Всюду войны и стрельба.
Мир наш сдвинут встрясками.
Но нет лучше, чем когда
в нас стреляют глазками.
Школьный класс, идёт урок
(как всегда с подсказками) -
перестрелка, перестрелка,
перестрелка глазками.
И на выставке, в музее,
не любуясь красками,
посетители ведут
перестрелку глазками.
Хоть застолье, хоть концерт
с песнями и плясками,
хоть собрание – идёт
перестрелка глазками.
Срок придёт и будет ночь
с неземными ласками…
Перестрелка, перестрелка,
перестрелка глазками.
Стансы
Ветер снег сдувает с крыши
и качает голый куст.
Телефоны – в старых книжках,
и почтовый ящик пуст.
У театра до ночлега
фонари горят, народ.
И на шапках шапки снега
у того, кто долго ждёт.
Я иду через ненастье
в гости с розами ветров,
чтоб любимую украсить
ожерельем лёгких слов.
Побежала речи речка.
Колокольчик зазвучал,
и от смеха все овечки
разбежались по плечам.
Счастлив дом, в котором рыбки
Разноцветные живут,
Где и слабость и ошибки
Не осудят и поймут.
Глаз влюблённых не встречая,
Чистой горечи полна,
Словно лилия речная,
Спит счастливая – она!
Мы думаем о подвигах, о славе…
Но плохо женщине без смеха и мехов.
Она себя не может и представить
без блеска глаз и одуванчика духов.
Босые ноги – царская примета.
Достоинство – идти своим путём
Душа согрета только сигаретой,
и от свободы веет холодком.
Я не достигну берега и смеха,
я не увижу в парке карусель,
не мне в тепле короткого ночлега
губами трогать сладкую свирель.
Но капюшоном опушённым мехом
и мне очароваться не грешно,
чтоб заронить с радушием и смехом
чистосердечности горчичное зерно.
Босые ноги – царская примета.
Речная лилия – счастливая жена…
Кто бросил там, где протекает Лета,
от райских яблок в землю семена?...
Ведь были времена, когда
для жизни люди жили,
любили просто, чтоб любить,
и хоровод водили.
Они стелили на лугах зелёные постели,
не уклонялись от судьбы и вкус к труду имели.
Рухнул ствол по время бури,
и осыпалась кора.
На стволе сидим и курим
у осеннего костра.
Слово "общество" так сладко!
Стынет завтрак на траве.
3елень, блики, тени, складки,
пятна солнца на листве.
Слово "общество" так сладко!
первозданно в словаре –
смех, улыбки, переглядки,
озорство, азарт в игре.
Где-то ласточки в лазури,
вишни, зонтики, жара.
Мы глаза от дыма щурим
у осеннего костра.
Мощный ствол, упавший в бурю,
догнивает на земле.
Ну а мы сидим и курим
на поваленном стволе.
По Андерсену - 2
Балерина из картона,
а мишени из фанеры.
В человеке кровь и нервы,
если руки не в крови.
Балерина из картона,
ей достаточно успеха.
Человек из слёз и смеха,
и из правды и любви.
В пору зимних птичьих тягот
я на снег насыпал ягод,
но, к досаде, свиристели
мимо ягод пролетели.
И на родину. на север,
улетели снегири…
Вот уехала соседка.
Я с ней виделся так редко…
А всегда, когда встречались
в день морозный января,
у неё вдруг появлялись
на щеках два снегиря…
Сыплю я пшено в кормушку
лишь соседям голубиным,
и знакомым – воробьиным –
жизнь по зёрнам раздаю.
Мимо проходят прохожие, кружит и воет метель.
НО посмотрел повнимательней капает с крыши капель.
То ли апрель, то ли май уже –календари наши врут.
Будущий век приближается, ангелы в небе поют.
Не понимают прохожие – пьян или сильно влюблён.
Ночи украшены песнями, а говорят – не сезон.
Не отыскать потерявшихся нет на асфальте следов.
А за цветастыми шторами свет неизвестных миров.
Стансы о любви
Что, скажи, случилось –
ты, как день ненастный?
Не печалься, милый, князь ты мой прекрасный.
Жизнь идёт по кругу – встречи, расставанья,
долгая разлука, краткие свиданья,
маленькое счастье и большое горе.
То с улыбкой "Здрасьте!",
то лишь горечь в горле.
Не смотри с опаской, и да не увянет
нежность грубой ласки, лёгкость доброй брани.
Вспомни всё, что было – я скажу, что будет…
Обними же, милый, люди не осудят.
Стали целоваться вечером морозным.
Что ж тут удивляться –
ведь небо было звёздным,
тихо пролетали ангелы над нами,
свечи зажигали, золотое пламя.
Гори-гори ясно, люли, люли, Ладо.
Князь ты мой прекрасный, ты моя отрада.
И опять я вижу зонтик твой в прихожей
спит летучей мышью на крючке одёжном.
Часики на полке в ванной позабыла…
Буду помнить долго что такое было.
Ту, что счастьем лечит,
со мной играет в жмурки,
я с улыбкой встретил в Савинском проулке.
Глубоки колодцы синих глаз любимой,
прямо в душу льётся взгляд её сладимый.
Нет ни капли злости, но как много грусти.
Я зайду к ней в гости…, если только пустит.
Гори-гори ясно, люли, люли, Ладо.
Князь ты мой прекрасный, о любви не надо…
Листья тихо шуршат под ногами
в переулке на школьном дворе.
После долгой разлуки с друзьями
мы встречаемся здесь в сентябре.
В нашей школе обычной, кирпичной
и невзрачной самой по себе
самый лучший в букете девичьем
василёк из девятого Б.
Сладкий воздух осеннего слёта
мы в Голицыно будем вдыхать.
На поляне с остатками дзота
я за ней буду взглядом летать.
И тогда появилось виденье
среди русских берёз и рябин
чистый образ времён Возрожденья
образец флорентийских картин.
Ира
Богиня радуги Ирида.
С медовым привкусом ирга.
Изящный ирис и река –
какое имя в этом скрыто?
Глаза слепит сверканье Истры.
Взлетают искры из костра.
Писк комара и слёт туристов.
Игра весёлая с утра.
С налётом синим слово слива.
И в слове встреча – синева.
Мерцают синие отливы –
"И", "Р" и окончанье "А".
Сиянье звуков Альтаира.
Совхоз с названьем Снегири…
И в них я слышу имя Ира.
Играю с временем в "замри".
Светловолосая славянка
с букетом синих васильков…
Кручу-верчу свою шарманку,
мотив моих армейских снов.
Я улыбкой осушу
на щеках росинки.
Отогрею, подышу
на каждую сединку.
Расцелую, обниму.
И её морщинки
сразу все с лица сниму
словно паутинки.
Вот и «патефон» лесной –
на пеньке пластинка.
Ветку наклоню иглой –
будем слушать Глинку.
Глюки яркие в глазах –
вот сидит Иринка
на опушке в Снегирях,
и во рту травинка.
А всё так просто, так легко,
что даже слов не надо,
когда неясно отчего
душа чему-то рада.
И непонятно почему
друг к другу потянуло.
И в полотняных облаках
душа к душе прильнула.
У них на всё есть свой резон,
во всём другое любо.
И что Гекубе странный он?
И что ему Гекуба?
Вот пришла, заговорила,
заболтала, завела.
На пол шпильку уронила,
поискала – не нашла.
Разговоры, тары-бары…
Детским хохотом звеня,
разыгралась, как гитара
на коленях у меня.
Нежно глажу обечайку,
отдыхая от игры.
На душе, как на лужайке
до полуденной жары.
Но касанье пробудило
чутких струн чуть слышный стон.
И, ласкаясь, уронила
на пол шпильку-камертон.
Я долго слушал в полутёмном зале
ночной концерт скрипичных половиц
и видел море синих полушарий
под выгнутыми крыльями ресниц…
Опять прощанье и вокзала толчея…
Вдруг, словно выпуская жало,
дверь электрички зашипела, как змея,
и времени не стало.
Но долгий взгляд, как шлейф над мостовой,
за уходящей женщиной тянулся.
В душистом дурмане медового клевера
спокойны и сдержанны женщины Севера.
Мелькнёт красота, не успеешь нарадоваться.
А есть ведь весёлая радость оглядываться.
И я вспоминаю кувшинки и белые донники,
как смотрят доверчиво синие глазки вероники.
В церковной ограде стоит восьмерик -
невысокая звонница,
И каждый прохожий не просто пройдёт,
а поклонится.
Все сосны и ели в лесу приодеты с иголочки.
А в поле, как пули, свистят и свистят перепёлочки
про встречи, про яблочко с ветки румяное,
про что-то ещё, и ещё несказанное,
ещё про походку как будто порхающей ласточки...
Примета есть глупая - не иметь фотокарточки.
Патрон был уж дослан,
патрон был в патроннике,
да вспомнились синие глазки вероники.
Кубик Рубика
В окно автобуса прозрачный дым влетает
от куч ботвы горящих на полях.
И словно радуга у девушки в руках
весёлый кубик Рубика мелькает.
Уютный кубик, соучастник скуки,
поскрипывает тихо, как сверчок.
И, кажется, наматывают руки
невидимую нитку на клубок.
Я жизнь вертел, как кубик – так и эдак,
а повернуть, как надо, не сумел.
И вышел хаос разноцветных клеток –
людей, событий, пустяковых дел.
Рельеф неровен, то низины, то поднятья.
Не знаешь что за поворотом предстоит.
Ботва сырая на полях дымит,
и девушка нашла себе занятье.
Я тоже мысль верчу и так и эдак,
но дым отечества, хоть сладок, слишком едок.
В экспедиции
Пора-не пора я ушёл со двора
с семейными фото на фоне ковра.
Давно бы пора подводить все итоги,
а я всё в дороге, в дороге, в дороге.
Пускай хоть и поздно приду я, не в срок,
лишь только б услышать, взойдя на порог:
- Входи же ! Ну что же ты встал на пороге?
А я все в дороге, в дороге, в дороге.
За рядом берёзок, за рощей осин
повсюду разлилась весенняя синь
Моей половинке-кровинке не спится,
а я все никак не могу возвратиться.
По правде - судьбы не достоин иной.
На чудо ж надежды совсем никакой,
ведь два уже было, а три слишком много.
Вполне справедливо - дорога, дорога...
Чтоб чудо случилось, нельзя мне молиться,
ведь два уже было. А три не случится.
И мне прошептала речная вода,
Что чуда не будет уже никогда.
Кто счастье не ведал, тот горя не знал.
Как много я ласковых слов не сказал.
И мне в Рождество прошептала звезда:
- Прости, но не скажешь уже никогда.
Алхимик
Алхимик с опалёнными бровями,
колдую над окалиной судьбы.
Идея вдохновенна, и ночами
я вижу золото сквозь мрачные клубы.
С горящими глазами раздуваю
видавший виды горн, вливаю кислоту…
Я сотни опытов давно уж не считаю,
а в тигле получаю пустоту.
У жизни логика, конечно, тоже есть,
но женская, и смертным непонятна.
В ней слишком едкая, как известь, смесь –
на драгоценной ткани выжженные пятна.
Многоточие лет
Как пишут в романах
в старинном затасканном стиле,
"Прошло… (многоточие) лет…",
многоточие снова.
А что эти годы вместили –
ни слова.
Но сказано больше, чем словом.
Прошло (многоточие) лет…,
но любовь не стареет.
Прошло (многоточие) лет,
а душа молодеет.
Прошло (многоточие) лет,
а боль не стихает.
Прошло многоточие лет…
Многоточие лет быльём порастает.