В тот год шли бесконечные дожди.
Город, открывшийся ей с моста, предстал безнадёжно грязной бутафорией. «Одни декорации, одни подставы, всё искусно, всё лживо и мертво!»- кричала она в саму себя, в пустыню.
Она удивилась, что пришла сюда, на мост, это было рефлекторное стремление тела. Явно хладнокровно, явно со стороны, любовался на восхождение её рассудок: где-то в провале вонючая чёрная река, а в сером небе твоя тропа. Прыжок – и ты в мгновение совершишь свой философский разворот.
Случайно Таня заметила, что плачет. Она и не знала про откровения самой себе. «Вот вам, невиданное дело: человек неприкаянный, ледяной и свёрнутый в пружину. Так знайте все: можно ли человеку не быть, не любить, остаться жить! Можно ли его перемешать и разложить. Может ли человек быть прозрачным, невидимым для всех. Может ли жить среди людей, боясь их как каменных и презирая как живых».
Она освобождалась, отрешалась, она теряла вес. Она улыбалась, она плыла в пространстве, по мосту, в невесомых растянутых шагах.
Но если ты решилась, бросив вызов, если ты честна, откровенна перед самой собой, то обязательно что-то явится. Чтобы остановить на изломе, чтобы подхватить твоё тело на лету.
Странная фигура вышла ей наперерез. «Закамуфлированная какая-то, как и я. Только тётка, – скользнув глазами, подумала Таня. – Лет 40 с гаком. Точно, годков через 20 мой портрет... хотя, какой портрет! – усмехнулась тут же. – Нет, это просто поразительно, – продолжала удивляться Таня, – на ногах растоптанные бахилы и рваные чулки, а пальто явно бабулькино наследство... И этот берет – малиновый и набок. Прямо какой-то подиум-сюрреализм! Кстати, она ещё что-то и вещает».
Выразительно поставленная женщина действительно о чём-то говорила.
– Последний билет на долгожданное шоу! Остался последний билет!
Эта сатанинская сцена происходила на мосту, белым днём, и много людей проходило сквозь неё, не замечая ничего.
Женщина продолжала размахивать билетом у себя над головой.
– Неизвестный гений в нашем городе – только один день. Берите последний билет. Девушка, вы хотите взять?
– Я не знаю... – словно кто-то, помимо неё произнёс инертные слова.
– Но вы пришли сюда. А значит должны взять его, – утвердительно говорила женщина.
Таня поёжилась слегка. Её неприязнь к людям готова была преобразиться в ненависть – мгновенно.
Вдруг эта женщина сделала необыкновенно тонкое движение: глазами ударила в лицо. Хлёсткие, раздевающие в глубь глаза. Но почему-то, проникнув в неё, они не унизили и не убили. Затем Таня почувствовала, как соприкоснулась её рука с рукой неизвестной. Рука была немного шершава. Таня уже не видела глаза её, зато наперёд вышли полные и бледные губы.
– Возьми билет... бесплатно, и сходи. Иди, иди, – торопила она её, сблизившись вплотную лицом. Казалось, пробившись через пелену времён, приходили к девушке слова.
И всё – время раскололось навсегда. Таня стояла одна. Никого не было вокруг. «Наваждение и пустота, – слова, пришедшие в её смятенный ум. – Но была ли и я до этого предела? Однако, вот и визитка призрака – билет».
Он проснулся в утро поистине свободное от всех людей, от всех вещей. Пробуждение его вылилось в чудесный выдох – он живой! Он всё ещё продолжал свой блаженный лёт среди цветов во сне, когда к нему, через порог его цветочного рая, шагнул некто нетленный, человек.
Странно было не то, что человек сей улыбался и даже не чёрное одеяние его, покрывающее и тело и голову и руки, а то, что человек этот начал изрекать.
– Пора, – молвили его чёрно-бледные губы. – Вот и пришёл День Твой. День стороны иной. Пора отправляться в большое путешествие и распрощаться с обыденным, земным.
Таня раскрылась, освободившись от тяжести и условности одежд. Она вошла в зал гулкий, светлый. Высокий купол покоил под собой огромное пространство, множество резвых ступеней взбегали к нему вверх. «Однако, какая возможность для лёта и больших прыжков», – мысль первая, пришедшая к Тане.
Люди быстро заполняли подкупольный объём. Вскинулись и прогремели возвещающие трубы и на круглую арену лучи юпитеров вывели не молодого, в блёстких одеждах человека. Но тут загнусила Танина тоска: «Опять какой-нибудь фокусник или акробат. Но почему не безумец, не урод, наконец. Почему все они так непростительно пошлы!» Таня вспомнила, как в прошлой жизни не выносила цирк. ("Господи, как там всё напыщенно и лживо!") Но теперь у неё жизнь новая. И что-то подсказывало ей, что представление пройдёт не зря.
Не молодой человек в костюме блёстком, с обветренным лицом, начал демонстрировать чудеса, какие только возможно пожелать. Хоте ли бы вы иметь шапку-невидимку? Пожалуйста! Выносили обыкновенную норковую шапку, артист одевал её и исчезал. Далее, невидимые руки снимали шапку, и тело пред изумлённой публикой материализовалось. Хотели бы вы полететь – вот так просто, оттолкнувшись ногами от земли? Именно так и полетел случайный человек из зала, под самый купол цирка, раскинувши по-птичьи руки. Желающие есть ещё для более смелых поступков? Древняя, как мир идея: трёх плотных мужчин маг и волшебник взмахом жезла превратил в крошечных лилипутов, поставив всех троих на свою ладонь. И, взмахнув бесподобным жезлом, ещё раз, чародей обернул их в людей нормальных, полноценных.
Многие уже не сомневались, что перед ними подлинные магия и волшебство. А чародей поднял свой волшебный жезл и описал им в воздухе квадрат. Появилась картина как бы вырезанная из звёздного неба. Квадрат звёзд на тёмном фоне. Хлопок в ладоши и из звёздного квадрата один за другим стали выходить люди. Вроде бы земные, в одеждах белых, похожих на земных, но лицами, облечённые красотою неземной. Были тут женщины, мужчины – и вскоре арена заполнена была до отказа. И снова, взмах жезла – и люди вместе с картиной все исчезли. И никто так и не понял, что это были за люди и зачем.
И вот когда весь цирк был сыт фокусами и волшебством, когда все убедились, нет чуда неподвластного чародею, вышел конферансье и объявил:
– А теперь магия и волшебство по заявке!
Вот тут-то и произошло главное, что предвиделось в гениальной игре. Спотыкаясь, по ступеням вниз, шла какая-то, не то комично разодетая, не то просто неуклюжего сложения девушка. Она была одета блестяще, но как будто без ума. Белое платье сидело несуразно на её нескладной фигуре. У неё было некрасивое асимметричное лицо, голова без какой-либо причёски, просто так.
Девушка сошла, перехватила микрофон у конферансье и провозгласила:
– Я хочу отправиться на тот свет, только по настоящему, без дураков. Желающим с той стороны могу послать привет.
Человек из гениев ответил на эту странную просьбу со знанием дела, также странно и спокойно:
– Вот пистолет, – он вынул из-за пазухи, словно заранее припасённый револьвер. – Вы можете это сделать сейчас же, на глазах у всех.
Можно было представить Бога и дьявола – и он представил их. Можно было остаться в теле, и обрести себя – он сделал это играючи, легко.
Вслед за чёрным к нему вошли люди в белом. Эти люди ему сказали:
– Время грёз отнюдь не миновало. Тебе предстоит невиданное приключение. Ты отправишься в жизнь немыслимую, на небеса, Но для начала тебя придётся обнажить.
Вспыхнула жгучая догадка. Это её чёрная картина, чёрный фон. Это её зов, прощальный глас. И она с наслаждением поднесла к виску дуло.
Раздался выстрел, её голова взорвалась, а тело медленно упало. Зал, как огромное животное, взревел от боли. Чародей стоял спокойно над неподвижным телом. Зал бесновался вокруг него, боясь коснуться этого жуткого человека. А он, с каким-то сочувствием, смотрел на вакханалию людей. И только, когда через толпу стало пробиваться несколько синих фуражек, чародей как бы очнулся от наваждения и, взмахнув жезлом, исчез вместе с девушкой, убитой им.
Любопытствуя, Николай разглядывал их проворные руки. Они плели вокруг него некие невидимые кружева. Ни лиц, ни голосов людей он не воспринимал.
Его облекали в скафандр – так было задумано белыми людьми. Голову его описывал круглый шлем, перед лицом вставало непробиваемое стекло забрала. Отныне он оставался один и отсекался от внешних проявлений. Отныне он мог без помех размышлять и выбирать.
Когда его везли в автобусе, в степи, мир, как нечто обязывающее его, уходил навечно прочь.
Всё ещё человек, земной, он шёл, а не летел.
Раздались первые, раскрывающие нечто звуки и, он вошёл в притихший древний лес. Что красота? – вот для тебя вопрос. Неужто всё это просто страх? Иначе и не вошёл бы в этот лес.
Автобус затормозил и встал у Края Мира. Меж ним и этим Краем осталось лишь несколько людей. Они обнимали Николая и его друзей, и каждый делал шаг в сторону, пропуская космонавтов. Эти люди вели его вперёд, они любили его, они посылали с ним свою мечту.
Он всё ещё был земным, когда задраили люк взади, когда он вошёл в свой ложемент. Дуновением губ своих, на ладони принёс он людям слово. Это было его всерешающее слово. О, как он боялся это слово упустить!
Глядя ввысь, он с восхищением думал: «Какие боги в небесах!»
Ему открывались картины слишком чудные, слишком красные, чтобы на них мог покуситься человек.
Отныне людей он понимал менее богов.
Как человек, он был притянут к планете, приземлён. И слишком глуп и играющ был, как человек. Иначе многое чего бы смог. Иначе давно бы улетел.
В образе взрыва он ушёл. Ярость и страх, жажда и выход – вот что такое этот взрыв. Лететь долго-долго, бросив Землю за собой, перемешав её с миллиардом звёзд, забыв проститься с ней, забыв навек о ней.
К нему пришли первые видения, первые кадры вне Земли. Тело его всплыло, войдя в обличие иное. Он тут же вышел из образа, истомившего его, без сожаления бросив за собой.
Когда Таня очнулась, ничто не связывало её тела. Оно явилось легко, на своё место среди звёзд. Девушка увидела сразу многое: чудеса, их загадку, производное от них. Блистательный маг, искусный человек, стоял у ног её и, скрестив руки на груди, ждал повелений от неё.
– Я вернулась... – ошеломлённо сказала Таня.
Он стоял и молчал. Он ждал от неё каких-то слов.
– Было такое чудо – улететь. Но кто я теперь после убийственного взлёта?
И опять ничего не ответил чародей. Только молчал, и как-то пристально смотрел.
– Виданное ли дело, – вывёртывалась Таня пред ним и пред собой, – абсолютно нелепый человек. Вот вам, знакомтесь-здрасте: девица, не любившая и не любимая. Девица, которая не умеет полюбить. Человек-разгадка, человек прозрачный, ноль... Всё ненавижу, всю игру! Всё обман, грязь, сплошные обороты.
Лишь теперь Таня заметила, что чародей с восхищением смотрит на неё. Вдруг он произнёс свои долгожданные слова:
– Только крикни – и тотчас приду на зов. Только заплачь – найду в кромешной мгле. – И всё, исчез с её пути.
Оглядев себя, Таня увидела, что одета в то единственное (она почему-то осознала это), что шло к её лицу, её фигуре: штормовку, джинсы и кроссовки. Одежда для похода. Смеясь, словно нашла свой долгожданный ход, закружилась вокруг себя и вдруг увидела невесть откуда явившуюся к ней явлением картину. Это была картина-наглость, картина-изворот. Ей, идущей, был брошен первый вызов от людей: уродство двух сплетённых тел.
Она уже верила себе. Она уже знала, надо пройти, не соприкоснувшись губами, руками, и ногами, как до этого брезгливо обходила любую физиологию людей. И она прошла сквозь картину-вакханалию, ничуть себе не повредив.
И только прошла через эту взывавшую картину, как к ней уже шёл навстречу какой-то странный, не сообразующийся с ней, музей. Картины и статуи его пытались о чём-то говорить, но всё это было вне людей, не от людей.
Девушка слышала звон, но не понимала, что это значит, о чём он говорит. Долгий, казалось вечный звук. Таня переходила из зала в зал, входила всё глубже в этот звон и уже знала, что времена здесь текут давным-давно, что люди, которых она изредка встречала, суть тоже, что и звёзды, изредка встречающиеся меж собой. Она вспомнила, что сама здесь с начала времён, а кто она и куда идёт, уже забыла навсегда.
Таня чувствовала, что всё это неспроста, Её провожали, её деликатно поддерживали ниточками за члены, вели от явления к явлению, от картины к картине, из зала в зал.
Вдруг всё исчезло. Нити оборвались, она остановилась, все покинули её. Девушка удивлённо обернулась. Зал высветился для неё одной. Она стояла возле какой-то картины в её рост. И ей было решать, то ли идти далее, уверенно войдя в картину, то ли струсить и бежать.
Идея картины, висящей перед ней, была проста: пустыня и в ней едва заметная тропа. Но с первого взгляда было ясно: это именно вымышленная картина, не естество и не фото. Камни, барханы, чахлые заросли кустов – очень искусная рука набросала сей сюжет.
«В чём же смысл, почему мы стоим, друг перед другом? – думала Таня. – Вот как всё произошло: я вышла, и Она меня ждала. Должно быть, я и в самом деле умерла».
И только она произнесла (нашла) своё ключевое слово, как картина ожила. Девушка заметила колыхнувшиеся ветки саксаула, в лицо её полыхнуло жаром. Ей открылся чудесный проход в объём, отличный от земного, и она смело вошла в спасавший её мир.
Так начиналось его падение из бездны в бездну, навсегда. Чьи-то уста произнесли его слово: "Космонавт", чья-то рука обрисовала его, как совершенство совершенств. Но Николай знал: его руки слабы, фантазия убога, разум тяжко приземлён.
Слишком игривы были люди для великих хождений среди звёзд. Он сделал первое движение, войдя в мир первозданный, в основу всех основ. Он же внимательно следил, во что превратится его тело. Расслабившись, это тело согнулось, приняв позу эмбриона. Тело наслаждалось полным отсутствием веса, отсутствием самого себя, оно ждало этого состояния давным-давно.
На Земле, в металл и огонь он облёк своё тело – и ушёл. Ещё были слышны последние слова, а он шагнул в распахнувшуюся дверь. «Никто и ничто не разрешит, не распознает твоё тело, – звонко пропел бродяга-стих, – впереди лишь призраки-боги».
Он шагнул и исчез. Он пытался соразмериться с бездной. Он сознавал, Вселенная поглотила всё. Всё – истекание, объём.
Его выводил скафандр – существо белоснежное, безупречное, без лика. А позади его был звероподобный рыщущий корабль.
Проходя по бесконечным полям, космонавт увидал, как открылся некий Выход. В этом Выходе он явился неким телом, вокруг которого опять вселенную обрисовал.
Впереди его ждали холодные гиганты, за ними застыло море-смерть.
Когда Таня вошла в Картину и стала на тропу, она не знала, куда ведёт тропа, к каким вещам придёт. Краски в Картине были плавные, трепетные, без тонов. Воздух казался пряным, жарким, но девушка не испытывала дискомфорта.
Она увидела идущих к ней людей прекрасных и приготовилась к их немыслимым словам. Но люди прошли буквально сквозь нее – и не увидели её.
Затем она увидела людей, взрывающихся светом, но видела также тёмных, сходящих в глубину.
Прилетали к ней и порхающие люди. Они кричали: «Мы – люди из стихов!»
Она встречала людей гигантских, добродушных, и маленьких, скрытых, прятавшихся от неё.
Она проходила мимо людей застывших, мудрых, а также растаявших, мягких, не-людей, цветов.
Только осознала Таня, насколько существенны люди эти, как перед ней, сама собой, как всё возникшее до этого, явилась книга, и Таня ей бросила своё спасительное «Зачем?» Тогда Книга открылась ей сама, и девушка увидела в ней Слово. Слово это было единственным и первым. И оно преобразовывало таящееся в явь.
Каждый из космонавтов, из вошедших, оглядел себя и нашёл, что он всего лишь ребёнок, маленький ребёнок. На каждом из них были детские одежды: трусики, маячки, сандалии, их первые покровы. И каждый, топая ножками, куда-то побежал. Весёлой гурьбой они ворвались в старый спящий сад. И каждый вспомнил, что нечто подобное уже когда-то было с ним.
Далее, в Книге этой Таня увидела людей и бездну, себя и свой уход. Девушка искала слова, и Книга ей предлагала конструкции из самых необыкновенных словесных сочетаний.
К ней, из глубин, выходили потусторонние люди. Они предлагали ей выбор, они представляли ей весьма откровенные слова:
– Правда ли, что Земля – планета из разумных?
– Я из жизни Земли, которая суть бремя, бессмыслие, тупик, – отвечала потусторонним Таня.
– Вот я, – говорил иной, весь в белом, без сомнений, – я не был, не есть, неведом никому. Там, в сфере Земли (я видел), много странностей, вещей. Там есть краски, едва расцветшие и яркие, как вспышки, там есть ветер, ласкающий и убивающий людей. Там есть явления поющих птиц, накатов волн и льющихся дождей. Поведай обо всём. Ты знаешь, это жизнь.
– Жизнь на Земле – зачем она, за что она живым! – с горечью восклицала Таня. – Я родилась среди вещей – убивающих и плотных. Жизнь, это то, что не знаешь, как любить, да и зачем любить. Жизнь на Земле, это когда ты обязан полюбить. Жизнь у людей, это всего лишь тела, истории их тел.
– Я видел тела поющие, летящие друг к другу, – вторил иной потусторонний. – Я видел тела титанов и богов. Я видел всё это и любовался этим со звёзд, со стороны, – неслись к ней блаженные слова.
– Вы видели всего лишь игры гениев, – отвечала девушка печально. – Люди редко находят выход из земных ловушек, тупиков. Угасла магия от древних, всё замерло на этой планете, всё мертво.
Но повернулась другой страницей Книга и вышла к девушке бездна, пустота. И в бездне той всё растворилось, замолкло, как всегда. На то она и безответная бездна. И распахнулись для вновь пришедшей затаённо-спящие звёзды, перед которыми лишь возможно застыть и онеметь.
В этом, открытом во все стороны объёме, пришла к Николаю история любви безответной, верной, навсегда. Кто-то хотел увидеть её, просто пройтись с ней, просто коснуться её – и отойти. Ходили и ждали, некто она и некто он, совершенно не знавшие друг друга. И так проходили миллионы лет, немыслимые на Земле. Но История не рассказала, то ли боги это были, то ли найденная где-то явь. И никто ему этого не объяснил. Музыка, прошептав свою тайну, как всегда, ускользнула от него.
В страсти жгучей желал он нечто подобное, своё. Он представлял её девушкой звёздной, недоступной. Порой он протягивал к ней руки, почти касался её тела, почти различал его изгибы, цвет. Он хотел это видеть так – всем обладать.
«Видишь, ходит девчонка в бездне, – открывался он сам себе, – как блуждает чья-то звезда и ищет свою тропу. И вокруг одна тьма и пустота. А любовь твоя – вызов разуму, абсурд. Расскажи же ей. Вот как это возможно наяву: я хочу – я смогу. Вот зашёл в это время, вот играй».
Таня осознавала: это смерть, но фактически ничего смертного, необычного вокруг не замечала. Смерть не касалась никого, никак, ничем. Она была – все тропы поглощались ей. Но вошедшая, как созерцатель-человек, лишь услыхала звуки-смерть.
Она была в Круге первом и последнем. Это было существенно, вмещающее всё. Безмернейшие поля звёзд уходили от неё. Здесь же она наблюдала своё истинное тело: эмбрион, рыба, птица, человек.
Эти картины Таня подсмотрела. А показали ей всё прекрасные боги – наедине и в тишине. Она шла очень тихо. Порой подходила лишь, порой рукой касалась, порой обходила кого-то, не дыша.
Девушка видела незабвенных и забытых. Ведь всё ушло, все тропы ушли вдаль. Созерцая, в тайне, она увидела истины без метафор и прикрас.
Она увидела монументы, стоящие в пустыне – неведомо кому, неведомые никому. Кто-то оставил это – и ушёл. Кто-то проник в грядущее и вдруг вернулся вновь. Она увидела отрыв, уход, возвращение, лики героев, взмахи рук.
Сменилась эпоха монументов и живых. Она увидела Богов, Почти Богов, Вернувшихся Оттуда.
А всё началось, когда человек-дикарь любовался кровавой зарёй на подрагивающей молодой Земле.
Николай усомнился, не на месте ли он богов. Только ощущение тела, уязвимого, тёплого, оставляли его по-прежнему земным. То ли мир изменился, то ли он был преображён. Здесь, среди звёзд, он не знал каких-то нужных слов.
В пространстве установилась тишина. Звёзды осторожно стали ходить вокруг него. Музыка звучала всё тише, тише и грустней. «Ты проиграешь, человек, – исповедовалась от него ему она, – ты обманешься во всём. В конечном счете, ты обманешь сам себя».
Находясь в пространстве, космонавт почувствовал, как начинает застывать. Всё медленнее становились движения его, всё тяжелее были мысли, всё более в нём пребывало ото льда. Вот он остановился и пропал. Он видел, что есть, что он живой, но время покинуло его. Никто не ведал о нём, никто не шёл его спасать. И так протекали миллионы лет.
Он воззвал к звёздам – но они молчали. Они были всего лишь светлячки. Он воззвал к богам. Но и боги, то ли они отвернулись, то ли не видели его.
Человек пытался вспомнить, кто он, как оказался одиночкой среди звёзд. Он мучительно выявлял истину про самого себя: вот так стучали мои шаги, вот так шептались мои слова... последнее, что я помню: зверь-огонь.
Вдруг он увидел себя со стороны. Во всём космонавт был неволен и представлял собой ничто. Но вот раздался первый звук, раздался звук второй. С трудом, через страдание, он сделал взмах рукой. Он увидел себя: появился маленький, неполноразмерный человек.
Николай почувствовал боль в теле, и это вылилось в восторг. Тут же Музыка взвилась, его на крыльях понесла. Он стал сам-музыка – превращение было свершено. Человек вздохнул свободно – и время спокойно потекло.
Снова затрепетало её второе сердце: вспомнились грустные звуки, и пришли безнадёжные слова. Как умирала девочка и не хотела умирать.
Таня понимала, они сёстры, плоть одна, всё дело в цифрах: 5 и 8. Стоит лишь эти цифры перетасовать.
Она инстинктивно срежиссировала в той пьесе. Она боялась соприкоснуться с той плотью. Да и смотреть-то не могла, поглядывала из-за кулис.
А всё был звуки, всё от них. Когда, казалось, страх и безвыходность убьют её, Музыка вдруг пришла и всё взяла в себя. Это Музыка всё рассказала тайно, тихо, а Таня уже прорыдала её тайну во весь глас.
Вокруг этого пятилетнего ребёнка кружилось множество любящих сердец. И много было губ, заклинавших всех богов. И несли и лелеяли имя: Лиза, Лиза, Лиза. Но она умирала, и никто из любивших не мог её спасти. Таня видела, несомненно: все эти любящие руки оказались прозрачны, все были бессильны перед ней.
Девочка уходила ото всех, она чувствовала это. В отчаянии она хваталась за их руки, за их лица – но, ни одного из реальных уже не было вокруг. Она видела свою безнадёжную тропу: гроб, яма, смерть. Только это была реальность, только это ей время пыталось предложить. Ужас был ей, едва ступившей на тропу, а инстинктивной защитой – плач и стон.
«И неужели никто не придёт к ней, никто не найдёт выход для неё?! - кричала Таня всем богам. – Тогда я возьму её сердце, её плоть». И вдруг, в тихих и нежных звуках явилась разрешающая сцена. Когда ушли все, осталась одна мама. Таня стояла за спиной, и ей открылось всё. Самая тайная тайна, подсмотренная ей.
Мама села к дочке на кровать и стала гладить волосы её и стала ей шептать:
– Всё будет хорошо, моя малышка. Ты просто уснёшь. Тихо, без боли уплывёшь. И будешь сладко-сладко спать.
– Как спящая царевна? – спросила девочка.
– Да, как спящая царевна, ты в сон свой уплывёшь. А мы будем помнить о тебе всегда-всегда.
– Всегда-всегда и каждый день? – спросила девочка серьёзно.
– Да, каждый день, – серьёзно подтвердила мама.
Истинно в плавании он пребывал, истинно в Бездну он попал. «Вот я, человек, проникший в глубину. Человек, отринувший Землю и не нашедший ничего. Всё оказалось просто: Вселенная – это запретные миры. Куда же ушли тогда иные отчаянные
беглецы? И вдруг – планета, сама плывущая из пустоты, сама зовущая к себе. Вот как всё было: её беззащитный вид, её одиночество, её далёкий глас.
Он бродил, по Вселенной, искал, кого-то полюбить. Потому и увидел подобную себе, потому и откликнулся на зов.
Десантный корабль легко вошёл в туманную атмосферу. Безнадёжно-огромные пустыни, бесконечно-тоскливые дожди и долгий вой из глубины – вот облик, представленный ему. Планета состарилась давно, устала от тяжести времён. Много скопилось в ней тьмы, запретных слов – и этим она была больна.
Но планета искала человека – вот в чём таилась загадка человеку.
Николай всё более подходил к истине, не предугадывая её, не осознавая.
Планета первая начала их совместную игру. Всё вышло из сумрака в единый миг: под ним открылась планета обезьян. Пролетая, как птица, он видел: на развалинах древних городов резвились, гримасничали стаи полулюдей, полушутов. Казалось, его прихода ждали с начала всех времён. Казалось, здесь знали давно его и молились на него. Кто-то чудовищным фальцетом пел триумфальные гимны, кто-то бездарно лицемерил от себя, нижайшего раба, а кто-то пытался любовь имитировать по-человечьи, а получалось по-обезьяньи, гадливо, разврат.
И когда он явился, как и положено богу, в громе, огне,и свете. Когда в величественных фанфарах сошёл по трапу вниз, они сыграли безупречно, в унисон: все распростёрлись перед ним.
Они налетели на него – и вознесли (он давно знал про этот отыгранный сюжет!). С восторженными воплями, на вскинутых ввысь руках, его куда-то понесли.
Вокруг себя космонавт видел лишь осквернённые руины храмов и дворцов. И только сейчас он услышал смех Планеты, только сейчас начал разгадывать её.
Тем временем, самые безумные из них, напали на Корабль. Полетели первые камни и палки, однако Корабль себя никак не защищал. Они уничтожили его быстро. Просто, в пляске и радости, они надругались над звёздной красотой! Куча обезображенного металла – вот в чём была истина этой красоты. Итак, первый урок для звёзд они преподнесли.
Другие безумцы набросились на его скафандр. К их изумлению и он не защищал тело прибывшего к ним бога.
И никто из бессмертных не вышел в это время, ни одного из беснующихся не испепелил!
Тогда эти истинные игроки переступили ещё одну черту: они осквернили тело бога. Обнажив его, любопытствующие обнаружили, что тело это смертно, слабее их, уродливее их.
Эта обезьянья вакханалия, это падение в бездну, исходило от масок открытых и смешных. Его довели до конца логического, возможного только у людей увлечённых, обречённых: ему надели ошейник и посадили на площади, на цепь. Теперь пред всеми он мог предстать только на коленях.
Эти плясуны, весельчаки изумлялись всё более: на площади, в центре города, ползало нечто неизмеримо ниже их, и гаже их. Бог этот оказался настолько презренным, беззащитным, что слово к нему уже подобрать никто не мог. Теперь их любимым занятием было прийти и любоваться на свергнутого бога.
А сами они падали в собственную бездну.
И разгадал он, наконец: жизнь здесь – от невозможной тяжести планеты, от безвозвратности её времён.
Но только Музыка пришла к нему. Только она подхватила на лету. С грустью поведала ему: «Вот ты и узнал, как человеком быть. Но ты иди. Смотри, иди. А я с тобой эту историю пройду».
И так, он сидел, открытый, обнажённый, в нечистотах – под общий смех и пляс. Человек был в замкнутом Круге, нигде не было выхода ему. Куда бы ни полз он, стража палками загоняла его обратно, в Круг.
Эти лже-люди открыли, что бога, несомненно, нет, есть извращение от обезьян. Явный лжебог, сошедший к ним, оказался объектом неприкасаемым для них, исстари чистых. Бог был опущен до их ног – это было высшее чувство обезьян. Далее им было некуда идти. Лишь кто-то из сердобольных приходил иногда, бросая монетку издалека – чтобы бежать затем со страха и стыда.
Итак проходили годы, годы. Но Музыка его не оставляла никогда. «Заклинай, заклинай же сам себя: это бездарная игра, это конечная игра».
«Но это Вселенная, её планета! – он восклицал, как человек. – Так всё ли благополучно у богов?!»
Любимец Музыки, её посланец, её совершенство совершенств. Его тело преобразилось в блестящую идею, но душа сорвалась в бездонный плач. Он мог сыграть любую роль, он мог пронзать пространство и парить, легко и безмятежно, но кто-то явился с иной идеей. Кто-то пришёл сильней его и объявил: «Я есть красив и чист и справедлив».
И в один распрекрасный день, эти новые боги возвели его на свой звёздный эшафот. Там, наверху, Николай увидел блеск их высших идей. В центре самого счастливого града они возвели статую-корабль. В девственно-белое он был облечён и увенчан божественным венком. По спиральной лестнице его вознесли на самый верх ракеты для богов. Его тело склонили твёрдые вежливые руки, и он снова возлёг на ложемент. Они же ловко и быстро привязали его руки и ноги.
Он вошёл во взрыв философский, сокрушающий столпы. Была ли эта вселенная, или должна была родиться вновь?
Но очень быстро и просто всё произошло. Едва палач возвёл тяжёлый косой нож, как голова его полетела кувырком.
Он попал в слово некоторое, и не мог уже выйти из него. Он растягивал и рассматривал эту простоту. Нищим он приходил в царства вечные и богатым всевластным уходил.
Но они обезглавили его! Они сделали его маленьким и беспомощным, немым. Тело его содрогалось последние мгновенья. Оно извращалось, оно выходило за все свои пределы. Но он по-прежнему признавал это тело за своё.
Он стал породой живой, одухотворённой. Отныне все превращения были ведомы ему. Он мог быть ветром – и так невидимым летать. Он мог войти в образ камня и так, созерцая мир, лежать в пустыне миллиарды лет. Наконец, он мог быть планетой странствующей, способной размышлять.
Вдруг кто-то рассмеялся, совсем рядом. «Это я, Планета, – послышалось ему, – смотри, как мы теперь похожи. Каждый из нас – шар замкнутый, в самом себе! Давно я искала философа странствующего в проводники. Пошли, ты проведёшь меня по лабиринтам человечьего ума».
Но человек понимал, что он есть всего лишь отрубленная голова и видит свой посмертный сон. Никто в этом мире его не пожалел, никто не принёс спасительное слово для него. Вокруг эшафота, из толпы, звучал лишь подлый смех.
Вдруг кто-то взял его голову, отёр от крови, поцеловал. «Всё пройдёт, – шепнули певучие нежные губы. – Ты ушёл от них, ты за чертой, и никому из всесильных не дотянуться до тебя. Ты всё забудешь, всё пройдёт», – утвердились последние аккорды.
«Кто-то ищет тебя, – пропел ей чистый глас, – кто-то переходит из пустыни в пустыню и никак не может выйти на тебя».
Таня увидела, как в череде, последним, к ней выходил её заветный маг.
– Кто-то ходит и ищет Тайну, как и ты. И пройдя Вселенную, он, наконец, её нашёл. То ли боги это были, то ли Вселенная, по сути.
Девушка в первый раз почувствовала это: я не зверь похотливый, не объект вожделения, не нечто униженное, грязь – но я дуновение тёплое, цветок.
– Когда-то, – исповедовалась Таня Чародею, – я была не просто самый гадкий утёнок на Земле. Я была недомерок, недочеловек. И когда встала во весь рост, очень холодно и очень больно оказалось телу. И только Музыка, моя Музыка знала всё об этом.
– Я знаю. Музыка мне исповедовала всё. Музыка мне раскрыла эту историю давнюю двоих. Ведь любовь всегда была древней, от зверей. От них же шли красота и благородство.
Пришли звуки чистые, Исходный Звук, сказали: «Вот и свершилась эта идея: игра в слова, игра в людей. Ты обошёл Вселенную, вернулся в исходное, своё». С удивлением Николай осматривал своё тело. «Я умер, проснулся, умер вновь, – он вспоминал своё путешествие меж звёзд. – Тело это моё, но почему вернулось вновь?»
Звуки Музыки продолжали раскрывать: «Кто-то бросил идею смерти между звёзд. Многих пленила она сладостью и простотой. Но во Вселенной много идей иных – от богов, зверей, людей. И человек всегда волен выбирать». Наконец губы Музыки прошептали ему, а он озвучил, произнёс: «Чародей». Музыка засмеялась: «Вот теперь-то узнаешь, для чего твои дела, вот теперь-то услышишь, зачем твои слова».
Он был в образе вечном, извечном, человек. Всё исходило из цельного, причинно: произошла последняя метаморфоза его тела – и он вернулся в прежний облик, в исходную точку своего пути. А во Вселенной остались все его следы.
Явился образ Чародея в костюме блёстком, с лицом обветренным и опалённым. Он же Первое Слово между звёзд. Он же Странник, ходящий по Вселенной. Молча подал космонавту некую книгу Чародей, и так же молча, по волшебному исчез.
Это была древняя, в переплёте чёрном книга. Николай открыл ее, и первые же слова пленили его и с собою унесли. Они были об одиночествах, больших и малых, об историях, великих и простых. Он обошёл Вселенную, но не видел подобного света, подобной простоты.
Книга та была писана для убегающих с Земли. В Книге парень увидел девушку в штормовке, ходящую от одной звезды к другой и ищущую свой приют. Из Книги же Николай узнал, что девушку зовут Таня. Оказывается, не раз он проходил рядом с ней, и никогда не замечал. Как и она, в том же городе, проходя мимо, скользя взглядом, ни разу не высветила его лицо.
В той же Книге прочёл он, что девушка зачарована словом «Смерть», и будет ходить по кругу миллионы лет, пока кто-то ей не протянет руку извне, и не выведет из Книги.
Николай окликнул девушку, с трепетом ждал он, вздрогнет ли что-нибудь вокруг.
Она обернулась – для него. Она улыбнулась – от него. Он увидал, как в глазах
у неё вспыхнуло два магических луча, а лицо, словно истаяло в синеве и чистоте.
Он почувствовал, тело её, любопытствуя, таится. В этом странствии долгом, звёздном, оберегая тело, всё на себя приняли её дорожные одежды.
Ещё раз позвал он по имени её, и девушка ответила, как на давно желанный зов. Запорхали птицы и бабочки вокруг, и его засыпало цветами.
Николай протянул ей руку, и Таня вышла из владеющей ей Книги. От первого же шага её мир вокруг как-то странно зазвенел.