Филосемиты в истории западной цивилизации. Часть1

 
   

 

    А. Кацев

    Филосемиты в истории западной цивилизаци
               
               Йокнеам    2014
               
               
     Предисловие

    Это книга о филосемитах.
    «Филосемит»  -  слово достаточно редкое в русском языке, как редки те, с кем это слово соотносится. Его антоним -  «антисемит», напротив,  широко распространен. И это не случайно, ибо  люди, обозначаемые этим словом, увы,  далеко не редкость.
 
   Все человечество за пределами еврейской нации можно было бы разделить на три группы. Первая, представляющая большинство, состоит из людей, безразличных к евреям и их судьбе. Среди них немало потенциальных антисемитов. Их можно уподобить безбрежному морю. Воинствующих антисемитов меньше. Они напоминают полноводную реку. И лишь немногих можно отнести к филосемитам. Они сравнимы с тонким ручейком. Но именно благодаря их поддержке, а не только твердости духа нации, многие евреи смогли выстоять и выжить на крутых и не благоприятных для них виражах истории.

   Что побудило меня взяться за эту тему? Ответ простой.  Я всегда испытывал  трепетное уважение, если не благоговение, к тем благородным и самоотверженным натурам, которые проявляли и проявляют сострадание и милосердие к слабым и отверженным, заслуживающим этого. А в узком смысле  к народам, гонимым и угнетенным, и в особенности, к еврейскому народу, ибо  евреи это самый многострадальный народ в истории  человечества.

    Не велика заслуга и добродетель в любви к собственному народу, потому что ты частица его. Но велика заслуга и добродетель, если ты питаешь дружеские чувства к другому народу.

  Слово   «филосемит»  используется   в  книге  в  значении,  не совсем совпадающим с его значением этимологическим. Ведь «филосемит» в переводе с греческого буквально означает «любящий  семитов» (т.е. евреев). Любовь  -  это лишь высшее проявление филосемитизма. Простое доброжелательное отношение к евреям, терпимость, понимание  того, что евреи такие же люди, как и все прочие на планете,  -  вот что прежде всего характеризует филосемитов. Идеализировать евреев так же нелепо, как и демонизировать их. У каждого народа есть своеобразная история, которой он вправе гордиться, но не вправе кичиться ею.  Нет народа, который стоял бы выше остальных, как считали в отношении себя германские фашисты, и нет народа, который стоял бы ниже других, как считали германские фашисты в отношении евреев. Идея избранности, исключительности еврейского народа, родившаяся в головах религиозных авторитетов, пагубна, ибо она ведет к изоляционизму и неприятию со стороны других народов. У каждого народа есть свои злодеи и свои рыцари, и еврейский народ не исключение. Понимание того, что нельзя переносить недостатки  отдельных личностей на всю нацию  - вот что отличает филосемитов от антисемитов.

    В замечательном романе Василия Гроссмана «Жизнь и судьба» есть страницы, на которых характеризуется антисемитизм.  Он, в частности, отмечает:
    «Антисемитизм встретишь и на базаре, и на заседании Президиума Академии Наук, в душе глубокого старика и в детских играх во дворе. Антисемитизм без ущерба для себя перекочевал из поры лучины, парусных кораблей и разных прялок в эпоху реактивных двигателей, атомных реакторов и электронных машин.»

 
   И  подобно  антисемитизму,  о  котором  так  глубоко и ярко пишет  великий  мастер  слова,  филосемитизм  также  не знает временных,  социальных,  образовательных   и   национальных границ.
 
   Филосемиты были и в древности, и есть и поныне. Филосемитом   может   быть    и   выдающийся   мыслитель, и гениальный писатель, и простой труженик, способный из человеколюбия, рискуя жизнью, спасти еврея. Такие разные люди, которых объединяет одно свойство  -  благородство души, независимое от того, где и в какой социальной среде они родились, и представлены в этой книге. Разумеется, это не энциклопедия и не монография, и выбор героев подчас субъективен, случаен и ограничен, ибо я пишу лишь о тех, кто попал в поле моего зрения.

   Книга имеет временные и пространственные рамки. Речь идет  о филосемитах прошлого,  знаменитостях и малоизвестных, а то и безвестных людях.  Охваченный период  - в основном минувшее тысячелетие. Сфера происходивших событий  - страны западной цивилизации, такие как Великобритания, Франция, Германия, Италия, США, а также Россия и Польша, где филосемитизм пустил особенно глубокие корни.
 
    Книга состоит из очерков, в которых люди и события даются, насколько это возможно, в хронологическом порядке. Это очерки об отдельных личностях и группах людей. Филосемиты изображены на фоне их антиподов -  антисемитов. Это люди разных характеров и разных судеб. Одни из них, будучи великими мира сего, покровительствовали евреям и даровали им охранные грамоты, другие, обладая художественным даром, защищали их свои пером, третьи, участвуя в политической борьбе или освободительной войне, отстаивали их права, четвертые, обладая единственным бесценным даром  -  благородным сердцем,   спасали их от преследования,   подвергая опасности самих себя.
   
     И все они заслужили нашу добрую память.

               

                Часть 1. От Кетии до Лессинга

                Содержание

    1.Возникновение антисемитизма в Европе. Бесноватый император Домициан и защитник евреев
    сенатор Кетиа. стр. 6-7
    2.Правители – покровители. стр. 8 - 15
    3.Боккачио и его три перстня. стр.16-18
    4.Доброжелательный  папа. стр.19-20
    5.Рембрандт ван Рейн и еврейские сюжеты его живописи. стр.21-25
    6. Пуритане во главе с Кромвелем возвращают евреев в Англию. стр.26-31
    7. Два полюса немецкой философии. стр.32-34
    8. Джефферсон  -  поборник религиозной терпимости. стр.35-38
    9. Гумбольдт -  борец за эмансипацию евреев. стр.39-40
   10. Норвежский поэт ратует за эмансипацию евреев. стр.41-42
   11. Авраам Линкольн  - защитник евреев. стр.43-45
   12. Филосемитские тенденции в английской литературе. стр.46-58
   13. Шекспир видел в еврее человека. стр.59-63
   14. Вальтер Скотт и его Ребекка. стр.64-67
   15. Байрон и его "Еврейские мелодии". стр.68-77
   16. Реабилитация Диккенса. стр.78-82
   17. Писательница  -  сионистка. стр.83-87
   18. Голсуорси отстаивает честь и достоинство евреев. стр.88-91
   19. Французская революция. Наполеон и евреи стр.92-96
   20. Филосемитские тенденции во французской литературе. стр.97-107
   21. Эмиль Золя и борьба за Дрейфуса. стр.108-121
   22. Загадочный Ницше как апологет еврейства. стр.122-123
   23. Филосемитские тенденции в немецкой литературе. стр.124-133
   24. Лессинг меняет отношение к евреям. стр.134-136               


    
                стр. 6-7          
               
            
Возникновение антисемитизма в Европе. Бесноватый император Домициан и защитник евреев сенатор Кетиа

    Антисемитизм в Европе, по всей видимости, возник в последнее десятилетие 1-го века новой эры с благословения, если так можно выразиться, римского императора Домициана. До этого евреям жилось в целом неплохо в странах Римской  империи. Первые евреи появились в Европе еще во втором веке до новой эры. С тех пор еврейское население в диаспоре росло неуклонно и быстрыми темпами. К середине 1-го века на территории Римской империи, включая Иудею, проживало, по разным источникам, не менее 7 миллионов евреев, то есть приблизительно столько, сколько живет в нынешнем Израиле. Нужно думать, что европейские евреи составляли среди них значительную часть, хотя точных датированных данных нет.

 
     Каковы причины рассеяния евреев в разных частях Римской империи? Историки выделяют две основные причины. Первая  -  развитие торговых связей между Ближним Востоком, Северной Африкой и европейскими странами Средиземноморья (Италией, Испанией, Грецией). В частности, благодаря этому много евреев переселилось в Рим из Александрии, служившей  крупнейшим торговым центром в Средиземноморье, где евреи жили задолго до начала европейского рассеяния.

   Вторая причина  -  войны Рима в Палестине. Палестина стала римской провинцией после захвата ее Помпеем в 63 году до новой эры. Вследствие подавления еврейского сопротивления в Иудее на протяжении двух веков сотни тысяч евреев оказались в римском плену и были доставлены в различные страны империи в качестве рабов. Однако они жили в сравнительно благоприятных условиях. Им разрешалось соблюдать субботу, есть лишь кошерную пищу и следовать другим предписаниям Торы.  Сесил Рот в своей "Истории евреев" высказывает предположение, что рабовладельцам было невыгодно держать  таких рабов и, видимо,  ничего нельзя было поделать с их религиозными ограничениями в работе. Так что их постепенно выпускали на свободу. В этом им помогали уже освободившиеся евреи.

    Освободившись, евреи оседали в Риме и его европейских колониях (Италии, Испании, Греции), становясь гражданами империи и пользуясь всеми правами гражданства. При этом они еще имели некоторые привилегии, связанные с верой. Кроме вышесказанного, им разрешалось не приносить жертв языческим божкам и не поклоняться статуям императоров в отличие от остальных граждан. Им также разрешалось совершать паломничество к храму в Иерусалиме. Евреям была предоставлена свобода в обыденной жизни и право выбирать любую профессию, связанную как с физическим, так и с интеллектуальным трудом. Это было положение, к которому евреи вернулись  в Европе только в 19-ом веке.

   Конечно, были и эпизодические неприятности, такие как недоверие, отчуждение, отдельные враждебные акции римских императоров. Так в 19-ом году император Тиберий изгнал евреев из Рима, но уже в 31-ом году вернул их обратно.
 
   Таким образом, положение евреев в Римской империи было более чем сносное.

   Но вот на римский престол восходит после смерти отца Тита Домициан, при котором ситуация меняется к худшему. То, что произошло при нем,  является убедительным примером влияния отдельной личности на ход истории в благоприятных для этого обстоятельствах. Об особенностях характера этого императора расскажу несколько позднее, но сейчас важно акцентировать то, что Домициан был исключительно нетерпим к евреям.
 
    Важно помнить, что это был первый век христиан в Европе, а первыми христианами были сами евреи. Почему Домициан смертельно ненавидел евреев, а также христиан, как евреев, так и неевреев. Как язычник он мог смириться с наличием множества божков, но для него была невыносима мысль  о едином боге, ибо он сам себя считал богом-императором. Как пишет Л. Фейхтвангер в романе "Настанет день", проповедь иудаизма казалась Домициану "объявлением войны, вызовом, брошенным богом Ягве владыке и богу Домициану."
   
    Само присутствие евреев в Риме стало невыносимым для Домициана, и он распорядился изгнать их за пределы города. Только с восшествием на престол его наследника Нервы евреям было позволено вернуться.

    Не зная, чем досадить евреям, он ввел для них специальный налог на содержание  храма Юпитера в Иерусалиме и запретил обрезание. Второе предписание все равно не выполнялось, ибо для евреев оно было смерти подобно.

    Когда Домициану стало известно о пророчестве Давида о пришествии Мессии, им завладела мысль об уничтожении всех потомков Давида в его империи. По его приказу стали искать этих потомков и, наконец, стражники привели во дворец двух полуграмотных еврейских крестьян, якобы ведущих свою родословную от самого Давида. При виде этих жалких евреев даже Домициану стало ясен весь абсурд его затеи и он отпустил их с миром. Так рассказывает летописец Г.Г.Светоний в своей книге "Жизнь двенадцати цезарей".

    Нужно сказать, что Домициан был человеком глупым, тщеславным и жестоким. Видимо, он был параноиком. О его ограниченности свидетельствует хотя бы то, что часть своего времени он проводил за ловлей мух и протыканием их острием палочки для письма. Это его "интеллектуальное занятие" стало притчей во языцах, и до наших дней дошла шутка: Когда придворного спросили:  "Есть ли кто-либо в покоях императора?", последовал ответ:  "Никого. Даже мухи." В отличие от своего предшественника  - сравнительно либерального Тита, его брата, Домициан отличался свирепым нравом. Получив власть, он приказал называть себя государем и богом и ставил в свою честь золотые и серебряные статуи. В казне не хватало денег, и он принялся отбирать имущество у римлян. Он жил в вечном страхе перед заговорами и по малейшему подозрению казнил сенаторов, подвергая их перед смертью мучительным пыткам. Поэтому неудивительно, что он вынашивал идею  истребления евреев на территории Римской Империи. Это случилось незадолго до его гибели.

    В отличие от своего последователя, явившегося в мир почти через два тысячелетия, он все-таки решился посоветоваться на этот счет с сенаторами. На созванном совете Домициан предложил им высказать свое мнение по проблеме.

   Советники, зная ненависть Домициана к евреям и его крутой нрав, единодушно сказали: «Да, евреев нужно истребить.» Единственным человеком, нашедшим в себе мужество возразить,     оказался     сенатор     Кетиа.      Он    сказал,   что уничтожение евреев, рассеянных по всей Римской Империи, может нанести ей непоправимый вред.  Все замерли, ибо хорошо представляли, что значит перечить императору. Но Домициан был не только злобен, но и коварен. Он сделал вид, что согласен с Кетией и в знак согласия кивнул. Над Кетией навис Домоклов меч.  Друзья советовали ему бежать из Рима, но он решительно отказался.
   
    Через  несколько  дней   Кетиа    был   взят    под  стражу    и приговорен   к  смерти.   Перед  смертью  он  изъявил  желание подвергнуться процедуре обрезания в соответствии с еврейской традицией.  Его желание было выполнено, и удовлетворенный, Кетиа предстал перед Всевышним в надежде попасть в рай в облике еврея. Перед казнью Кетиа завещал все свое имущество равви Акиве и его ученикам, находившимся в то время в Риме. Что же касается Домициана, то он плохо кончил, так и не осуществив свой дьявольский замысел, будучи убитым 18-го сентября 96-го года придворными по инициативе собственной жены.
   
   Невольно напрашивается аналогия с героем еврейской пуримской агады (легенды) Аманом и Сталиным незадолго до его смерти.
   
    В другой похожей легенде некий анонимный сенатор совершает обряд обрезания и вслед за тем самоубийство, выражая тем самым протест против якобы принятого сенатом декрета об уничтожении евреев в течение тридцати дней.
   
    Живший в Польше в 19-ом веке еврейский историк и историограф Генрих Грец отождествляет Кетию с Флавием Клементом, племянником Домициана, который был казнен за «атеизм», приравнивавшийся к иудаизму.
   
     Почему же Кетиа получил прибавку к имени  -  Бар Шалом? Очень просто  -  сделав обрезание, он превратился в еврея. Кроме того, в этом имени имплицируется мысль  -  обрезанный  да пребудет в мире.
    
    Такова была судьба первого легендарного христианина, отдавшего жизнь за евреев в пору правления римского императора, положившего начало преследованию евреев в Европе.



               
                Стр.8-15

                Правители  -  покровители

     Защитники евреев среди светских и религиозных властителей в средневековье. Фридрих 2-ой австрийский. Институт придворных  евреев в 16-17 веках.  Петр 1-ый. Иосиф 2-ой - император Священной Римской империи и его "Еврейские реформы".



    За сотни лет рассеяния евреи прошли тяжелые испытания: ненависть к себе как к чужакам, лишение гражданских прав, кровавые погромы, изгнание из стран обитания. В промежутках между преследованиями были периоды относительно благополучного существования и даже процветания, но стоило произойти таким событиям как крестовые походы конца 11- го  - 12-го веков, чума 14-го века,  как снова поднималась волна антисемитизма и евреи снова становились жертвами бесчинств разъяренных толп.
   
    Время от времени правители прибегали к радикальному  способу «окончательного решения»  -  изгнанию евреев за пределы княжеств и государств. Так было в 1012 году в Рейнской области и в 1276 году в Верхней Баварии.  Так было во Франции в 1182 году.  Но наиболее массовые изгнания произошли позднее из Англии в конце 13-го века и из Испании в конце 15-го века.
   
     Европейские короли и князья поднимались на разные ступени антисемитской лестницы. Из тех, кто особенно высоко поднялся, был английский король Эдуард 1-ый, который помышлял о том, чтобы евреев вообще уничтожить, а потом прикарманить их капитал, так как он был не только кровожадным, но и необыкновенно алчным. К счастью, до физического уничтожения  дело не дошло, но именно под властью этого короля евреям пришлось перебраться на континент, и вплоть до середины 17-го века Англия оставалась jewless , т.е. лишенной еврейского населения.
   
    Но во мраке злобной ненависти к евреям в средневековье порой наступали и просветления   -  проблески доброжелательного отношения. Им, этим проблескам было далеко до подлинного филосемитизма, но и они были благом. В ряде случаев те или иные светские или духовные властители обходились с евреями справедливо и гуманно.
   
    Известно,     что     император      византийский      Людовик Благочестивый  в начале  9-го века даровал евреям ряд хартий и под его покровительством евреи расширяли свои поселения, строили  синагоги  и в общем  благоденствовали. Аналогично складывалась ситуация и в других странах вплоть до первого крестового похода (конец 11-го века).
    
    В 1144 году в городе Норидже в Восточной Англии группа евреев была обвинена церковью в ритуальном убийстве. Это был один из первых в истории случаев абсурдного и чудовищного кровавого навета. Исторические документы свидетельствуют о том, что местный шериф  и  представитель королевской власти решительно отказался предать группу обвиненных в ритуальном убийстве суду и, более того, укрыл их в нориджском замке от разъяренной толпы, пытавшейся  учинить погром.
   
    Летописец  13-го  столетия раввин Соломон Бен Самсон свидетельствует о массовых убийствах евреев весной 1206 года во Франции и в Рейнской области, где формировались войска крестоносцев, разжигавших антисемитские страсти среди местного населения.  Он также пишет, что в Рейнской области некий епископ Шнайера пресек антисемитский шабаш, повесив его главарей.  Пол Джонсон  в книге «Популярная история евреев»  цитирует Самсона:  « … ибо он был праведным человеком среди неевреев, и Вездесущий через него осуществил наше избавление.»
    На защиту евреев встали и архиепископы Кельна и Майнца, причем последний  рисковал собственной жизнью и вынужден был спасаться бегством.   
   

     После первого крестового похода в 1096 году император Священной Римской империи Генрих 4-ый издал указ, запрещавший насильственное крещение евреев, что до этого широко практиковалось  крестоносцами, причем под угрозой казни. Евреям разрешили вернуться в лоно иудейской веры и, более того, возвращали отобранную у них собственность в случаях, когда это оказывалось возможным.
   
     Из экономических соображений,  а нередко  и под влиянием либеральных идей специальные хартии, дарующие евреям минимальные права, были изданы такими средневековыми властелинами как император Германии Фридрих Барбаросса в 1157 году,  король Англии Ричард Львиное Сердце в 1190 году, герцог Фридрих 2-ой австрийский в 1244 году, король Польши Казимир Великий в 1334 году.   Эти хартии,  конечно, не могли гарантировать еврейским общинам соответствующих стран права на все времена, но давали хотя бы временную передышку от антисемитских преследований.
   
    В 1244 году Фридрих 2-ой австрийский  гарантировал евреям права хартией, известной под названием  «Фридерицианум». Историк  Дж. И.  Шерер  назвал  этот  документ  «сверкающей искрой в темной ночи". Он послужил некоей моделью для привилегий, предоставленных евреям в Венгрии в 1251 году, в Богемии в 1254 году, в Польше в 1264 году и в Силезии в 1294 году. Фридерицианум действовал на территории Австрии вплоть до изгнания евреев в 1420 году. Он гарантировал евреям автономию и равенство с христианами в гражданских правах, а также равенство в торговле вином, красками и медикаментами. Он запрещал принуждение к перемене веры, то есть принудительное обращение евреев в христианство и произвол в расквартировании солдат в их жилищах. Гарантировались их жизнь и собственность, защита их кладбищ и синагог. Разрешалось их свободное перемещение по всей австрийской территории. Отдельным весьма любопытным пунктом значилась свободная транспортировка трупов для захоронения без уплаты налогов. В соответствии с указом конфликты между евреями решались в судах их собственных общин, а между евреями и неевреями в специально учрежденном суде, именовавшимся Judaeorum. Если нееврей подозревался в убийстве еврея и улик было недостаточно, герцог готов был предоставить оппонента, который защищал бы честь еврея от его имени в справедливом поединке. Всего в  документе (хартии)      содержалось      30      параграфов,      из     которых  значительная часть относилась к правилам предоставления кредитов, ибо многие евреи в Австрии, как и в других странах, занимались ростовщичеством.
   
    Известно, что не только светские, но и религиозные властители брали евреев под свое покровительство и защиту от погромов и разорения общин, разрушения синагог и от кровавых наветов. К числу религиозных авторитетов нужно отнести папу Григория 1-го Великого  (6-ой век) и живших в 12-ом и 13-ом веках папу Иннокентия 3-го, папу Григория 9 -го, папу Иннокентия 4-го,  папу Григория 10-го и  других.
   

    С распространением в Европе чумы («черной смерти») в 14-ом веке евреям снова стала угрожать смертельная опасность,   ибо   они   подверглись   абсурдным   обвинениям, что чума была  делом их рук.  Утверждалось, что евреи отравляли колодцы. В ответ на эти чудовищные обвинения папа Клемент 6-ой издал Авиньонскую буллу, в которой полностью очищал евреев от вздорных нападок и приписывал подобные обвинения дьяволу. Он справедливо указывал, что чума не щадит и евреев, подобно всем прочим.
    
    С такими же заявлениями выступили император Карл 4-ый, арагонский король Петр 4-ый  и другие правители.  Правда, эти заявления не смогли полностью потушить антисемитский огонь. К тому же Карл позднее помиловал погромщиков. И все же бесчинства эти не были спровоцированы сверху и были публично осуждены.
   
     В 16-ом   - 17-ом  веках сложился институт так называемых придворных евреев. Само понятие  «придворный еврей» возникло еще раньше. Короли и принцы приглашали к себе на службу способных евреев, возвышали их и щедро оплачивали их труд. Благосклонность к евреям со стороны этих правителей едва ли можно объяснить одной лишь бесхитростной симпатией. Эта благосклонность была продиктована в основном прагматическими соображениями. Разумные правители были заинтересованы в организаторских способностях  и  финансовых  талантах  умных  евреев.  Евреи вынуждены были заниматься  ростовщичеством и торговлей, так как были вытеснены из других сфер деятельности, точнее, другие сферы оказывались для них просто закрытыми. Это способствовало сосредоточению в их руках значительного капитала, что и привлекало к ним властителей. Вместе с тем, меркантильные интересы сильных мира сего не всегда исключали достаточно терпимого и даже дружеского отношения к евреям.
   
    Немецкий писатель еврейского происхождения Лион Фейхтвангер в  двух   своих   романах    представляет  таких придворных евреев и их высоких покровителей. В романе «Испанская баллада», описывающем события конца 13-го века в Испании, правитель Толедо  дон Альфонсо, прозванный его современниками Альфонсо Мудрым, использует у себя на службе талантливого финансиста  -  еврея Иегуду ибн Эзру.  В другом романе в качестве такого придворного еврея в период раздробленности Германии в первой половине 18-го века выведен еврей Зюсс, именем которого и назван роман. На примере этих героев Фейхтвангер показывает, как зыбко и преходяще было возвышение таких евреев. Оба в конце книг становятся жертвами  придворных интриг и погибают.
 
    Для европейского правителя использование еврея в качестве некоего придворного приказчика было экономически выгодно.  Благодаря своим связям с Оттоманской  империей они могли быть агентами по снабжению европейских армий  зерном, древесиной и скотом. Их ценили за многочисленные связи и организаторские способности. В их ведении были также монетные дворы в некоторых европейских странах.
 
    Приведем лишь несколько из многочисленных примеров. У Леопольда 2-го австрийского,  жившего в 17-ом веке, придворным евреем – банкиром служил  Самуэль Оппенгеймер, основатель династии Оппенгеймеров; его потомки на протяжении  нескольких веков  занимались банковским делом. Подобным же образом благодаря покровительству германских князей сложились банкирские династии Ротшильдов, Гольдсмитов и Селигманов.
   
    В годы Тридцатилетней войны  (1618  -  1648)  правители европейских государств использовали евреев как  интендантов. А со второй половины 17-го века еврей становится чем-то вроде реквизита двора принца или короля.  Придворных евреев можно было найти среди большинства  княжеств Священной Римской  империи,  а также в таких соседних государствах как  Польша и Дания.  Они получали различные титулы: Hofjude, Hofrat, Hofagent, Hofdirector   и т.д.  ( В составе этих сложных слов были такие компоненты как hof  - двор,  rat - советник, director - директор).   Придворные евреи имели различные  привилегии: прямой доступ к принцу, свободу путешествовать и жить в любом месте княжества, неподсудность юрисдикции раввинатских  судов и т.д. Сферами их влияния и контроля были коммерция, финансы, монетные дворы и даже дипломатия.
   
    Как католические, так и протестантские дворы в равной мере пользовались их услугами. Среди самых первых курфюрстов, покровительствовавших евреям,  были Фредерик Уильям Барбаросский, правивший с 1540 года, и Кристоф Бернард  фон Гален, избранный архиепископом  Мюнстера в 1650 году. Последний руководствовался не только чисто меркантильными соображениями, но и отличался большой терпимостью к евреям вообще.
   
     В 17-ом веке Фредерик Август 2-ой  саксонский пользовался услугами некоего Беренда Леманна, который помог ему захватить польский престол.
    
    Император Карл 6-ой также благосклонно относился  к привлечению ко двору евреев. 
   
    При дворе Гогенцоллернов служили пять поколений семьи Гомперц.
   
    В начале 18-го века саксонский двор использовал наибольшее число евреев по сравнению с другими немецкими княжествами.
   
     Королева Швеции Христиана пользовалась услугами евреев как финансовых агентов и министров-резидентов.
   
     Аналогичная картина наблюдалась в Испании и Португалии. 
 
     Евреи нередко использовались не только как финансовые советники, но и на дипломатической  службе. При  том, что Петр1-ый неоднозначно и непоследовательно относился к евреям, что объясняется его импульсивным и взбалмошным характером, среди его придворных  оказалось  немало евреев, большей частью крещеных. В числе их был Петр Павлович Шапиров  - вице- канцлер,  барон,  дипломат,  братья Веселовские на дипломатической службе, Антон Мануилович Дивьер, прибывший из Голландии, – первый  генерал-полицмейстер Петербурга,  А.Вивьер  -  начальник тайного сыска,  сефардский еврей Ян д'Акоста  -  любимый  шут царя и другие.  Прагматизм Петра 1-го   брал верх   над   его   обычным   для   того  времени  стереотипным
представлением о евреях как о "плутах" и обманщиках" (по его словам). Он не мог не оценить природный ум и деловые качества евреев, что только способствовало благу России. 
 
     Иосиф 2-ой (1741 –  1790)  -  просвещенный король Австрии и одновременно  император Священной Римской  империи вошел в историю  своими  «Еврейскими реформами»  -  законом, принятым в мае 1781 года. Он был воспитан в духе идей  Просвещения  и в тоже время был прагматичным  политическим деятелем. Он отнюдь не намеревался отказаться от  влияния церкви, а пытался лишь ограничить ее власть. Иосиф 2-ой придерживался принципа «доброжелательного деспотизма» с его религиозной терпимостью, свободной торговлей и образованием. Эти взгляды и нашли отражение в предложенных им  Judenreformen.  Целью Иосифа 2-го, как, собственно, и всех просветителей, было покончить с еврейским гетто, т.е.  многовековой изоляцией  их в обществе, и интегрировать их в окружающую среду, предоставить им  право трудиться в разных сферах, чтобы иметь возможность зарабатывать   на  жизнь,   дать   им  общее  образование.   Тем  самым он   наме-ревался «сделать их полезными государству».   
   
   Иосиф 2-ой отменил унижавший евреев желтый знак отличия. Этот знак, очевидно, связан с дискриминацией евреев еще в 12-ом веке в Испании в период владычества там мусульманской фундаменталистской династии Альмохадов. Мусульмане заставляли евреев носить специальную синюю тунику с широкими рукавами и длинный шутовской синий колпак. Им разрешалось  вместо этого  колпака одевать обычную одежду, но только желтого цвета. Отсюда, очевидно, и произошел желтый знак отличия,  который  европейцы обязывали носить  евреев   -  мрачная традиция, возрожденная гитлеровцами  в 20-ом  веке.  И  вот   Иосиф 2-ой   кладет  конец этому унижению.
   
     Иосиф также отменил  подушный  налог  на евреев (Leibmaut  Leibzoll)  в   1781  году.    Евреям,   наконец,    было позволено   поступать   в университеты.   В январе  1782  года Иосиф 2-ой  издал  «Указ о терпимости» (Toleranzpatent). Так что, Иосиф  сделал  немало  для  еврейской  эмансипации,
 и просвещенная прослойка еврейской общины с энтузиазмом приветствовала эти меры.
   
    Правда, в проведенных реформах  было два существенных недостатка. На местах чиновничество не всегда безусловно проводило их в жизнь. Кроме того, они носили недостаточный и половинчатый характер в плане эмансипации. В Вене и в некоторых других городах запрет на проживание евреев не был снят, что напоминало черту оседлости в России. Проводя политику ассимиляции, Иосиф 2-ой запретил употребление иврита и идиша, что вызвало недовольство среди многих евреев. И все же основная масса евреев на Габсбургских землях была благодарна императору за проведенные реформы.
 
   Важную роль в подготовке «Указа о терпимости»  сыграл  прусский юрист Христиан Вильгельм Дом, личный друг знаменитого еврея Мозеса Мендельсона. Последний обратился   к  Дому    с просьбой    сделать    предварительный  набросок текста петиции к императору об  устранении тяжелых ограничений для евреев. Дом исполнил просьбу друга и направил императору такую петицию. Император внял просьбе влиятельного адвоката.

     Однако после смерти Иосифа 2-го в 1790 году большинство прежних ограничений снова вступило в силу.
   
    Так, на протяжении столетий евреям приходилось совершать сизифов труд, поднимаясь  каждый раз на ступеньку выше к сияющей вершине своей эмансипации и снова скатываясь вниз. И все же это был не совсем напрасный труд. В конечном итоге  они достигли этой вершины в 19-ом и 20-ом  веках,  хоть  и не везде  и  не  без  помощи влиятельных  правителей-покровителей.
          
               
                стр.16-18
               
                Боккачио и его три перстня   
   
     Джованни Боккачио - великий итальянский писатель  14-го века, прославившийся своим наиболее известным произведением «Декамерон»,  живо интересовался  иудейской религией и евреями. Он был сыном флорентийского  торговца, в юности служил приказчиком у торговца в Неаполе и там познакомился с евреями, успешно занимавшимися коммерцией. Это знакомство позволило ему внести еврейских персонажей во вторую и третью главы «Декамерона».

    Герой первой истории (вторая глава) по имени Авраам  направляется в Рим, где встречает христианских священников и наблюдает за их распутной жизнью, их корыстолюбием, обжорством, похотью и другими пороками.   

    Парадоксальным образом, вернувшись  в Париж,  он переходит в христианство, чтобы личным примером доказать богу, что не все последователи христианства мошенники и распутники. 
 
   В другой главе речь идет о некоем еврее Мельхиседеке, александрийском ростовщике,  подвергшемся опасности со стороны Саладина  -  султана, правителя Египта в конце 12-го века. Мельхиседек избегает опасности, угрожаемой ему, рассказывая историю о трех перстнях.

    Саладин, нуждаясь в деньгах, вознамерился отнять их у  Мельхиседека. Зная о его скупости, Саладин боялся нарваться на  вежливый отказ. Он мог просто убить еврея и присвоить его деньги. Однако этого ему тоже не хотелось. Тогда он решил заманить Мельхиседека в ловушку, задав каверзный вопрос о том,  какую из трех религий: христианскую,  иудейскую или ислам он считает истинной. Саладин  был уверен, что, будучи  благоверным евреем, Мельхиседек ни за что не согласится признать истинной верой ислам. В этом случае  у   Саладина    будут     все    основания  казнить Мельхиседека.
 
   Однако Мельхиседек разгадал коварство Саладина  и  дал  ему  уклончивый  ответ.   Он  рассказал  ему историю о трех перстнях. У одного некогда жившего богатого человека  был дорогой перстень,  который  он завещал самому достойному из сыновей, и одновременно с этим перстнем сыну доставалось и все наследство. В дальнейшем по традиции перстень передавался из поколения в поколение. Наконец дело дошло до одного из потомков, у которого было  три в равной мере любимых и одинаково достойных сына. Отец оказался перед дилеммой, кому же из них  вручить перстень и вместе с ним наследство. И тогда он принял мудрое решение  -  заказать искусному мастеру сделать еще два перстня, которые ничем бы не отличались от истинного. Заказ был выполнен столь блестяще, что сам мастер был не в состоянии отличить один от  двух остальных. Все три сына получили по перстню, и отец спокойно отправился в лучший мир, а детям пришлось поделить наследство поровну.
 
    Поведав эту историю, Мельхиседек сказал:  « То же я, мой государь, скажу и о трех законах, которые бог отец дал трем народам и по поводу которых вы поставили вопрос: каждый народ полагает, что он владеет наследством и истинным законом, веления которого он держит и исполняет; но который из них владеет этим  законом действительно -  это такой же вопрос, как и о трех  перстнях.»
 
    Саладин оценил его мудрость и не только не пощадил его, но в ответ на готовность еврея услужить требуемой суммой, одарил его своей дружбой и видным положением в государстве.
 
    Если в первой истории «Декамерона» устами Авраама разоблачается коррупция современного Боккачио христианского истэблишмента, то во второй  в лице Мельхиседека воздается хвала человеческой мудрости. Три перстня или три драгоценных камня символизируют три монотеистические религии: иудаизм, ислам и христианство.  Тема относительной ценности этих трех перстней или камней, под которыми подразумевались три религии, затрагивалась и развивалась еще до Боккачио  английскими, французскими  и итальянскими авторами. Эта тема  появляется и в еврейской литературе. 

     Несомненно,  что  Боккачио   был  знаком с этой темой,  так как она была уже широко известна в его время. Дебаты между представителями  иудаизма, христианства и ислама освещались в средневековой  литературе и  на иврите.
   
    Выбор евреев в качестве героев произведения был вызван авторским уважительным отношением к мудрости и терпимости, которые он считал отличительными чертами евреев. В своих ранних рассказах он акцентирует  живой интеллект евреев, их свободу суждений, независимость от догматической идеологии и их адаптационную способность. Считая, что характер иудаизма  реалистичен и индивидуален, он использует своих христианских героев для высмеивания  догматического подхода к жизни.
   
    Боккачио оказал значительное влияние  на европейскую литературу в том, что касается еврейской темы. «Натан  мудрый»  Г. Э. Лессинга  перекликается в чем-то с историей о Мельхиседеке. Связь с декамероновскими еврейскими персонажами обнаружена в сцене со шкатулкой в «Венецианском купце» Уильяма Шекспира.



                Стр.19-20               

                Доброжелательный папа

      По контрасту с Мартином  4-ым   (1281 -  1285), преследовавшим даже обращенных в христианство евреев и рассылавшим инструкции архиепископам Франции не препятствовать инквизиции в искоренении ереси  Мартин 5-ый ( 1417  -  1431)  был в целом расположен к евреям хорошо. В первые годы своего правления он восстановил привилегии евреев Германии, Савойи и Рима и с благосклонностью принял делегации итальянских и испанских евреев. На протяжении нескольких лет  (1419, 1422 и 1429)  Мартин 5-ый  издавал буллы, защищавшие евреев от  бесчинств со стороны католиков в синагогах. Он отменил обязательное ношение евреями желтого опознавательного знака, но издал указ о запрете на работу по воскресеньям и праздничным дням в соответствии с христианской традицией, которой евреи до тех пор не придерживались. 
 
     Папа находился в дружеских отношениях с несколькими евреями. У него на службе состоял в качестве придворного врача Элиягу Бен Шабтай Бер.  С Аароном Бен Герзоном Абульраби из Катании он обсуждал вопросы  теологии. Мартин 5-ый поощрял медицинскую практику еврейских врачей в европейских странах, находившихся под эгидой  римской католической церкви.


     Мартин 5-ый пытался в какой-то мере смягчить  жестокость инквизиции, свести к минимуму ее эксцессы. В 1418 году в адрес папы поступили жалобы от священников Авиньона во Франции, что евреи практикуют колдовство, заражают простых прихожан предрассудками и взимают 10 процентов за выдаваемые ссуды. Сетования были явно преувеличены, но папа вынужден был реагировать и поручил местному инквизитору провести расследование. Последний проявил такое рвение в этом деле, что папе пришлось его осадить.
   
    Подобная  же  ситуация  сложилась  в Италии,  где произошли эксцессы в отношениях с евреями вследствие фанатичного пыла кардинала Иоанна Капистрано. Папа издал несколько эдиктов, защищавших тамошних евреев.
   
    В 1422 году Мартин 5-ый издал эдикт, запрещавший насильственное крещение, ибо «человек, принявший обряд крещения против желания, не по собственной инициативе  не может считаться истинно верующим христианином.» По тем временам это был разумный и смелый шаг.
   
    Мартин 5-ый был редким исключением из римских пап, настроенных, как правило, враждебно по отношению к евреям. Когда в мае 1427 года Иоанн  Капистрано убедил неаполитанскую королеву Иоанну 11 отменить в ее королевстве некоторые права евреев, Мартин вмешался, в результате чего королевский эдикт был аннулирован уже в августе того же года.



                Стр. 19-20


         Рембрандт ван Рейн и еврейские сюжеты его живописи
 
   
    Голландия в 17-ом веке. Становление Рембрандта как художника. Жизнь вблизи еврейского квартала в Амстердаме. Знакомство с Менаше бен Израилем и Барухом Спинозой. Евреи -  современники Рембрандта и библейские герои его живописи.


    Еврейская тематика, преимущественно библейская, привлекала немало знаменитых живописцев. Но особенно притягательной она оказалась для великого голландского мастера Ренессанса Рембрандта ван Рейна (1606 – 1669), ибо он относился к евреям с особой симпатией. Он создал замечательные портреты как библейских героев, так и современных ему евреев.  Он вышел из низов;  его отец  был мельником, а мать  -  дочерью пекаря, но сам он учился   в  Лейденском университете и был одним из хорошо образованных людей своего времени. По своим религиозным убеждениям Рембрандт считался кальвинистом. Кальвинизм был в то время официальной религией Голландии. Предполагается, однако, что художник был далек от религиозного фанатизма. Известно, что, живя в Амстердаме, он иногда посещал собрания менонитов, представлявших собой секту христиан, отвергавших крещение. Крещение это один из краеугольных камней христианского вероучения, и отрицание крещения делало менонитов вольнодумцами, отколовшимися от ортодоксальной  церкви.
   
     В первой половине17-го века, то есть в то время, когда жил и творил великий голландец, его страна была одной из самых развитых и просвещенных стран Европы. Она была, по существу, первой из европейских стран, вступивших на путь буржуазного развития.  В ней расцветали наука и искусство.
   
     Многие передовые люди Голландии находились под влиянием идей великого Эразмуса Дезидериуса Роттердамского  (1466  -  1536),  ученого, просветителя, гуманиста, автора знаменитого труда «Похвала глупости», высмеивавшего злоупотребления церкви.
   
     В 1625 году  голландец  Хуго Гротиус  опубликовал   свой выдающийся  опус   De Jure  Belli  ac  Pacis,   ставший  основой современного международного  законодательства.

     В конце 16-го века после разрешения властей проживать в Голландии людям любой национальности и в условиях терпимости к любой вере, кроме католицизма,  в эту страну прибыло много евреев, преимущественно сефардов из Испании и Португалии, а также некоторое число ашкеназов из Германии. Когда Рембрандт переехал в Амстердам, в  нем жило уже более 400 еврейских семей.    
 
     Такова была атмосфера, в которой складывалось мироощущение Рембрандта, и понятно, что это не могло не отразиться на его творчестве.
   

     Прежде чем открыть собственную мастерскую в Лейдене, Рембрандт три года учился живописи у трех мастеров, в том числе в Амстердаме у очень известного Питера Ластмана. С 1625 года он становится самостоятельным художником и посвящает всю жизнь живописи. С начала тридцатых годов Рембрандт переселяется в Амстердам, где знакомится с Саскией ван Ойленбург, дочерью городского мэра, и женится на ней. С любимой Саскией он прожил всего лишь восемь лет с 1634 по 1642 год, омраченных смертью трех из четырех его детей. Вскоре не стало и Саскии. В 1649 году Рембрандт женится второй раз, на Хендрикии Ступельс, которую ему тоже было суждено пережить, как и его сына Титуса от первого брака. В 1660 году Рембрандт вынужден был продать свой дом на Брэстрат и переселиться в гораздо более скромное жилище, где и прожил последние свои годы на грани нищеты.
   
    Такова пунктирно жизненная стезя великого художника, на которой обманчивая судьба не слишком то баловала его, одаривая лишь кратковременными щедротами. Быть может, перенесенные им страдания и лишения способствовали его сочувствию к евреям, в которых он видел таких же, как он сам, жертв   социальной несправедливости.
    Вообще о личной жизни художника известно немногое. Судя по всему, это был скромный и непритязательный человек.  Он  не  был   модным  художником,   блиставшим  в аристократических салонах. Ему, очевидно, и в голову не приходило, что после его смерти его имя будут произносить с таким же благоговением среди имен мировой живописи, как имена Шекспира в драматургии, Толстого в прозе, Данте и Пушкина в поэзии,  Моцарта и Бетховена в музыке.
   
     С 1639 по 1656 год Рембрандт жил в доме по улице Брэстрат     в  Амстердаме,     по  одним   источникам,   вблизи еврейского квартала, по другим, в самой гуще этого квартала. Это послужило поводом к предположению, что он сам имел еврейские корни. Однако реальных оснований для подобных утверждений нет. Тем не менее в нем таилось нечто, сближавшее его с евреями.  Видимо, живя в непосредственной близости с ними и наблюдая за их образом жизни, он проникся пониманием, что они такие же люди, как и голландцы,  ничуть не хуже. Среди его друзей были евреи. Он довольно близко сошелся с двумя сефардскими евреями. Одним из них был врач Эфраим Хаския Буено (Бонус), с которого он написал портрет. Вторым оказался знаменитый Менаше бен Израиль, глава местной еврейской общины, выходец из Испании, знаток Торы, философ, владевший десятью языками. Это был тот самый Менаше, который сыграл столь значительную роль в возвращении евреев в Британию в 17-ом веке,  который вел переговоры с Кромвелем по этому вопросу, увенчавшиеся  в конечном счете успехом уже при короле Чарльзе 2-ом. Менаше был автором популярной в свое время книги  «Прославленный камень или статуя Навухудоносора» (La  piedra  Gloria), изданной   в 1655  году.  По одной из версий, Рембрандт нарисовал четыре офорта к этой книге. В 1636 году Менаше позировал перед художником, в результате чего появился его портрет.
   
     Предполагается также, что в Амстердаме Рембрандт встречался с выдающимся еврейским философом Барухом Спинозой, учеником Менаше бен Израиля, о котором даже Вольтер, не слишком благосклонно относившийся к евреям, отзывался   с  большим   уважением.    Многие   исследователи находили сходство некоторых современников Рембрандта, запечатленных на его портретах, со Спинозой. Возможно, что Рембрандт и Спиноза встречались в доме Менаше бен Израиля. Впрочем, Спиноза был на 25 лет моложе Рембрандта, и эта версия подвергается сомнению некоторыми исследователями.
   

     Еврейская портретная живопись Рембрандта представлена  значительным числом картин. Часть из них посвящена евреям  -    его   современникам,   остальные   относятся  к библейским персонажам.
   
     Многочисленные портреты его современников-евреев написаны бистром (темно-коричневой краской) или черным мелом. Большинство из них представляет бородатых сефардов -  обитателей еврейского квартала в причудливых  восточных длинных одеяниях, либо ашкеназийских евреев в более грубой одежде с отчетливо выраженными чертами пролетарского происхождения. Среди наиболее известных портретов, находящихся в разных музеях Европы,  «Портрет еврея», «Саул Леви Мортейра», «Нищий», «Еврейский философ», «Портрет молодого еврея».
   
     Что-то общее есть во взглядах этих персонажей  -  погруженность в себя, в свои мысли, нечто от вековой еврейской скорби. На их лицах печать благородства и достоинства. Художник писал их с большой симпатией и теплотой. Биограф Рембрандта Франц Ландсбергер  в книге  "Рембрандт. Евреи и Библия" (Филадельфия, 1946) подчеркивает, что в раннем средневековье  художники   представляли евреев как "уродливых, скрюченных и мрачных существ", что способствовало распространению антисемитизма в Европе,   и только голландские художники в 17-ом веке, и прежде всего Рембрандт,  отказались от этой дурной традиции и рисовали евреев в ином и лучшем свете.
   
    Его гравюра «Синагога» (1648) изображает девять евреев. По-видимому, это ашкеназийская  синагога, судя по длинным плащам и высоким шляпам  –  характерной  одежде  немецких евреев. Некоторые исследователи считают, что это вовсе не синагога и следовало бы переименовать ее в «Сцену в еврейском квартале Амстердама»
   
    Трагическая судьба испанских евреев вызвала отклик в его душе, и им была создана целая галерея их портретов.
 
    Библейская тематика полотен Рембрандта ван Рейна  разнообразна. Среди библейских героев встречаем Саула, Давида, Авраама, Якова, Исаака, Ребекку и т.д. Известные картины Рембрандта на библейские темы:«Давид играет на арфе перед Саулом»,  «Яков благословляет сыновей Иосифа», «Святое семейство с ангелами», «Видение Даниила»,  «Ангелы, навещающие Авраама», «Погребение Иисуса»,  «Исаак и Ребекка», известная также под названием «Еврейская невеста».


   Все они написаны в 30 - 50  годах 17-го века. В основе интереса Рембрандта к библейским темам лежала его глубокая духовная связь с иудаизмом. Его членство в менонитской секте побудило его к чтению Библии, что в свою очередь повлияло на его восприятие современных ему евреев как прямых наследников  библейских героев.  Мироощущение Рембрандта формировалось под влиянием, с одной стороны, каббалистического мистицизма современных ему евреев, таких как Менаше бен Израиль, а с другой стороны, очень близкого ему по духу мистического пантеизма Баруха Спинозы, видевшего воплощение божественности во всех объектах окружающего мира.


                Стр.26-31

       Пуритане во главе с Кромвелем возвращают евреев в Англию.

   Протестантизм в Англии. Пуритане и их интерес к еврейству. Менаше бен Израиль. Кромвель. Возвращение евреев в Англию.
 
     В 16-ом веке  монолитность христианства дала трещину. В христианской церкви произошел раскол, и образовались два направления - католическое (консервативное) и протестантское (реформистское).  Протестантизм стал реакцией на злоупотребления церкви и отверг ее многие традиции, установления и институты, такие как монашеские ордена и монастыри. Пошли ли эти события на пользу евреям? На первых порах, несомненно, да. Учение Мартина Лютера  (1483 -  1546), немецкого теолога и религиозного реформиста, явилось той искрой, которая разожгла протестантское пламя на большей части Северной Европы. Это пламя разгоралось и привело к вооруженным столкновениям между протестантами и католиками  -  к войне между католической Шотландией  и протестантской Англией (17-ый век), к  Варфоломеевской ночи в Париже  (1572)  и  т.д. Возникли новые, протестантские церкви, вдохновленные Лютером в Германии, Ульрихом Цвингом в Швейцарии, Жаном Кальвином во Франции и другими теологами в других европейских странах. В конечном счете европейские могущественные короли и принцы порвали с папой и римской католической церковью, хотя процесс этот был длительным и продолжался несколько веков. Реформисты  (протестанты) провозгласили себя верными последователями Библии. Их целью было следовать лишь библейскому учению  и избавиться от всевозможных наносных церковных традиций.
 

     Евреи с воодушевлением отнеслись к новым веяниям в христианской религии, надеясь на избавление от гонений и притеснений в связи с упразднением  ненавистных для них монастырей и орденов  -  их злейших врагов. В свою очередь и протестанты поначалу сделали шаги к сближению с евреями. Так, Мартин Лютер обратился за поддержкой к евреям в своей трактовке Библии, надеясь найти в них союзников в борьбе с папистами. В  1523 году он издал памфлет  под названием  Das Jesus  Christus  ein  geborener  Jude   sei   (Иисус  Христос   был   урожденным евреем), в котором призывал евреев добровольно перейти в христианство. Его призыв был отвергнут евреями, и тогда он поменял свое отношение на диаметрально противоположное и стал яростно нападать на евреев. Он писал: « Первым делом следует предать огню их синагоги, а то, что останется, - втоптать в грязь, дабы никто более не смог бы увидеть ни камня их, ни пепла.»  Вот так, не менее.

    Вскоре период взаимных надежд и симпатий в отношениях между евреями и протестантами завершился, и снова наступила черная полоса преследований евреев уже со стороны протестантов, не уступавших по свирепости католикам, в большинстве стран континентальной Европы, за исключением, разве что, Нидерландов, где евреи жили относительно благополучно в 16-ом и 17-ом веках.  В Англии же симпатии протестантов по отношению к евреям оказались более устойчивыми и длительными. Реформизм здесь принял форму пуританизма. Слово pure   означает «чистый». Оно дало производные puritan  и Puritanism, отражающие идею очищения от всех формальных религиозных церемоний. В моральном плане пуритане пошли дальше своих идеологических собратьев на континенте. Они объявили греховными многие виды мирских удовольствий. Они создали особый эвфемистический язык, включавший в первую очередь косвенные наименования бога, святой богородицы и дьявола. Появилось выражение       «пуританская мораль» -  особенно строгая мораль, ратовавшая за воздержание от плотских излишеств, бранной речи и т. д.
 
    Пуритане были большими поклонниками Библии. Они находили общее между библейскими постулатами и собственными религиозными установлениями. Их привлекал практицизм иудейской религии и идея завета  (Covenant).  Библейские образы  и  сюжеты  таили для них притягательную силу. Они считали, что Библия вообще соответствует английскому  духу. 

               
    Влияние пуритан на судьбы еврейства в Англии оказалось огромным. Спустя три с половиной века после изгнания евреев в 1290 году благодаря пуританам и в первую очередь их вождю Кромвелю  потомки тогдашних евреев в массовом порядке вернулись в Англию. Строго говоря, изгнание не было тотальным, и отдельные еврейские семьи продолжали проживать на Британских островах. Английский историк Пол Джонсон в своей книге "Популярная история евреев"                2003,  опираясь на исторические документы, упоминает два имени: врача Родериго Лопее, служившего при дворе Елизаветы 1-ой, и Эдуарда Брэмптона  -  губернатора острова Гернси у южных берегов Англии во время царствования Ричарда 3-го. Однако немногие евреи, преимущественно врачи и торговцы, погоды не делали.  Просемитски настроенные пуритане стали высказываться в пользу возвращения евреев в Англию. Генри Финч, идейный лидер пуритан,  даже опубликовал в 1621 году книгу «Великая реставрация или приглашение евреев».  Тогда пуритане еще не были у власти, и Генри Финч подвергся нападкам со стороны приверженцев короля  -  антисемитов.

    С приходом пуритан к власти возможность вернуть евреев в страну стала вполне реальной. Со своей стороны, континентальные евреи изъявили готовность  вернуться в Англию. Их рупором стал еврейский богослов из Амстердама Менаше бен Израиль, упомянутый в предыдущем очерке. Это был очень энергичный человек, решивший во что бы то ни стало выполнить свою миссию. Он прибыл в Англию в октябре 1655 года и добился аудиенции у Кромвеля.

     Кромвель был человеком огромной физической силы, обладавший мощным голосом, сотрясавшим стены парламента. Не имевший специальной военной подготовки, он одерживал    одну    победу    за   другой    над    шотландцами, ирландцами, французами, голландцами. Как правитель он был осторожен,   хладнокровен,   непреклонен.     На  современной  ему  гравюре Кромвель   изображен   гигантом.    Правой  ногой   он   топчет сопротивляющегося шотландца. Левой рукой обхватывает трепыхающегося в воздухе француза. Между коленями, как в тисках, зажат ирландец, а другой рукой  он пригвоздил  к столу голландца.   И вот этот суровый воин проникся доверием и симпатией к евреям.
 
   Встреча Менаши с Кромвелем не была спонтанной. К ней Кромвель был готов и знал, с чем Менаше прибыл в Англию. Он видел преимущества  resettlement  (переселения) евреев на Британские острова как в религиозном, так и в коммерческом планах. Он разделял мечту пуритан о приобщении евреев к христианству. Однако в отличие от Мартина Лютера он понимал, что это едва ли возможно и вполне допускал мирное сосуществование протестантизма и иудаизма. Еще в 1648 году Кромвель писал своему другу полковнику Роберту Хеммонду: "Я ожидаю дня, когда воцарится союз и взаимопонимание между богом благословенными народами", к которым он относил англичан и евреев.  Кромвель разделял убеждения своего советника  богослова Джона Дьюри, выраженные в одном из его писем лорду-протектору: "Отношения с евреями должны носить отпечаток христианской любви и служить во славу господа бога. Что касается самих евреев, они должны сохранять самостоятельность и пользоваться своим языком,   а оскорбления с обеих сторон следует пресекать законами и специальными указами."
 
    Лорд-протектор очень доброжелательно принял Менаше и пообещал рассмотреть его петицию об отмене закона, воспрещавшего въезд евреев в Англию. Кромвель действовал незамедлительно. Уже 12 ноября он представил в Государственный Совет петицию о допущении евреев в Англию, о предоставлении им свободы вероисповедания, права строить синагоги, заниматься торговлей без всяких ограничительных условий и судиться по собственным  законам.
   
    Была   создана    специальная    комиссия   для   изучения   и разрешения вопроса. Заседавшие в декабре 1655 года в Уайтхолле члены комиссии во главе с верховным судьей Джоном Глинном с удивлением обнаружили, что нет никакого закона, который отказывал бы евреям жить в Англии. Выяснилось, что в 1290 году лишь конкретные еврейские семьи были высланы из страны решением Эдуарда 1-го. Поскольку не было никакого закона о выезде, членам комиссии   представлялось  нелогичным  принимать   какой-то закон о въезде. При обсуждении условий возвращения евреев в комиссии возникли разногласия, и участники дискуссии не могли прийти к единому мнению. К  тому же в стране было много недовольных возможным прибытием евреев, и Кромвель вынужден был после нескольких декабрьских заседаний распустить комиссию.
 
    Пол Джонсон считает, что такой исход предпринятых усилий оказался наиболее благоприятным для евреев. Новое обсуждение вопроса на правительственном уровне могло бы подогреть в стране антисемитские настроения. А так, келейно, не возбуждая общественных волнений, потихоньку    евреям     оказалось   возможным    постепенно эмигрировать в Англию, что в конечном итоге оказалось выгодным для обеих сторон.
 
    Многие из эмигрировавших были потомками евреев, изгнанных из Испании в конце 15 –го века. Поначалу они прибывали под видом испанцев и португальцев. Им предоставлялись участки для еврейского кладбища. Кромвель особо отметил заслуги Менаше бен Израиля перед Англией и назначил ему пенсию в 100 фунтов (немалые деньги для того времени).
   
     Уже при Чарльзе 2-ом в протоколе Тайного Совета было записано, что евреи  могут «рассчитывать на ту же благосклонность, что и прежде, при условии, что будут вести себя тихо и мирно, повинуясь законам его Величества и не вступая в противоречие с его правительством.» Так, без всякого  законодательного  акта  евреи  стали  полноправными гражданами  Англии,   сохранив   при этом  свою религиозную идентификацию, т.е. статус, подобный католикам, также не принадлежавшим к господствующей англиканской церкви. Это устраивало обе стороны. Как и другим неангликанцам, евреям был закрыт доступ во многие государственные учреждения и парламент, ибо нужно было приносить при вступлении в должность специальную христианскую присягу. Однако со временем и это препятствие было обойдено. В 1837 году еврей Моше Монтефеори  стал шерифом Лондона и получил титул  лорда,  еврей  барон Лайонел де Ротшильд в середине века четыре раза избирался в английский парламент, а еврей Беньямин Дизраэли, правда крещеный,  стал не только членом парламента, но и премьер-министром. Присяга была сформулирована так, что и евреи могли поизносить ее на языке Библии, и стало возможным принимать их на государственные должности.
    С середины 17-го века еврейская община Англии была самой благополучной в Европе, и нужно не забывать, что старт этому благополучию  дали английские пуритане во главе с Кромвелем. Евреи были благодарны Кромвелю, и многие относились к нему как к Мессии.


               
                Стр. 32-34               

             Два полюса немецкой философии
               

   Выдающиеся немецкие философы второй половины 18-го и первой половины 19-го веков  Кант, Фихте  и Гегель не внесли никакого вклада в сокровищницу европейского филосемитизма. Мало того, они подвергли иудаизм и еврейство злобным нападкам.
   И.Кант  поносил  евреев за  ростовщичество. В его "Антропологии" имеется такое антисемитское высказывание:
   "К сожалению, палестинцы  { под ними Кант подразумевает евреев  - А.К.}  имеют заслуженную репутацию мошенников по причине духа ростовщичества в большинстве из них."  Что касается иудаизма, то Кант не считал его в праве называться религией вообще, ибо закон Моисея, по его мнению, есть ничто иное как принудительное "общественное законоположение". Тем не менее еврейские просветители, приверженцы Хаскалы, ратовавшие за приобщение евреев к общеевропейской культуре при сохранении еврейской самоидентификации, такие как Моисей Мендельсон, Маркус Герц, Соломон Маймон,  Лазарус бен Давид сотворили из него кумира, закрывая глаза на юдофобию Канта. Мендельсон писал: " Вера не приемлет приказа  -  она приемлет лишь то, что приходит в результате разумного убеждения." Это согласовывалось со взглядами Канта.
    И.Г.Фихте высказывался за изгнание евреев из Германии и оспаривал еврейское происхождение Иисуса. Он впервые выдвинул идею некоего "арийского" Иисуса Христа.
    Г.И.Ф. Гегель писал: "Попытка Иисуса дать еврейской толпе понимание божественного не могла не провалиться, ибо вера в божественное не может существовать в грязи."   
    В этой когорте знаменитостей несколько выделялся Ф.В.И. фон Шеллинг, не скомпрометировавший себя  подобными высказываниями и относившийся к иудаизму и евреям с некоторой долей терпимости и благосклонности.
    Однако   в  эту пору  в  Германии   звучали  и  иные  голоса, достаточно одинокие, принадлежавшие менее именитым философам. Они звучали диссонансом в общем  хоре хулителей иудаизма и евреев.
    Одним  из  них  был  голос  Иоганна Георга Гамана ( 1730 - 1788). Он родился в городе Мюнстере. По окончании Кенигсбергского университета, где он изучал философию, переехал в Ригу и  зарабатывал на жизнь, работая домашним учителем. Переехал в Англию, где вел беспорядочную жизнь, пока не заинтересовался Библией, которую читал с упоением.  Увлекся философией и вступил в переписку с Кантом. Постепенно формировались его собственные философские взгляды и концепция философии чувства и веры, противостоявшая догматизму и рационализму, которых он подверг резкой критике.
    Вторую половину жизни Гаман провел в родном городе, где первоначально служил чиновником, затем вышел в отставку и целиком посвятил себя философии и  теологии.
    Гаман писал  в основном отдельные статьи. Известен его совместный с Ф.Г.Якоби труд " Философия чувства и веры". Со временем к Гаману пришла известность, и появились почитатели его взглядов. Один из его почитателей снабжал его деньгами. 
    Знакомство с Библией повлияло на его положительное отношение к евреям. Ему принадлежит следующее высказывание: "Каждый еврей для меня это чудо из чудес Провидения и Божественной воли в большей степени, чем Ноев Ковчег, жена Лота или горящий куст Моисея. Нужно пропалывать и расчищать обширное поле оскорблений, высказанных нашими невежественными Гермесами по адресу иудаизма." 
    Другим энтузиастом иудаизма был Ф.И. Молитор (1779  -  1860).
    Он родился в католической семье в городке Оберусел недалеко от Франкфурта. В юности  изучал юриспруденцию, но затем переключился на философию и историю. Находился под влиянием Шеллинга.
   Молитор вращался в либеральных интеллектуальных кругах
Франкфурта, куда были вхожи и евреи. С одним из них  -  Эфраимом Иосифом Хиршфельдом он познакомился и близко
сошелся. Возможно, под влиянием Хиршфельда Молитор  принял активное участие в организации еврейской школы во Франкфурте, получившей название «Филантропин», и с ее становлением начал преподавать в ней. Дальнейший шаг к сближению с евреями он сделал в 1808 году, когда вступил в организацию свободных масонов и стал членом еврейской ложи. Он возглавлял эту ложу с 1812 по 1816 год, после чего она была закрыта вследствие происков ее врагов. Вместе со своим другом Эфраимом он участвовал в движении Еврейско-христианского братства. Хиршфельд привлек внимание Молитора к каббале как к путеводной звезде к такому братству.      
    Молитор вел аскетический образ жизни. Погруженный в свои занятия иудаизмом и каббалой, он не обращал внимания на свое здоровье и вследствие этого был почти полностью парализован последние сорок лет жизни.
     Молитор относился к каббале с восхищением и считал ее частью еврейской традиции, частью, сохранившей в своей первозданной чистоте основополагающие истины первобытной   религии,    которые   все   более   выявляются  с
прогрессом истории. Изучив иврит и арамейский, он провел глубокое исследование талмудистской и каббалистической литературы, чему посвятил десятки лет жизни. Им была написана фундаментальная работа под названием                Philosophie der Geschihte oder ueber die Tradition (Философия истории или о традиции). Работа состояла из четырех томов и предполагалась им как всего лишь предисловие к основному труду, который, будучи начатым, так и не был завершен.
    Первые тома его «Философии истории» посвящены принципам иудаизма в свете каббалы с особым акцентом  на понятия чистоты и нечистоты в моральном смысле, а четвертый том акцентирован на важности каббалы для христианства. Фундаментальный труд этого подвижника превзошел все, что было исследовано до него в иудаизме и каббале его христианскими предшественниками.


                стр.35-38               

            Джефферсон – поборник религиозной терпимости
 
    Из всех стран галута наиболее благоприятной для евреев стала Америка. В ней они оказались в атмосфере доброжелательства, и созданию этой атмосферы в немалой мере способствовали общественные, религиозные и государственные деятели. Так, протестантский священник Роджер Уильямс  (1603  -  1683)  был одним из первых, кто призывал к религиозной терпимости и приветствовал иммиграцию евреев в США.
 
   Ни одного из американских президентов нельзя заподозрить в откровенно антисемитских взглядах, не говоря уже о том, что расистские лидеры типа Гитлера или Сталина уже по определению не могли появиться в такой демократической стране как США. Из наиболее дружески настроенных к евреям президентов в исторический период до образования государства Израиль нужно упомянуть Томаса Джефферсона, Авраама Линкольна, Вудро Вильсона, Теодора Рузвельта и Гарри Трумена.

    Имя третьего президента США  - Томаса Джефферсона   (1743 -1826; годы правления  -  1801 – 1809) стало символом свободы для американцев, а для американских евреев приобрело особую значимость.

    Соратник первого американского президента Джорджа Вашингтона Джефферсон  стоял у истоков государства. Вскоре по окончании Войны за независимость и с провозглашением Соединенных Штатов Америки на Конгрессе мира в Париже в 1783 году была принята американская конституция. Джефферсон участвовал в ее разработке. К этому времени он выдвинулся в первый ряд наиболее популярных политических деятелей Америки. Свою политическую карьеру  он начинал в штате Виргиния.  Он был автором законодательного акта для Виргинии,    акцентирующего    религиозную    терпимость   в государстве и равенство различных конфессий, включая иудаизм. Этот законодательный акт был принят не сразу, и понадобилось шесть лет, с 1779 по 1785 год, чтобы преодолеть оппозицию ему. Оппозиция настаивала на включение в акт слов «Иисус Христос» в таком контексте, который предполагал приоритет христианства над всеми другими религиями. Благодаря энергичным усилиям Джефферсона текст закона был изменен в пользу паритета всех религий.  Этот принцип религиозной терпимости стал ведущим в дальнейшей деятельности  Джефферсона  -  в разработке конституции США, принятой в мае 1788 года, и в его служении государству на посту президента с 1801 по 1809 год.
 
   При всем том, что принятая конституция была самой демократичной из всех когда-либо принятых конституций в истории человечества,  Джефферсон и некоторые другие конгрессмены сочли нужным дополнить  ее специальным законодательным  актом,   усиливающим  аспект  религиозной терпимости. Так, при участии Джефферсона был принят так называемый «Билль о правах» (Bill of Rights)  из 10 пунктов в качестве дополнения к ранее принятой конституции. Это дополнение запрещает Конгрессу принимать законы, ограничивающие религиозную свободу.

    Став президентом США, Джефферсон отверг практику, сложившуюся при его предшественниках, отмечать День благодарения (Thanksgiving Day) как исключительно христианский праздник, утверждая, что подобная трактовка этого праздника противоречит демократическим принципам американской конституции. Этот праздник, учрежденный в память первых колонистов Массачусетса и отмечаемый в последний четверг ноября, сопровождаемый благодарственными молитвами в церквях, именно при Джефферсоне  приобрел статус общегосударственного события, значимого в равной мере для всех конфессий.

    Этот же принцип поликонфессионального подхода преследовал  Джефферсон  и  в системе  просвещения.   В  1819 году он основал Виргинский университет,  где покончено было с практикой обязательных теологических курсов; они стали факультативными. Никакой монополии на одну конкретную религию, т. е. христианскую, в отличие от, скажем, современной ему России, где господствовал Закон божий в системе просвещения.

    Неудивительно, что в еврейских кругах США благодаря такой политике Джефферсон пользовался большой популярностью. Он и в личной жизни следовал этим либеральным принципам. Среди его друзей было немало евреев. Одним из его наиболее близких друзей и почитателей  был офицер в отставке Урия П. Леви. После смерти президента в 1826 году семья Леви приобрела в собственность  дом и поместье Монтиселло, ранее принадлежавшие  Джефферсону, решив превратить их в мемориальный комплекс. В 1838 году  Леви заказал французскому скульптору Давиду  Анжеру  статую Джефферсона,   которую   он  выкупил на свои средства и подарил Конгрессу. В 1876  году знаменитый скульптор еврейского происхождения Мозес Яков Езекиль сваял статую под названием «Религиозная свобода», которую установили  в Фейрмаунтском парке  в Филадельфии. Тот же самый скульптор создал еще одну подобную статую в 1901 году в знак признательности еврейского народа великому либералу.
 
    Джефферсон поддерживал дружеские отношения с еще одним евреем  -  полковником Давидом С. Фрэнксом, принимавшим активное участие в Войне за независимость. Фрэнкс был назначен вице-консулом в Марселе в 1785 году, когда Джефферсон начинал свою политическую карьеру на посту министра по делам Франции. Между обоими  завязалась длительная переписка.

    Другими соотечественниками  -  евреями,  с которыми Джефферсон  поддерживал тесные сердечные отношения, были Жозеф Маркс, торговец из Ричмонда, и Мозес Майерс, управляющий      Ричмондским      банком    и     одновременно
посланник французского правительства.

     В  1801 году, став президентом, Джефферсон назначил еврея Рубена Эттинга, солдата американской армии, начальником полицейской службы в штате Мэриленд.   Джефферсон вел переписку с еще двумя еврейскими общественными деятелями  -  Исааком Хэрби, лидером реформистского иудаизма в Америке, и Мордехаем  М. Ноахом, дипломатом и журналистом. Эти письма свидетельствуют о его доброжелательном отношении к евреям и иудаизму. В частности, в послании к Ноаху, признавая, что евреи все еще не могут не чувствовать предрассудков, с которыми некоторые американцы относятся к иудейской религии, более древней, замечает он, нежели христианская, тем не менее он выражает надежду, что единая моральная основа, на которой зиждятся все религии, послужит сплачивающим фактором в будущем при сохранении догматов веры, свойственных каждой из религий и исповедуемых отдельными группами американского населения.
   
 Джефферсон неизменно благожелательно отвечал на все послания, направляемые ему от разных еврейских религиозных организаций. Хотя, как он признавал, он был мало знаком с еврейскими традициями и культовыми церемониями, он отстаивал право евреев на их соблюдение. Джефферсон оставался преданным этому принципу до последних дней жизни.


                Стр. 39-40

            Норвежский поэт ратует за эмансипацию евреев
    

   До середины 19-го века в Норвегии существовал запрет на иммиграцию в страну евреев. Более того, по  конституции 1814 года евреям запрещалось  жить в этой стране, и те, что уже жили в  ней   -  а таких насчитывалось совсем  немного  -  были высланы за ее пределы  до 1817 года. В 1844 году группа португальских евреев была допущена в страну. Запрет на иммиграцию евреев был отменен благодаря усилиям либеральных деятелей и прежде всего норвежского поэта Хенрика Арнольда Вергеланна (1808 – 1845). Вергеланн прожил недолгую жизнь, умерев, как и Пушкин, в возрасте 37 лет, но оставил заметный след в культурной жизни своей страны в 30-х и 40-х годах 19-го века.  Одобрив в общих чертах конституцию 1814 года в своей работе «История норвежской конституции» и в газетных статьях, он вместе с тем выразил в них свой протест против запрета на еврейскую иммиграцию как пункта конституции. Наряду с этим, Вергеланн направил в стортинг (норвежский парламент) детализированное предложение об аннулировании запрета, исходя из соображений справедливости и гуманизма. Предложение по еврейскому вопросу Вергеланна обсуждалось в стортинге трижды в 1842, 1845 и 1848 годах, а последний  раз уже после смерти поэта.
   
   В своей работе «Очерки по еврейскому вопросу» Вергеланн дал высокую оценку иудаизму, национальному характеру евреев, их вкладу в мировую культуру, их филантропической активности и моральному превосходству. Вергеланн подчеркивал, что иммиграция евреев будет способствовать экономическому процветанию Норвегии, но главным фактором ему представлялись моральные соображения.

    Симпатию  к  евреям   он   выражал  и  в своих стихах,  что в немалой    степени    создавало    благоприятную    для  евреев атмосферу  в читательской среде. Его стихи о евреях были переведены на немецкий язык раввином из Осло Юлиусом Самюэлем и включены в сборник «Еврей и еврейка». Некоторые из них стали хрестоматийными. Вергеланну принадлежат исполненные горечи строки из поэмы "Еврейка"(1844):
    Ворон считая по привычке,
    Я думаю: в стране моей
    Евреям некрещеным
    Не больше места, чем воронам
    На шпилях у церквей. (перевод А.Шараповой)
   
       Он вел переписку с видными евреями в других странах, в особенности   в  Швеции.    После  его  смерти  скандинавские евреи установили в честь его внушительный памятник на могиле поэта с выгравированными на нем словами: «Великому норвежцу от благодарного еврейства». Памятник был торжественно открыт на церемонии, в которой  приняли участие евреи не только  из  Норвегии, но и из зарубежья.
   
      В 1851 году был аннулирован запрет на еврейскую иммиграцию в страну. Благородная борьба поэта за справед- ливость наконец увенчалась успехом уже после его смерти.

     Вплоть до начала третьего тысячелетия, когда Норвегия, к сожалению, стала сползать к политике оправдания воинствующего ислама и антисемитизму, семена доброжелательного  отношения к евреям, посеянные либералами во главе с Вегерланном, давали свои всходы. На протяжении 19 и 20 веков в Норвегию иммигрировало до 1500 – 1600 евреев. В годы Второй мировой войны антинацистскому подполью удалось спасти более половины еврейских граждан, переправив их в нейтральную Швецию. После войны Норвегия голосовала за образование самостоятельного еврейского государства в Палестине. Между Израилем и Норвегией установились дипломатические, экономические и культурные отношения. Норвежские евреи, со своей стороны, внесли заметный вклад в науку и культуру страны.

               

                Стр.43-45
    
                Авраам Линкольн -  защитник евреев
 

      Авраам Линкольн  - человек с библейским именем, шестнадцатый президент США (годы президентства -  1861 -  1865) заслужил добрую память американских евреев не только за то, что он боролся против рабства и отстаивал принципы демократии, но и за то, что был защитником евреев  -  его современников.

    Широко распространено мнение, что Линкольн превосходил всех американских президентов своим доброжелательством к евреям. .Истоки этого доброжелательства нужно  искать в его детстве и  юности. Он родился в семье фермеров, постоянно менявших свое местожительство на американском юге. Авраам часто сталкивался с евреями, о которых у него сложилось самое благоприятное впечатление. В Нью-Сейлеме в штате Иллинойс, работая почтмейстером, он познакомился и подружился с евреем Луисом Сальзенштейном, владельцем магазина и скототорговцем. Авраам называл его добродушно  "стариной Салти"  и ценил его за вклад в развитие города.
   
     Многолетняя дружба связывала Линкольна с еврейским юристом Авраамом Джонасом. Они стали не только друзьями, но и политическими единомышленниками. Джонас оказал помощь Линкольну в его избирательной кампании на пост президента от Республиканской партии в 1860 году. Он мобилизовал многих евреев голосовать за Линкольна. В одном из писем Джонасу Линкольн признался: "Вы один из моих друзей, которых я особенно ценю."
      
    Два конкретных деяния Линкольна снискали ему  благодарную память евреев..
   
    Первое касалось назначения еврейских капелланов в воинских частях и госпиталях.До1862 года капелланами могли быть только христиане. Американские евреи делегировали в Вашингтон   Арнольда   Фишеля    для   передачи    президенту прошения  о  предоставлении   права   исполнять  обязанности капелланов также раввинам, ибо их единоверцы служили в американской армии. Линкольн обещал приложить все усилия, чтобы был принят новый закон, обеспечивающий это право. И он сдержал свое слово. В июле 1862 года обеими палатами Конгресса  был принят впервые в истории  закон о военных капелланах  -  раввинах,  уравниваемых в правах с католическими и протестантскими священниками. Без активного вмешательства Линкольна Конгресс едва бы принял этот закон.
   
    Второй раз Линкольн показал себя защитником евреев в случае с генералом Улиссом Грантом, главнокомандующим войск Севера. Этот генерал издал приказ от 17 декабря 1862 года о депортации всех евреев из районов Кентукки, Теннеси и Миссисипи, занятых его войсками. Генерал мотивировал свое решение тем, что некоторые евреи, якобы, занимались нелегальной торговлей в пользу противника. Естественно, что приказ вызвал  бурную реакцию протеста в еврейской среде, ибо это свидетельствовало о явной национальной дискриминации. В январе 1863 года приказ и его последствия были доведены до сведения Линкольна,  и тот немедленно отреагировал,  обязав   генерала  Гранта  отменить несправедливый приказ. Линкольн согласился принять еврейскую делегацию в Белом доме во главе с раввинами Исааком М. Вайсом и Максом Лилиенталем, на встрече с которыми сказал:  «Осудить целый класс означает, по меньшей мере, причинить зло добрым людям наряду с дурными.  Мне не нравится, когда я слышу, что целый класс  людей или национальность осуждается из-за нескольких грешников.» Это высказывание было решительным и недвусмысленным отпором антисемитам, переносившим свою неприязнь  и нетерпимость к отдельным людям на всю нацию.
   
    Филосемитизм Линкольна был вполне естественным. Человек, посвятивший жизнь  борьбе за отмену  рабства одного народа, не мог одновременно ратовать за дискриминацию другого народа.               
   
    В своем ежегодном послании Конгрессу в 1862 году Авраам Линкольн     писал:      «Предоставляя    свободу     рабам,    мы    обеспечиваем свободу свободным,  -  будучи в равной мере благородными в том, что даем, и в том, что сохраняем.» Он, несомненно, имел в виду всех граждан США, включая и евреев.
   
    Симпатии Линкольна к евреям были во многом вызваны его интересом к их религии и культурному наследию. Известно, что он знал иврит и читал Тору в оригинале. Обладая феноменальной памятью и огромной эрудицией, Линкольн в своих речах цитировал еврейских мудрецов, а многие псалмы Давида знал наизусть.
   
     Такое неравнодушие Ликольна к евреям побудило многих исследователей искать в его родословной еврейские корни и задаться вопросом, не был ли Линкольн и сам евреем. В качестве доводов они ссылались на его библейское имя, на имя  "Мордехай" его прадеда, на сефардские черты его лица, на то, что его предки  прибыли в Америку из английского города Линкольна, где еще в 13-ом веке их далекие праотцы перешли в христианскую веру, чтобы уберечься от изгнания по приказу Эдуарда 1-го. Есть также свидетельство раввина Исаака М. Вайса, который в надгробной речи после убийства Линкольна актером Бутом, якобы, сказал: "Оплакиваемый нами Авраам Линкольн считал себя плотью от плоти и кровью от крови еврейского народа. Он предполагал, что у него есть еврейские корни. Он сказал это в моем присутствии."
   
     Все это, скорее всего, домыслы, но в них отразилась любовь американских евреев к своему шестнадцатому президенту, заслужившему в полной мере эту любовь.
   
    Известно, что вдова Линкольна Мэри-Тодд утверждала, что незадолго до гибели президент выразил желание когда-нибудь посетить Иерусалим.



                Стр.46-58

           Филосемитские тенденции в английской литературе

    Исторический фон. Лэнглэнд. Мильтон. Блейк. Камберленд. Вордсворт. Кольридж. Браунинг. Моэм. И другие.



    Еврейская тема широко представлена в английской литературе. Филосемитские тенденции в ней то усиливались, то ослабевали в зависимости от исторических обстоятельств. Более того, даже у отдельных одних и тех же авторов чаша весов склонялась то к антисемитизму, то к филосемитизму.
 
  После изгнания евреев из Англии в 1290 году в ней практически не оставалось их до середины 17-го века. В результате представление о евреях на протяжении почти четырех веков  создавалось не благодаря  общению с ними в повседневной жизни, а в значительной мере под влиянием библейских образов и реминисценций английского прошлого (до 14-го века), а также контактов с континентальными евреями. Поэтому складывался определенный стереотип еврея,  точнее два разных стереотипа. Так, в Средневековье возник некий дуализм в изображении евреев  -  их либо демонизировали, либо идеализировали. Отголоски  этого дуализма звучали в английской литературе и в последующие столетия. Позитивный  стереотип  был обязан своим возникновением положительным героям Библии.   Негативный стереотип сложился благодаря передаваемой из века в век истории распятия Христа, в которой позорную роль сыграл Иуда, предавший его за 30 серебряников. Вследствие этого еврей как обобщенный образ ассоциировался с этим  несимпатичным библейским персонажем.
   
     В средневековых английских мистериях разыгрывались сцены, в которых Иуда играл не последнюю роль. Позднее Иуда был осовременен и представлен в образе еврея – ростовщика. От распятия Христа протянулась ниточка к мракобесному кровавому навету  -  обвинению евреев в убийствах христиан в ритуальных целях. Подобные обвинения стали темой некоторых ранних средневековых произведений, включая  шотландскую    балладу   «Дочь   еврея».   Отголоски
этого  чудовищного   кровавого  навета  ощущаются  у Чосера, Марлоу  и  Шекспира.   В рассказе  Джофри  Чосера  «История аббатессы» (Prioress’s Tale) из цикла «Кентерберийские рассказы» (1390) речь идет об убийстве христианского ребенка евреями.  Этот  мальчик жил в некоем азиатском городе с преобладанием еврейского населения. Когда он возвращался домой из школы, напевая песенку о божьей матери, на него, якобы, напала толпа евреев и один из них полоснул ему горло ножом. Несчастная мать застала его умирающим в канаве. Душа мальчика вознеслась на небо, а евреи - убийцы подверглись проклятиям. Чосер несколько иронично описывает аббатессу, фанатичную и лицемерную женщину, рассказывающую эту нелепую, говоря современным языком, страшилку, что заставляет усомниться в том, что он разделял подобные воззрения многих англичан того времени. Этот рассказ был несомненно связан с делом некоего еврея Хью из Линкольна, обвиненного в ритуальном убийстве за сто лет до этого. Значительно позднее, уже в елизаветинские времена состоялся суд над Родериго Лопесом, придворным врачом Елизаветы 1-ой, который, якобы, пытался отравить ее.  Эти сфабрикованные обвинения и инсценированные судилища давали пищу досужим разговорам о евреях и создавали предубеждения против них, отражавшиеся в литературе. Создавался негативный образ еврея.
   
     В елизаветинские времена и позднее еврей на сцене нередко выглядел похожим на дьявола в мистериях и носил соответствующую одежду. В пьесе Шекспира «Венецианский купец» Ланселот Гоббо описывает Шейлока как «воплощение самого дьявола». 
   
     С середины 17-го века с приходом к власти пуритан  в литературе начинает преобладать положительный стереотип еврея. Эта тенденция проявилась еще и раньше, когда  в 1377 году Уильям Л. Лэнглэнд  опубликовал свое «Видение Петра Пахаря», в котором высказал смелую для того времени мысль о том,  что  христианские  прелаты  могут  поучиться  у евреев
добродетели и милосердию. У пуритан библейские герои Иосиф, Моисей, царь Давид, царь Соломон, Самсон, Иуда Маккавей вызывали интерес и, естественно, симпатию. Другим положительным еврейским персонажем в английской литературе  становится   легендарный  средневековый герой  -  Агасфер или странствующий еврей («вечный жид»). В средние века распространились баллады о «проклятом сапожнике», который грубо отказал Христу в его просьбе отдохнуть на камне, когда Христа вели на Голгофу, за что господь приговорил его к вечному скитанию по земле. Много позднее     в   романтической   литературе    этот    образ    был
переосмыслен и идеализирован. В нем воплощены мудрость и жизненный опыт. Он символизирует жизненную стойкость нации, обреченной на тяжелую судьбу изгнанников. К теме Агасфера обращались такие выдающиеся поэты как С.М.Кольридж в "Сказании о старом мореходе" (1798), П.Б.Шелли  в стихотворении "Монолог Агасфера" ( 1810)  и У. Вордсворт в стихотворении "Агасфер" (1800). Прекрасный перевод этого стихотворения Вордсворта принадлежит  Самуилу Маршаку:
 
     Многопенные потоки,
     Пробежав скалистый путь,
     Ниспадают в дол глубокий,
     Чтоб умолкнуть и заснуть.
     Стая туч, когда смирится               
     Гнев грозы и гул громов,
     Шлемом сумрачным ложится
     На зубчатый ряд холмов.
     День и ночь косуля  скачет
     По скалам среди высот,
     Но ее в ненастье прячет
     От дождя угрюмый грот. 
     Зверь морской, что в океане
     Крова мирного лишен, 
     Спит меж волн, но их качанья
     Он не чувствует сквозь сон.
     Пусть, как челн, грозой гонимый,
     Пляшет ворон в бурной мгле,  -
     Рад он пристани  родимой
     На незыблемой скале.
     Робкий страус до заката
     По пескам стремит свой бег,
     Но и он спешит куда-то
     В сень родную  - на ночлег.
     Без конца моя дорога,
     Цель все та же впереди, 
     И кочевника тревога
     День и ночь в моей груди.
     Агасфера напоминает старый моряк из баллады С.Т.Кольриджа  "Сказание о старом мореходе." Он совершил грех, убив альбатроса  -  птицу, предвещающую морякам успех плавания. Убив ее, он обрек всю команду корабля на гибель. Провидение спасло его, но предназначило ему вечные скитания. Раскаявшись в содеянном и замолив свои грехи, Старый Мореход стал другим человеком. Он скитается из края в край, неся людям свет истины и любви. Обращаясь к другому персонажу баллады  -  Брачному Гостю,  он говорит:

     Прощай, прощай, и помни, Гость,
     Напутствие мое :
     Молитвы до творца дойдут,
     Молитвы сердцу мир дадут,
     Когда ты любишь всякий люд
     И всякое зверье…
                (перевод В.Левика)

     Вернемся к середине 17-го века.  Под влиянием  библейских сюжетов и персонажей и благодаря доброжелательному отношению пуритан еврей, который  ранее выглядел попрошайкой, вором, вымогателем и даже сообщником дьявола, стал принимать привлекательные человеческие черты. В стихотворении «Евреи» (1633) Джордж Херберт выражает благоговейную симпатию к Израилю как к народу, избранному богом и подвергнувшемуся изгнанию. Обращаясь к своим соотечественникам, Херберт, в частности, пишет:  "Вместо того, чтобы судить и проклинать других ( т.е. евреев  - А.К.) ,  обратите внимание на себя, на то, что происходит на родине." (в дословном переводе).  Генри Вон в стихотворении с аналогичным названием, опубликованном несколькими годами позже, молит бога о том, чтобы дожить до того,  «когда  олива  обрастет  ветвями».  Образ оливкового дерева метафорический. Это образ Израиля. Впервые эту метафору использовал апостол Павел, говоривший о том, что Израилю суждено когда-либо возродиться в своем былом великолепии, подобно разрастающейся оливе.

    В период пуританизма произведения, вдохновленные Библией, были достаточно многочисленны. Пуритан особенно привлекали псалмы и жизнеописания судей израильских, с которыми   они  себя  идентифицировали.

    Знаменитый Джон Мильтон (1608 - 1674) был одним из выдающихся представителей пуританства. Его «Потерянный рай» и «Самсон» были написаны под большим влиянием библейских легенд. Библейскими темами и образами насыщено его творчество в большей мере, чем у какого либо другого английского поэта. Мильтон прекрасно знал иврит и свободно читал на иврите Тору и комментарии к ней. Его привлекал либерализм иудейской религии во многих вопросах социальной жизни, в частности, законы, регулирующие брак и развод. Возможно, здесь сыграла роль его неудачная женитьба.  Высказывания Мильтона о благотворном влиянии нормативного кодекса иудеев на христиан вызвали суровую критику со стороны некоторых наиболее консервативных пуритан (пресвитариан), называвших его еретиком. Однако Мильтон   пользовался  покровительством   могущественного пуританина Кромвеля, не дававшего его в обиду. В 1659 году Кромвель назначил его своим личным секретарем.   
   
  Идея завета (Covenant)   -    фундаментальный принцип иудаизма нашла свое отражение в философии Томаса Гоббса и Джона Локка, выдающихся философов 17-го века.
   
    Пуританский интерес к Библии был характерен для английской литературы и культуры в целом и позднее. Так, в 18-ом веке знаменитый английский композитор немецкого происхождения Георг Гендель создал несколько ораторий на библейские темы на либретто разных авторов, в том числе "Иуда Маккавей", "Израиль в Египте",  "Самсон", 'Соломон', 'Мессия".  Премьера  "Иуды Маккавея" состоялась в театре "Ковент Гарден"   1 апреля  1747 года.    Произведение  имело колоссальный успех. Впервые в знаменитом лондонском театре еврей ступил на сцену в качестве настоящего героя, а не жалкой, презренной личности. Образованные евреи, поклонники ораторий Генделя на библейские темы  заполнили зал. Можно представить чувство гордости, которое зрители – евреи испытали за свое славное прошлое. Сильное впечатление  произвела  оратория  и на англичан, посещавших театр, когда шло это произведение, много раз. 

   Библия оказывала влияние на творчество поэтов и в более поздние времена, в частности, на У. Блейка, Д. Г. Байрона (о нем подробнее ниже) и уже упомянутых П.Б Шелли,  С.Т.Кольриджа  и  У. Вордсворта.  Под влиянием Библии находился и выдающийся романист 18-го века Генри Фильдинг. Фрагменты из его романа «Джозеф Эндрюс» (1742) перекликаются с эпизодами из жизни Авраама и Иосифа. 

    В более поздние времена (19-ый и 20-ый века) библейские сюжеты и образы продолжали привлекать внимание известных  авторов,  таких как Оскар Уайльд (комедия «Саломея»), Джордж Бернард Шоу (пьеса «Обратно в Метуселу»), Давид Лоренс (пьеса «Давид»), Арнольд Беннет (пьеса « Юдит»)  и  т. д.

    Мышление многих авторов формировалось под влиянием не только Библии, но и средневековых еврейских философов, в частности, Маймонида.  Так,  Генри  Мор  (1614  -  1687) был увлечен Маймонидом и часто ссылался на каббалу. Каббалистические аллюзии  встречаются  в творчестве Томаса Нэша (!6-ый век)  и Френсиса Бекона (17-ый век). У Бекона в «Новой Атлантиде» описывается утопический остров под названием Бенсалем, где еврейские колонисты организуют колледж, названный «Домом Соломона», где они изучают философию и руководствуются правилами каббалы. Каббалистические  идеи   звучат   в  стихотворениях   Уильяма Блейка (1757  -  1827)  «Призрак и эманация» и « Гигантский Альбион». Последнее имеет своим источником каббалистическое представление о древнем Адаме (Primal man). Блейк провозгласил Библию «великим кодом» искусства. Он верил в то, что Британия была колыбелью израильского  народа.   Возможно,  поэтому   он   был  склонен  находить сходство между английскими именами и географическими названиями и теми, что встречаются в Библии. Его стихи насыщены библейскими образами и  аллюзиями. Предисловие к поэме «Мильтон» кончается выразительным четверостишием:
         
         I will not cease from mental fight    
         Nor shall my sword sleep in my hand,
         Till we have built Jerusalem
         In England’s  green and pleasant land.
      (Дословно:
          Я не прекращу борение мысли,
          И мой меч не застынет в руке,
          Пока мы не построим Иерусалим
          В нашей милой зеленой стране  -  Англии.
 
   Если библейские герои и сюжеты являлись источником вдохновения преимущественно для поэтов, то драматургов и прозаиков все более привлекала тема еврейства в более поздней действительности. Одним из первых произведений этого рода явилась пьеса Шекспира «Венецианский купец» (1596), в центре которой образ средневекового еврейского ростовщика  -  образ сложный и неоднозначный (подробно об этом ниже в отдельном очерке).

    В драматических произведениях 18-го века наряду с порочными   евреями    изображались    и   вполне  достойные, наделенные добродетелями, подчас у одного и того же автора. Так, Ричард Бринсли Шеридан в своей комической пьесе «Дуэнья» представляет неприятного еврея Исаака, а в своей знаменитой    «Школе злословия»   (1777),   как  раз  наоборот,
благочестивого еврея Мозеса.

    В анонимной пьесе «Израильтяне» (1785) некто мистер Израиль своей высокой нравственностью ничем не отличается от  добродетельных христиан.

    Ричард Камберленд создал более привлекательный, нежели у Шекспира, образ еврея – ростовщика в пьесе «Еврей» (1794). Его герой  -  Шева, униженный и  оскорбляемый христианами «презренный скопидом» (слово muckworm , употребленное в оригинале, может означать и «скопидом» и «навозный червь»). По мере развития сюжета зритель начинает понимать, что адресуемые Шеве оскорбительные эпитеты не имеют ничего общего с действительностью. На самом деле он  очень отзывчивый человек, защитник бедняков и филантроп. Пьеса пользовалась успехом и оказала заметное влияние на восприятие евреев англичанами - современниками Камберленда. Она была переведена на иврит и идиш. Помимо этой пьесы, Камберленд написал несколько  эссе, в которых он доброжелательно отзывался о евреях. В одном из них, опубликованном в 1785 году, за девять лет до появления «Еврея», речь идет о некоем Аврааме Авраамсе,  послужившем прообразом Шевы.
 
   Дуализм в изображении евреев перекочевал из произведений 18-го века в литературу века 19-го. Наряду с самым  филосемитским романом начала 19-го века «Айвенго» (1819) В.Скотта, которому посвящен особый очерк в книге, появились и менее благосклонные к евреям произведения. Так, Энтони Троллоп в ряде своих политических романов вывел неприятных для него евреев, в том числе Дизраэли, которого терпеть не мог, назвав его Домби. С другой стороны, мадам Макс Геслер в ряде романов и Антон Трендельзон в «Нине  Балатеке»    вызывают    симпатию.     Мария Эджворт создала целую галерею евреев-негодяев в ее «Поучительных историях» (1801). Правда, в качестве компенсации за нанесенный евреям ущерб она реабилитировала их позднее в 1816   году   романом   «Хэррингтон»,    в  котором   еврейские персонажи изображены благородными и заслуживающими всяческого уважения.
   
    Подобная же трансформация отношения к евреям произошла и с Чарльзом Диккенсом, о чем подробнее ниже.  Думается, что такие переходы от негатива к позитиву у названных авторов едва ли свидетельствуют о смене у них антисемитских и филосемитских настроений. Просто в жизни им попадались  разные евреи,  что вполне естественно, и плохие люди вряд ли бросали тень в их глазах на все еврейство.
    В конце 19-го века Джон Мередит в  «Трагических комедиантах» (1876) изображает романтически привлекательного  еврея  Элвана , прототипом  которого  был   известный  немецкий социалист еврейского происхождения Фердинанд Лассаль. Менее известный писатель Генри Холл Кейн с большой симпатией пишет  о евреях в своем романе о жизни евреев в Марокко под названием «Козел отпущения» (1891).

     Наиболее филосемитским романом всего  19-го века стал «Даниэль Деронда» писательницы Джордж Элиот, и ей, естественно, далее будет посвящен отдельный очерк.

    Еврейская тематика английской поэзии 19-го века не исчерпывалась лишь библейскими сюжетами.

    С большой симпатией пишет о современных ему евреях  У. Вордсворт в стихотворении 'Еврейская семья". С большей теплотой, нежели Пушкин в "В еврейской хижине",  где также представлена бедная еврейская семья. Возникло это стихотворение под  впечатлением встречи с одной еврейской семьей во время путешествия Вордсворта по Германии вместе с дочерью Дорой и другом - поэтом Кольриджем. В убогом жилище,приютившемся между скалами на берегу Рейна живет еврейская женщина с тремя детьми. Все четверо так поразили поэта своей внешностью, что он счел их достойными кисти Рафаэля, о чем и идет речь в первой строфе. Далее он живописует мальчика с прекрасными глазами, в которых отражается голубизна неба и мерцание звезд, и его двоих очаровательных сестер  -  нежных и прелестных, как цветы. В глазах Вордсворта все семейство, несмотря на их поношенную одежду, бедность и лишения, выглядит настоящими ангелами. Они словно распространяют  вокруг себя сияние Палестины, славного прошлого своего народа и гордого Иерусалима. (a gleam of Palestine, of glory past and proud Jerusalem). Такой идеализацией евреев проникнуто это трогательное  стихотворение.      
   
      Особого внимания заслуживает Роберт Браунинг (1812  -  1889). Он вообще живо интересовался иудаизмом, изучал Тору, был неплохо знаком с талмудистской литературой, владел ивритом и всегда с симпатией относился к евреям. Будучи в Италии,  где он провел немало времени, Браунинг  видел, в каких тяжелых условиях живут евреи гетто и проникся к ним  жалостью.  Тема еврейского гетто нашла отражение в его поэзии, в чем-то созвучной живописи Рембрандта, который жил в непосредственной близости с районом гетто и создал ряд картин,  посвященных евреям. Когда в 1882 году волна протестов против еврейских погромов в России прокатилась по Европе, Браунинг, подобно Гюго в Париже, принял участие в протестной демонстрации в Лондоне. Наиболее известным из его стихотворений на еврейскую тематику считается  «Раввин бен Эзра», написанное в 1864 году. Оно построено в форме внутреннего монолога еврейского мудреца, в котором узнается известный средневековый талмудист и разносторонний ученый Авраам ибн Эзра, живший в 12-ом веке. Мысли мудреца это, конечно, мысли самого автора. Написанное в 1864 году стихотворение близко по своей идее появившемуся на три десятка лет раньше знаменитому   "Псалму    жизни"        Генри Лонгфелло, воспевающему труд как смысл жизни. У Лонгфелло больше страсти, больше пафоса. Стихотворение Браунинга более сдержанно. Есть еще одно существенное различие.  Лонгфелло призывает трудиться неустанно, чтобы "оставить свой след на песке времен." Браунинг, используя известное изречение пророка Исайи  -  "мы глина, а Ты (Господь  -  А.К.) наш гончар", пишет о том, что людям предназначено свыше трудиться и совершенствовать чашу свою на протяжении всей жизни до смерти, так и не увидев конечный результат своего труда. Чаша это, конечно, символ продукта любого человеческого труда.  В стихотворении имплицируется мысль, выраженная в другом библейском изречении,   -  " нам дано трудиться, но нам не дано видеть плоды трудов наших."

    В стихотворении «День святого креста» (1855), представляющем также внутренний монолог, передаются драматические переживания итальянского еврея, которого вынуждают перейти в христианство и выслушивать в церкви пасхальную проповедь.
 
    Многие стихотворения  Браунинга  на  житейские темы,  как например, «Доктор»,  «Погреб с дынями», «Два верблюда» насыщены библейскими идиомами и аллюзиями.
   
    В 20-ом веке интерес к еврейской теме в литературе несколько ослабевает. Очевидно, это можно объяснить ассимиляционными процессами, тем, что евреи в Англии постепенно становятся интегральной частью общества и перестают восприниматься как чужаки. Таких ярких произведений, как «Даниэль Деронда», в котором евреи играли бы центральную роль, на протяжении 20-го века не появилось. Однако в той или иной мере по-прежнему прослеживаются противоборствующие тенденции в изображении евреев. У католических писателей, таких, как Х.Беллок, Дж.К.Честертон и Т. Грин -  о последнем особенно стоит пожалеть, ибо он был талантливым и гуманистическим писателем  -  заметен крен в сторону антисемитизма. С другой
стороны, в библейских  драмах Д. Брайди, Л. Хаусмана и К. Фрая дается доброжелательное изображение евреев. Довольно привлекательные образы евреев встречаются в пьесах Джорджа Бернарда Шоу «Майор Барбара» (1903), «Святая Иоанна»» (1923)  и «Дилемма врача» (1906). Вообще для литературы о евреях в 20-ом веке характерен отказ от стереотипов  и изображение евреев как обыкновенных людей со всеми их недостатками и достоинствами, что говорит в пользу  филосемитского подхода.  В этом отношении   особого внимания заслуживает Джон Голсуорси, которому посвящен отдельный очерк.
   
    Интересен еврей Леопольд  Блум  -  герой романа Джеймса Джойса «Уллис», наделенный чертами вполне нормального человека, ничем не отличающегося от порядочного христианина. Такой же подход к изображению евреев  обнаруживается у И.М.Форстера в «Самом долгом путешествии» (1907) и  С.П.Сноу в «Сознательности богатых» (1958). В этом романе Сноу описывает еврейскую семью, отличающуюся от нееврейских представителей высшего класса только более цепкой приверженностью к национальным традициям и присущим евреям чувством корпоративности.

    Один  из лучших, на мой взгляд, английских писателей  первой половины 20-го века У.С.Моэм, превосходный рассказчик, отличный стилист, лишь эпизодически вкрапливает в нить повествования еврейские персонажи, но неизменно без какой-либо негативной окраски, а скорее с пониманием и теплотой. Таким выглядит в его замечательном романе «Луна и  грош»  еврейский врач по имени Абрахам. С ним Моэм познакомился в лондонской больнице святого Фомы, где писатель проходил практику некоторое время. Моэм отзывается о нем так: «белокурый, плотный молодой человек, нрава робкого и скромного, но на редкость одаренный.» Перед Абрахамом открывалась перспектива  сделать     блестящую    карьеру     и    стать     преуспевающим лондонским врачом. Однако, увлеченный своей профессией, он пренебрег карьерой, уехал на Восток и решил обосноваться в Александрии в Египте, где служил санитарным врачом и зарабатывал гроши. Его посредственный  коллега, которому Абрахам уступил место в лондонской больнице, с пренебрежением отзывался о нем как о неудачнике. Моэм мысленно возражает ему: « Я усомнился в том, что Абрахам исковеркал себе жизнь. Разве делать то, к чему у тебя лежит душа,   жить  так,   как хочешь жить,  и  не  знать  внутреннего разлада  -  значит исковеркать себе жизнь? И такое ли уж это счастье быть видным хирургом, зарабатывать десять тысяч фунтов в год и иметь красавицу жену? Мне думается, все определяется тем, что ты имеешь в жизни, и еще тем, что ты спрашиваешь у себя и других.» Вот такой образ еврея  -  бессребреника  и трудоголика, отвечающий его идеалу, создал писатель на нескольких страницах своей книги.                                                

    В отношении к Палестине и к Израилю в английской литературе наблюдается та же двойственность, зеркально  отражающая позицию разных общественных кругов касательно  евреев – израильтян. Уже упомянутый выше антисемит   Честертон   оправдывал   кровавые  расправы  над евреями во время Первого крестового похода, называя  их «формой демократического насилия» Но даже он при посещении Палестины во время Британского мандата был увлечен сионистской идеей эмансипации благодаря физическому труду, о чем он пишет в воспоминаниях «Новый Иерусалим» (1920). Некоторые  авторы были настроены про-арабски,  другие про-еврейски. Так, Муриэль Спарк пишет с предубеждением против евреев в книге «Ворота Мандельбаума» (1965), в то время как другой новеллист Линн Рейд Бэнкс симпатизирует израильтянам  в романах «Конец бега» и «Дети у ворот» (1968). Кстати, этот писатель сам поселился в кибуце, чтобы лучше ознакомиться с жизнью израильтян.

    Операция   «Энтеббе»     по    освобождению    израильских  заложников в Уганде, блестяще проведенная израильским спецназом, нашла свое отражение в книге английского  журналиста Тони Уильямсона, изданной по горячим следам после операции в Лондоне в 1976 году.  Он  пишет с огромной симпатией к евреям: заложникам и их освободителям, проведя тщательное  журналистское расследование событий.    Книга завершается знаменательным словами: «Заложники, направлявшиеся  домой, не осознавали того факта, что они уже  стали  частью истории  и  что  этот самый  подвиг,  самый  смелый подвиг современности заставит любого  будущего угонщика остановиться и вспомнить. Внутри этого С130 высоко над Красным морем они еще не знали, что во всем мире евреи проснутся в это утро и почувствуют себя великанами.»




                Стр. 59-63

                Шекспир видел в еврее человека

    Оправдать нельзя осудить. (перифраз знаменитой  фразы "убить нельзя помиловать", решившей судьбу английского короля Эдуарда 2-го, 14-ый век)

     Как воспринимать образ  Шейлока в  "Венецианском купце"  Уильяма Шекспира  -  как героя скорее отрицательного, нежели положительного, или как героя скорее положительного, нежели отрицательного? Каким виделся  он самому Шекспиру? Редко какое произведение в мировой литературе вызывало столь неоднозначную реакцию и бурную полемику вокруг центрального персонажа, как  "Венецианский купец". Вплоть до настоящего времени. Все зависит от угла зрения, акцента и идеологической  позиции исследователя. На одних, как красная тряпка на быка, действует история с фунтом мяса в уплату долга, и тогда они в благородном гневе и с пафосом оскорбленного еврейского национального достоинства набрасываются на Шекспира, обвиняя его в антисемитизме. Для других ключевым моментом становится известный монолог Шейлока о поруганном человеческом достоинстве евреев, и тогда воздается хвала Шекспиру  -  защитнику евреев. Автору настоящего очерка второй подход представляется  более обдуманным и  справедливым, и делается попытка его обосновать.  Прежде всего обратимся к историческому фону.
   
    Несмотря на незначительное число евреев, проживавших на Британских островах в 16-ом веке (немногие торговцы и врачи),  антисемитизм  в Англии не иссяк. На волне охватившего страну ксенофобии он даже усилился.  Евреям  -  а их насчитывалось совсем немного в те времена  -  было даже небезопасно показываться на улицах Лондона. В пьесе  "Томас Мор", написанной несколькими авторами около 1600 года, описывается разъяренная толпа лондонских громил, идущих   на   штурм   лавок   иноземных   купцов.   Усилиями лондонского мэра  погром был предотвращен. В числе авторов пьесы значилось имя  У. Шекспира.
   
    В этой атмосфере недоброжелательства по отношению к  иноземцам, в особенности к евреям, издавались произведения юдофобского характера.
   
   Отголоски совершенно диких и мракобесных  представлений о евреях, способных на жестокие убийства с помощью яда или кинжала, слышатся в пьесе К. Марлоу «Малтийский еврей» (1589). Поскольку Уильям Шекспир (1564-1616) нередко заимствовал сюжеты для своих пьес у тех или иных авторов, можно полагать, что и в пьесе «Венециаский купец», написанной спустя семь лет после «Малтийского еврея», как отправной пункт используется тема еврейской кровожадности. В пьесе Марлоу богатый еврейский торговец Варавва выведен как хищный стяжатель и убийца. Он отравляет христиан и даже собственную дочь, перешедшую в христианство. Это однозначно негативный персонаж. Другим источником, послужившим Шекспиру для написания его пьесы, стало сочинение некоего флорентийского автора 2-ой половины 14 века о еврейском ростовщике, который в счет долга собрался вырезать кусок мяса из тела своего должника - христианина. В пьесе Шекспира тоже должно произойти убийство христианина евреем. Здесь есть точка соприкосновения между этими тремя произведениями.  На этом сходство между ними кончается.
 
    В  «Венецианском купце»  -  единственной пьесе Шекспира на еврейскую тему, написанной в 1596  году и поставленной в 1598 году, события развиваются довольно драматично. Ростовщик, еврей Шейлок, дает ссуду венецианскому купцу Антонио под совершенно изуверским условием   -  в случае невыплаты в срок ссуды у Антонио вырежут фунт мяса близко к сердцу. Сделка нотариально заверена, и венецианское правосудие, дорожа своей репутацией, не может произвольно отменить договор, на что рассчитывает Шейлок. Он скуп. Он высокомерен. От него сбегает собственная дочь.
 
   Однако не все так просто и однозначно. Сложность и многогранность характера Шейлока разглядел еще Пушкин:   «Шейлок скуп, сметлив, мстителен, чадолюбив, остроумен.» Он любит свою циничную и вероломную дочь и чтит память  покойной жены. Но главное  -  он исполнен  достоинства, сознания того, что он ничуть не хуже христиан, всячески помыкающих им и издевающихся над ним. Образом Шейлока Шекспир разрушал сложившийся в жизни и литературе того времени стереотип еврея как человека второго сорта, жалкого, униженного, пресмыкающегося перед христианами и в то же время  хитрого и изворотливого. Своим экстравагантным поступком он хочет сказать своим гонителям: «Вы считаете, что для еврея весь смысл жизни в деньгах. Но вы ошибаетесь. Я плюю на ваши деньги. Я презираю вас. Я лишь хочу, чтобы вы собственной жизнью  расплатились за то унижение, которому вы меня подвергаете. Я выше вас.» 
   
    Шейлок предстает перед нами как человек, отстаивающий свою честь, оскорбленный и униженный христианами, а потому считающий себя вправе мстить им во имя справедливости.  Он говорит об Антонио:  «Он меня опозорил, помешал мне заработать  по крайней мере  полмиллиона, насмехался над моими барышами, поносил мой народ, препятствовал моим делам, охлаждал моих друзей, разгорячал моих врагов; а какая у него для этого была причина? Та, что я жид…»  (здесь и далее перевод  П. Вайнберга)
   
    Шейлок мстит не только Антонио, но и всему христианскому миру в его лице. Ведь друзья Антонио ничуть не лучше его, отзываясь о Шейлоке  как  о «мерзавце - жиде» и «жиде собачьем» (Соланио),  о «злейшей собаке, какой еще ни разу человек не видывал» (Соларино).  Обращаясь к Антонио, Шейлок говорит:  «Терпение же  -  наследственный удел всей нации еврейской. Вы меня ругали псом, отступником, злодеем,  -  плевали мне на мой кафтан жидовский, и это все за то лишь, что своим я пользуюсь.»
 
    Нет,  не правы  те,  кто  видят  в Шейлоке злодея  и не видят гордого человека, не желающего смиренно склониться перед сильными мира сего. Да, он неистов в своем уязвленном самолюбии,   он   фантастически  мстителен,   но  чувства  его понятны и оправданы. И, вчитываясь в пьесу, не можешь отделаться от ощущения, что избранный Шейлоком чудовищный  план   мести  это  всего  лишь   художественный прием гиперболизации, призванный выразить не только жестокость, но и силу презрения к обидчику.
 
   Ключом к пониманию этого образа служит знаменитый монолог Шейлока: «Да разве у жида нет глаз? Разве у жида  нет рук, органов, членов тела, чувств, привязанностей, страстей?  Разве не та же самая пища насыщает  его, разве не то же оружие ранит его, разве он не подвержен тем же недугам, разве не те же лекарства исцеляют его, разве не согревают и не студят его те же лето и зима, как и христианина?  Если нас уколоть  -  разве у нас не идет кровь?»

    Монолог Шейлока важен не только для понимания этого образа. Он проливает свет на мировоззрение самого Шекспира,  ибо эмоциональный накал этой речи не оставляет сомнения в том, на чьей стороне автор. Как писал исследователь творчества Шекспира А.Смирнов, «этот монолог является лучшей защитой  равноправия евреев, какую только можно найти в мировой литературе.»

    Сцена суда, которая, казалось бы, описывает триумф правосудия над жестоким евреем, имеет, на самом деле, оборотную сторону и убеждает в том, что Шекспир далеко не на стороне триумфаторов. Суд, в сущности, сводится к судебному фарсу. Благодаря юридическому крючкотворству Шейлок из истца превращается в ответчика, в жертву несправедливого суда. Он лишается почти всего своего состояния и чуть не лишается жизни. Вдобавок, он должен перейти в христианство.  Сверх того, он продолжает оставаться объектом насмешек и презрения. Полны горечи его слова, обращенные к судьям: «Берите все, берите жизнь мою. Не нужно мне пощады. Отнимая подпоры -  те, которыми мой дом держится, вы целый дом берете. Лишая средств к жизни  -  жизни всей лишаете.»

     В статье  «Русская ласка»,   вышедшей  в  начале  прошлого века, В.Жаботинский, подвергая осуждению антисемитизм или равнодушие к еврейской теме многих русских писателей, противопоставляет их Лессингу и Шекспиру. Он пишет:  «…ничего настоящего, ничего такого, что если не по силе, то хоть бы по настроению, по проникновению в еврейскую душу могло  бы   стать  рядом  с  «Натаном  мудрым»  и  Шейлоком, русская литература не дала.»
 
     Любопытная деталь. Пьеса появилась вскоре после суда над Родриго Лопесом, который, якобы,  был  обвинен в намерении отравить королеву и позднее был казнен. Предполагается, что Шекспир присутствовал на суде и под впечатлением его трансформировал замышляемый комический образ  Шейлока в глубоко трагическую  фигуру.
   
      Пьеса "Венецианский купец" на протяжении веков многократно ставилась в различных театрах мира с разными трактовками Шейлока. В Англии эту роль играли великие артисты Э.Кин, Т.Ирвин и Л.Оливье как трагического героя, и, по словам одного английского театрального критика,  "вулканически великолепного в своем фанатизме и в бешеной силе страстей".
   
     Были попытки и экранизировать пьесу. Наконец, первая полная экранизация пьесы состоялась в 2005 году. Режиссер киноверсии Майкл Рэдфорд,  англо-еврейского происхождения (мать  - еврейка,  отец  -  англичанин), в интервью американскому еженедельнику Jewish Week   утверждал:   "Не считаю эту пьесу антисемитской. Речь в ней идет о страданиях этического меньшинства." Режиссерский замысел воплощен  в замечательной игре актера Аль Пачино. Майкл Рэдфорд использовал впечатляющий прием. В начале фильма на фоне горящего Талмуда даются титры, рассказывающие   о   преследовании    венецианских  евреев в  16  веке.


                Величайшая заслуга Шекспира состоит в том, что он видел в Шейлоке при всех его недостатках человека, имеющего такое же право на существование, как и преследующие его венецианцы,  и  утверждал  словами  своего  героя  равенство людей, независимо от их веры и национальности. Для того времени и тех условий, в которых жил великий драматург, это было проявлением  подлинного гуманизма.

               

                Стр. 64-67

                Вальтер Скотт и его Ребекка

    Великий английский писатель Вальтер Скотт   (1771  -  1832), выходец из семьи шотландского юриста и дочери профессора медицины Эдинбургского университета, был необыкновенно разносторонним человеком – юристом, историком,  поэтом,  литературоведом и,  что важнее всего, автором исторических романов, описывающих средневековую Шотландию и Англию. Он по праву считается основоположником исторического романа  в европейской литературе. Еврейская тема затрагивается им в одном из наиболее  знаменитых его исторических романов  - «Айвенго»(1819).  Без риска ошибиться можно сказать, что во всей мировой литературе найдется немного произведений, в которых с такой симпатией и с таким пониманием писал бы автор - нееврей о евреях.  Центральным образом романа является необыкновенно привлекательный, чистый и светлый образ еврейской девушки Ребекки, и с равным основанием  сам роман мог быть назван ее именем.
   
    Исторический фон романа  -  это события конца 12-го века  в Англии: возвращение после крестовых походов короля Ричарда 1-го Львиное Сердце, антагонизм между побежденными  саксами и победителями  - норманнами, ненависть простого народа к норманнским феодалам. С большой проницательностью и художественным мастерством пишет В.Скотт о судьбе евреев в эти годы  в Англии, о «гонимом племени», о «фанатизме и тирании тех, под властью которых они жили», о том, что они вынуждены были заниматься ростовщичеством,  чтобы выжить. Не последнюю роль в таком восприятии действительности сыграли личные качества писателя - доброта, отзывчивость, справедливость, чувствительность, отмечаемые его биографами.
 
    В.Скотт описывает положение евреев в средневековой Англии   в  полном   соответствии    с   исторической  правдой, ничуть не прибегая к какому-либо  художественному вымыслу.  В самом деле,  как  свидетельствуют  исторические документы и как пишут историки,  единственно доступными сферами деятельности для европейского еврейства, включая английское, были торговля и ростовщичество, а также отчасти врачевание.  Власти буквально грабили евреев, взимая с них чудовищные налоги. Тем не менее в народе бытовало широко распространенное мнение о якобы несметных богатствах и лихоимстве евреев.  Во времена Ричарда 1-го антисемитизм достиг  необычайного  накала  после  его коронации и отъезда для участия в 3-ем крестовом походе в 1187 году.  В ряде городов произошли еврейские погромы.  В 1190 году в Йорке разъяренная толпа в течение шести дней осаждала евреев, укрывшихся в башне городской крепости. Большинство из них покончило с собой, а остальные были перебиты. После смерти Ричарда 1-го при его преемниках гонения на евреев еще более усилились.

    Роман написан в традициях романтизма с его подчас утрированными противопоставлениями добра и зла и сказочностью сюжета. Саксы представлены благородными рыцарями и добропорядочными  крестьянами, в то время как норманны  -  жестокими, корыстными и вероломными феодалами и лицемерными и фанатичными священниками. Ричард Львиное Сердце явно идеализирован в соответствии с замыслом В.Скотта изобразить его как носителя прогрессивной идеи централизованного государства. Но не это сейчас в центре  нашего внимания. Важно другое  -  какими выглядят в нем еврейские персонажи  -  Ребекка и ее отец -  ростовщик Исаак. Оба они проходят через суровые жизненные испытания, оба чудом избегают смерти. Ребекка оказывается пленницей безжалостного и надменного  храмовника Брайена де Буаджильбера, вознамерившегося сделать ее своей наложницей и похитившего ее против ее воли. В дальнейшем гроссмейстер  ордена храмовников объявляет ее колдуньей, соблазнившей достойного рыцаря и приговаривает  ее   к изуверскому наказанию  -   сожжению  на костре.    Даже   для   ближайшего   окружения   гроссмейстера очевидно, что эта замечательная красавица с кротким нравом, исключительным умом и необыкновенными способностями врачевания, бескорыстная и отзывчивая, совершенно невинна. Однако ее феноменальное умение пользоваться целебными  травами объявляется  дремучими мракобесами колдовством, и ей грозит мучительная смерть. И вот перед  лицом смерти еврейская девушка проявляет необыкновенное величие души. Обращаясь к храмовнику,  она  говорит:  « Могу тебя уверить, гордый рыцарь, что ни в одном из самых страшных сражений не обнаруживал ты такого мужества, какое проявляет женщина, когда долг или привязанность призывают ее к страданию.»
   
    Спасенная от смерти  благородным рыцарем Айвенго, Ребекка навсегда сохраняет к нему самые нежные чувства. Он в свою очередь глубоко признателен Ребекке за то, что она трогательно заботилась о нем после его тяжелого ранения во время поединка. Однако им не суждено было соединиться брачными узами.
 
    В последней главе книги Ребекка,  собирающаяся с отцом покинуть Англию из-за преследования их соплеменников, говорит леди  Ровенне, будущей жене Айвенго: «Со времен Авраама еврейские женщины посвящали свои мысли небу, а свои добрые деяния людям, ухаживая за больными, кормя голодных, утешая тех, кто в беде. Среди них будет считаться Ребекка. Скажите это своему супругу, если ему представится случай поинтересоваться судьбой той, чью жизнь он спас.» Знаменательные слова.

    Любопытно, что В.Скотт  получил  письма от некоторых читательниц с упреком, что  он предназначил  руку Айвенго не Ребекке, а менее привлекательной Ровенне, английской леди. В ответ на этот упрек писатель заметил, что предрассудки того времени  делали подобный брак почти невозможным.
   
    Отец Ребекки Исаак выглядит более заурядной личностью и представлен в традиционной манере изображения еврея  -  мужчины как изворотливого, хитрого и жадного приобретателя.   Ему  свойственна робость и даже угодливость к сильным мира сего.
 
   Такое противопоставление позитивных евреек негативным евреям - мужчинам было вообще свойственно европейской литературе того времени. Кстати, также контрастно выглядят образы еврея и еврейки в малоизвестном романе Скотта "Дочь хирурга", не историческом, а современном для писателя. В романе прекрасная и несчастная Цилия Монсада, напоминающая Ребекку, соблазнена знатным христианином, чему способствовал ее фанатичный и жестокий отец.
   
    Однако, будучи историком, научившимся видеть и понимать причинно-следственные связи межу явлениями, Скотт изображает Исаака не злодеем, а всего лишь жертвой социальных условий. Более того, всепоглощающая  любовь к Ребекке  делает его  способным на смелые поступки и самопожертвование ради спасения  дочери. В потрясающей сцене издевательства над ним гнусным и жестоким вымогателем денег норманном Фрон де Вефом под угрозой мучительной смерти в случае отказа Исаак ведет себя с необыкновенным мужеством и достоинством. «Мне все равно!  -  воскликнул Исаак, доведенный до отчаяния поруганным чувством родительской любви.  -  Делай со мной, что хочешь. Моя дочь  -  поистине кровь и плоть моя, она мне в тысячу раз  дороже моего тела, которое ты угрожаешь истерзать. Не видать тебе моего серебра! Ни одной серебряной монеты не дам тебе, назарянин, хотя бы от этого зависело спасение твоей окаянной души, осужденной на гибель за преступления…»
   
    Можно ли представить себе более яркое и убедительное свидетельство филосемитской позиции писателя, чем эти волнующие строки?



                Стр.68-77
   
                Байрон   и его еврейские мелодии

    В    конце    1814      -      начале   1815   годов     появился    цикл  стихотворений    Джорджа Гордона Байрона  (1788 -1824)   "Еврейские  мелодии".   К  этому  време-  ни   Байрон   -   сын аристократа, выпус- кник Кембриджского университета, лорд и    член    палаты   лордов    Британского парламента  уже  стал  чуть ли  не самым знаменитым  английским  поэтом   после выхода   в  свет  в  марте  1812  года   его романтической поэмы   " Паломничество Чайльда Гарольда".  После   этой   поэмы    было  издано    немало его   прекрасных   стихов   и  поэм,    снискавших    ему    славу   родоначальника   британского романтизма  не  только в самой Британии, но и за рубежом.
 
  «Еврейские мелодии»  -  жемчужина его творчества; каждое стихотворение цикла  -  совершенство формы и содержания. Этот цикл создан в основном на библейские темы за исключением  нескольких  стихотворений, фабула которых, на первый взгляд, не имеет отношения к Библии. Такие стихи мог написать лишь человек, испытывающий глубокие симпатии к еврейскому народу.
 
 Во всех  литературоведческих исследованиях творчества Байрона  упоминается, что он с детства  был хорошо знаком с Библией, она стала его настольной книгой. Но можно ли из этого сделать вывод, что он был глубоко верующим человеком? Едва ли. Его знаменитая мистерия «Каин», написанная в 1821 году, о которой пойдет подробно речь позднее, похоже, опровергает его религиозность. Видимо,  Библия привлекала его не как книга божественного происхождения, а как произведение, окрашенное настроениями горя и любви, своей огромной человечностью. Она отвечала его гуманистическим идеалам и согласовывалась  с его романтической и бунтарской натурой, с его сочувствием ко всем униженным и преследуемым и, в частности,  к гонимому народу,  каким были евреи во времена, описанные в его  «Еврейских мелодиях.»  Эта  позиция  поэта отразилась   как  в  его  романтических   поэмах,    так  и  в  его   собственной жизни  -  в его участии в революционных движениях против деспотии (в восстании карбонариев в Италии и в борьбе греческого народа за независимость от Турции).
   
    Не останавливаясь подробно на перипетиях его жизненного пути  - бегстве из Англии и скитаниях по Европе, закончившихся столь трагически  (он умер от лихорадки в Греции), перейду непосредственно к стихотворному циклу «Еврейские мелодии».
   
   «Она идет во всей красе», открывающее цикл, было написано поэтом 12-го июня  1814 года под впечатлением встречи на балу с некоей миссис Уилмот Хортон. Стихотворение это наряду с двумя другими: «Скончалась во цвете лет» и «Я видел, ты плачешь»                является самостоятельным любовным стихотворением, по сюжету своему не связанным с Ветхим заветом, но навеянным настроениями, возникшими у поэта при чтении этой книги. В сдержанных, но выразительных тонах передается величественная поступь красавицы, чистота ее помыслов и душевный покой. Почему все же Байрон включил ее в цикл «Еврейские мелодии»? Ведь У.Хортон не была еврейкой. Возможно, у него возникли ассоциации с библейскими красавицами. Вот начало этого стихотворения в оригинале и лучший из многочисленных переводов его, принадлежащий перу С.Я.Маршака.
 
    She  walks in beauty, like the night
    Of cloudless climes and starry skies,
    And all that’s best of dark and bright
    Meet  in her aspect and her eyes.
     Она идет во всей красе  - 
     Светла, как ночь ее страны.
     Вся глубь небес и звезды все
     В ее глазах заключены,
     Как солнце в утренней росе,
     Но только мраком смягчены.
     Прибавить луч иль тень отнять  -
      И будет уж совсем не та
     Волос агатовая прядь,
     Не те глаза, не те уста,
     И лоб, где помыслов печать
     Так безупречна, так чиста.
     А этот взгляд, и цвет ланит,
     И легкий смех, как всплеск морской, -
     Все в ней о мире говорит.
     Она в душе хранит покой.
     И если счастье подарит,
     То самой щедрою рукой!
 
    Другое из двух наиболее  ярких и наиболее известных  стихотворений этого цикла  -  «Душа моя мрачна».  Сюжет его библейский.  Царь Саул, первый из царей иудейских,  обращается к юному Давиду, услаждавшему слух своей чарующей  игрой на арфе, сыграть ему так, чтобы чудесные  звуки арфы развеяли мрачность его души и вывали у него слезы восторга. Вот как начинается это стихотворение:
 
     My soul is dark -  Oh,!  quickly  string
     The harp I yet can  brook to hear:
     And let thy gentle fingers fling
     Its melting murmurs o’er the ear.
     If  in this heart a hope be dear,
     That  sound  shall charm it forth again:
      If in these eyes there lurk a tear,
      T’will flow and cease to burn my brain.
 
    Лучший перевод этого поэтического шедевра принадлежит М.Ю.Лермонтову. Это редчайший случай, когда перевод по мощи  таланта  равноценен   оригиналу.   Таких   в переводной русской поэзии, очевидно, насчитываются единицы. Приведем его здесь полностью.
 
     Душа моя мрачна. Скорей, певец, скорей!
          Вот арфа золотая:
     Пускай  персты твои, промчавшися по ней,
         Пробудят в струнах  звуки рая.
     И если не навек надежды рок унес,  -
          Они в груди моей проснутся,
     И если есть в очах застывших капли слез,  -
          Они растают и прольются.
     Да будет песнь твоя дика, как мой венец,
           Мне тягостны веселья звуки!
      Я говорю тебе: я слез хочу, певец,
           Иль разорвется грудь от муки. 
       Страданьями была упитана она,
           Таилась долго и безмолвно,
        И грозный час  настал  -  теперь она полна,
            Как кубок смерти яда полный.
 

    К образу Саула Байрон возвращается в еще двух стихотворениях цикла: «Саул»  и  «Песня Саула перед его последней битвой». В битве с филистимлянами, предвидя поражение, Саул попросил оруженосца  убить его.   Тот был не  в силах это сделать, и тогда Саул  поразил  сам себя собственным мечом. Стихи окрашены глубоким трагизмом. В первом стихотворении Саул вызывает тень пророка, во втором он предвидит свою гибель в предстоящей  битве (…kingly the death, which awaits us to-day     -     …царственна смерть, что ждет нас сегодня).            
    «Видение Балтазара» - художественное воплощение другого сюжета, взятого из Священного писания. Балтазар  -  последний  вавилонский царь. Как свидетельствует Библия, во время пира в его дворце «вышли персты руки человеческой  и писали  против лампады на извести стены чертога царского, и царь видел кисть руки, которая писала.» (Книга пророка Даниила, 5.5) Даниил, пророк, живший в царском дворце, растолковал таинственные слова «мене, текел, упарсин» как пророчество гибели  Балтазара  и  его царства,   побежденного
персами. В ту же ночь это пророчество Даниила сбылось.
   
    Современники Байрона  увидели в этом  стихотворении  прямую связь с происходящими в Европе событиями  -   освободительными движениями и реакцией на них имперских сил Священного союза, а тема Балтазарова пира воспринималась как предостережение  против грядущих потрясений.
   
     Чеканный ритм стихотворения усиливает ощущение неотвратимого трагического конца. Кульминацией его становятся заключительные строки:

     Belshazzar’s  grave  is  made,
     His kingdom passed away,
     He, in the balance weighed,
     Is light and worthless clay;
     The shroud, his robe of state,
     His canopy the stone;
     The Mede is at his gate!
     The Persian on his throne!
     Рек  - исчез… Изумлен.
     Царь не верит мечте,
     Но чертог окружен, 
     И он мертв на щите!   (в переводе А.Полежаева)         
    
     Стихотворение «Дочь Иеффая»   соотнесено с легендой  (из «Книги судей»)  о верховном судье Иеффае  и его дочери.   Иеффай дал обет, что он принесет в жертву Иегове первого, кого он встретит, выйдя из ворот своего дома. К его ужасу, этим первым человеком оказалась его же собственная дочь. С болью в сердце Иеффай исполнил свой долг.
   
    Спустя почти столетие после опубликования цикла «Еврейские мелодии» этот трагический  эпизод библейской истории будет воспроизведен в замечательном последнем романе Лиона Фейхтвангера «Иеффай и его дочь».
   
    Байрон в своем стихотворении мысленно перевоплощается в дочь Иеффая, кроткую и самоотверженную, идущую на смерть  безропотно,   с просветленной  душой во имя  любви к
своему отцу.
   
     When this blood of thy giving hath gushed,
     When the voice that though lovest is hushed.
      Let my memory still be thy pride,
      And forget not I smiled as I died.
      Дословный перевод:
      Когда прольется кровь, данная мне тобой,
      Когда замолкнет голос, тобой любимый,
      Вспомни с гордостью обо мне
      И не забудь, что, умирая, я   улыбнулась.
 
     В стихотворении «В день разрушения Иерусалима Титом»  Байрон мысленно перевоплощается в еврея, стоящего на Храмовой горе после разрушения римлянами храма и пожара, опустошившего город, и размышляющего о будущем своего народа на закате солнца. Знаменательны слова, обращенные к богу в конце стихотворения:
 
    And scattered and scorned as thy people may be,
    Our worship, oh Father! is only for thee.
   (букв. : Как бы не были мы рассеяны по земле и презираемы, Отец наш, мы поклоняемся только тебе.)
 
    Здесь отражена глубокая симпатия поэта к народу, потерпевшему сокрушительное поражение в противостоянии с могущественной империей; лишившемуся своего главного оплота - храма, своей столицы, лежащей в руинах, но сохранившему свою самоидентификацию  -  веру в своего бога, веру, цементирующую его как народ.
 
    Этот же прием мысленного перевоплощения используется Байроном в двух других стихотворениях : «У рек Вавилонских мы сидели, рыдая»  и «У вод Вавилонских».  Поэт пишет от первого лица, словно он сам один из страдальцев, изгнанных из своей земли и обреченных на рабство на чужбине: 
 
    In the valley of waters we wept on the day
    When the host of the stranger made Salem his prey;
    And our heads on our bosoms all droopingly lay
    And our hearts were so full of the land far away!
 
     В этих строках ярко живописуется сцена страданий изгнанников, сидящих на берегах Вавилонских рек, низко склонив головы, рыдающих, вспоминая, как полчища чужеземцев сделали своей добычей Иерусалим; и сердца их наполнены грустью о далекой родине.
 
    И, наконец, еще одно стихотворение. Оно соотносится со временем иудейского царя Ирода, жившего в первом веке  до новой эры. Это  «Плач Ирода по Марианне»               
 
    Ирод  -  значительная фигура еврейской истории, фигура неоднозначная и многосторонняя  -  великий строитель и великий злодей, погубивший множество невинных людей, в том числе и собственных родственников. Он приказал убить  и страстно любимую им жену Марианну по подозрению  то  ли  в государственной измене, то ли в супружеской неверности (разные источники дают разные толкования). Совершив это злодеяние, он глубоко раскаялся, и муки отчаяния привели его к умопомрачению. Байрон попытался воссоздать мысли и чувства человека, способного на великую любовь, обуреваемого демоническим страстями. Квинтэссенция этого стихотворения   -  финальные строки:
    
      And mine’s the guilt, and mine the hell
     This bosom’s desolation dooming;
     And I have earned those tortures well, 
     Which unconsumed are still consuming!
    
     Здесь Ирод с болью в сердце осознает свою  вину и заслуженность  тех мук, которые испытывает.
   
     Цикл «Еврейские мелодии» при жизни поэта привлек большое внимание. Он был переложен на музыку двух композиторов   -  Джона Брехема и Исаака Натана  - еврея и  друга поэта. 
   
    Кроме  цикла  «Еврейские мелодии», Байрон создает еще одно  произведение на библейскую тему. Это романтическая  мистерия  «Каин»,  в которой библейский персонаж Каин представлен нетрадиционно сочувственно. Согласно библейской  легенде,   Каин  убивает   своего  брата  Авеля   
из зависти. Оба брата приносят  дары богу  -  плоды своего труда, Авель как скотовод, Каин как землепашец. Бог с благодарностью принимает дары Авеля, а на Каина не обращает никакого внимания, видимо, испытывая его терпимость и великодушие. Каин не выдерживает испытания и совершает убийство родного брата.

    Совсем другой Каин предстает перед нами в байроновской мистерии. Это богоборец, бунтарь против стереотипов религиозного мышления, ищущий смысл жизни и абсолютную свободу от любой формы идолопоклонства. Сюжет мистерии своеобразен. Вместе с Люцефером он спускается в Гадес (греч.:  ад), где последний показывает ему призраки прежнего мира и его обитателей. Оказывается, этими обитателями были разумные существа доадамовской эпохи с более высоким интеллектом, нежели человек, более сильные духом и телом. Возвратившись на землю, Каин испытывает глубокую неудовлетворенность жизнью. Свое несчастье он объясняет тем, что у него нет свободы,  что он подчинен власти бога. Подстрекаемый  Люцефером,  он начинает  суд  над богом,  то есть над религией. Но он не подчиняется и Люцеферу,  заявляя:  «Я не хочу сгибаться ни перед кем. »  В споре с Авелем, который слепо верит в бога и готов беспрекословно ему подчиняться, Каин вступает в драку,   заканчивающуюся   гибелью  брата,    что  происходит случайно, а не намеренно, не из зависти, как это вытекает из библейского предания. Каин раскаивается, но его уже ничто не может спасти от божьего гнева, обрушивающегося на него и его потомство.
   
      Нет никакого сомнения, что Каин  -  выразитель мировоззрения самого Байрона, свободного от религиозных догм, и в следующих словах, произнесенных Люцефером, выражен призыв  поэта к современникам:
   
      Упорствуйте и мыслите; творите
      Мир внутренний, коль внешний лжет, и этим
      К духовной вы приблизитесь природе,
      Над собственною восторжествовав. (перевод Г.Шенгели)    
   
   Неудивительно, что «Каин» с его ярко выраженной атеистической позицией автора вызвал негодование в религиозной среде. Байрон писал:  «Все попы ополчились против него  (т.е. байроновского Каина)». Это было вполне предсказуемо. С другой стороны, светская общественность встретила мистерию доброжелательно и даже многими восторженно. С похвалой отозвался о ней Гете.

     Итак, в «Еврейских мелодиях» и в «Каине», как видим, Байрон на стороне евреев. В «Бронзовом веке», написанном в конце жизни в 1822  -  1823 годах, еврейская тема звучит уже в другой тональности. «Бронзовый век»,  вопреки своему названию, связан  уже не с библейской историей, а с современностью. Как же относился Байрон  к современным ему евреям? Поэт, к которому применимы слова Лермонтова  о Пушкине  -  «милость к падшим призывал», не видел в евреях,  проживавших тогда в Англии, объекта для жалости или, по меньшей мере, сочувствия.

   Тогдашнее положение  евреев в Западной Европе было вполне благополучным. Многие из них преуспевали, а некоторые достигли процветания, оказавшись на вершине  экономической пирамиды. Среди них особенно выделялась семья Ротшильдов,  обладавшая помимо огромных  капиталов еще  и  заметным  политическим  влиянием.  Россия и Польша были  далеки от Байрона, и положение  евреев  -  людей второго сорта в этих странах, униженных и преследуемых, было вне поля зрения поэта. Он о них, естественно, не писал.

     Что же касается «Бронзового века», это политическая сатира в стихотворной форме. Острие этой сатиры направлено против правителей стран Священного союза, созданного после  разгрома Наполеона для противостояния освободительным движениям. Критике в ней подвергаются не только правительства, но и реакционные круги, их поддерживающие. Достается и евреям, оказавшимся среди этих кругов. Естественно, не евреям в целом как народу, а банкирам и ростовщикам, в частности, двум евреям, не названным по именам, но в которых с очевидностью угадываются братья Ротшильды.

    Можно сказать, что еврейская тема в «Бронзовом веке»  не занимает центрального места. Это всего лишь пятнадцатая глава из  восемнадцати. В ней Байрон достаточно резко высказывается о Ротшильдах:
   
     Two Jews,  -  but not Samaritans  -  direct
     The world, with all the spirit of their sect.
     (,буквально:   - Два еврея,  -  но не самаритане (в смысле: филантропы) управляют миром со всей страстью своей веры)
   
     Это, конечно, звучит гиперболично. И в самом конце обидная аллюзия  -  сравнение с Шейлоком, требующим своего фунта плоти от должника.  Эти  банкиры и ростовщики только и мечтают «вырвать из сердец наций их фунт плоти».
   
     Так что же? Получается, что страстный филосемит, каким выглядит Байрон в «Еврейских мелодиях», превращается в не менее страстного антисемита? Нет, с этим трудно согласиться.
К подобному мнению может  привести лишь поверхностное чтение пятнадцатой главы. Ведь в ней есть полное горечи обращение к «святому Аврааму», потомки которого  - далеко не все, а лишь Ротшильды,  -  запятнали себя, а тем самым  и всю нацию своекорыстием и алчностью. В этом, очевидно, была     какая-то     доля     истины,    хотя     и     утрированная романтически страстной натурой Байрона. 
   
     Oh, holy Abraham!  Dost thou see the sight?
     Thy followers mingling with the royal swine…
     (буквально:  О. святой Авраам!  Ты видишь перед собой  зрелище, когда твои последователи смешиваются с роялистскими свиньями...)
   
      Байрон не был философом и историком и не мог видеть, что дух стяжательства распространился среди некоторых евреев вследствие исторически сложившихся  условий, когда в галуте вытеснили евреев изо всех сфер, кроме ремесленничества и ростовщичества. Таким образом, они стали жертвами обстоятельств. Это, в частности, понимал  другой английский романтик   -   Вальтер Скотт.
   
      Среди произведений  Байрона  «Бронзовый  век»  занимает далеко не первое место по своей  известности. Зато «Еврейские мелодии» были и остаются популярнейшим шедевром мировой поэзии с их поэтизацией библейских сюжетов. Хорошо сказано об этом профессором Р.М. Самариным:
    «Байрон смог найти в образах великой старинной книги столько свежести, прелести и обаяния, что ее мотивы  зазвучали в совершенно новой тональности  - не как торжественные перепевы «Священного писания», а как вечно живые строки о любви и горе, как вечно живые мысли о человеческом существовании.
               
               
                стр.78-82               

                Реабилитация Диккенса

    В 19-ом веке процесс эмансипации евреев в Англии напоминал бурное весеннее половодье. Англия оказалась в этом отношении в авангарде европейских стран. В начале века евреи получили доступ к муниципальным должностям, к адвокатуре. В 30-х годах они могли получать академические звания, а в 70-х работать в элитарных университетах -  Кембридже и Оксфорде. В 1871 году  королева Виктория, известная своими симпатиями к евреям, возвела в рыцарское звание Мозеса Монтефиоре, прославившегося своей благотворительностью. Как писалось ранее, Бенджамин Дизраэли   сделал головокружительную карьеру, став первым премьер-министром  -  евреем, а Натан Ротшильд членом палаты лордов. Уже в 50-х годах евреи в Англии, по существу, получили все гражданские права.   
   
     В эти годы жил и творил Чарльз Диккенс (1812  - 1870), великий   гуманист,    о   котором   Джон   Голсуорси писал: «… встретившись с жестокостью, несправедливостью, равнодушием, он не рассуждал, отчего да почему, он разоблачал зло и воевал с ним не на жизнь, а на смерть.»
 
    Чарльз Диккенс  - чародей пера, один из настоящих гигантов не только английской, но и мировой  литературы. Его романы это художественная летопись викторианской Англии со всеми ее светлыми и мрачными сторонами. Это был многогранный талант, и одной, быть может, главной гранью его была глубокая эмоциональная вовлеченность автора в судьбы своих героев. В отличие от писателей последующих времен, которые  абстрагировались от своих героев, Диккенс не скрывал и не  маскировал своего отношения к ним. Его эмоциональная вовлеченность имела два полюса: гнев, негодование в отношении одних и сочувствие и сострадание, граничащие с нежностью,  к  другим.    В   наш   прагматичный  век   Диккенс   кажется  по-старомодному сентиментальным  одним,  но продолжает быть необыкновенно притягательным для других. Особенно трогает его теплота, с которой он пишет о детях, больных, слабых, осиротевших, забитых, страдающих от бездушных чиновников, жестоких и эгоистичных родственников, невежественных  учителей  с их ханжеской моралью. В описаниях этих детей отразилось собственное трудное детство писателя  -   разорившийся отец, служивший мелким  чиновником и заточенный затем в тюрьму, мать, едва сводившая концы с концами, вынужденная работа в детском возрасте на фабрике по производству ваксы. Начало его жизни запечатлено  в его почти автобиографическом романе  "Давид Копперфильд" (1849) и отчасти в  "Николасе Никльби" (1839) и "Оливере Твисте" (1839). Тема загубленного детства занимала Диккенса не только как беллетриста, но и как общественного деятеля. Благодаря его описаниям в книгах и выступлениям против ужасающего содержания детей в частных  школах и работных домах что-то стало меняться к лучшему в государственной системе просвещения. Эта забота о слабых и беззащитных  важна для  понимания того, как мог Диккенс относиться к евреям.  Трудно представить его антисемитом, как нередко обвиняют в том автора "Оливера Твиста". На первый взгляд, есть, как будто, основания для подобных утверждений.      
   
    Кто из нас, читавших этот роман, не помнит одиозной фигуры еврея Фейджина  -  главаря воровской шайки? Уже в начале романа он предстает перед нами как «очень старый, сморщенный еврей с всклокоченными рыжими волосами, падавшими на его злобное, отталкивающее лицо». Диккенс описывает Фейджина в характерной для него  гротескной и контрастной  манере.   Насколько   Оливер   наивен  и   честен, настолько Фейджин хитер и аморален. 
   
    Почему Диккенс сделал своего отрицательного героя евреем? В свою галерею великого множества злодеев и ничтожеств из среды англичан он поместил всего одного еврея,  обеспечив  тем самым вполне нормальную пропорцию. Видимо, в его время встречались и такие евреи, как впрочем, и во все времена.  Важно   отметить,  что Фейджин  изображен в некоем космополитическом аспекте. Хотя Диккенс и называет его достаточно часто евреем, но предстает этот персонаж вне связи с еврейской общиной.  Фейджин отнюдь не религиозен и не ассоциирует себя с еврейством. Его криминальная среда не имеет ничего общего с еврейством. Есть основание полагать, что Диккенс вовсе не намеревался  показать еврея как типичного для этой нации негодяя и тем самым бросить тень на всех евреев. К тому же, Фейджин в сопоставлении с Биллом Сайксом, законченным мерзавцем головорезом, выглядит несколько мягче и человечнее в его отношении к Оливеру и Нэнси. Потрясающее впечатление производит описание Фейджина в тюрьме, где он готовится к своей казни через повешение. Улюлюкающая, разъяренная толпа, с каким-то кровожадным  вожделением  предвкушающая казнь человека, вызывает омерзение, а страдания человека накануне смерти, ярко и проникновенно переданные писателем,   -  скорее сочувствие, нежели удовлетворение.
   
    В одном из своих последних романов   -   «Наш общий друг» (1865)  Диккенс  создает образ совсем иного еврея как бы в противовес Фейджину. По свидетельству его замечательного биографа Хескета Пирсона,  "еврей, мистер Райя, появился  на свет в результате переписки Диккенса с некоей миссис Элайзой Девис, заявившей Диккенсу, что, изобразив Фейджина, он оклеветал ее нацию." В ответе Элайзе  Диккенс писал:  "Я не испытываю ничего, кроме самых  добрых чувств к еврейскому народу, к которому я  искренне расположен и которому никогда бы сознательно не повредил." Так что, обвинение писателя в антисемитизме, исходя из одного единственного образа негодяя еврея, не более справедливо, чем  гипотетический упрек его в англофобии только на том основании, что в его книгах встречаются негодяи англичане, причем в предостаточном количестве. Диккенс заверил свою корреспондентку  в том, что он отнюдь не намеривался бросить тень на все еврейство. Тем не менее он все-таки  решил загладить свою мнимую вину перед лучшей частью еврейской нации, создав образ совершенно иного еврея. 
 
  В отличие  от ростовщика  Шейлока  и  скупщика краденого  Фейджина еврей Райя беден и несчастен. Он доведен болезнями  и   невзгодами   до   нищеты,    и  весь  его  капитал   вместе  с процентами перешел в руки англичанина  -  некоего Фледжби, который взял его к себе на службу. Алчность и грубость Фледжби контрастирует с добротой и порядочностью Райи. Автор представляет его как «еврея в старомодном длиннополом лапсердаке с глубокими карманами  -  почтенного старца с большой блестящей лысиной, окаймленной длинными седыми волосами, переплетающимися  с бородой,   старца, который приветствовал его (Фледжби) по-восточному учтиво, склонив голову и протянув руки  ладонями вниз, словно стараясь этим исполненным благородства движением умилостивить своего разгневанного властелина.»  В его почтительности, однако, нет никакого  угодничества, и он держится с достоинством перед своим хозяином.

    Благородство Райи особенно выявляется в его трогательном отношении к двум  обездоленным девушкам, соседкам по дому  -  Лизи  Хексем и  Дженни Рен. На крыше дома старик устраивает небольшой садик, куда приглашает отдохнуть этих бедных тружениц,  к которым искренне привязан.  «И  для них,  -  пишет Диккенс,  -  добрый еврей, видимо, инстинктивно  подчиняясь  древним традициям своей расы, постелил  на крыше коврик.»  Он делает все, что может, чтобы как-то скрасить их унылую, полную нужды и забот жизнь. А с каким трогательным вниманием отнесся он к Лизи, столкнувшись с ней на улице, всю в слезах после встречи с  ее себялюбивым  братом, и предложив проводить ее. «Бедная девушка, бедная девушка! Пойдемте, дочь моя. Пойдемте ко мне.   Мой   дом    совсем  близко.    У  меня   вы   успокоитесь,               
осушите свои слезы, а потом я провожу вас…»

    Диккенс изображает Райю в совсем иной  манере, нежели Фейджина. Он типизирует своего героя, акцентируя то положительное, что, на взгляд писателя, присуще всей нации:  «Его признательный  слуга   (т.е Райя  -  А.К.)   -   а признательность  -  чувство  глубокое,  сильное,   стойкое  у представителей  этой национальности   -  склонил голову и на этот раз в самом деле поднес к губам край одежды Фледжби.»

    Однако не этой цитатой хотелось бы закончить строки, посвященные еврейской теме в творчестве Диккенса. Мне кажется более существенным следующее  короткое высказывание еврея Райи, через которое просвечивает позиция самого Диккенса:  «Хозяин,  -  сдержанно, но веско отвечал старик,  -  лжи очень много повсюду, у людей всех вероисповеданий. Вот так. Ни одна из не имеет приоритета ни на добро, ни на зло."


               
                Стр. 83-87
               
                Писательница - сионистка

    Во всей английской литературе, да и, наверно, во всей мировой едва ли найдется писатель, который с таким энтузиазмом и такой симпатией к евреям писал бы о них в своих произведениях.  Джордж Элиот (1819  - 1890), современница Диккенса,  была не просто филосемиткой. Она была сионисткой. В ее романе евреи не  только обрисованы с большим сочувствием, но и представлены как люди, наделенные духовной энергией, способной переделать мир к  лучшему.
   
   Джордж Элиот - это псевдоним. Настоящее имя писательницы  -  Мэри Энн Эвенс.  Она взяла себе мужское имя - Джордж, очевидно, испытывая неловкость в писательской среде, преимущественно мужской.
   
     Мало известно о ее жизни. Ее родители были фермерами. На ферме она провела детство. Отец был очень набожным и заставлял ее посещать англиканскую церковь. В шестнадцать лет Мэри потеряла мать. После смерти отца Мэри отправилась со знакомыми заграницу в Женеву. Здесь она усердно занималась самообразованием. 
   
     Еще с юного возраста Элиот приобщилась к литературе о евреях. В семнадцать лет она прочитала сочинения Иосифа Флавия. Познакомилась с Библией и многочисленными комментариями к ней.  Переводила труды средневекового философа Спинозы. Элиот задавала себе вопрос, почему христиане столь враждебны иудаизму как религии и евреям  - носителям ее, и не находила разумного ответа. По мере чтения Библии и знакомства с историей еврейского народа Элиот проникалась все большей симпатией к евреям.
   

    Огромную роль в формировании ее взглядов сыграла дружба с образованным  евреем из Силезии, библиотекарем Британского музея Эммануилом Дойчем. В 1866 году Э.Дойч опубликовал статью в одном из английских журналов,  в которой   акцентировал  идею  близости   иудейской   религии   к христианству. Э.Дойч посетил Палестину в 1869 году и стал ревностным сионистом. Элиот училась у него ивриту. Между ними возникли дружеские отношения, не прекращавшиеся  до смерти Дойча.  Дойч давал ей читать  статьи о Талмуде и разные книги  на еврейские темы.  Он умер от рака, и во время его тяжелой болезни Элиот часто навещала его. Беседы с Дойчем побудили ее к интенсивному изучению Талмуда и посещению синагог. В результате всего этого в начале семидесятых у нее созрело намерение написать роман на еврейскую тему. Она писала, что у нее возникло «нестерпимое желание относиться к евреям с такой симпатией и пониманием, какие только могут  позволить мое существо и познания… Мы, люди Запада, взращенные в христианских традициях, находимся в особенном долгу перед евреями и, независимо от того, сознаем это или нет, связаны с ними неким товариществом, основанном на религиозных и моральных чувствах.»
    
   
     Работа над книгой заняла несколько лет. К этому времени Элиот была уже маститой писательницей, ставшей широко известной благодаря своим романам «Сайлес Манер» (1861) и «Мельница на Флосе» (1860). Элиот  работала  над новым романом  с большой самоотдачей. Она писала, что заканчивает его «со слезами на глазах.»    В романе нашла свое отражение сионистская идея о создании еврейского национального очага в Палестине, и это, пожалуй, самое главное. До эпохального события  -  опубликования книги Теодора Герцля  “Der Judenstaat” (Еврейское государство)  оставалось 20 лет, но уже в 70-е годы сионистская идея носилась в воздухе как среди евреев, так и в нееврейской среде. Еще в 40-х годах Бенджамен Дизраэли, который был не только знаменитым политиком, но и беллетристом,  написал два романа «Алрой» и «Танкред», в которых герои мечтают о восстановлении Иерусалима для евреев. В 70-е годы английский архитектор Чарльз Уоррен, побывав в Палестине, опубликовал книгу 'Земля обетованная, или гарантия Турции".

     В ней он  предложил создать британскую компанию с целью колонизации Палестины  евреями.  Уоррен писал о необходимости  «заменить  ее  чистыми  и  простыми евреями, которые постепенно  заняли  бы  страну   и  стали  ею  управлять.»  Он видел реальные экономические предпосылки для доведения численности населения в Палестине до 15 миллионов человек и возможность их  прокормить. 
   
    Впервые в английском романе главными героями стали евреи, и роман назван по имени одного из них.  Даниэль Деронда, родившийся в еврейской семье, был передан чуть ли не с пеленок на воспитание английскому аристократу Хуго Мэллингеру. Почему это произошло? Фанатизм отца  -  сиониста отталкивал молодую мать  Даниэля,  и она решила уберечь от него сына. Сама она выбрала артистическую карьеру и подвизалась на  театральных подмостках в Италии. Спустя много лет Даниэль узнает тайну своего рождения, приобщается к иудаизму и лелеет мечту о поездке в Палестину для участия в создании национального очага. Его спутницей в жизни становится еврейская девушка Мира. Чистый и светлый образ Миры напоминает героиню «Айвенго»  В.Скотта  -  Ребекку.  Она прошла через суровые испытания в детстве и юности, будучи разлученной с матерью и братом и увезенной  эгоистичным отцом в Европу, где он нещадно  эксплуатировал  ее артистические способности и красоту. За рубежом  она столкнулась с проявлениями  антисемитизма. На пароходе, который увозил  ее и отца из Америки в Европу,  Мира подслушала разговор между пассажирами.  Об этом она рассказывает  доброй миссис  Мейрик, в доме которой она нашла приют: "Один джентльмен говорил об  отце:  -  О, он из умных евреев  -  прохвост, готов поклясться. Интересно, как он собирается  торговать своей дочкой, на каком рынке. - Когда я услышала это, мне подумалось, что все несчастья мои происходят  от того, что я еврейка и что до конца дней моих меня будут презирать и что я  должна это терпеть,  ибо обо мне будут судить по имени, но облегчением для меня было верить, что мои страдания это моя частица в бесконечной песне  скорби,  сопровождавшей мой народ из века в век.» Чувствуя себя одинокой в Европе и столкнувшись  с грозившей ей опасностью стать наложницей престарелого князя, она принимает решение бежать от отца и вернуться    в   Англию.    С   большим   трудом,    измученная, голодная, без денег, она добирается до Лондона. Все ее попытки найти мать и брата оказывается тщетными. На грани отчаяния, скитаясь по чужому городу, она близка к самоубийству. И тогда  совершается чудо, и в образе чудесного принца является Даниэль Деронда, чтобы спасти ее.
    
    Оба эти центральные образы романа покоряют своим благородством, широтой души, чистотой идеалов, физической и нравственной гармонией и с большой симпатией обрисованы Элиот.  Разумеется, писательница отдала в этом произведении дань свойственному тому времени романтизму, что не отменяет общей  филосемитской тенденции романа.
   
    В конце книги Даниэль Деронда, принявший вместе со своей возлюбленной Мирой решение ехать в Палестину, говорит  любящей его англичанке Гвендолин:  «Я собираюсь  на Восток, чтобы там лучше познать условия жизни моего народа в разных странах… Я весь во власти идеи  восстановления государственности моего народа, преобразования его в нацию, создания для него национального центра, подобного тому, какой есть у англичан, хотя они тоже рассеяны по земному шару. Это цель,  которая предстает передо мной как долг:  Я принял решение выполнять его, насколько  это позволяют мои скромные силы. Я принял решение посвятить этому жизнь. По крайней мере, я смогу пробудить  мысль в умах других, подобно тому, как она пробудилась в моем собственном.»
   
    В романе затронута кардинальная  для еврейского сознания дилемма  -  ассимилироваться  ли в благоприятной для безбедного    существования    среде     или    сохранить    свою  идентификацию на исторической родине. В спор вступают выразители этих двух направлений:   Гидеон, проповедующий ассимиляцию, и Мордехай, прототипом  которого в книге послужил друг и наставник Элиот  сионист  Дойч.  Гидеон говорит: «Нет причин, почему бы мы не могли раствориться  с течением времени в населении, среди которого живем. Я  поддерживаю старое правило:  родина у человека там, где он благоденствует.» Ему возражает Мордехай: «Священный принцип нашего народа состоит в действии, в выборе, в памяти,     исполненной     решимости.      Давайте    отвергнем богохульство и поспособствуем тем самым нашему собственному лучшему будущему и лучшему будущему человечества  -  не откажемся от нашего высокого дара и скажем:  Мы сами по себе, а не часть тех народов, в среде которых живем. Изберем путь, завещанный  нашими предками, утвердим наше братство и распространим идею братства на отношения с неевреями. Вот вам перспектива, и она осуществится.»  Мордехай подчеркивает,  что создание  еврейского национального очага станет благом для всего человечества: «То, что обретет Израиль, станет приобретением для мира. Ибо там, на Востоке, возникнет сообщество, в душе которого будет сокрыта культура и симпатия великих народов; это будет земля, где не останется места для вражды, нейтральная страна на Востоке, подобная Бельгии на  Западе.»
   
    Нет сомнения, что писательница разделяла его взгляды.

    Книга Джордж Элиот (1876) получила широкое признание и пользовалась огромным успехом не только в Англии, но и за рубежом. Резонанс ее был огромен. Невидимая нить протянулась между романом «Даниэль Деронда»  и книгой о еврейском государстве Теодора Герцля.  «С появлением  «Der Judenstaat» Даниэль Деронда покинул страницы  художественного произведения и вышел на историческую арену.» (историк Пол Джонсон)
               

                Стр. 88-91

        Голсуорси отстаивает честь и достоинство еврея

    Начало 20-го века. Евреи в Англии пользуются всеми гражданскими правами. Однако не все для них складывается идеально. В правящей верхушке есть как филосемиты, так и антисемиты. Очень хорошо относились к евреям  премьер-министр Ллойд-Джордж, член парламента Уинстон Черчиль и министр иностранных дел Артур Бальфур. Однако с приходом к власти большевиков, среди которых, как известно, было очень много евреев,  -  а к большевикам английские правящие круги не питали симпатий,  -  антисемитские настроения в стране усилились. Этому способствовало  также одновременное распространение в Европе пресловутых «Протоколов сионистских мудрецов».  Лишь после появления в 1921 году в газете «Таймс» серии статей, доказывавших, что «Протоколы»  -  подделка, волна антисемитизма в Англии стала спадать. Таков был тот исторический  период с его волнообразными движениями в еврейском вопросе, на который приходится творчество великого английского писателя Джона Голсуорси, нобелевского лауреата по литературе 1933 года.
   
  Джон Голсуорси (1867  -  1933) вырос в семье богатого адвоката, получил классическое образование в престижном английском университете – в Оксфорде. Настоящим джентльменом с безупречными манерами, интеллигентным и очень скромным человеком представлялся он современникам. Таким он и высвечивается в своих романах. Самыми популярными произведениями Голсуорси являются  трилогия «Сага о Форсайтах»  и  следующее за ней продолжение тоже из трех романов «Современная комедия». Менее известны его рассказы и пьесы. Во всех своих произведениях Голсуорси предстает как писатель-гуманист, сочувствующий угнетенным и   обиженным.    Неудивительно,       что       его        симпатии  распространяются и  на евреев.

               
   В «Саге о Форсайтах» и «Современной комедии» еврейские персонажи появляются эпизодически. В романе «Собственник»  Ирен,  покинувшая дом Сомса и оставшаяся без средств, вынуждена зарабатывать на жизнь частными уроками музыки. Встречаясь со старым Джолионом, она рассказывает ему о своих учениках,  среди которых много еврейских детей.  Джолион, по натуре своей довольно добрый человек, мало что знает о евреях и относится к ним  настороженно как к людям, живущим обособленно в своем замкнутом мире. Ирен же отзывается о еврейских детях очень тепло, говоря об их  трудолюбии, целеустремленности и доброжелательности.

    В романе «Лебединая песня» из трилогии «Современная комедия» встречаем еще один еврейский персонаж, на этот раз вполне конкретный. Его зовут мистером Монтроссом, и он достаточно богат.

    Майкл Монт, молодой преуспевающий аристократ, пробующий силы в политике, одержим заманчивой, но едва ли осуществимой идеей превращения городских трущоб в нормальные жилища. Он энергично принимается  за создание специального комитета по сбору средств для этой цели. Майкл подключает  к этой кампании своего отца, сэра Лоуренса, и они вдвоем направляются к Монтроссу, чтобы убедить его  участвовать в проекте.

    Монтросс сознается, что не привык выбрасывать деньги на ветер, но обещает подумать и посоветоваться с женой и в конце концов соглашается присоединиться к комитету.

    Голсуорси описывает Монтросса с доброжелательным юмором: «Мистер Монтросс был человеком приземистым и напоминал тощего моржа, который был некогда темноволосым, но со временем поседел; в его внешности было  нечто орлиное, у него были меланхоличные карие глаза и большие с проседью опущенные усы и брови.  Он  сам вырос в
трущобах  и   был    что  называется   self-made  man   (человек,
добившийся  всего в жизни  благодаря  способностям и труду – А..К.) и сохранивший грустные воспоминания о своем тяжелом детстве и сочувствие к своим страждущим соплеменникам… 
    Сэр Лоуренс   и   Майкл    обменялись   взглядом,   который,  казалось, говорил:  « Нам нравится этот парень».»
 
   В общем этот миллионер отнюдь не стяжатель, а скромный и порядочный человек и выглядит у Голсуорси  довольно привлекательным. 

    Гораздо обстоятельнее затрагивается  Голсуорси еврейская тема в его пьесе «Верность». Ее  главным героем является еврей Фердинанд де Левис, весьма преуспевающий молодой человек. Он недавно принят в светском обществе и становится  членом аристократического клуба.  Оказавшись в гостях у владельца имения Чарльза Уинзора, де Левис случайно обнаруживает, что его обокрали. Он подозревает в краже капитана Роберта Денси, его соседа по комнате  и  приятеля по клубу. В дальнейшем подозрение переходит в уверенность.  Денси все отрицает, но припертый к стенке неопровержимыми доказательствами, вынужден признать свою вину. Против Денси  возбужден иск по делу о краже, и, не выдержав позора, он  кончает с собой.

   В чем драматизм ситуации? Де Левис  противопоставлен группе аристократов, членов клуба, кичащихся своей  безупречной  честностью,  высокими  нравственными  устоями. Они шокированы не столько тем, что один из них совершил кражу, сколько тем, что выскочка, да к тому же еврей, обвинил  в неблаговидном поступке джентльмена и поставил себя в моральном отношении выше его. Не разобравшись в деле, они из одной лишь корпоративной солидарности отвергают и тень подозрения Денси в мошенничестве. Но даже и в дальнейшем, когда не остается никаких сомнений в нравственной нечистоплотности Денси, аристократический   истеблишмент    продолжает   относиться к де Левису с отчуждением и плохо скрываемым презрением,  в то время как к Денси с сочувствием. Джентльмены знают, что    открыто    высказать    свою    неприязнь   к   евреям   это
признак дурного тона. И все же это антисемитизм, хотя и прикрытый внешней учтивостью.

   По мере развития событий джентльменский лоск у некоторых из этих аристократов слетает, и они уже не церемонятся. Вот как  выражается о де Левисе Колфорд, преданный друг  Денси:   « Денси  сейчас в клубе, а не то я бы сам свернул шею этому прохвосту» (т. е Девису).  Сам же Денси называет де Левиса «проклятым евреем.»
 
   Пьеса написана Голсуорси в 20-х годах 20-го века. Нет сомнения, что в современной ему Германии спустя какое-либо  десятилетие, обвинившему арийца в воровстве, нечего было и думать о торжестве справедливости  -  он сам мог бы стать  жертвой  юдофобства. Здесь же закон и справедливость берут верх.

    И все же. Никто из окружения де Левиса не испытывает сочувствия к нему и естественного отвращения к вору. И лишь позиция автора ясна  - он на стороне де Левиса. Он, безусловно, осуждает лицемерие аристократов, прикрывающихся разговорами  о нравственности  и одновременно из чувства корпоративности пытающихся защитить «своего»,  как бы отвратителен он не был. Озаглавив свою пьесу словом «Loyalties», Голсуорси, безусловно, имел в  виду эту корпоративность.

    Зато  де Левис предстает перед нами в авторском освещении как человек высоконравственный, благородный и способный на бескорыстный поступок. В конце пьесы де Левис отказывается от украденных у него денег,  отвергая тем самым расхожее мнение о еврейской алчности. Он бросает вызов истеблишменту: «Де Левис  (с какой-то вызывающей гордостью):  Не поймите меня превратно. Я это не из христианского милосердия  -  я еврей. Денег никаких не возьму,     даже    тех,     что    были   украдены.     Отдайте    на  благотворительность. Я доказал свою правоту. И теперь покончил с этим проклятым делом. Прощайте.»

    Так словами своего литературного героя великий писатель  утверждает человеческое и национальное достоинство еврея.

       
                Стр. 92-96

                Французская революция, Наполеон и евреи

    В период Французской революции и позднее, когда на политическую арену выдвинулась мощная фигура -  Наполеон Бонапарт,  перед французскими,  да и вообще перед  всеми европейскими евреями,  стояла дилемма: как сохранить свою национальную специфику и одновременно гармонично  влиться  в окружающий  их  социум.

    Французская  революция дала евреям большой шанс в достижении второй цели. 27 сентября 1791 года  Национальное  Собрание  Франции приняло декрет  о полной эмансипации.  Принятию этого декрета предшествовало сильное сопротивление со стороны антисемитов. Ортодоксальные еврейские круги  тоже не были в восторге, ибо просвещенная французская элита предлагала эмансипацию не безвозмездно, а ценой отказа от  еврейского сепаратизма. Так или иначе декрет был принят, и стены гетто, фигурально выражаясь, стали разрушаться. За принятием этого декрета последовали цепные реакции  в странах Европы, куда французы  принесли  идеи  революции на своих штыках.

    В утверждении  эмансипации евреев во Франции и ее европейских сателлитах большая заслуга принадлежит Наполеону Бонапарту (1769  -  1821).

    Отношение Наполеона к евреям трудно назвать устойчиво доброжелательным. В нескольких случаях он отдал дань устоявшимся в обществе представлениям о евреях как алчных ростовщиках и резко отозвался  о них устно и письменно. В обращении к Государственному совету 30 апреля 1806 года он сравнил евреев с саранчой, причем, в обобщенной форме. В письме министру внутренних дел Шампану  в ноябре того  же  года Наполеон писал, что нужно покончить с практикой евреев, приносящей вред обществу, подразумевая ростовщичество.      
   
   С другой стороны многие факты и публичные выступления Наполеона вступают в полное противоречие с вышесказанным

    Предполагается, что Наполеон впервые встретился с евреями во время его итальянской кампании 1797  года. При взятии города Анконы он удивился, увидев в толпе приветствовавших его жителей людей в желтых головных уборах, с желтыми нарукавниками и с шестиконечными звездами. Узнав, что это евреи, он потребовал, чтобы они переоделись в обычную одежду и чувствовали себя такими же гражданами, что и все прочие. Он также приказал убрать ворота гетто.    

    В июне 1798 года по пути в Египет и Палестину армия Наполеона заняла остров Мальту. Узнав, что мальтийские рыцари преследуют евреев, продают их в рабство христианам и туркам и запрещают соблюдать свои традиции, он  возмутился и распорядился пресечь такие порядки. По его приказу также была открыта синагога.

    Еще более поразительный факт связан с палестинской кампанией с февраля по июнь 1799 года. Одержав победу над арабами  в Египте, французская армия двинулась в Палестину, захватила Эль Ариш, достигла Газы, направилась в Рамлу и после шестидневной осады овладела Яффой. 18 марта была захвачена Хайфа. Затем фортуна изменила Наполеону. Осада города Акко, к которому его армия приблизилась 19-го марта, оказалась  долгой и безуспешной. Жителей Акко  поддержали британские корабли. К июню 1799 года армия Наполеона, поредевшая в результате  вспышки чумы, вынуждена была ретироваться в Египет.   

    Именно  во время осады Акко произошло знаменательное событие. 20 апреля была распространена прокламация Наполеона о создании самостоятельного еврейского государства. В ней, в частности, писалось:   "Израильтяне! Законные наследники Палестины! Воспряньте духом, о изгнанники: Великая нация  (Франция  -  А.К.), не торгующая людьми и государствами, как те, кто продал вас сыновьям эллинов, чтобы удалить вас от пределов ваших, зовет вас не завоевать, но лишь вернуть свое  отечество, отнятое у вас."    
 

    Возможно, поэтому в среде итальянских евреев распространились слухи о том, что парижская  правительственная газета  "Монитор"  опубликовала манифест, обещавший евреям  возвратиться в свою страну.
   
   Другая легенда связана с пребыванием Наполеона в Палестине. Однажды, проходя со своей свитой мимо еврейской синагоги,  он услышал доносящуюся оттуда красивую  траурную  мелодию.  Он  поинтересовался,  что это поют в синагоге.  Оказалось,  что это изкор  -  поминальная молитва.  Это был как раз Йом Кипур. Узнав об этом,  Наполеон,  якобы, сказал, что нация,  которая  так свято хранит свое прошлое, заслуживает великого будущего. Конечно, это всего лишь легенда. Ведь осенью, когда отмечается Йом Кипур, Наполеона уже не было в Палестине. Можно предположить, что  легенда эта распространилась  в среде итальянских евреев  и отражала большие надежды их  на претворение в жизнь своих чаяний. Недаром, казалось им, Наполеона зовут Бонапарт, именем, которое можно представить как соединение  двух слов - Bona (хорошее) и Parte (часть). У итальянских,  как и у других европейских, евреев  были особые  причины относиться к Наполеону столь восторженно. Он провозгласил эмансипацию евреев в основанных    им    итальянских    государствах    к  торжеству большинства евреев – граждан этих стран.
 
  По-видимому, у Наполеона действительно были добрые намерения в отношении разрешения еврейского вопроса. В мае 1806 года он издал декрет, в соответствии с которым учреждалась так называемая Ассамблея еврейских нотаблей Франции, Рейнской области и Итальянского королевства. Этот орган создавался для урегулирования отношений между евреями и христианами. Ассамблея состояла из 111 человек, представителей еврейских общин.
   
  Параллельно был создан чисто религиозный орган, состоявший из видных раввинов и богословов, названный Синедрионом (Sanhedrin), напоминавший Синедрион  -  совет религиозных мудрецов в Палестине, который должен был консультировать членов Синедриона относительно разных установлений   Торы   и   Галахи.    Наиболее  консервативные еврейские религиозные круги, не признававшие за Наполеоном права вмешиваться в еврейские дела, встретили это начинание без энтузиазма. Все таки такой орган был создан.
 
  Ассамблея работала около года и разработала ряд положений, касающихся гражданских прав евреев. Евреев следовало отныне именовать не евреями, а французскими гражданами Моисеевой веры. Старая общинная структура была заменена так называемыми консисториями. Решения Ассамблеи касались вопросов отношения евреев к государству, брака, ростовщичества и знаменовали собой дальнейшие меры по эмансипации европейских евреев.   
   
    Однако в марте 1808 года Наполеон сделал шаг назад, издав указ об ограничении экономической активности и свободы передвижения евреев в восточных областях империи на период в 10 лет. Этот указ получил название «постыдного декрета». Такая непоследовательность Наполеона в его еврейской политике несколько охладила энтузиазм евреев по отношению к нему. Однако нельзя отрицать, что изначально Наполеон руководствовался благими намерениями. К сожалению, среди правящих кругов росло недоверие к Синедриону.  На него стали смотреть с подозрением как на сборище евреев для обсуждения своих черных дел. Чем дальше, тем абсурднее  становились эти подозрения. Некий  аббат Баруэль опубликовал книгу «Memoire pour server a l’historie du jacobinisme», в которой содержались намеки на еврейский заговор. Так родился миф о протоколах сионских мудрецов, сыгравший столь  роковую роль  в последующей  истории евреев в Европе. Вскоре Синедрион был распущен.
   
    Только  в 1831 году, уже при Бурбонах евреи официально  получили равноправие с христианами. В других странах Европы (Германии, Австрии, Италии), в которых Наполеон  даровал евреям права, они были практически отняты и возвращены евреям лишь  во второй половине 19-го века.  Что же касается Восточной Европы, то до настоящей эмансипации евреев еще было далеко.
   
   Так, восхождение евреев к истинной эмансипации шло по спирали, прерываясь вспышками  антисемитизма, сильнейшая из которых  произошла  в конце 19-го века в связи с делом Дрейфуса. Однако на одном из витков этой спирали  существенную положительную роль в еврейской судьбе в Европе сыграл Наполеон Бонапарт.
   
  В книге Десмонда Стюарта "Наполеон и Гитлер", 2007 упомянуто, что, по свидетельству ирландского врача Наполеона Барри О Мира на острове Святой Елены незадолго до смерти  его пациент, якобы, сказал:   "Если бы не мое падение, большинство европейских евреев переселилось бы во Францию, где их ждали бы свобода, равенство и братство." 


                Стр. 97-107

    Филосемитские тенденции во французской литературе

    Тенденция демонизировать евреев как ростовщиков  -  стяжателей характеризует, за немногими исключениями, французскую средневековую литературу. К исключениям принадлежат труды П.Абеляра, поэта, богослова и философа 12-го века, автора "Диалога между философом, иудеем и христианином", призывавшего к веротерпимости. В 15-ом веке распространилась мистерия неизвестного автора (такого рода спектакли во Франции назывались мираклями - А.К)  под  названием "Миракль о святом Николае", в котором еврей  -  ростовщик добродетелен и честен, а христианин наделен всеми пороками, приписывавшимися евреям.
      
    В 16 – 17 веках во Франции проживало незначительное число евреев, тем не менее антагонизм к ним сохранялся. Лишь немногие авторы пытались внести живую струю в затхлую антисемитскую атмосферу.
   
    Вместе с тем с 17-го века во французской  религиозной и художественной литературе возникает и усиливается интерес к иудаизму. Этому способствовала сама атмосфера в обществе, когда сквозь толщу мракобесия начали пробиваться ростки космополитической культуры и научной объективности.
   
    Одним из первых, кто привлек  французов к древнееврейской тематике, был французский  пастор и историк Жак Христиан Баснаж (1653  -  1725).  Его труды были отмечены Вольтером, пользовались большой популярностью и послужили базой для дальнейших исследований. Во французской литературе это была первая попытка  фундаментального и объективного анализа иудаизма в  христианскую эпоху.
   
     Блез Паскаль (1623  -  1663)  -  выдающийся ученый широчайшего  диапазона  -   математик,  физик,  изобретатель, теолог, биолог  сверх всего прочего писал о добродетелях евреев в своем научном труде «Преимущества евреев».
   
    То, о чем писали историки и  богословы  в своих трактатах, перекликалось с новой интерпретацией образа  евреев в художественной литературе.
   
    Жан Батист Расин  (1639  -  1699)  в своих драмах на библейские темы, таких  как «Эстер» (героиня знаменитой пуримской легенды) и «Атлия»  (иудейская царица, жившая в первой половине 10-го века до новой эры) отразил благородство и героизм древних евреев.
 
     В конце 18-го века  во времена Французского просвещения и революции 1789-го года еврейская тема получила особую актуальность. В соответствии с принципами свободы, равенства и братства Национальное Собрание приняло уже упомянутый выше  декрет о полной эмансипации евреев. С другой стороны, от евреев деятели Французской революции  ожидали отказа от своей национальной идентификации, то есть полной ассимиляции во французской среде. Как заявил один из революционеров, «евреи должны быть лишены всего как нация, но им должно быть даровано все как личностям».  Французское просвещение  и Французская революция носили  антиклерикальный характер, но поскольку прямые нападки на христианство были небезопасны, то острие критики  пришлось в основном на иудаизм.
   
     Французские просветители - энциклопедисты, подготовившие революцию, в большинстве своем  относились к евреям с предубеждением. Их отталкивал религиозный фанатизм евреев и в не меньшей мере их торгашеский дух. Самым ярым антисемитом был барон Гольбах, называвший евреев «врагами рода человеческого». В своем «Духе иудаизма» (1770) он всячески поносил евреев: «Евреи всегда демонстрировали свое пренебрежение к самым ясным требованиям морали и законности. От них требовалось быть  жестокими, бесчеловечными, нетерпимыми, ворами и предателями.   Все  эти  деятели   считались   угодными богу." Немногим уступал ему Вольтер, утверждавший  в своем «Философском словаре» (1776):  « Это абсолютно невежественная нация, которая в течение долгих  лет соединяла презренную скаредность и отвратительные предрассудки с неистовой ненавистью со стороны  всех наций,  которые    были   вынуждены   ее   терпеть.»    Правда,   он   не  считал нужным  сжигать  евреев на костре,  как это делала инквизиция, и на этом спасибо. Дидро в статье «Евреи» в редактированной им «Энциклопедии» выражал  подобные же взгляды, считая, что евреи «обладают всеми недостатками, присущими невежественной и суеверной нации.» Таким образом, энциклопедисты вследствие подобных высказываний  выглядят скорее мракобесами, нежели просветителями. Впрочем, не все.
 
    Ш. де Монтескье (1689 - 1755) в философском романе  "Персидские письма" (1721) писал о нравственных постулатах иудаизма, которым неукоснительно следуют евреи. В другом его сочинении  "О духе законов" (1748) португальский еврей преисполнен гуманизма и веротерпимости, противостоящих жестокости христианских фанатиков. 

    Ж.Ж.Руссо (1712 - 1778) призывал к объективности и доброжелательности к евреям. В сочинении о воспитании  "Эмиль" (1762) он пишет:  "Мы не узнаем внутренних мотивов евреев до того дня, когда у них будет свободное государство, свои школы и университеты, где они смогут говорить и спорить без опасений."

     В дальнейшем, на протяжении всего 19-го века все более возрастала роль евреев в общественной жизни Франции, что нашло свое отражение в литературе. Поначалу над писателями  довлел сложившийся  в их представлении  стереотип еврея как человека пронырливого, жадного до денег, скупого. Далее наблюдается динамика, и на еврея начинают  смотреть как на обыкновенного члена общества, не хуже и не лучше христианина, а  то и с известной симпатией.

    Дань   моде   на   отрицательный   стереотип   отдали   такие знаменитые писатели как Оноре де Бальзак  (Гобсек и  Эли Магус  в  «Человеческой комедии»), Джордж Санд (Самуэль  Бурсет в драме  «Миссионеры»), братья Эдмон и Жюль Гонкуры  (в романе «Манетт Соломон»), Альфонс Додэ  (в романе «Короли в изгнании»), Ги де Мопассан (в  романе «Милый друг») и даже Эмиль Золя (в романе «Деньги»).
   
   С другой стороны, у Мопассана  еврейки хотя и представлены  в образе проституток, но не без сочувствия и кажутся     более     благородными,      чем     их   христианские  напарницы.  Так, в новелле «Мадемуазель Фифи» (1883)  в эпизоде из Франко-Прусской  войны 1870 года еврейская девушка Рейчель противостоит домогательствам наглого прусского офицера, являя собой пример отваги и французского патриотизма.
 
    Что же касается Золя, как увидим, в дальнейшем в своем творчестве он совершает резкий поворот к филосемитизму.    

    Нечто подобное происходит и с Виктором Гюго (1802 – 1885). Вначале своей литературной деятельности Гюго внес свою лепту в изображение еврея шейлоковского типа. В 1827 году он написал  драму  «Кромвель»,   в которой  карикатурно  изобразил посредника в переговорах между лордом-протектором и голландской еврейской общиной. Прототипом этому персонажу послужил небезызвестный Менаше Бен Израиль,  реальное историческое лицо (см. выше). Однако в последней его пьесе «Торквемадо» (1882) выражено глубокое сочувствие еврейским  жертвам предательства и угнетения. А в мае 1882 года Гюго принял участие в демонстрации протеста против преследования русских евреев царским режимом. Иначе и быть не могло. Ведь Гюго, создатель бессмертного романа «Отверженные», был великим гуманистом.

    В драме Александра  Дюма – сына (1824 - 1895) «Жена Клода» (1873) еврейка Ребекка (тезка героини В.Скотта) воплощает собой женское достоинство и нравственную чистоту   в  эгоистичном   и   разлагающемся   обществе.    Александр Дюма – сын   был вообще филосемитом.  В этой же пьесе он  изобразил еврея Даниэля, который мечтает о возрождении своего народа на земле Палестины. Любопытно, что герой этой мало известной драмы носит то же имя, что и герой  романа Джордж Элиот. И исповедует те же идеи. В своем письме барону Ротшильду Дюма пишет поистине волнующие слова:   "Если какой -либо народ сумел в десяти коротких стихах создать кодекс морали для всего человечества, он, поистине, может называть себя  народом Божьим… Я задавался вопросом: принадлежи  я к этому народу, какую миссию возложил бы я на себя? И в ответ я сказал себе,  что мною  всецело владела  бы одна мысль  -  отвоевать землю моей древней  родины и восстановить Иерусалимский храм… Именно эту  мысль я  и воплотил  в образе Даниэля."   
   
    Как ни странно, но многие зрители  -  евреи, посмотрев пьесу, выразили недовольство.  Андре Моруа в своей книге  "Три Дюма"  объясняет это так: "  В своем пылком французском патриотизме, особенно сильном в пору бедствий Франции (многие из них были эльзасцами), они и думать не хотели  о другой родине."

    Дело Дрейфуса в 90-х годах, с одной стороны,  подогрело  антисемитские      настроения,  а   с  другой,  напротив,  способствовало подъему филосемитизма, зеркально отразив раскол общества на антидрейфусаров и дрейфусаров (подробнее в следующем очерке). Откровенно антисемитские романы вышли из под пера малоизвестных авторов незадолго до и по следам дела Дрейфуса. Это  «Соломенная эссенция» (1890) Поля Адама,  «Еврейка  -  скиталица» (1897) Леона Кладеля  и  «Страна парламентариев» (1901) и «Борьба» (1907) Леона Додэ.  Во всех этих романах евреи представлены как абсолютно безнравственные и хищные интриганы, подвергающие опасности национальную безопасность. В том же ключе написана пьеса Мориса Донэ «Возвращение Иерусалима» (1904). 
   
      С другой стороны, лучшие писатели Франции под влиянием дела Дрейфуса создали произведения противоположной направленности. К ним нужно отнести трех великих  писателей  - Эмиля Золя, Анатоля Франса  и  Роже Мартина де  Гара.
    
   «Истина» Золя описывает суд над евреем Симоном, в котором справедливость и светская доктрина отделения церкви от государства торжествует над предрассудками и клерикализмом. Содержание произведения перекликается с делом Дрейфуса.

    Анатоль Франс  (1844  - 1924) дает остроумную пародию на дело Дрейфуса в своем знаменитом «Острове  пингвинов» (1908), где описывается некая страна Пингвиния  и соседняя с ней Дельфиния, под которыми подразумеваются соответственно Франция и Германия. Сенсация:   офицер  -  еврей Пиро украл 80 тысяч копен сена, предназначенных для кавалерии пингвинов, и передал их дельфинам.(намек на Дрейфуса). Пиро судят и сажают в клетку. Улик нет. Поначалу большинство пингвинов верят в его виновность и требуют его казни. Но находится инакомыслящий   -  некто Коломбин  (читай:  Золя), выступающий в защиту Пиро. Разъяренная  толпа бросает его в воду, но ему удается спастись. Число сторонников  Коломбина  растет.   Обвинение  Пиро  в  краже снимается, и он оправдан. Справедливость торжествует. Общество, которое  жаждет расправы с беззащитным евреем Пиро, представлено во всей его низости и трусости.

    В другом его романе "Аметистовый  перстень" (1908) либерал Бержере активно борется за оправдание Дрейфуса.

    Роже Мартин де Гар в романе «Жан Баро» (1913) центральной фигурой делает либерального журналиста, ищущего правды и справедливости. Он выступает в защиту Дрейфуса  под  влиянием   своего  еврейского  замечательного друга Вольдсмута.
 
   Дело Дрейфуса привлекло внимание и захватило также  Шарля Пегю, поэта, публициста, прозаика и эссеиста, издателя журнала  'Двухнедельные тетради".  В  этом  журнале   под его редакцией печатались статьи в защиту Дрейфуса. Пегю рассматривал дело Дрейфуса в широком контексте. В 1905 году он опубликовал эссе "Тексты, составляющие досье : "нарушение прав человека", в котором осудил геноцид армян и преследование евреев в разных странах, Кишиневский погром 1903 года и черту оседлости в России. В 1910 году в эссе "Наша юность"  Пегю так описал еврейский народ:   " Я хорошо знаю этот народ. На его теле нет места, которое не причиняло бы боль, где не было бы устарелого синяка, старого ушиба, воспоминания глухой боли, шрама, раны, кровоподтека, нанесенных или Востоком, или Западом. Он отмечен не только своими, но и чужими страданиями." Шарль Пегю и Леон Блой посвятили также  свои стихи еврейскому народу, его судьбе и его миссии на земле.

    Гильом Аполлинер (1820 – 1918) был вдохновлен образом «вечного жида» и воспроизвел этот образ в своих стихах и в нескольких коротких рассказах как символ несчастья и скитаний. Ему же принадлежит замечательное стихотворение "Синагога", в начале которого в легкой ироничной манере представлены два немецких еврея Аттомар и Абрам, идущие в день Кущей  в синагогу и ругающие друг друга напропалую. Войдя в синагогу, они преображаются.  Атмосфера святости и благодати заставляет их забыть о мелких склоках. Они испытывают чувство единения перед Всевышним. И новый мотив  -  торжество и ликование приходит на смену игривой иронии: 
   
    Pourtant tout a l'heure dans la synagogue l'un apres l'autre
    Ils baiserant la Thora en soulevant leur beau chapeau    
    Parmi les feuillards de la fete des cabanes
    Ottomar en chantant sourira a Abraham. 
    Лишь в синагогу войдут, и конец раздору.
    Приподнимают шляпы и целуют трепетно Тору.
    В день достославный праздника Кущей   
    Воспоет Аттомар и улыбнется ликующему Абраму
   (перевод Е.Турганова)
   
    Поль Клодель откликнулся своей драмой "Оскорбленный отец" (1916),  центральным персонажем которой стала слепая еврейка Пенсэ, олицетворяющая избранный богом народ.

     Марсель Пруст (1871 - 1924)  -  один из выдающихся писателей 20-го века, создавший свой особый мир, населив его евреями  -  положительными героями, включая его  собственное alter ego -  полуеврея Шарля Свона.   Кстати заметить,  Пруст  сам не был чистокровным евреем,  будучи сыном француза - католика Адриена Пруста  и  матери   -  образованной еврейки, дочери некоего Баруха Вейса, владельца фарфоровой  фабрики под Парижем.

     Слабое здоровье и богатство, унаследованное им от родителей, позволили Прусту целиком сосредоточиться на литературном творчестве. Его главным  произведением  стал отчасти автобиографический  многотомный роман «В поисках утраченного времени», который он писал с 1913 по 1927 год. Кроме полуеврея Шарля Свона, в романе изображены еще несколько еврейских персонажей, среди которых наиболее симпатична актриса Рейчел.

     События 1898 года, связанные с делом Дрейфуса, отражены в его главном романе,  в  частности,   в первом  томе  -  «Жане Сантес»,  за который он получил Гонкуровскую премию.               
   
    Симпатии Пруста были, естественно, на стороне Дрейфуса, в котором он видел жертву разнузданного антисемитизма. Во втором томе романа  -  «Под сенью девушек в цвету»  Пруст пишет: «Все  еврейское опустилось вниз, хотя бы это была элегантная дама, поднялись обскуранты  -  националисты.»
   
    Пруст вел жизнь литературного затворника, особенно последние семнадцать лет. В юности он посещал аристократические салоны, в частности, салон госпожи Штраус, в которой собирались дрейфусары. Активное участие в политической жизни, прерываемое его  литературной деятельностью,  Пруст принял лишь на короткое  время, когда дело  Дрейфуса   достигло   апогея  в 1898  году.  Он подписал воззвание деятелей культуры о пересмотре приговора, принес его к знаменитому писателю А.Франсу и  уговорил  его подписать это воззвание. В феврале того же года он присутствовал на процессе Эмиля Золя, главного защитника Дрейфуса.
   
    После Первой мировой войны статус еврея во Франции в жизни и литературе претерпел изменения. Евреи проявили себя на войне как истинные патриоты своей страны. На них стали смотреть как на интегральную часть  многослойного  французского социума, сохраняющую при этом свои национальные духовные и культурные традиции. Евреи заняли достойное место в жизни страны. Писатели  -  дрейфусары  стали постепенно отходить  от сложившегося после суда над Дрейфусом образа еврея как жертвы преследований, которого нужно защищать во имя справедливости. В глазах интеллектуалов еврей стал носителем духовных традиций, унаследованных от библейского прошлого.
   
     Пьер Бенуа  проникся  идеями сионизма и под влиянием их написал  роман «Колодцы Иакова», в котором описывается жизнь первых поселенцев в Палестине.
 
    Но  особая  заслуга  в этом  новом  понимании  и   освещении еврейской темы в литературе принадлежит выдающемуся    писателю   -   гуманисту      Ромену    Роллану (1856 - 1944),  создателю  «Жана  Кристофа»  и  «Очарованной  души», которого С.Цвейг назвал "оком Европы". Еще до Первой мировой войны он отдал должное еврейскому вкладу в мировую культуру и, в частности, в западную цивилизацию.
   
    Роллан писал, что миссия евреев - "быть народом справедливости для всех" и что евреи должны культивировать собственные национальные особенности и ценности. Будучи совестью Европы, он с большим опасением следил за нарастающей угрозой фашизма в Германии. В романе  «Жан Кристоф» (1904 - 1912) Роллан создал несколько образов евреев самоотверженных, бескорыстных, энергичных и решительных. 
               
    В 1922 году появился роман Жака де Лакретеля «Зильберман», где впервые центральным героем стал еврей, чья фамилия совпала с заголовком произведения. В нем описывается дружба между двумя школьниками, христианским и еврейским мальчиками. Она возникает на фоне антисемитского отношения к одаренному и романтически настроенному мальчику со стороны его сверстников  -  отпрысков французских семей.
   
    В некоторых других произведениях французских авторов встречаются  второстепенные, но  впечатляющие  еврейские герои. Так, в третьем томе захватывающей саги о семье Тибо под названием «Прекрасный сезон» Роже Мартин де Гар  (1923) очень рельефно изобразил прелестную и привлекательную еврейскую девушку Рейчел -  возлюбленную молодого доктора Антуана Тибо.
 
    Из авторов, писавших на еврейскую тему во время Второй мировой войны,  нужно  прежде всего  упомянуть Антуана де Сент-Экзюпери (1900 - 1944).  Им написан роман "Цитадель", содержащий размышления об иудаизме. У Экзюпери был друг - еврей  Леон Верт, эмигрировавший  с приходом фашистов к власти  в США.   Когда   Верт    находился   еще   во Франции,   Экзюпери направил ему в 1941 году письмо с выражением моральной поддержки.
   
    В 1943 году вышло в Нью-Йорке его  «Письмо заложнику». В 1944 году служба информации  в Алжире распространила его в боевых частях французской армии. В основу этого публицистического очерка легло личное послание Л.Верту, упомянутое выше, а также «Послание французам», написанное как гневный отклик на известие об оккупации Франции немцами.   «Письмо  заложнику»  пронизано ненавистью к фашизму и болью за поруганную родину. В нем есть строчки, посвященные его еврейскому другу: «Тому, о ком тревожно сегодня ночью твердит моя память, пятьдесят лет.   И  он  еврей.   Уцелеет ли  он  среди  ужасов оккупации?  Чтобы представить себе, что он еще дышит, мне надо верить: захватчики о нем не подозревают, его укрыла надежная крепость  -  молчание крестьян приютившей его деревни.»
 
    И в конце очерка потрясающие по своему эмоциональному накалу слова, обращенные непосредственно к Верту: «Если я смогу вернуться в строй, я буду сражаться и за тебя…  Все мы  - Франция, мы ветви одного дерева, и я буду служить твоей истине, как ты служил бы моей…»

   
     Жан Поль Сартр (1905 – 1980) включил несколько привлекательных еврейских персонажей в свою «Умершую душу» и издал  несколько эссе на еврейскую тему.

     В обширном эссе "Размышления о еврейском вопросе", представляющем глубокое исследование в социальном и психологическом планах, он очень эмоционально характеризует антисемитизм и антисемитов, называя их подлецами  и убийцами:    
" Разрушитель по предназначению, садист "по  велению сердца", антисемит в глубине души всегда преступник. Ведь чего он, собственно, хочет? Смерти еврея. И он ее готовит." 

    Подводя итоги, нужно сказать, что выдающиеся французские писатели 19-го и 20-го веков оказались на высоте гуманистических идеалов и внесли свою лепту в филосемитскую  литературу.
               


                Стр.108-121

                Эмиль Золя  и  борьба за Дрейфуса

    Эмиль  Золя  (1840  - 1902)  был великим французским писателем и великим борцом за справедливость, и кульминацией в этой борьбе стал суд над невинным евреем. Суд  этот состоялся в начале 1895 года, когда Золя уже был зрелым и именитым писателем. Он стал  для Золя  эпохальным событием, как, впрочем, и для всей страны,  разделив его жизнь  на две неравные части  -  до суда и после него.
 
   Золя  -  выходец из семьи с довольно скромным достатком. Его отец, итальянец по происхождению,  был инженером – строителем. Вскоре после рождения в Париже Эмиля родители переезжают в Прованс в город Экс, где Франсуа Золя получает выгодный заказ на строительство  канала по его проекту. В разгар строительства отец умирает от воспаления легких. Мать Эмиля, бедная  скромная француженка,  целиком отдает себя воспитанию сына. С потерей отца Эмиль испытывает  огромные лишения и вынужден сам пробивать себе дорогу в жизни на те ничтожные средства, которые  остались после смерти отца.

    Интерес к литературе у него проявляется еще в годы отрочества, когда он учится в Париже в Лицее Святого Людовика. Эмиль одержим  любовью к сочинительству. Он испытывает неукротимую жажду творчества.  Он начинает с поэзии, но, убедившись,  что стихи не принесут ему успеха, переходит на прозу. Одно из писем другу в Экс заканчивается троекратным повторением слова «писать» : «Писать, писать, писать!» Эмиль испытывает благотворное влияние  французских романтиков и прежде всего Виктора Гюго, которого считает своим учителем. Пройдут годы, и Гюго  высоко оценит  творчество Золя,  написав своему молодому собрату: «У вас точный рисунок, смелые краски, реальность, правдивость и жизненность.»
   

    У Золя возникает грандиозный замысел создания многотомной   эпопеи    «Ругон-Маккары»,     которая  должна была включить 20 романов. В течение 25 лет вплоть до 1893 года Золя  неукоснительно  придерживался разработанного плана, и его огромный подвижнический труд увенчался последним замечательным романом «Доктор Паскаль».
   
    Золя довелось жить в эпоху политических потрясений во Франции, экономического кризиса и общественного упадка. На его глазах рухнула Вторая империя ненавидимого  народом Наполеона 3-го, сменившись  Третьей республикой и Парижской коммуной, и произошла война 1870 года с Пруссией. Эти события не внушали оптимизма. Зорким взглядом художника Золя подмечал растущие в обществе противоречия между богатством одних и нищетой других, между добром и злом и  талантливо отображал их в своих романах  и рассказах.  Он продолжил  гуманистические традиции французской литературы, гениальной вершиной которой стал бессмертный роман  Виктора Гюго «Отверженные».
   
    В эпопее «Ругон–Маккары» еврейская тема еще не выдвинута на передний план. Однако всем своим существом, своей страстной приверженностью к справедливости, гуманистической направленностью своего творчества Золя был подготовлен к тому, чтобы, защищая  честь и достоинство  одного еврея,  бросить вызов  французскому антисемитизму.
   
    И здесь мы подходим к тому, что предшествовало знаменательному повороту в литературной судьбе и жизни  великого писателя.
   
    Незадолго до участия в деле Дрейфуса он напечатал в газете «Фигаро» статью под названием «За евреев». В ней он нападал на клерикалов и светских националистов, в частности, на Эдуара Дрюмона, обвинявших евреев в заговоре против христиан и приписывавших им  всевозможные пороки и преступления.
   
    В отличие от его английских собратьев по перу филосемитизм Золя не подпитывался интересом к Библии и библейским   персонажам.   В   биографических   сведениях  о писателе   нет   каких-либо  упоминаний  о  его религиозности   вообще.   Более того, к официальной  христианской религии он  испытывал антипатию. Его ранние романы «Проступок аббата Муре» и «Завоевание Плассана» откровенно анти-клерикальны. Трилогия  «Лондон. Рим. Париж», появившаяся, когда Золя был уже в зените славы, была запрещена церковью за разоблачение в ней ее служителей в одурманивании людей с целью наживы. Антирелигиозные мотивы звучат и в последнем  его незаконченном романе «Истина». Во время его посещения Италии в 1894 году, где его ждал невероятно теплый прием общественности, а также королевской четы, он оказался persona non grata для римского папы. После его смерти не было отпевания в церкви:  жена Александрина, чтя  вольнодумные воззрения мужа, ограничилась гражданской панихидой. Так что, очевидно, что его взор писателя и мыслителя был обращен не к еврейскому прошлому, а к еврейскому настоящему. И вот, кульминацией того, что  происходит с современной ему Францией, становится в его глазах дело Дрейфуса.

    Поначалу Золя так же, как и Клемансо, Жорес и многие другие, был убежден, исходя из газетных публикаций, что Дрейфус виновен. Постепенно стали появляться факты, убедившие его в обратном и заставившие  думать, что Дрейфус был избран в качестве козла отпущения и не случайно.

     Близкий    друг     Золя,     композитор     Альфред    Брюно,
сочинивший музыку к нескольким произведениям писателя, в своих мемуарах «В тени  великого сердца» вспоминает, как Золя пришел к нему в ноябре 1897 года и заговорил о Дрейфусе. Он сказал: «… Так вот, друг мой, он невиновен. Я пока не знаю, что сделаю, но непременно сделаю что-нибудь…. Как можно не попытаться воспрепятствовать совершению подобной несправедливости?»

   Здесь нужно прервать рассказ о Золя и  остановиться вкратце  на общей ситуации в стране, сложившейся незадолго  до пресловутого дела Дрейфуса.
 
    Казалось бы, в плане отношения французского общества  к евреям в ту пору дело обстояло  достаточно благополучно. Французские    евреи      пожинали       плоды     освобождения,  дарованные им революцией  1789 года.  Еврейская община, насчитывавшая не более 90000 и составлявшая всего 0,22 процента всего населения  Франции,  была в значительной мере ассимилирована. Даже иудаистское богослужение находилось под эгидой государства, а синагогальные обряды были максимально приближены к христианской церкви. В синагогах читали  молитву за Францию: «Всемогущий защитник Израиля и человечества, если  из всех религий наша для Тебя дороже всех, ибо она  -  дело рук твоих, то изо всех стран Франция  -  предмет твоего предпочтения, ибо она наиболее тебя достойна.»  Многие французские евреи были вообще чужды религии, не говоря уже об иудаизме ортодоксальном, и ощущали себя скорее французами, нежели евреями. Они служили во французской армии, были патриотами своей страны, прекрасно владели французским языком и впитывали французскую культуру, не испытывая ущемления в правах. Многие считали, что во Франции  вообще не может быть  антисемитизма и что антисемитизм  существует  лишь в России и Германии.
 
   Однако эти люди питали иллюзии и заблуждались. Антисемитизм был, и это был антисемитизм, не  пришедший извне,  а доморощенный.  До поры до времени  он  не достигал критической массы, когда должен был произойти взрыв. Но взрыв произошел, и это случилось в январе 1895 года.   

    Французский антисемитизм существовал прежде всего в клерикальной среде, хотя и не только. Католический орден Успения объявил  войну против франкмасонов, протестантов и евреев, которые, якобы, объединились, чтобы «погубить тело и душу Франции». Утверждалось, что масонство это вообще еврейское изобретение, а многие протестанты это замаскированные    марранос     (бывшие    испанские    евреи,      формально    перешедшие  в  христианство).    Таким  образом, острие критики было направлено прежде всего  против евреев. Нужно было создать образ врага, который, якобы, намеревается  захватить богатство нации. И такой враг был найден в лице евреев. Среди них было немало преуспевающих бизнесменов. Католики ловко манипулировали сознанием своей  паствы,   вызывая   зависть   к  преуспевающим  евреям.

    Ситуация напоминала то, что происходило  в Германии накануне  Второй мировой войны,  где разжигание  ненависти к евреям привело в конечном счете к Холокосту. Только масштабы были разные, и французским клерикалам  не удалось опутать всю Францию паутиной расизма, как это удалось  проделать  с Германией  нацистам.  Тем не менее удары по еврейству становились все ощутимее. Их провоцировали скандалы с финансовыми операциями с участием евреев, в частности, панамский скандал, в котором оказался замешан еврей  -  финансист Жан де Рейнах.  Эти скандалы, раздутые прессой и обросшие сплетнями, подогревали теорию еврейско-масонского заговора, изложенную в антисемитской книге Эдуара Дрюмона «Еврейская Франция» (1886). Свою лепту внесли и французские псевдо-ученые  -  филологи, связавшие разницу между группами языков, индоевропейских, с одной стороны,  и семитских, с другой,  с расовыми различиями. Суть их филологических изысков состояла в том, что евреи  -  носители  иврита  (семитского  языка)  стоят  на  более  низкой ступени развития, нежели  носители индоевропейских языков, включая, разумеется, французский. Наиболее популярными из книг, пропагандировавших подобные взгляды, стали «Очерк о первенстве человеческих рас» французского дипломата Жозефа де Гобино и «Общая история и система сравнения семитских языков» и «Жизнь Иисуса» Эрнста Ренана, опубликованные еще в середине 19-го века. В последнем опусе содержалась фраза: «Семитская раса по сравнению с индоевропейской  представляет  собой  более низкий уровень человеческой природы.»  Что может быть красноречивей этой конкретной иллюстрации антисемитской сущности подобных  псевдо-ученых? Такие произведения могли стать настольными книгами  и  для немецких антисемитов.   

    Таким образом, почва для постыдного дела Дрейфуса была подготовлена. Если бы либеральная интеллигенция, сознавая всю опасность погружения Франции в пучину антисемитизма вследствие разнузданной расистской клерикальной и  лженаучной  пропаганды, начала действовать, возможно, и не случилось  бы этого судебного процесса. Но она, по существу, молчала, и произошло то, что произошло.
    Вкратце  события развивались следующим образом.
   
    Летом 1894 года майор французской армии граф Эстергази передает охраннику германского посольства в Париже перечень секретных документов, требуя за них вознаграждение. Письмо перехватывают работники французского генштаба.  Полковник Сандгер  и майор Анри из генштаба, оба антисемиты,  решают объявить шпионом капитана Дрейфуса.  5 января 1895 года совершается позорная процедура разжалования Дрейфуса. Разъяренная толпа за пределами двора Парижской военной академии, где происходит  процедура разжалования,  выкрикивает: «Смерть Дрейфусу! Смерть евреям!» В прессе развертывается  оголтелая антисемитская кампания против евреев. Дрейфус  осужден и отправлен  на остров Дьявола.
   
    Но  постепенно   нарастает      волна    протеста     против  несправедливого приговора.  Молодой писатель  еврейского происхождения Бернар Лазар проводит собственное расследование и публикует за рубежом в Брюсселе гневный памфлет «Юридическая ошибка, правда о деле Дрейфуса», где страстно клеймит антисемитизм. Майор Пикар делает  сенсационное сообщение - факты неопровержимо свидетельствуют о том, что настоящий шпион это не Дрейфус, а Эстергази.  Армия, пытаясь уйти от  конфуза, обвиняет  Пикара в клевете и упекает его за решетку.  Однако перелом в деле уже неизбежен,  и начинается откат в противоположном направлении.
   
   И тут на сцену выступает Эмиль Золя. Было ли случайностью, что именно он оказался центральной фигурой среди  дрейфусаров?  Отнюдь нет. Его огромная популярность и авторитет среди интеллигенции, неукротимая энергия и обостренное чувство справедливости сделали его лидером тех, кто вступил  в борьбу за Дрейфуса. Вся жизнь этого великого человека и его творчество были прологом к этому его звездному часу.
 
  Начиная с детства, через юность в зрелость и пожилой возраст выковывался характер борца. Всю жизнь ему приходилось   бороться    со  злом:   с лишениями  в детстве  и юности, с литературными критиками, с чиновниками, с клерикалами и даже с ложными друзьями.  Известный писатель Эдмон Гонкур, считавшийся его другом, за глаза называл его «мерзким итальяшкой», завидовал его славе и его заработкам и обвинял его без всякого на то основания в плагиате своих литературных идей. Большинство романов Золя критика оценивала неоднозначно, а многие просто  встречала в штыки, упрекая автора в порнографии, в нечистоплотности, в сексуальной озабоченности, а порой просто поливая его грязью. Так, отзываясь о «Нане», некоторые борзописцы прибегали к таким словам как  «сточная канава»,  «клоака», «патология». Они не понимали или  не  хотели  понять,  что  писатель  не  смаковал пороки,  а стремился вызвать к ним отвращение. Поначалу Золя отвечал  на подобную критику  возмущенными репликами, но затем  стал ограничиваться презрительным молчанием согласно принципу, выраженному в строках Пушкина:  «Услышишь  суд глупца и смех толпы холодной,  но ты останься тверд, спокоен и угрюм.»
   
   Золя не раз приходилось оказываться на стороне меньшинства в борьбе за справедливость. В 1870 году, когда разразилась  война  между  Францией  и  Германией,  он занял непопулярную пацифистскую позицию и призывал к восстановлению республики на смену империи Луи-Наполеона, как об этом свидетельствует Арман Лану  в книге «Здравствуйте, Эмиль Золя!».
   
   Дело Дрейфуса постепенно целиком захватило его, и он мужественно ринулся в бой. Он узнает о показаниях Пикара. Он знакомится с брошюрой  еврейского журналиста Бернара Лазара. Ему показывают письма Дрейфуса с Чертова  острова в Гвиане, куда его сослали по приговору суда. И Золя начинает  действовать.
   
   В обращении от 20 ноября 1897 года вице-президенту  сената Золя пишет:  «… Не знаю, как поступлю сам, но скажу, что никогда еще человеческая драма  не вызывала у меня такого жгучего волнения. Это битва за истину, а это единственно праведная, единственно великая битва!... Я хотел бы возвысить   этот  спор,   превратить  его  в  огромное   дело человечности и справедливости.» Он публикует  три статьи в «Фигаро», редактором которой был его единомышленник Фернан де Роде. В третьей из них содержатся следующие строки: «… все  прискорбное дело Дрейфуса  -  дело рук антисемитизма… Ожесточенная ненависть к евреям  -  это яд, который каждое утро вот уже многие годы  вливают в душу народа.»
 
   Тем временем обстановка накалялась. На улицах в открытую  распевали  «Антисемитский марш»:
    Смерть евреям! Смерть евреям!
    Надо их вешать
.   Без промедленья,
    Смерть евреям! Смерть евреям!
    Их надо вешать
    За длинные носы!
    (цитируется по книге А.Труайя «Эмиль Золя»)

    Золя продолжает бороться. Он выпускает две брошюры «К молодежи» и «Письмо к Франции». В первой он призывает молодежь вступиться  за Дрейфуса,  во второй  -  обращается с аналогичным призывом ко всем согражданам. Реакция антидрейфусаров напоминает лай собак, сорвавшихся с цепи. Следует оправдание Эстергази, которого толпа встречает приветственными возгласами. Пикара арестовывают и заключают на два месяца в тюрьму. Единомышленника Золя  Шерера-Кестнера выводят из сената.

    Но Золя уже ничто не может остановить. Он  ставит на карту все: свою славу, благополучие и, возможно, даже безопасность.

    И вот наступает кульминационный момент кампании за справедливость, которую ведет с кучкой друзей этот мужественный человек против военного ведомства, судов, всей мощной государственной машины, поддерживаемой  толпами озлобленных антисемитов. Он  пишет «Письмо президенту  республики Феликсу Фору» в газету  Жоржа Клемансо «Аврора». В ней он обвиняет целый ряд лиц  -  генералов и офицеров, первый и второй военные суды в ошибках, подтасовке фактов, в пристрастном  дознании, в  покрывании    настоящего   преступника,    одним   словом,   в преступлениях. Статья заканчивается словами: «Нельзя допустить, чтобы нагло попирались права человека! Всю страсть моей души я отдаю борьбе за торжество справедливости и пламенно верю, что правда восторжествует. Пусть осмелятся вызвать мня в суд, и пусть следствие ведется при открытых дверях. Я жду.»   Клеменсо  предложил  назвать письмо “J’accuse” (Я обвиняю!), и под  этим заголовком оно вошло в историю.

    Через несколько дней  после опубликования этого письма Золя  прокатились по стране антисемитские бунты, в которых участвовали студенты и разные хулиганы. В лучших традициях погромщиков они разбивали витрины  в еврейских магазинах и совершали  бесчинства в еврейских кварталах Бордо, Тулузы, Марселя, Орлеана и других городов. Волнения перекинулись в Алжир. Власти бездействовали. Антисемиты опустились до грязной инсинуации, обвиняя Золя в том, что он  продался  евреям.    Во Франции  карикатуристы  рисовали Золя ассенизатором или мусорщиком. Он получал анонимные письма с угрозами расправы. Иная реакция была в Европе и США. Там Золя воздавали почести. Чехов в России, Марк Твен в Америке, Верхарн в Бельгии и многие другие писатели и деятели культуры выражали поддержку Золя и Дрейфусу. Верхарн писал: «В отныне историческом деле Дрейфуса вся Европа защищала Францию от самой Франции.» Марк Твен сравнил Золя с Жанной д’Арк. На эту реакцию просвещенного мира французские власти не обращали внимания. В феврале 1898 года Золя  был привлечен к суду за обвинение судебных органов в преступлении, и ему грозило заточение в тюрьму. На улицах перед судом толпа неистовствовала, выкрикивая:  «Смерть предателю. Утопим жидов.» (цит. по книге А.Труайя  «Эмиль Золя»)

    По настоянию друзей, считавших, что за рубежом он эффективнее продолжит борьбу,  нежели за решеткой, он тайно покинул Францию и поселился в Англии. В отсутствие Золя его имущество было описано в счет погашения судебных издержек. Орден Почетного  легиона  -  высшая награда Франции, врученный ему за выдающийся вклад в литературу, был аннулирован.  Он был заочно приговорен к  году тюрьмы и к штрафу в три тысячи франков. Золя тяжело переживал  разлуку с родиной, но не терял  надежды, что  справедливость в конечном счете восторжествует.  Он рвался во Францию,  но друзья отговаривали  -   время еще не пришло.
 
   Между тем, борьба за Дрейфуса все усиливалась, и вся Франция раскололась на два лагеря  -  дрейфусаров и антидрейфусаров. В борьбу включились интеллигенция, средний класс и буржуазия. Рабочий класс мало интересовался делом Дрейфуса. Поначалу  преимущество было на стороне  антидрейфусаров.  В их распоряжении было большинство  выходивших в стране газет.

    Но дрейфусары не думали сдаваться. Им удалось объединиться  и создать общенациональную организацию под названием  «Лига  прав  человека»,   в  которую  входили   как евреи, среди которых наиболее активными были Бернард Лазар и адвокат  Жозеф Рейнар,  так и  либералы  -  французы. Каждый решительный шаг одного из лагерей  вызывал ответную реакцию со стороны противоположного лагеря. В ответ на появление «Лиги прав человека» антидрейфусары создали свой  союз  -  «Лигу французского отечества». Страсти накалялись. Дело доходило до дуэлей между представителями противоположных лагерей. Появились аристократические салоны с про-дрейфусарской и антидрейфусарской направленностью, в которых ораторствовали    лидеры  того или иного лагеря.    Водораздел между лагерями проходил вовсе не по принципу интеллекта и таланта и их отсутствия.  Среди антидрейфусаров, помимо мракобесов, было немало высокообразованных людей.  Так,  в «Лиге французского отечества» 70% составляли студенты, юристы, врачи, преподаватели, художники и писатели.  26  из 40  членов  Французской академии       примкнули      к антидрейфусарам. О расколе в писательской среде упоминалось  выше.  (см. предыдущий очерк)
   
    Это еще раз подтверждает тезис о том,  что  интеллект и образование  вполне совместимы с антисемитизмом, подобно тому, как совместимы гений и злодейство.   
   
   Любопытно, что либеральный закон о прессе 1881 года, отменявший  запрет  на критику религиозных  групп, поначалу игравший  на руку антисемитам,  на конечной стадии  борьбы за Дрейфуса пошел на пользу его сторонникам.  Ассумпционисты (члены пресловутого ордена Успения), о которых шла речь выше, подверглись массированному наступлению  дрейфусаров,  и орден, в сущности, прекратил свое существование.
 
   Наконец наступает драматический  финал этой борьбы. Его ускоряет неожиданная смерть при порочащих обстоятельствах президента Феликса Фора,  ярого антидрейфусара.  16 –го февраля 1899 года этот деятель умирает  от инсульта в объятиях    своей    любовницы   мадам  Штейнгейм.   Колесо фортуны поворачивается в сторону дрейфусаров. Под их давлением  назначается повторное судебное разбирательство дела Дрейфуса. Больной малярией, одряхлевший и сломленный духовно Дрейфус  доставляется с Чертова острова, где он находился в заточении. Судьи снова выносят ему обвинительный  приговор,  но под давлением общественности вынуждены объявить о его помиловании. Дрейфус и его родственники  принимают  это решение безропотно. Но такая половинчатая мера отнюдь не  устраивает  наиболее радикальных дрейфусаров,  таких, как Клемансо.   Они  настаивают  на полной  реабилитации. И в конечном  итоге  справедливость   торжествует.     Дрейфус    окончательно и полностью реабилитирован в 1906 году.  Он произведен в генералы. Вставший  на его защиту майор Пикар становится военным министром.  На выборах 1906 года левые одерживают решительную победу. С антисемитизмом во Франции,   к сожалению,   еще  не  покончено,  но антисемиты
получают болезненный удар.
 
   А что же сам Золя, всколыхнувший всю Францию? Ему не удалось увидеть окончательного торжества дела, за которое он боролся. Спустя почти год он вернулся во Францию. Он амнистирован, так же, как и Дрейфус. Ему возвращают Орден Почетного легиона. Золя надломлен духовно, но он еще не сложил оружия. После встречи с освобожденным Дрейфусом, который не произвел на него впечатления героической личности, он, несмотря на это, продолжил борьбу. В очередной статье в «Авроре» Золя назвал амнистию подлостью.

   Последние годы жизни великий писатель посвящает творчеству. Он снова полон литературных планов. Золя работает над циклом «Четыре евангелия». В третьем незаконченном романе цикла «Истина», оказавшимся его последним произведением, слышны отклики процесса над Дрейфусом. В «Истине» раскрывается история еврея  -  учителя Симона,  которого обвинили  в том,  что он совершил насилие над учеником и убил его. На самом деле насильником и убийцей был монах-капуцин. Симон, в сущности, это прототип Дрейфуса. Он тоже жертва клеветы, тоже предстает перед  судом,  но в конечном итоге одерживает победу над реакционными интриганами. Он оправдан. «Истина», оказавшись созвучной делу Дрейфуса, имела большой успех. Но антиклерикальные мотивы романа вызвали в очередной раз  злобу со стороны церкви. Противники Золя по-прежнему донимали его анонимными письмами с мерзкими инсинуациями типа  «грязная свинья, продавшаяся евреям». В письмах содержались угрозы физической расправы. Атмосфера  враждебности  вокруг Золя  проливает свет на его внезапную кончину.
 
   И вот наступает роковая ночь 28–го сентября 1902 года. В доме холодно и сыро. Золя просит слугу зажечь камин в спальне. Он с женой укладываются спать, но в середине ночи, почувствовав себя плохо, Александрина встает и отправляется  в умывальную комнату. Вслед за ней поднимается Золя. Ему душно. Он направляется к окну, чтобы распахнуть его и впустить свежий воздух и… падает замертво. Жена тоже лежит без сознания. Прибывшие на следующее утро по вызову слуг врачи  констатируют  смерть писателя.  Александрина доставлена в больницу и выживает. Согласно медицинской экспертизе смерть Золя наступила в результате  отравления угарным газом. Проводится тщательное полицейское расследование. Никаких дефектов в отопительной системе, включая дымоход, не обнаружено. И все же с неизбежностью возникает вывод, что в ночь на 29-ое сентября дымоход был закупорен, вследствие чего и наступило отравление. Однако на  след   преступника  выйти  не  удается.   Дело  приходится закрыть, остановившись на версии о несчастном случае. Так,  в возрасте 62 лет уходит из жизни великий писатель и великий борец за справедливость.
   
   Только после его смерти Франция начинает осознавать, кого она потеряла. Золя устраивают торжественные похороны.

     Армия в лице высших чинов, та самая армия, которая опозорила Дрейфуса и третировала его защитника, вынуждена послать на церемонию похорон роту линейного полка, чтобы воздать покойному воинские  почести.  Большинство членов Французской академии испытывает мучительный стыд, что неоднократные обращения Золя с просьбой о членстве в этом святилище избранных были в прошлом отклонены. Франция скорбит, и лишь кучка правых экстремистов злорадствует и злопыхает.
   
    Проходит  шесть лет,  и по предложению премьер-министра Жоржа Клемансо парламент принимает решение о перенесении праха Золя в Пантеон, где  покоятся великие люди Франции. Торжественная церемония внесения праха в Пантеон состоялась 5-го июня 1908 года. На ней присутствовали высшие чины государства и выдающиеся деятели культуры.  Пришел почтить  память своего спасителя и   Дрейфус.   Внезапно   раздались   два   выстрела.   Какой-то ничтожный писака из крайне правых пытался его убить, но пуля лишь задела его руку.
   
   Были речи, прозвучали  траурный марш из «Героической симфонии» Бетховена и «Марсельеза», состоялся военный парад. Клемансо, соратник Золя в борьбе за Дрейфуса,  назвавший писателя «совестью человечества», выступил с речью и произнес  следующие знаменательные слова: «Встречаются люди, способные дать отпор могущественнейшим правителям, но очень мало  людей, способных  противостоять толпам… Таким был Золя.»
   
   Заканчивая этот очерк о деле Дрейфуса  и  великом французском филосемите, хочется сказать следующее.
 
    События вокруг дела Дрейфуса во Франции выявили беспрецедентный в истории контраст между благородством и чувством справедливости одних  и подлостью и гнусностью других.   Свойственен  ли    этот  контраст   только   французам  спорный   вопрос,   но   что им  он  свойственен,  это   бесспорно. Вспомним бессмертный роман В.Гюго «Отверженные». Никогда в истории с таким упорством и столь длительное время небольшая группа людей не боролась за честь и достоинство одного еврея.  Впрочем, речь ведь шла о чести и достоинстве не одного человека, а обоих народов. Никогда еще в истории писатель, находившийся на вершине славы, поставив на карту эту славу, свое спокойствие и благополучие, с такой самоотверженностью не противостоял злу, чтобы спасти от клеветы еврея во имя истины и справедливости, как это сделал Эмиль Золя.

               


                Стр. 122-123

                Загадочный Ницше как апологет еврейства

    «Войны против евреев всегда были признаком злобы, зависти и трусости.» Это слова немецкого философа 19-го века  Фридриха Вильгельма Ницше (1844 -1900).   

    Он был одним из самых загадочных философов, чей особый туманный и насыщенный символикой стиль позволял поверхностным читателям находить в его высказываниях тот смысл, который им хотелось найти. Вот почему приверженцы  различных, если не противоположных, идеологий находили в нем своего духовного наставника.         Выхваченные из контекста  слова и фразы в его сочинениях типа «воля к власти», «свехчеловек», «переоценка ценностей» и другие были подхвачены и приспособлены  к  своей расистской  теории нацистами, а сам Ницше в их глазах явился предтечей нацизма. Едва ли Ницше, будь он жив, возгордился бы тем, что его учение сделали знаменем геноцида евреев. Со своей стороны, либеральные мыслители тоже  готовы были сотворить из него кумира. Им импонировал приоритет сильной одухотворенной личности над понятием бога, утверждаемый Ницше. Уж не ему ли обязано   своим  появлением знаменитая фраза увлеченного им А.М. Горького:  "Человек, это звучит гордо!"?

    Не вдаваясь в дебри философии Ницше, остановимся лишь на его отношении к иудаизму и евреям.

    К евреям и еврейству в целом у него, действительно, были претензии. Его упрек евреям выглядит несколько  странным в устах христианина. Он обвиняет их в том, что именно они вызвали к жизни христианство, религию,  как он считал, покорности, слабости и рабства с ее извращенностью и неестественной моралью,  причинившую  неизмеримый вред западной цивилизации. Выходит, что евреи сами же виноваты в том,   что адепты порожденной  ими религии  на протяжении веков их преследовали и угнетали.

    За пределами подобных высказываний открывается совершенно иной Ницше  -  непоколебимый противник антисемитизма. Ницше выражает восхищение древним писанием, его монументальностью, моральной силой и бескомпромиссными заповедями. Он отдает предпочтение современным евреям по сравнению с современными немцами, считает евреев здоровой и сильной нацией, отдает должное их жизненной стойкости, цепкости, приспособляемости, творческой энергии и способности к «переоценке ценностей». Антисемитов он определяет  как  Schlechtweggerkommenen         (неудачников)  и не жалеет для них черных красок.
   
    Ницше разорвал дружеские отношения с Вагнером, отчасти из-за антисемитизма последнего, так же, как и со своей сестрой по той же причине. Он восхищался мастерским владением Генрихом Гейне немецким языком и высоко  ценил его поэзию. Он не признавал немца Вагнера и любил музыку евреев Мейербера, Оффенбаха и Мендельсона - Бартольди.  Ницше  ценил работы еврейских философов Пауля Рее и Луи Андреаса-Саломе. Одним из первых его признал как выдающегося философа датский литературный критик и историк еврейского происхождения  Георг Брандес.  Оскар Леви  первым перевел Ницше на английский и способствовал распространению его идей. Ницше оказал значительное влияние на творчество современных ему писателей на иврите, таких как М.Бердичевский, Й.Х.Бреннер и С.Черняховский и ряд деятелей нарождавшегося сионистского движения.
   
   Этот немецкий философ видел в евреях носителей высоких нравственных идеалов, предсказывал им благотворную миссию в будущем Европы. Он писал: " …но придет время,  и Европа, как вполне созревший плод,  упадет им в руки, и они станут указательным путем европейцам…. Израиль обратит свою вечную месть в вечное благословение Европы." 



               
                Стр. 124-133

      Филосемитские тенденции в немецкой литературе

 
    Как в английской и французской, так и в немецкой литературе на протяжении всей ее истории сосуществовали  два противоположных направления: антисемитизм и филосемитизм,  и  в  различные периоды преобладало то  одно, то другое.

    В средние века доминировал  отталкивающий образ еврея  -  носителя чуждой религии, мракобеса, с одной стороны, и стяжателя, с другой.  В мистериях,  фольклорных сказаниях и фольклорных песнях неизменно фигурировал презренный еврей, убивающий христианских детей, чтобы использовать  их кровь для пасхального ритуала. Истории о добром Вернере (1326) и  Симоне из Трента (1475) популяризировали кровавый навет, перекликаясь с английскими жизнеописаниями мучеников под названием «Хью из Линкольна и Вильям из Норвича.» Чрезвычайно  распространен  был  тип еврея  -  ростовщика.  Само слово «ростовщик» стало синонимом слова «еврей». Католическая религия запрещала неевреям заниматься ростовщичеством, оставляя эту сферу деятельности исключительно для евреев. В дальнейшем этот запрет был снят, и  появились ломбарды,  которых содержали христиане, затем  возникли  банкиры  -  христиане, то есть, по существу, те же ростовщики, которые ничем не уступали  евреям, а то и превосходили их по стяжательству. Но клеймо на репутации евреев  осталось.

    Чудовищная клевета на евреев содержится в легенде о Фаусте, изданной в 1587 году анонимно под названием ‘Faustbuch’. В ней рассказывается о том, что Фауст  одалживает  деньги у еврея,  который  в залог берет его ногу. Когда Фауст приходит к еврею, чтобы выкупить ногу, тот не  может ее вернуть и должен заплатить  большую компенсацию. Другой вариант  шекспировского «Венецианского купца», на этот   раз   в   виде   пьесы,    появляется     в  1660 году.   Это, собственно, немецкая адаптация пьесы о Шейлоке под названием ‘Der Jude von Venetien’, в которой  от хороших черт шекспировского персонажа не остается ничего, зато  акцентируются его жадность и бессердечность.

    В 17-ом веке в Баварии много раз разыгрывались «Мистерии страстей Господних» с оскорбительной антиеврейской  направленностью.

    Большой вред еврейству нанесло распространение  памфлета  М.Лютера  «О евреях и их лжи».      

    В середине и второй половине 18-го века  в немецкой литературе  намечается поворот в освещении еврейской темы. Еврей обретает облик человека, вызывающего симпатию. Что послужило причиной такой метаморфозы? Может быть, литераторы вняли призыву Шекспира, высказанному из уст его литературного героя, смотреть  на еврея как на такого же человека, как и все прочие? Дело, конечно, не в Шекспире, тем более, что он жил и творил за полтора века до описываемых событий.

     Причиной изменений послужило Просвещение  -  явление исторической важности в европейской культуре.

     В целом Просвещение имело антиклерикальную направленность, но в отличие от французского, о котором  речь шла выше, немецкое Просвещение было менее радикальным, мягче и терпимее к церкви и более склонным к компромиссам. Это  сказалось и на отношении просветителей  к евреям. В свою очередь, и немецкие евреи, так называемые «мускалим», то есть образованные евреи, менее склонные  замыкаться в религиозной среде, нежели ортодоксы, в том числе и просто светские, готовы были сделать шаги навстречу просветителям и приобщиться к светской немецкой культуре.               

     Первым немецким писателем,  который в корне изменил враждебное отношение к евреям в своих произведениях, был Готхольд Эфраим Лессинг (см. следующий очерк).               
 
   С конца  18-го  века  просвещенные  немецкие евреи  стали общаться  с христианами,  обмениваясь с ними  взглядами на религию, литературу, философию. Хозяйками  таких салонов нередко были еврейки. Возникшее в то время литературное  течение романтизм по разному трактовало  еврейскую тему. Среди тех, кто симпатизировал евреям, были  такие известные авторы  как  Адельберт фон Шамиссо,  Беттина фон Арним  и  Карл Август Варнхаген  фон Энзе.

    В этот же период возрос интерес к Священному писанию и истории еврейского народа. Одним из первых, кто объективно и непредубежденно подошел к этой тематике, оказался немецкий философ, теолог, литературный критик и переводчик Иоханн Готфрид Гердер. Ознакомившись с Библией, он восхитился ею и считал ее воплощением гуманистических идей. Проведя сравнительный эстетический анализ поэзии древнееврейских авторов и произведений древних авторов  христианского мира,  он отдал предпочтение еврейскому гению.  Гердер перевел на немецкий язык песни Соломона о любви и дал комментарий к ним. Он написал также книгу «Дух древнееврейской поэзии». Позднее, в 1883 году она была переведена на английский язык и издана в США под тем же названием. Гердер восторгался «Одой Сиону», принадлежавшей перу анонимного средневекового поэта из Испании, и перевел ее на немецкий.
 
   С большим уважением он относился к таким средневековым  писателям как Маймонид, Исаак Абрабанель и Соломон Маймон. Гердер  был знаком с Мозесом Мендельсоном. Его философские взгляды сформировались  под влиянием Спинозы. Он примыкал к философско-литературному течению "Бури и натиска", у истоков  которого стоял немецкий философ Гаман (см. выше очерк  "Два полюса…") В противоположность Лессингу Гердер считал двигательной силой истории не разум, а чувственность. Основной его философский труд это "Идеи к философии истории" (1784  - 1791). В нем он затронул еврейский вопрос. Гердер   считал   благом   для человечества  особость  и Богом-избранность евреев. Следующая фраза из  "Идей" звучит как   настоящий панегирик еврейскому народу: "В бедствиях, которые столетиями терзали этот народ, какая иная нация сохранилась бы на том уровне культуры, на котором они удержали свою богатейшую Книгу книг, собрание своих священных текстов, а с ними искусство письма и счета."
   
    Гердер  считал,   что   Германия  должна  в законодательном  порядке включить евреев, как он писал,  в  "свою семью" при сохранении их национальной специфики.
 
   Он был среди тех, кто решительно выступил  против  преследования  евреев  и  за  улучшение  их  экономического и политического положения.
 
  Некоторые резкие выпады великого немецкого поэта Иоганна Вольфганга Гете (1749 – 1832) против евреев-ростовщиков  не дают основания считать его антисемитом. Он с большим интересом и восхищением относился к еврейской истории. Еще в детстве  Гете читал Библию и восторгался библейскими героями и даже написал несколько, к сожалению, не сохранившихся пьес на библейские темы.  В "Фаусте" есть немало образов и реалий из Ветхого Завета. В некоторых своих стихотворениях он воспевал Палестину как  землю еврейских предков. В его кабинете стояла статуэтка  Моисея  -  копия работы Микеланджело.  Моисей был его кумиром, совершившим подвиг, выведя евреев из рабства. Гете изучил иврит и мог читать Книгу книг на этом языке.

     К евреям - своим современникам Гете относился с  меньшим интересом и не был, подобно Лессингу, борцом за их эмансипацию. Он родился и провел детство во Франкфурте, где сильны были еврейские предрассудки и где евреи жили в тесноте, грязи и сутолоке в особо отведенном для них квартале.  В семье его отца, советника права к евреям относились с неприязнью.  Однако, посетив еврейский квартал, он убедился в радушии, трудолюбии и энергии его обитателей, о чем и пишет в своей автобиографической книге "Поэзия и правда" (1831).

    В юности и зрелости он обрел друзей среди евреев. Одним из них был Маркус Герц, врач и философ, которого Гете, обыгрывая его фамилию, любовно прозвал Unzer Herz   (наше сердце). По своим убеждениям Гете был пантеистом, находясь под влиянием философии Спинозы.
   
    Он высоко ценил Лессинга. Когда в Берлине пьеса этого драматурга   "Натан Мудрый"    встретила    холодный  прием, Гете и Шиллер помогли с постановкой пьесы в Веймаре, где она прошла успешно. Впоследствии Гете писал по поводу пьесы:  "Пусть эта хорошо известная пьеса напоминает немецкой публике во все времена о необходимости не только взирать на нее, но и прислушаться и постичь ее. Пусть божественное чувство терпимости и снисхождения, выраженные в ней, останется священным и дорогим для нации."  Он, конечно, имел в виду терпимость и снисхождение к евреям. 
 
   В начале 19-го века в связи с ростом националистических настроений в стране в борьбе с Наполеоном вектор отношения к евреям склонился в сторону антисемитизма. Это сопровождалось брожением в самой среде еврейских интеллектуалов. Часть из них стала  приверженцами ассимиляции и даже перехода в христианство. Генрих Гейне, ассимилированный еврей, один из лидеров движения под названием «Молодая Германия», ратовавшего за  эмансипацию евреев, иронично называл ассимиляцию «входным билетом в немецкую культуру». Интересно, что в это движение входили преимущественно писатели  -  неевреи. Это не помешало злостным противникам этого движения утверждать, что оно внесло в немецкую литературу еврейский дух. Наряду с такими ассимилированными евреями как Генрих Гейне, Карл Маркс и Фердинанд Лассаль  были и другие. Так, Моисей Гесс, публицист социалистического толка, ставший со временем сионистом, будучи приверженцем еврейской самоидентификации, в своей  книге «Рим и Иерусалим» (1869) призывал к воссозданию еврейского  государства в Сионе.

    На протяжении 19-го века продолжалось противостояние  между откровенно антисемитской литературой и произведениями с отчетливо выраженной филосемитской направленностью. С.Фрейтаг, В.Раабе, Ф.Данн  опубликовали романы, в которых вывели отталкивающих  евреев  -  алчных ростовщиков, негодяев, трусов и предателей. К сожалению,  эти и подобные им сочинения пользовались спросом, подогревая антисемитские настроения в читательской среде.
 
   С     другой     стороны,       публиковались      произведения  совершенно  иного рода.  Так,  Франц Грильпальцер, Фридрих Хеббель и Отто Людвиг превозносили еврейское прошлое, и их библейские и исторические еврейские персонажи  выглядели отличными от старых стереотипов. Например,    Грильпальцер положил в основу своего романа «Еврейка из Толедо» (1873) романтическую историю любви Альфонсо 7-го Кастильского и прекрасной еврейки из Толедо (13-ый век). (ранее упоминался роман Л.Фейхтвангера на ту же тему).

   Поражение  Германии  в  Первой мировой войне   и  приход Гитлера  и его приспешников к власти в тридцатых годах 20-го столетия вызвало новый всплеск националистических и реваншистских настроений в стране. На этот раз националистическая  истерия  перешла  все мыслимые пределы, и интеллектуальная германская элита в основном отнеслась к ней с брезгливостью. С 1933 года апологетическое изображение евреев в литературе, а тем более выступления в их защиту в прессе в Германии стали просто невозможными. Публиковалась лишь низкопробная стряпня со злобными  нападками против евреев вслед за вышедшей еще в 20-х годах книги предшественника нацизма А.Динтера «Грех против крови». Настоящие писатели  -  гуманисты вынуждены были покинуть пределы Германии. Судьбу блистательных  писателей  -  евреев  С.Цвейга и Л.Фейхтвангера,  оказавшихся в эмиграции, разделили Т.Манн, Г.Манн, Г.Гауптман, Л.Франк,   К.Цукмайер,   Кн.В.Лангход,  Б.Брехт  -   весь цвет  немецкой литературы.  Большинство  немецких писателей  за немногими исключениями в это время стояло на стороне евреев в их  мучительных попытках выжить  в кромешном аду фашизма. Они сохранили  иммунитет от  националистического угара. (Томасу Манну посвящен отдельный очерк в этой книге)
 
   В своей трагикомедии «Красный петух», написанной еще задолго до прихода нацистов к власти, и в своей  полемической драме «Сумерки», вывезенной тайно из страны и  опубликованной  уже после войны,   Гауптман отдает должное плодотворному  либерализму немецкого еврейства.

    Вольфганг Лангхоф впервые дал в художественной форме правдивую картину  нацистских  зверств  в концентрационных лагерях в книге «Болотные солдаты» (1935).               
   
     К.Цукмайер  -  сын немца и еврейки  в комедии «Капитан из Кельна» (1931) сочувственно отнесся к евреям.
   
    Бертольд Брехт  в 1941 году написал «Страх и отчаяние в Третьей империи», гневно атакующую фашизм и его антисемитскую сущность.
   
    Перу Л. Франка  принадлежат опубликованные уже после войны антинацистский роман «Ученики Иисуса» (1949) и повесть  «Возвращение Михаэля» (1957).
   
    Все эти писатели нашли прибежище за пределами Германии и оттуда в своих произведениях разоблачали гитлеризм.
   
    После Второй мировой войны немецкая литература носит отчетливо филосемитский характер. Появилось даже ее определение: «литература угрызений совести». Немецкие писатели  - неевреи  испытывали чувство отвращения против массовых убийств евреев.  Появилась тенденция создавать идеализированный образ еврея, наделяя его неким библейским величием, мудростью и высокой нравственностью. Евреи как жертвы Катастрофы продолжали волновать сознание послевоенных немцев.
   
    Произведениям этого рода несть числа. Это «Огненная жертва»(1954) А. Геза,  «Жестяной барабан» (1959) и «Собачьи годы» (1963) Г.Грасса, "Слепой"(1951) В.Й.Енса, «Потоп» (1949-59) С.Анреса, «Подозрение» (1953) Ф.Дюренманта,  пьеса «Андора» (1961)  М.Фриша,  «Беглец» (1948) ,  «Общественный обвинитель» (1954)  Ф.Хохвельдера, романы Белля и Ремарка.
 
     Йоханес Бобровски, поэт и журналист, участник войны на русском фронте   писал сочувственно  о евреях  и отзывался об обращении с ними немцев как  о «длинной истории  несчастий и вины, которую мой народ  несет со времен тевтонских рыцарей.»
   
     Подобные же чувства выражены Генрихом Беллем в его  романах  «Где ты был, Адам»  и  «Дом без хозяина»               
   
   В романе «Дом без хозяина» Белля описывается чудовищная расправа над евреями штурмовиков: «…А  среди всего этого  яма  -  где  теперь  растут шампиньоны  -   множество  белесых пятен под коричневым навозом и желтой соломой; здесь когда-то убили Авесалома Биллича  -  первую жертву среди евреев города. Это был темноволосый смешливый паренек с руками легкими, как рука Рая (его немецкого друга);  и рисовать он умел неподражаемо. Он рисовал сторожевые вышки и штурмовиков  -  немцев до мозга костей,  и те штурмовики  -  немцы до мозга костей   -  растоптали его  ногами там, внизу, в пещере». Всего  десять строчек о расправе над беззащитным и невинным евреем только за то, что он еврей. Десять скупых  строчек, хватающих за душу.
 
     К этому направлению был причислен Гюнтер Грасс, автор  романов «Жестяной барабан» и «Собачьи годы». Это безусловно антифашистские произведения. «Собачьи годы» -  роман философский, в котором фашизм  анализируется на бытовом уровне. Германское общество поражено вирусом расизма,  попадающим в благоприятную среду при благоприятных обстоятельствах. Это эпидемия безумия, охватившая всю нацию. Фашизм начинается с таких, вроде бы, мелочей как избиение еврейского мальчика группой немецких  подростков   -  его одноклассников,  и  разрастается
до кошмарных размеров.
   
    За свой несомненный талант и гуманистическую направленность творчества Грасс удостоился Нобелевской премии за 1999 год. В конце 60-х -  начале 70-х годов он дважды посетил Израиль с дружественным визитом.
   
    И вдруг, а возможно, и не вдруг, он делает поворот на 180 градусов и переходит в стан недругов Израиля. Угрызения совести перестают  мучить этого бывшего эсесовца. В апреле 2012  года  он  публикует  пасквиль  в  стихотворной  форме, в котором  очерняет Израиль, обвиняя его в агрессивности. Поистине, говоря словами В.Белинского, сказанными о Гоголе, «когда человек предается лжи, его оставляют ум и талант.»

    Написанный в 1946 году Эрихом Марией Ремарком роман «Триумфальная арка» стал одним из самых значительных произведений 20-го века, обличающих фашизм. Действие его происходит в предвоенном Париже.  Главный  герой  -  немец Равик, бежавший во Францию из немецкого концлагеря, куда его упекли нацисты за укрывательство двух друзей, из которых один был писателем - евреем. В Париже Равик   сталкивается с еврейскими беженцами. Вырвавшись из нацистского ада,  они и в Париже  чувствуют себя незваными гостями, претерпевают лишения и страх перед насильственным выдворением из страны или интернированием  во французской тюрьме. Такие,  как старый профессор Майер, отчаявшиеся и сломленные, сводят счеты с жизнью. Через переживания Равика передает Ремарк скорбную участь этих людей: «Равику вдруг почудилось, будто в этом подвале, лишенном света, скопилось все горе мира… Молчание, шепот, шуршание документов и денег, пересчитываемых в сотый раз, бессмысленное сидение на месте, беспомощное ожидание конца, крупица судорожного мужества, жизнь, тысячекратно униженная и теперь окончательно загнанная в тупик, отчаявшаяся и изнемогающая… Он явственно ощутил все это, услышал запах этой жизни, запах страха  -  последнего, огромного молчаливого страха… До чего же был  знаком ему этот запах! Людей хватали на улицах, вытаскивали ночью из постелей. Загнанные в бараки, они с ужасом ожидали, что с ними произойдет…»
 
    Тема еврейских беженцев из Германии, включавших большое число евреев,  продолжена в романе «Тени в аду», опубликованном в 1971 году после смерти писателя. В нем эти люди   уже   в  Америке   проходят   тернистый  путь,  пытаясь обрести свое место под солнцем. Горькие воспоминания о том, что они испытали в эпицентре коричневой чумы, неизгладимы и продолжают отравлять их жизнь. Антифашистские и  про-еврейские мотивы  звучат также в романах Ремарка «Искра жизни» (1952) и «Ночь Лиссабона» (1962).
   
   Большим литературным событием, имевшим значительное влияние на умы современников, явилась пьеса, центральными образами которой стали евреи,  немецкого драматурга Рольфа Хохута «Наместник», которая обвиняла папу Пия 12-го в сотрудничестве с нацистами в их программе окончательного решения еврейского вопроса. Пьеса была переведена на много языков. В США она появилась под названием «Депутат», а в Англии  -  «Представитель»
   
   К сожалению, к  60  -  70  годам эта волна спала, и в печать стали  просачиваться произведения с антисемитским душком, хотя публичное отрицание Катастрофы в Германии было и остается поныне противозаконным и наказуемым.
               
               
                стр. 134-136
               
                Лессинг меняет отношение к евреям       

     Первым немецким  писателем, который в корне изменил враждебное отношение к евреям в своих произведениях, был драматург, литературный критик и философ Готхольд Эфраим Лессинг (1729 – 1781).
 
       Г.Э.Лессинг родился  в семье лютеранского священника, но не унаследовал его набожность. Религиоз-ные догмы отталкивали его творческую натуру. Он искал применения своих способностей в иных сферах. По окончании Лейпцигского университета, где изучал медицину, в течение 12 лет он работал журналистом в газете  "Воссише Цайтунг".

       Он увлекся философией и написал несколько философских работ, включая завершенный в конце жизни фундаментальный труд "Разговоры для масона".  Лессинг был ярким представителем немецкого Просвещения и рациональной философии. Для него история это процесс развития и восхождения от низших ступеней к высшим. В религиозных воззрениях он делал акцент на мораль. Путь человечества он видел в движении от язычества через иудаизм и христианство к универсальной рациональной  философии.               
    
      Однако Лессинг приобрел гораздо большую известность в другой ипостаси, а именно в драматургии. Он написал немало пьес, в том числе наиболее известную драму "Эмилия Галотти".
    
      Он жил в столице Германского королевства Пруссии Берлине и поначалу не соприкасался с евреями в повседневной жизни. Однако он задался целью показать своим современникам, что евреи это такие же люди, как и  все прочие, и остаются носителями библейского прошлого. Он уже имел большой успех как драматург, когда написал   пьесу "Евреи" (1749).   
   
       В ней  путешественник,  подвергшийся в пути нападению разбойников, находит приют у одного барона.  Он оказывает барону большие услуги бескорыстно. Барон хочет его отблагодарить и даже готов выдать за него собственную дочь. И тут наступает кульминационный момент. Путешественник заявляет во всеуслышание, что он еврей, а по закону он не может жениться на христианке. Еврей вежливо отказывается. Он намерен продолжить путешествие. Барон, испытывающий неприязнь к евреям, считает его исключением и делает ему комплимент,  который еврей парирует остроумным ответом:
   
           Барон:                О, как достойны были бы уважения евреи,   
                если бы они походили на христиан.
           Путешественник:         И  как  любезны  были  бы  христиане,         
                обладай они Вашими добродетелями!
   
      В пьесе впервые в Германии еврей был показан в привлекательном виде, и неудивительно, что она вызвала гневные нападки антисемитов.   
   
      Через сорок лет Лессинг пишет новую пьесу на еврейскую тему – "Натан Мудрый".  Ее действие происходит в конце 12-го века в Иерусалиме, которым правит султан Саладин. Крестоносцы терпят поражение. Захваченных пленных рыцарей казнят, пощадив лишь одного по приказу Саладина, ибо он очень похож на пропавшего в Европе его младшего брата. Этот рыцарь- Выясняется, что Рэха это приемная дочь Натана. Храмовник оказывается пропавшим братом Саладина, а Рэха его сестрой.  Женитьба между ними невозможна, но Натан готов усыновить храмовника. Саладин милостив ко всем, и между всеми героями пьесы устанавливаются доверительные и дружественные отношения, несмотря на национальные и религиозные различия. В этом главный посыл пьесы.
    
      Прототипами     Натана    послужили     Мозес  Мендельсон    и  Барух  Спиноза.  Философ  и богослов   Мендельсон   был  близким  другом Лессинга, который ввел его в литературную   среду  и  помог   опубликовать   его  работы.     Философские взгляды Лессинга сформировались   под влиянием пантеизма  Спинозы.   Импульсом к написанию пьесы  стало знакомство  Лессинга с  "Декамероном"  Боккачио,   где  дается история  тремя   перстнями   (см. очерк  о  Боккачио  выше).     Лессинг использовал   эту   историю,    изменив   лишь  причину вызо-  ва  Натана  во дворец Саладина: ему угрожала казнь за то, что   приютил  у себя христианина,  но  он  благополучно избежал казни  благодаря своей мудрости.
Храмовник влюблен в Рэху, дочь богатого купца Натана, еврея,  которого  соплеменники  ценили  за ум и благородство и прозвали Натаном Мудрым. К концу пьесы зрителей ждут сюрпризы.
   
    Пьеса после смерти писателя познала успех, забвение  и новый триумф. Антисемиты обвиняли Лессинга в любви к евреям. В 1919 году Адольф Бертельс  издал книгу  "Лессинг и евреи", пропитанную махровым юдофобством, которую взяли на вооружение нацисты во главе с другим Адольфом. Естественно, что при нацизме пьеса была запрещена.
   
    Прошли годы. Закончилась Вторая мировая  война. И пьеса возродилась к новой жизни. 7 сентября 1945 года после длительного  перерыва  в десятки  лет  состоялась премьера" Натана Мудрого"  в  "Дойчес  театре" в Берлине. Фриц Вестен, режиссер, бывший заключенный концлагеря "Заксенхаузен" открыл сезон постановкой этой пьесы. Она имела оглушительный успех. Слова "и Господь наш был евреем", прозвучавшие со сцены, были встречены громом аплодисментов. На глазах евреев были слезы, в сердцах немцев чувство стыда за свою нацию, допустившую приход к власти убийц, совершивших геноцид евреев в минувшую войну.


    С тех пор пьеса с успехом идет на подмостках театров мира, а в городе Брауншвейге стоит памятник великому драматургу – филосемиту  Г.Э.Лессингу.