ПРО МОЕГО ДЕДА, ФРОНТОВУЮ РАЗВЕДКУ И НЕСГОВОРЧИВОГО «ЯЗЫКА».
«Хотел закончить письмо, но сейчас получил новость, что наши воюют, поэтому мы спешим. Целую крепко-крепко вас обеих, возможно, в последний раз», - эти строки, обращённые к молодой жене и маленькой дочке, мой дед, Афанасьев Евгений Михайлович написал 22 июня 1941 года.
Письмо это, действительно, могло стать последним. И тогда не было бы моей мамы, которая родилась в 1946, не было бы её младшей сестры, не было бы нас с сестрой, наших сыновей, не было бы моих двоюродных братьев, их дочерей. Оборвалась бы ещё одна ниточка жизни. Сколько их оборвалось тогда?
Наверное, просто повезло. А может быть деду удалось уцелеть ещё и потому, что он в сорок первом был уже опытным бойцом, ведь в аккурат в конце июня собирался домой в село Троицкое после срочной службы. К своим двадцати с небольшим он уже многое успел: не помня своих родителей, оказался после гражданской в Бузулукском детском доме, потом работал на заводе и учился в сельскохозяйственном техникуме, затем уехал в Сибирь, где трудился на селекционной станции над выведением новых сортов пшеницы. В 1937 году вернулся на Родину, работал агрономом, встретил молодую учительницу, мою бабушку, женился. В 1939 ушёл в армию. Домой вернулся только в конце 1944 года после четвёртого тяжёлого ранения. Воевал на Воронежском, Западном фронтах, окончил войну на Первом Украинском химиком-разведчиком в двадцать семь лет инвалидом второй группы. Награждён Орденом Красной звезды и двумя медалями «За отвагу». После войны работал агрономом, затем председателем колхоза «Заря», поднимал целину. Умер в 1982, врачи удивлялись, как он умудрился дотянуть до 66 лет с таким изношенным сердцем.
Пожалуй, я отношусь к последнему поколению, которое застало ветеранов ВОВ ещё полными сил. Мы – внуки солдат последней Мировой. Наши деды не слишком охотно рассказывали о страшной войне. Например, мой дед не любил фильмов о Великой Отечественной, говорил, что это всё враньё. Я немногое помню из того, что он рассказывал, но парочка эпизодов врезались в мою тогдашнюю детскую память.
«Как-то, рассказывал дед, а был он фронтовым разведчиком,- притащили «языка» - немецкого офицера. Готовилось наступление и сведения из вражеского лагеря были жизненно необходимы. Вот только офицер ничего не хотел говорить. Уже и переводчика предоставили, а он твердил: «Нихт ферштейн!», а в глазах ненависть и твёрдая решимость – умереть за великую Германию. На добывание другого «языка» времени уже не было, и план наступления оказался под угрозой. И тут кому-то в голову пришла гениальная мысль – как разговорить упрямого фашиста. Дело в том, что в части имелся стратегический запас – неразбавленный спирт, который регулярно выдавали бойцам в виде фронтовых ста грамм. Хранился спирт в цистернах из-под авиационного топлива. Разумеется, ёмкости никто не мыл. А спирт сливали прямо в остатки керосина. Но наши пили и были весьма довольны. Именно этим коктейлем спирта с авиационным керосином и решили «угостить» несговорчивого «языка». Когда немцу влили полстакана этой, в буквальном смысле, огненной жидкости, у него глаза вылезли из орбит, он судорожно стал хватать ртом воздух, а потом выложил все военные секреты, лишь бы не испытывать больше подобных ощущений». Такая вот фронтовая, но совсем не книжная история.