было дело, я бы всё объяснила – в голосе Галины Ивановны звучали слёзы и нотки обиды. –
-Ну,  ты уж не раскисай. А ведь редакторы так синхронно не стали бы писать о заместителе председателя Совета, не поставив в известность руководство. Неужели выполняли чей-то заказ? –
-  Сергей Анатольевич, меня шантажируют. –
- Да это не шантаж, скорее дискредитация. –
- Меня шантажируют – повторила Галина Ивановна. – Вчера позвонил какой-то тип, и металлическим голосом, голос как у робота, сказал, чтобы я выполняла его рекомендации. Я его, понятно, послала. Это было вчера, а сегодня... – Она указала на газеты, лежащие перед Яблоковым. –
- Тогда это действительно шантаж и, боюсь, всё очень серьёзно. Придется подключать КГБ. Я переговорю, пожалуй, с начальником краевого управления, ещё не хватало, чтобы депутатами кто-то командовал. А, может, Талова подключить, он тоже из этого ведомства, или Дунаева, это будет даже лучше, всё-таки комиссию по правам человека возглавляет. -
 - Хорошо, пусть  Дунаев... –
- А вот сейчас я его и приглашу. – Яблоков нажал кнопку интеркома: «Анатолий Федорович, зайди, пожалуйста».-
Разговор длился минут пятнадцать, по старой оперативной привычке Дунаев выспрашивал у Галины Ивановны нюансы её общения  с неизвестным.
- Значит, так и сказал: «будет показательное выступление». Ничего, не особенно переживайте, Галина Ивановна. И насчёт статей: подайте  заявление о защите чести и достоинства в суд, надеюсь, не проиграете –  сказал он в завершение разговора.
А вечером, расстроенной от бесконечных звонков, сочувствующих и злорадствующих, Галине Ивановне вновь позвонил Иван Иванович.
 
- Убедились, что всё совершенно серьёзно. Если Вы согласны прислушиваться к моим рекомендациям, завтра всё будет нормально. –
- Да как всё может быть нормально, если сегодня я такого наслушалась по телефону, а некоторые вообще разговаривать не захотели. –
- Ваше дело согласиться, остальное - моя забота. Убедились, я слов на ветер не бросаю. –
На следующий день обе газеты опубликовали опровержение, заклеймили некомпетентность своих корреспондентов, пообещали расстаться с ними, и в заключение несколько фраз о порядочности  Галины Ивановны, и о её книге.
Состоялся у Галины Ивановны разговор с председателем Совета после его возвращения из-за границы. Игорь Юрьевич не воспринял её рассказ серьёзно, только спросил, говорила ли она с Яблоковым по этому поводу? И узнав, что такой разговор состоялся, сказал, чтобы «если что вдруг – сразу поставить его в известность».
- Всё нормально, Галина Ивановна, скоро будем международный терминал строить. Окно в Америку «прорубать».-  На этом разговор и закончился.
А сегодня, выполняя рекомендацию Ивана Ивановича относительно «золотой» акции, Галина Ивановна переговорила  с Яблоковым, Таловым, Бесединым, Дунаевым. В разговоре она не навязывала собеседникам своего мнения, то есть мнения «Ивана Ивановича», а просто интересовалась их мнением по этому вопросу.
                – 11 –
До места встречи с «Киселём» было три минуты ходу: обогнув корпуса гостиницы и, стоящей рядом с ней, второй городской больницы, я оказался в парке «Динамо. В этом месте парка не было ни скамеек, ни аллей, только кустарник, деревья и между ними тропинки, где бегали тренирующиеся спортсмены, а по утрам и любители кросса. Снегу было немного, лишь вокруг дорожки, по которой мне навстречу шёл Геннадий. Один, без своих амбалов. Одет он был респектабельно: длинное чёрное пальто, коричневые кашне и меховая фуражка, чёрные тёплые ботинки, скорее всего не китайского производства.
- Гена, что случилось? –
 
Мы обменялись рукопожатием.
- Владимир, мне нужно передать тебе, чтобы ты проголосовал за золотую акцию.-
 Я оторопело смотрел на него. До сих пор его интересовал только бизнес, с упором на криминальный уклон, моя работа в малом Совете его не интересовала, во всяком случае, внешне такой интерес не проявлялся.
- Передать – это от кого? С какой стати ты полез в депутатские дела? И какое отношение «золотая» акция имеет к тебе? –
В отличие от Геннадия,  время не сделало меня более сдержанным, и когда дело вызывало повышенный интерес, я хотел получить ответы на все вопросы, причём сразу же.
Мы медленно пошли по дорожке  и в свете фонаря, мимо которого проходили, меня поразило его лицо: бледное и очень встревоженное. А то, о чём  он говорил, было как в плохом детективе. 
- Ты помнишь Владимир, я организовал нашу первую  встречу,  но ведь я тебя не искал специально. Мне позвонили и сказали, где тебя найти и что нужно сделать.-
- Ты мне говорил об этом.  Это же  твой невидимый босс, верно? –
- Верно. Ну,  вообще-то  встреча с тобой была полезной, но дело не в этом. Короче, он знал кое-что  из моей прошлой жизни, какая-то падла сдала, и сдала буквально всё. Я согласился. И приплачивать тебе за информацию тоже он приказал. А сегодня он позвонил и сказал, чтобы ты голосовал за золотую акцию. Она что, правда, золотая? –
- Какая там золотая, одно название, хотя по сути…. Ну, а если я не соглашусь голосовать, прибьёшь, что ли?-
- В понедельник газеты напишут о том, что ты находишься на содержании у криминала. И там будет моё интервью. Но, Владимир, я никому никакого интервью не давал. Да я бы эту гниду собственными руками придушил. Но не знаю кто это. У него даже голос не нормальный, какой-то загробный, что ли, как из металла.-
Хорошая это штука – хорошая память! Она сразу же среагировала, и я вспомнил статьи о заместителе председателя Совета Галине Ивановне, о её поездке в Японию. У нас был с ней 
короткий разговор и  тогда я сразу понял, что это шантаж. И ещё она про металлический голос говорила.
- Гена, а ты можешь точно сказать, как он говорил о твоём интервью? Попробуй дословно. –
- Да у меня память уже не та. Но вот что интересно, он сказал: «И тогда будет показательное выступление – твоё интервью». Тоже нашёл фигуриста, сволочь.-
- Гена, а если я найду эту сволочь? –
- Ты мне его только покажи. Я с этим петухом поговорю. -
- Покажу.-
Мы пожали друг другу руки и разошлись: Геннадий двинулся вглубь парка, а я,  миновав корпуса больницы и гостиницы, вышел на освещенную фонарями площадь Ленина. Взглянул на часы - полдевятого. Людей на площади было немного, встречные прохожие куда-то спешили, начиналась предновогодняя суета. В белом доме,  здании краевого Совета, светились окна вестибюля, где коротали воскресную смену дежурные милиционеры, да на десятом этаже, в пяти окнах  горел свет. Два из них указывали на то, что Галина Ивановна была в своём кабинете. Я не решился звонить по телефону: дело серьёзное, а телефон есть телефон, его дело передать информацию, а вот кому передать - вопрос.
Поздоровавшись со знакомым сержантом, предъявил удостоверение члена малого Совета, обязательная формальность, и поднялся на десятый этаж.
- Разрешите, Галина Ивановна?-
Оторвавшись взглядом от бумаг и отложив ручку, Галина Ивановна  откинулась на спинку кресла.
- Проходи, Владимир Иванович, что за неотлагательные дела в столь поздний час?-
- Я буквально на пару минут.  На меня   давит из-за «золотой» акции тот же металлический голос, помните,  только не напрямую, а через криминал. И, я думаю, это кто-то из наших, из депутатов.  Но это сейчас не важно. Вспомните, Галина Ивановна, какую-нибудь необычную фразу он говорил, что-нибудь про фигуристов?-
- Про каких фигуристов? Нет. О спорте и речи не было. Он и сегодня мне звонил, перечислил фамилии, кого я должна нацелить на «золотую» акцию, кстати, твоей не было. 
Перебьётся. Дело в том, Владимир Иванович, не для разглашения скажу, что  председатель и  мы с Яблоковым были у главы администрации. И речь уже шла о нашей дальнейшей работе. После роспуска Совета. А он в любом случае состоится. Или кворума не будет, или будет решение о самороспуске.-
- Спасибо, Галина Ивановна, обрадовала. Я, конечно, сомневаюсь, чтобы депутаты самораспустились, но ход мыслей президента понятен. Ладно, я пойду, счастливо.-
Уже выходя из кабинета, услышал: «Владимир Иванович, подожди.- Я  остановился. -  А ведь  выражение  «показательное выступление» он тогда произнёс, но это насчёт газет было сказано». –
По пути в гостиницу и уже лёжа в кровати,  всё пытался вспомнить, где  я слышал это выражение. Не по телику, не от Галины Ивановны и не от Киселя. Но сколько я ни напрягал память, всё было напрасно, зря я её, память, нахваливал. С этим и уснул.
Первая мысль, посетившая меня утром, а первая мысль всегда верна, подсказала,   что нужно делать. У меня не вызывало сомнений, что выражение «показательное выступление» прозвучало на одном из первых заседаний малого  Совета. И поскольку на всех заседаниях Совета работают две стенографистки, а затем с их хитросплетений пишется протокол, цель была ясна: вот этот нужный мне протокол и необходимо посмотреть. Правда, сначала найти. Кроме того, я знал, что все выступления участников заседания фиксируются на магнитофон. И когда при составлении протокола возникали разночтения стенограмм,   в действие вступала версия магнитофона. В половине девятого я уже был в белом доме, поскольку  знал, что заведующая протокольной частью Елена Павловна Горбунова, по своей привычке, выработанной годами работы в партийных органах, приходит спозаранку. Морозный румянец ещё не отпустил её щёк, и она выглядела моложе своих лет.
- Прекрасно смотритесь – поздоровавшись, я протянул седовласой  Елене Павловне коробку «Птичьего молока».
- В краску-то не вгоняй, в январе мне на пенсию, – Елена Павловна конфеты взяла, положила их на журнальный столик в углу – кофе будешь? –
 
- Разве можно отказать такой прекрасной женщине – не смотря на то, что лесть была явной, я знал: на женщин это действует почти безотказно.
- Только учти, льстец Владимир Иванович, времени у меня нет, надо готовиться к заседанию Совета. – Она разлила кипяток из потера в чашечки, указала рукой на баночку кофе, вазочки с печеньем и сахаром.– Или с конфетами будешь? Так о чём ты хотел меня спросить? –
- Вы же знаете, Елена Павловна,  я всегда предельно откровенен, хоть это и может казаться лестью. Хочу выступить сегодня на Совете, напомнить депутатам о назначении малого краевого, о том, что они говорили о своих планах вначале, два года назад, пока не заматерели. – Я опустил кусочек сахара, размешал кофе. - Мне бы посмотреть первые протоколы, а ещё проще, если Вы позволите, конечно, прослушать, ведь интонации голоса о многом сказать могут. Выручайте, Елена прекрасная, Павловна. -
- Ну, ты и хитрец, Владимир Иванович, да время не подходящее. В два часа заседание Совета...  -
-  Да я Вас отвлекать не буду, тихонечко сяду с наушниками, как будто меня и нет. –
Кабинет  Елены Павловны состоял из смежных  комнат: во втором помещении стояли металлические шкафы с  книгами подшитых документов. Магнитола на тумбочке, слева от стенного шкафа, в нижнем ящике которого хранились магнитофонные ленты, так и притягивала к себе.-
Хозяйка кабинета достала четыре кассеты: «Первых два заседания. Вот наушники, слушай и не отвлекай меня».
Я, как и обещал, тихонечко сел в кресло, стоящее рядом с тумбочкой. Надев наушники, поставил кассету, включил магнитолу  и, чтобы не отвлекаться, откинув голову, закрыл глаза. И сразу же оказался на первом заседании малого Совета. Какие правильные выступления, с долей рисовки, конечно, но в целом  логичные, даже у женщин. И лишь минут через тридцать пять, когда я  уже стал подремывать, ещё бы, в тепле и с закрытыми глазами, услышал то, что искал.

                - 12 -
В понедельник, с утра, Талова охватило неясное беспокойство. Небо хмурилось, предвещая снегопад, порывистый 
ветер хотя и не обжигал щёки морозцем, но заставлял наклонять голову ему навстречу. Многое сегодня должно было произойти, но главное - должен решиться вопрос о дальнейшей судьбе краевого Совете. Вроде бы всё шло по плану, даже разработан резервный вариант, который надо будет обговорить с членами группы «Возрождение России». 
Талов не стал сразу подниматься в кабинет, а заглянул  в библиотеку, где он обычно набрасывал свои выступления, пользуясь справочной литературой.
- Вы что, сговорились, - голос Елены Павловны не выдавал эмоций, но звучал несколько повышено. - Сегодня же малый Совет, а вы чуть свет за книгами. –
- Кто-то ещё из наших здесь?-
Елена Павловна показала рукой на смежную комнату, где Талов увидел сидящего к нему спиной в наушниках Строева.
- А что он делает? –
- Кое-что вспоминает, к выступлению готовится.-
- Ну, ладно, я пойду, не буду Вас отвлекать. –
Талов поднялся на лифте на девятый этаж, но вновь не пошёл в свой кабинет, а, поднявшись по лестнице на десятый,  заглянул в кабинет Галины Ивановны.
- Галина Ивановна, здравствуйте, я буквально на минутку. Вы как, по «золотой акции» уже определились? –
- Не всё так сразу и не всё так просто, Алексей Георгиевич. Надо ещё немного подумать.
- Конечно, конечно. – Талов сделал движение к выходу, но остановился и задал вопрос, из-за которого он собственно и зашёл к Галине Ивановне.
- Вы не знаете, что Строев в библиотеке прослушивает? Готовится, знать, основательно.
- Да, наверное, он ищет того, с металлическим голосом.  Он считает, что это кто-то из наших - раскрыла карты Галина Ивановна.
- Ну, ему лучше знать – Талов закрыл дверь и, спустившись по лестнице, прошёл по коридору в свой кабинет. Утреннее предчувствие сбывалось. Уже было принято группой «Возрождение России» решение по «золотой» акции, вроде бы всё шло по плану, но тревога не покидала его
. «Надо что-то делать с этим Строевым, неужели  я где-то прокололся? А почему бы ни спросить его самого?». Талов 
поднялся и, за 15 минут до начала заседания малого Совета,  зашёл в кабинет № 909, где работали Ерошенко и Строев.
Опередивший Талова всего на пять минут,  Строев только успел набрать номер, который вчера  дал ему Кисель.   Тот ответил почти сразу.
 – Здравствуй, Гена, я выяснил, кто этот «металлик». - В этот момент дверь приоткрылась, и в кабинет заглянул Талов.
- Говори – на этот раз в голосе  обычно невозмутимого  Геннадия  были слышны нотки нетерпения.
Талов уже вошёл в кабинет. Строев  протянул  руку к рычажку телефона и произнёс: «Алексей  Георгиевич  Талов – наш депутат» - нажимом на рычажок отключил телефон и закончил фразу: «собственной персоной. Чем обязан?»
- Вы с кем это обо мне? –  лицо Талова, обычно бесстрастное, выразило заинтересованность.
- Что Вы,  Алексей Георгиевич, сплошная суета сует. Вы ко мне? –
- А где Ерошенко? Хотел переговорить с ним насчёт «золотой акции».-
- Он уже пошёл в зал заседаний, да и нам пора. - Директор Фонда стал укладывать документы в папку, с которой всегда ходил на заседание Совета. Руки его слегка дрожали от волнения – не каждый день он находил мишень криминальному авторитету.
- Да, пора. - Талов  резко повернулся и пошёл к себе. У себя, набрав номер и услышав ответ подчинённого, полковник произнёс: Две минуты назад было соединение 909 кабинета с кем-то? Выясните, с кем и о чём шла речь? Я буду в зале заседаний, информацию передайте мне туда.
               
                – 13 –
Без четырёх минут два в зал заседаний вошёл председатель краевого Совета. Лицо его, обычно розовощёкое, было бледным: он нервничал. Ещё бы: если «золотая акция» проходила, то после голосования он должен будет объявить о своей отставке и созыве внеочередной сессии для рассмотрения этого вопроса. И это после того, как на последнем заседании малого Совета он категорически отверг предложение группы «Возрождение  России» о созыве сессии. Тогда он с 
возмущением разъяснял депутатам, что это практически разгон Совета, а сам думал о том, что же с ним будет после роспуска высшего органа краевой власти. Отстоять власть Советов было практически невозможно, можно было лишь оттянуть срок её ликвидации, но надолго ли?
Правда, всё это было тогда, до вчерашнего разговора с главой администрации края.
Сев на своё место, председатель  оглядел зал заседаний. Напротив стола, за которым сидели руководители Совета, у противоположной стены, за столами  в пять рядов расположились члены малого Совета. Слева, по обе стороны входной двери сидели работники аппарата и приглашённые. Представители прессы, негромко переговаривались, оператор телевидения вместе с помощником настраивали оборудование. Председателя поразило отсутствие представителя губернатора. Тот никогда не опаздывал, а тут вдруг... В зале стоял гул, как это обычно бывало в начале заседания.
- Как кворум? – спросил председатель, со слабой надеждой, что всё может закончиться прямо сейчас. Этот вариант они обговаривали вчера с губернатором и признали его наилучшим.
- Двух не хватает – первый заместитель, Сергей Анатольевич, кружочками отметил в списке отсутствующих – но они здесь. –
- Здесь, это где? В зале заседаний их нет, значит, нет кворума. –
- Да вот они – Сергей Анатольевич указал на дверь, в которую входили Мухин и Костенко.
Талов, сидевший с краю в третьем ряду, поднялся, чтобы пропустить вошедших. Он ничем не выразил своего  отношения к Костенко, точно выполнившему его, Талова, рекомендации, но не достигшему планируемого конечного результата. Прокол мероприятия случился не по вине Костенко, воля случая, но в случайности Алексей Георгиевич не верил.   Мелькнула мысль, а не предостережение ли это ему, Талову, считавшему себя непогрешимым в планировании и проведении акций. Может быть, это он допустил просчёт, вот только в чём? О Беседине, 
доставившем Мухина в Хабаровск, он ещё не знал. Мысли Талова прервал голос председателя Совета.
- Поскольку кворум имеется, заседание малого Совета объявляется открытым – начал своё выступление Игорь Юрьевич. – Заседание внеочередное и нам необходимо определиться по внезапно возникшему вопросу – согласиться с решением коллектива  Коппинского леспромхоза и, тем самым, снять напряжение, или отстаивать интересы государства? –
- А что,  с каких это пор, я имею в виду последние годы, интересы народа и интересы государства не совпадают? – прогудел со своего места Костенко. Чувствовал он себя отвратительно, и не только потому, что был с похмелья, но и потому, что не выполнил, как он считал, поручение Талова. Он решил сразу брать быка за рога и продавливать «Золотую акцию» любой ценой, чтобы реабилитировать себя в глазах Георгиевича, без расположения которого его дальнейшее пребывание в депутатах было под огромным вопросом. А значит и квартирный вопрос.
- Анатолий Петрович, Вы уже выступаете? – Председатель Совета всегда старался придерживаться регламента. – Вторым вопросом предлагаю «Разное» - по отпускам определиться, да и по сессии краевого Совета. Кто за данную повестку, прошу голосовать.-
И только после голосования, он предоставил слово Костенко. Тот прошёл за трибуну, рядом с которой на столике стояли бутылочки с минеральной водой, одноразовые стаканы и лежали салфетки.
- Уважаемые депутаты и приглашённые. Не мне говорить вам о том, что необходимо соблюдать принимаемые в государстве законы. И если коллектив Коппинского леспромхоза понимает это и действует в рамках  законности, то, на каком основании мы, законники, будем ему противодействовать? Мы подготовили проект решения по этому вопросу, он на руках у членов Совета. Предлагаю принять его за основу. У меня всё. - Костенко чувствовал себя отвратительно, похмельный синдром давал о себе знать. Он взял бутылочку  и, подавив желание выпить прямо из горлышка, наполнил стаканчик. В два глотка опорожнив его, он снова наполнил и уже медленно выпил. 
 
- У меня вопрос - поднялся  Юрий Васильевич Ерошенко, сидевший во втором ряду  перед Таловым, трезвого суждения человек, который своими  действиями был чем-то схож с Галиной Ивановной. Беседин помнил его резкое выступление при обсуждении ситуации с расстрелом Верховного Совета. Тогда Ерошенко  остро и негативно высказался о действиях исполнительной власти в Москве и, не без его воздействия, те из депутатов, которые привыкли проявлять гибкость при голосовании, признали захват власти незаконным. Решение малого краевого Совета, как и аналогичные решения ряда Советов других регионов, которые президент назвал «красным поясом», не могло как-то повлиять на  ситуацию в стране, где всегда законодательная  власть пасовала перед исполнительной, реальной властью, перед силой.
- Анатолий Петрович, Вы сейчас о чём говорили? Если я Вас правильно понял, это Ваша комиссия подготовила проект, в котором предлагается не согласиться с решением коллектива леспромхоза. В то же время, в своём  «исчерпывающем» выступлении, Вы  ратуете за то, чтобы поддержать волеизъявление коллектива. Простите, уважаемый Анатолий Петрович, почему же тогда в проекте комиссии по экологии, так сказать, в Вашем проекте, приоритет отдан «золотой» акции? –
Костенко понял, что ляпнул что-то не так, но сбить его с толку было не так-то просто, тем более, что самочувствие временно улучшилось.
- Уважаемый Юрий Васильевич, Вы прекрасно понимаете, что проект становится решением лишь после того, как пройдёт голосование. А голосовать мы будем лишь после того, как пройдут поправки, если они будут. А это значит, что решение может быть совершенно противоположным тому, что заложено в проекте - с последними словами Петрович вновь налил воды и выпил.
- Уважаемый Анатолий Петрович, каждый уважающий себя политик привносит свои убеждения в те документы, которые считает необходимым принять. Но если мнение вашей комиссии расходится с Вашим мнением, или наоборот, то Вы могли бы сказать об этом. Цитирую Вас: «...если коллектив Коппинского леспромхоза ... действует в рамках  законности, то, на каком основании мы, законники, будем противодействовать?» 
А разве мы с вами, уважаемые коллеги, также ни действуем в рамках закона, ведь именно нам закон доверил право окончательного решения данного вопроса. Так вот у меня вопрос: Анатолий Петрович, единогласно ли комиссия  приняла данный проект? -
В зале возник лёгкий гул: журналисты с интересом переговаривались, члены Совета обменивались мнениями.
Анатолий Петрович посмотрел на пустой стакан: « пива бы - подумал он - а не решения принимать, и какой это дурак придумал работу в понедельник? Скорее бы всё закончилось». Но слабости своей не показал, а попробовал подключить Талова.
 - Комиссия приняла решение единогласно, причём мы обсуждали проект  в группе «Возрождение России», а в неё, как Вы, Юрий Васильевич знаете, входят не только члены нашей комиссии по экологии, но и другие – он выразительно посмотрел на Талова. – И группа также голосовала единогласно. –
- Ещё вопросы есть? – председатель хотел скорее покончить с неопределенностью, которая до тех пор будет давить на него, пока голосованием ни будут расставлены точки над «и». – Я думаю, нет особой необходимости разворачивать дискуссию. Голосование всё расставит на свои места. –
Мгновенно среагировал депутат Скрябин, председатель профсоюзного комитета Вяземского леспромхоза. Невысокого роста, белобрысый, одетый официально, черный костюм, белоснежная рубашка, чёрный галстук. Работа у него была неблагодарной: с одной стороны рабочий класс, чьи интересы он представлял, с другой стороны администрации различных рангов, чьи интересы он также должен был учитывать. Однажды он сказал Беседину: «Намного легче работать заместителем директора, чем на моей должности. Чётко знаешь: так будет лучше, а так хуже. А тут, как шестерёнке: и так плохо, и так хреново».
- Игорь Юрьевич, - обратился Скрябин к председателю Совета, - а  я считаю совсем наоборот: дискуссия необходима. Хотелось бы услышать логичные доводы тех, кого хлебом не корми, дай только повод. Мы не просто решение принимаем, мы или спровоцируем общественное негодование, или создадим прецедент. Леспромхозы мгновенно отреагируют, уж поверьте моему слову. А это, в конечном итоге, может привести к развалу 
действующих систем: и производства, и поставок, и снабжения. Нужна логичная аргументация для коллектива леспромхоза, которую необходимо внести в решение. –
- Давайте сначала примем проект за основу, а потом вносите свои дополнения.  Поэтому предлагаю поставить вопрос на голосование. - 
В этот момент открылась дверь и в зал заседаний вошёл помощник главы краевой администрации. Внезапно в зале стало настолько тихо, что  было слышно, как поскрипывает паркет под ногами, идущего к столу президиума  Николая Литвинова. Он протянул председателю Совета лист бумаги. «Это решение губернатора – Литвинов сделал паузу, он всегда называл главу администрации губернатором, когда хотел подчеркнуть значимость момента, и в гробовой тишине завершил фразу - о роспуске краевого Совета».
Зал загудел, как рой встревоженных пчёл. Журналисты повскакивали с мест, борясь с желанием бежать к телефонам и звонить в редакции. Для полноты информации хотелось увидеть, чем всё это закончится. Депутаты, переговариваясь между собой, пытались осмыслить сказанное. Никто, кроме Литвинова не знал, что предшествовало решению губернатора.
А было вот что. В семь часов утра по местному времени в кабинете главы администрации края, который последние две недели начинал рабочий день с шести часов,  раздался звонок. Этим телефоном правительственной связи Бекетов практически не пользовался, это была прямая связь с президентом. За всё время руководства краем, это был второй звонок. Первый раз президент разговаривал с ним  в 1991 году.
Тогда исполнительную власть в крае возглавлял Николай Николаевич Дьяченко, крепкий хозяйственник, самостоятельный и относительно независимый. Он принимал решения, нужные для края, приступал к их реализации и, лишь потом, начинал  всякие согласования с вышестоящими структурами. Для жителей края он был первым кандидатом на должность главы администрации.
Но наступили лихие девяностые, а в период кардинальных перемен котируются лишь хорошие исполнители. Это неоднократно внушал президенту Сурков, помощник по кадрам: «Особого ума на уровне главы администрации края в 
период перестройки не потребуется, нужен просто исполнитель, безынициативный исполнитель».
- Борис Николаевич, - голос Суркова  звучал значимо, - есть три кандидатуры на губернатора в Хабаровском крае. Первая – бывший председатель крайисполкома. –
- Это ты так шутишь или я ошибаюсь? Да он опять начнёт свою линию гнуть, а нам надо Россию, понимаешь, одинаково строить. Старыми категориями мыслит, не поймёт, что сейчас для страны требуется. Его в какой-нибудь банк сосватать надо, деньги большие увидит, вот и успокоится. Кто ещё?  –
- Председатель краевого планового управления Бекетов Илья Иванович и руководитель управления ценообразования Шестюк Мартын Николаевич. Оба одного возраста, имеют высшее образование и опыт работы. У каждого семья, по два ребёнка. –
- Кто из них поспокойнее? Нам горлопаны не нужны. –
Раз на должность губернатора нужен был просто исполнитель, то, с точки зрения Суркова, кандидатура Ильи Ивановича Бекетова была наиболее подходящей. Всегда приезжавший в Москву,  в командировку,  с литровыми банками чёрной и красной  икры  для нужных людей,   Бекетов был желанным  гостем в Госплане.
- Имя Илья происходит от древнееврейского - крепость Господня. У него сильно развито чувство личной ответственности. Быстро отходит и в любой ссоре готов взять вину на себя.  А на досуге Бекетов в теннис играет. –
И о теннисе на досуге Сурков  сознательно сказал, он всегда внушал президенту, что масштабная личность должна играть в теннис, не упомянув, правда, что теннис настольный.
– А что Мартын? –
- Имя Мартын латинского происхождения, означает: воинственный, подобный Марсу. Очень независим, не любит нравоучений. По сравнению с Бекетовым, Шестюк поумнее будет,  на досуге в шахматы играет. Всегда ищет логику в распоряжениях. Тупо исполнять приказы не способен.-
Последняя фраза решила исход дела, главой администрации края стал Бекетов. Президент интуитивно принял верное для перестройки решение.
- Соедини-ка меня с ним. Поздравить надо. -
 
В этот раз всё было иначе. Ещё не были распущены в некоторых регионах Советы, официально не признавшие смену власти, не был подписан представителем Хабаровского края  согласительный документ на совещании в Москве - всё это мешало президенту спокойно проводить, подсказанное помощниками, а им – друзьями из-за океана, реформирование страны.
- Илья Иванович, ты вот что, распусти Совет своим решением, а с жалобами пусть ко мне обращаются. Ты работу предложил руководству?-
- Здравствуйте, Борис Николаевич, вчера разговаривали по этому поводу с председателем и его заместителями. Вроде, обо всём договорились. Сегодня будет заседание малого Совета, что-то решат.–
- Что это за «вроде», как это «что-то решат»? Ты глава или нет? Будешь, понимаешь,  ждать - не будешь главой. Пиши распоряжение, распускай Совет – президент положил трубку.

                -- 14 --
Вечером, Талов шёл к Костенко без предупреждения. Для полковника, Петрович - отработанный материал, никакой пользы от него ждать не приходилось, и поэтому разговор с ним будет предельно краток. Талов знал, что жена Петровича, энергичная и властная Зинаида Владимировна, поставила ему ультиматум: надоели твои пьянки, если не получишь квартиру в Хабаровске, домой не возвращайся, а будешь лезть – посажу. Насколько Костенко бывал дерзок в своей депутатской деятельности, настолько робок и беспомощен был в общении со своей супругой.
Петрович открыл на звонок дверь и сделал вид, что удивлён и обрадован визиту Талова. Вообще-то он ждал этой встречи и опасался предстоящего разговора, поскольку интуитивно чувствовал  угрозу для перспектив своей дальнейшей жизни.
- Георгич, заходи, может чайку или чего покрепче? – он сделал приглашающий жест в сторону кухни. – Костенко стоял в прихожей в трико и майке, на которую начал было одевать рубашку, снятую с вешалки.
 
- Да ты не суетись, у меня для тебя всего пара слов. – Талов сделал паузу, он понимал, что неопределённость для Костенко хуже любой произнесённой плохой вести. Он заметил бисеринки пота, выступившие на лбу Петровича. – Точнее у меня две новости, а вот какая из них плохая, а какая не очень, определяй сам. –
- И что, ни одной хорошей? –
- Вопрос по квартирам для бывших депутатов уже решён – необходимо их освободить в течение месяца.  –
- И ты тоже освободишь? –
- Мне предложили работу в администрации, поэтому меня это не касается. Есть и вторая новость:  дежурная, ну та, из гостиницы, сказала, что подала заявление в милицию. А к заявлению вот такую фотографию приложила.-
Талов достал из дипломата фото и протянул Костенко. На снимке кровать, на которой ничком лежит голый Петрович, причём лицо повёрнуто так, что никаких сомнений в его личности не возникало. А закрытые глаза можно было трактовать по-разному. Сверху, лица не разглядеть, лежит голый мужичок, тот, о существовании которого Петрович уже стал забывать, но присутствие которого, повлияло на весь ход его дальнейшей жизни.
- Это я ребят из милиции попросил сделать копию, так что наслаждайся. – Ни какой милиции естественно и близко не было, фото  имелось в единственном экземпляре, но, отдавая его Костенко, полковник ничем не рисковал – он хорошо изучил Петровича и знал, что станет с этой фотографией после его ухода. – А с дежурной я больше ничего поделать не могу, сам понимаешь, кончилось наше депутатство. -
Мелкая дрожь била Костенко, он плюхнулся на стул, стоящий в коридоре, и тупо смотрел на снимок.
- Ладно, бывай, да готовься мужественно всё встретить. – Полковник внимательно смотрел на Петровича, тот поднял голову. - Раньше мужики такого позора не выдерживали, но поступали как настоящие мужчины – стрелялись. Сейчас, правда, времена другие. – Талов щелкнул пальцами и медленно произнёс: «Стакан водки, петлю на шею и всё. Дело закроют, никто ничего не узнает» - он вновь щелкнул пальцами.
 
Универсальной технике гипноза полковник обучился самостоятельно: извлёк из книги Дмитрия Кандыбы всё, что касалось практического гипноза, и довёл в себе до совершенства. Щелчок пальцами, команда пациенту, и вновь щелчок. Эта команда будет выполнена, не сразу, так позже, но выполнена обязательно.
Полковник не подал руки бывшему соратнику по депутатству, а лишь открыл дверь, оглянулся,  в последний раз посмотрел на живого Петровича и ушёл.
Выйдя из подъезда, Талов остановился. С утра небо хмурилось, а после шести часов вечера, когда уже зажглись фонари, пошёл мелкий, словно крупа, снег. Полковник посмотрел вверх, но снежинки падали плотно и он закрыл глаза, принимая на лицо лёгкие удары крупинок. Он стоял, вспоминая, как после зачтения Литвиновым решения губернатора о роспуске Совета, группа «Возрождение России», и он в её составе, покинула в знак протеста зал заседаний. Тем самым был реализован  просчитанный накануне вариант: оставшиеся члены малого Совета, из-за отсутствия кворума, не смогли принять ни одного легитимного решения. От своих сотрудников полковник получил информацию о том, кому звонил Строев. И, имея карт-бланш от начальника управления, дал команду на ликвидацию Киселя.
Снег пошёл сильнее,  Талов вздрогнул, открыл глаза и двинулся к своему подъезду.
Навстречу медленно, боясь поскользнуться, опираясь на трость, шёл старик. И хотя борода и усы, да и надвинутая почти на глаза шапка скрывали лицо, старик показался полковнику знакомым. И если бы Талов чуть раньше обратил на него внимание, всего на несколько секунд раньше, он бы вспомнил, что видел его фотографию в личном деле криминального авторитета Киселя. Это было оперативное фото, сделанное лет пятнадцать тому назад. Ещё в молодости, промышляя разбоем, Кисель использовал внушающий людям доверие образ старика,  для своих, «ратных» дел. И сейчас, когда практически решалась его дальнейшая судьба, Геннадий проявил свой навык во всём блеске.
Перед Таловым старик, всё-таки, поскользнулся. Полковник руками попытался поддержать его, но, взмахнув 
рукой с тростью, старик удержал равновесие. При этом набалдашник трости ударил Талова точно в висок – Геннадий вложил в этот удар всю ненависть к человеку, посмевшему диктовать ему, правила его, Киселя, жизни. Старик, не останавливаясь, пошёл дальше, а полковник, упал на спину, затылком ударился о край тротуара и остался лежать, с открытыми, но уже не видящими глазами.
  Через двадцать минут во дворе дома работала следственная группа. Труп Талова, лежащий недалеко от подъезда, заметила жилица первого этажа, она и вызвала милицию.
Следователь Сомов прибыл на место происшествия через пятнадцать минут  после установления личности работниками милиции и их звонком в КГБ. В своём заключении он нарисовал картину смерти депутата, которая и послужила отказом в возбуждении уголовного дела. Несчастный случай: поскользнулся, упал, ударившись виском о бордюр тротуара,  в конвульсии перевернулся на спину и умер.

                -- 15 --
Я собирался вылетать домой, в Охотск, завтра, в четверг. Но в агентстве Аэрофлота, на Амурском бульваре, узнал, что смогу улететь сегодня: утренний рейс отложен до 16-00 часов, депутатская бронь ещё не снята, поэтому не воспользовался шансом, чтобы сегодня же оказаться в объятиях моей благоверной Оли, было бы глупо.
И уже в самолёте, когда откинув кресло и закрыв глаза, я попытался уснуть, нахлынули воспоминания о недавних событиях. В понедельник, заседание малого Совета окончилось, как у Гоголя, в «Ревизоре». После заявления Литвинова, точнее, после зачтения решения главы администрации края о роспуске Совета, депутатская группа «Возрождение России» в полном составе, во главе с Таловым, покинула зал заседаний.
- В связи с отсутствием кворума, - голос председательствующего перекрыл гул, стоящий в зале – объявляю заседание Совета закрытым.
Стало тихо, все смотрели на сидящего Игоря Юрьевича, вытирающего пот со лба.
 
- И это всё? – поднялся Яблоков. – Уважаемые депутаты и присутствующие в зале. У нас, я имею в виду председателя Совета и двух его заместителей, состоялся разговор с главой администрации края. По его инициативе, естественно. После роспуска Совета Игорю Юрьевичу предложено возглавить дирекцию совместного с американцами предприятия «Аэротранзит», мне - антимонопольный комитет, Галине Ивановне - должность заместителя председателя комитета по экономическому развитию края. И уход группы «Возрождение России» был запланирован заранее. На этом всё. –
Ещё в начале депутатства я обратил внимание на то, что среди членов малого Совета больше трети военных. Или прикомандированных, или, как я, в запасе. Но какие мы разные. Взять, хотя бы капитана первого ранга Яблокова и полковника ФСБ Талова. Прямой этот мужик, Яблоков, и с ним интересно общаться.  А вот Талов как был мутным, таким и остался.
После слов Яблокова с минуту в зале стояла тишина. А потом заговорили разом: и депутаты, и приглашенные. Первыми покинули зал отдельные корреспонденты; даже не стали выяснять мнение депутатов по этому вопросу. Не профессионально, на мой взгляд.  И, только телевидение  работало без устали – писало историю.
Журчание моторов Ан-24 всё-таки сморило меня, и я уснул. Обо всём, что происходило вокруг окончания Советской власти в крае, я узнавал из средств массовой информации, то есть из газет и телевидения.
Уже в Охотске я узнал и о ночной бандитской разборке в офисе казино в Хабаровске, и об  убийстве его владельца, криминального  авторитета  Киселя, и его телохранителя. Эх, Гена, Гена…. И о том, что труп Анатолия Петровича Костенко был обнаружен в служебной квартире, в которой он так и не успел прописаться. Он висел на привязанной к крюку люстры верёвке, рядом с опрокинутым столиком валялись пустая бутылка из-под водки, стакан и блюдечко с остатками пепла.
Через неделю газета «Приамурские ведомости» поместила  некролог о Талове.  В нём не сообщалось, когда произошёл несчастный случай: загадочная смерть осторожного и практичного Алексея Георгиевича, полковника. Я, почему-то, 
считал, что с ним должен был разобраться Кисель или его бойцы. А тут несчастный случай….
А на следующий год, летом, из Нанайского района мне позвонил Беседин.
- Приветствую, тебя в далёком Охотске, Владимир Иванович. Как  жизнь, Ольга, дети и электростанция? –
- Это ты, Михаил Алексеевич? Неожиданно. Работаю так же начальником, как и раньше, только название сменили и форму, так сказать, собственности. Жена, девчонки в порядке, в основном всё без перемен. Что нового у тебя, у коллег на большой земле? –
- Печальная новость, погиб в автомобильной катастрофе генеральный директор СП «Аэротранзит» Игорь Юрьевич Цветов, наш бывший председатель. Погиб сегодня в нашем районе, в ДТП. Часа в два ночи. Ехал за рулём УАЗика, врезался в стоящий на обочине КАМАЗ. Видимо встречная ослепила, он взял резко вправо, а там без габаритных огней  этот самосвал. Вторые сутки стоял. Жаль мужика, конечно. –
- Жаль. Пусть земля ему пухом будет. – Мы немного помолчали, отдавая дань погибшему. – Алексеевич, ты не помнишь, когда точно умер Талов? –
- А чего не помнить, в наш последний день, последнее заседание малого Совета. Так,  где-то около шести часов вечера возле своего подъезда и поскользнулся. –
- И той же ночью убили Киселя? –
- Ну и память у тебя, Владимир Иванович. Мне друг об этом рассказал, да, именно в ту ночь. А с чего ты, вдруг, о Киселе заговорил? Я тебе больше скажу – и Костенко тоже в ту ночь повесился. Три смерти почти в одно время, хотя и не связаны друг с другом. Из-за смерти двух депутатов, начальника КГБ края, или как там сейчас называют эту службу, через неделю после событий в отставку отправили. Но, я думаю, всё дело в «красном поясе». Не простил президент. -
Я не стал его разубеждать ни насчёт «красного пояса», ни насчёт Талова и Киселя, хотя теперь, на все сто процентов был уверен, что Генка сдержал своё слово. Он и в зоне отвечал за свои слова,  и на воле ничуть в этом не изменился.
Предательство должно быть наказано, а уж кому Всевышний вручит меч Правосудия – не нам, смертным, судить.
 
 А вот что касается связи Костенко и Талова, то я не стал спорить, даже мысленно, с собеседником. Хотя сомнения, какие-то неясные, у меня были.
- Ну, а как ты, Михаил Алексеевич? Где работаешь, чем занимаешься? Как творчество, создал ли что новенькое? Может быть, женился и на свадьбу не пригласил? –
- Пока стою на бирже труда, ищу работу. Как-то сразу стал не нужен обществу. Пишу помаленьку, но это дело времени. Не женился, выбираю. -
- Что, вообще ничего не делаешь? Поверь не поверить. Уж я-то тебя знаю. –
- Так, помогаю людям, по-возможности, иногда за деньги.-
-  А как там наши бывшие депутаты? –
- Галина Ивановна не стала работать в администрации, вернулась в Политен, Яблоков – председатель антимонопольного комитета, Ерошенко – в какой-то общественной организации, не помню названия, Дунаев – управделами в краевой Думе. Ребята, где могли, там и устраивались. Только я всё не могу определиться. –
- Думаю, определишься. Кстати, я, почему-то, твоей статьи в газетах не видел. Назови журнал, прочту с удовольствием. –
- Ты знаешь, Владимир Иванович, в нынешнем государстве, мне кажется, актуальность этого материала пропала. Ну не совсем, конечно, но лет через десять-пятнадцать, когда начнут подводить итоги  и разбираться в причинах неудач, а это будет обязательно, статья будет в тему.  Ладно, удачи тебе. –
- Спасибо, что позвонил, Алексеевич, насчёт статьи – не знаю, но тебе видней. Творческой тебе работы, да чтоб денежная была. И совет насчёт женитьбы – сначала попробуй невест в деле, а потом сравни. Которая лучше, на той и женись. Главное секс и еда, хотя можно и наоборот. Ну, а уж если совсем тошно станет, приезжай. Слетаем на охоту в Иню, есть у нас посёлок такой, там у меня друг-охотник живёт, Даниилом зовут. Интересных взглядов человек. Прилетай, отдохнём. Ну, пока. Счастливо. –    
И мы положили трубки.


     P.S. Не через 10-15 лет, как предполагал Михаил Беседин, но на десяток лет позже, всё-таки стали разбираться в причинах неудач, постигших страну.  Первый губернатор края был задержан и помещён под домашний арест весной 2019 года. И его сын был также задержан.

                Автор