Который день за окном лил дождь, и то ли на погоду, то ли от старости у Марии Степановны ломило кости.
- Старческая хандра одолела, – говорила она, жалуясь молодой соседке. - Надо в аптеку сходить, нам старикам без лекарств сейчас никак. - Соседка Полина жалела семидесятидвухлетнюю учительницу, которая, проработав, более сорока лет в школе и воспитав не одно поколение пионеров, жила сегодня одна всеми забытая. Частенько Полина навещала пожилую женщину, оставляя иногда у нее своего пятилетнего сына – Егорку. За доброту и порядочность бывшую учительницу уважали все соседи. И не смотря на то, что жила Мария Степановна только на одну пенсию, она всегда была рада помочь тем, кто нуждался. "Я одна мне много не надо", - в таких случаях всегда приговаривала она, "а ты возьми, тебе нужнее". Нередко, тот – кто брал в долг, забывал возвращать, а напомнить о своих деньгах Марии Степановне почему – то было стыдно.
– Не понимаю, как можно стыдиться забрать свои деньги, – говорила соседка Нюра, – у меня вот если сын попросит занять, я всегда спрашиваю, какого числа вернешь? Мало ли, может, деньги мне самой понадобятся? А если вовремя не вернет, я ему процент посчитаю.
– Нельзя так, родной ведь сын, - учила ее Мария Степановна. – Он же тебя хоронить будет. Знаешь, как мне без родных плохо. С учениками в школе до позднего вечера возилась, все думала, что успею создать семью и детей вырастить, а видишь, как вышло?
– Это ты так рассуждаешь, а я думаю иначе, сын неизвестно на кого эти деньги потратит, а у меня все же целее будут. Да и на черный день всегда есть. Я знаешь, каждую копеечку берегу, иной раз себе в сладком отказываю.
– Скупостью это, Нюра, называется, на тот свет с собой деньги не возьмешь.
Помоги лучше сыну, и он будет к тебе относится по – доброму.
В подземном переходе часто можно было увидеть нищих – попрошаек, если были копейки Мария Степановна всегда им подавала, но случалось денег не было, тогда она угощала хлебом. Побеседовав немного с аптекаршей, вспомнила, что дома нет хлеба. Возле продуктового магазина была разбросана мелочь – двадцать копеек. С детства Мария Степановна знала, что хлеб это огромный человеческий труд. К каждой заработанной копейке у нее всю жизнь было уважение. Превозмогая боль в спине, учительница наклонилась за деньгами. Она вспомнила, что существует поверье: уезжая, кинь в море монетку, чтобы снова вернуться к нему. Сейчас, иногда, детвора кидает мелочь на хорошую погоду, хотя вряд ли погода наладиться, – подумала пожилая женщина про себя, рассматривая блестящие на солнце пятикопеечные монетки. Не знает нынче молодежь цену деньгам. ДА и добываются они сейчас, не стоя по двенадцать часов у станка, а гораздо легче. Она вспомнила наркоторговца, который жил в соседнем доме и ездил на «Мерседесе», и школьниц, по вечерам торговавших своим телом.
- Мир перевернулся, - не уставала в таких случаях повторять она про себя. - Потеряла копейка свою ценность, - подумала женщина, бережно складывая копеечки в потрепанный от старости кошелек. Что сейчас на них купишь? В Советское время на эту сумму можно было взять булку хлеба, а сейчас даже спички не купишь!…
У двери в магазин она заметила сгорбленного старика, у которого в трясущихся руках была коробочка для денег. Мария Степановна уже настолько привыкла видеть людей просящих подаяние, что давно перестала обвинять правительство в том, что оно не заботится о стариках, о беспризорных детях. И если поначалу, при виде их на глаза наворачивались слезы, то сейчас становилось стыдно, что у нее есть пенсия, квартира, а у кого – то нет. Она молча высыпала найденные монетки в коробочку нищего и поспешила уйти.
В хлебном отделе людей не было, вероятно по тому, что еще было раннее утро, и две молоденьких продавщицы не спеша, вели беседу.
Мария Степановна достала кошелек. И принялась считать рубли.
– Как хочется денег, – сказала, позевывая и потягиваясь лениво за прилавком, та, что была помоложе, с красными губами. – Ой, скорее бы уже дали зарплату. - Напарница ее, проигнорировав эти слова, ушла в подсобку. Мария Степановна протянула ладонь с деньгами. На ней было ровно двадцать рублей восемьдесят копеек, из которых десять, были достоинством в одну копейку. Мария Степановна взяла с прилавка хлеб и уже, было, развернулась уходить, как услышала за своей спиной звон. Она обернулась. Молодая продавщица бросала по одной однокопеечные монетки в торговый зал.
– Что ты делаешь? – спросила ее та, что была постарше.
– Не видишь, это я для нищих стараюсь, пусть приходят и собирают.
– Прекрати, у меня и так голова болит, еще это звяканье, противно!
Мария Степановна замерла, ее копеечки, которые она с таким трудом отсчитывала, летели ей в лицо. Такого унижения в своей жизни пожилая женщина еще не встречала.
– Что же ты делаешь? – осипшим вдруг голосом спросила учительница с изменившимся бледным лицом. – Нет у тебя ни стыда, ни совести, как же видно ты заелась!Не довелось тебе жить в блокадном Ленинграде и голодать в войну, и цену этим деньгам ты не знаешь, хотя конечно для тебя сейчас это не деньги. - Но внезапно поведение девицы изменилось. Старик, что стоял у входа с коробочкой, набрав необходимую сумму, пришел купить хлеб. И продавщица, которая еще совсем недавно так неуважительно отнеслась к Марии Степановне, стала вдруг с покупателем внимательна и обходительна.
– Что, что тут случилось, – спросила, подходя, незнакомая женщина и интересуясь происходящим у Марии Степановны, – продавщица, что курила, за прилавком, да?
-Да, - ответила Мария Степановна, и тяжелой походкой, держась за сердце, пошла к выходу…