В мировой науке немало примеров, когда учёные приносили себя в жертву предмету своего жизненного служения. Однажды в далеком 1953-м французский врач Ален Бомбар, потрясенный неумолимой статистикой морских катастроф, решил рискнуть жизнью ради спасения всех, кому суждено остаться один на один с океаном. Он впервые в истории переплыл Атлантику на резиновой лодке, чтобы доказать: море готово сохранить жизнь тем, кто борется за неё до последнего. А Натаниэл Клейтман – один из отцов науки сомнологии, утверждавший, что наша жизнь – это всего лишь быстрый сон, не спал 180 часов подряд, чтобы изучить так называемую депривацию сна.
Однако не только известные мужи науки способны на самопожертвование ради великих целей познания, но и самые, что ни на есть, рядовые граждане. Ярослав Торопович, мой недавний сослуживец по автосервису – один из таких подвижников. Невысокий, коренастый мужичок далеко за тридцать, порывистый, горячий в суждениях, с вечно взлохмаченной смоляной прической, пожертвовал, можно сказать, любимой работой ради науки – благоговейно почитаемой им Философии. Нет, он не писал трактатов подобно древнему греку Диогену и не стяжал славы богоискателя Фомы Аквинского. Ярослав, а по-свойски Ярик, работал у нас на участке технического обслуживания автомехаником. Работал вполне успешно и был однажды по итогам квартала даже удостоен почетной грамоты от руководства. А на соседнем, диагностическом участке трудился его закадычный дружок Витя Уфимцев – высокий, худой педант с аккуратным пробором на начинающей лысеть рыжеватой голове. Трудно поверить, но именно философия и была объединительным началом в приятельстве таких непохожих друг на друга Ярика и Вити.
На каждом участке, как и положено на современном производстве, у нас стоят компьютеры. В рабочее время с их помощью уточняют наличие деталей на складе, ищут нужную информацию по ремонту и диагностике, а в перерыв машины тоже отдыхают. Частенько в свободные минуты друзья, вооружившись булками и кружками с кофе, шли в уютный уголок диагностического участка к только-только погасшему компьютеру. Витя по праву знатока Интернета занимал место за ним, а Ярик вольготно располагался на доживающем свой век офисном кресле в углу, под вешалкой с замасленными куртками. В компьютер Виктор вбивал слово «философия» и открывал случайную «философическую» статью. После минуты беглого чтения он объявлял Ярославу ключевой тезис прочитанного. Что-нибудь вроде: «Вот смотрите, Ярослав Сергеевич, Зенон Китийский утверждает, что жить согласно с природой — это то же самое, что жить согласно добродетели, ведь природа сама ведёт нас к добродетели… Несколько спорный тезис, вы не находите, Ярослав Сергеевич?»
После такого вопроса Ярик откладывал булку, устремлял задумчивый взор в недавно выбеленный потолок цеха и после непродолжительного, но интенсивного раздумья выдавал в ответ какую-нибудь взъерошенную сентенцию. Витёк начинал её причёсывать, делясь собственными соображениями. Мало-помалу завязывалась философская беседа, которая могла бы продолжаться сколько угодно долго, если бы не ограниченное время перерыва. Порой эти философские прения успевал послушать почти весь цех, вернувшийся из столовки. Кто-то посмеивался, а кто-то и заслушивался всерьез, впервые узнавая о единстве и борьбе противоположностей или о прогностике, пока еще слабо разработанной современной философией.
Иногда бывало так, что Ярослав на своем рабочем месте разбирает автомобильный двигатель или коробку передач, а к нему приходит Витя со жгучим философским вопросом, требующим немедленного разрешения. А вопросов таких, чего уж греха таить, даже и в наше просвещенное время вполне достаточно. Что первично: курица или яйцо, материя или сознание, да и вообще, в чем состоит непреложный критерий истины? Ярослав с готовностью откладывал ключи, вытирал руки о спецовку, и научное ристалище начиналось прямо под висящим на подъёмнике автомобилем. В другой раз Ярик, случалось, проведывал Витька на диагностическом участке, и тогда осциллограф отодвигался на второй план ради проблем миропонимания и осмысления глобальных истин.
И все бы ничего, но верховное руководство, прознав про увлечение друзей, вовсе не озаботилось животрепещущими проблемами философских смыслов. Коммерсанты, что с них взять: мелкотемье дебита и кредита, банальные проценты прибыли и убыли. Однако начальство есть начальство: мастера стали пресекать сходки философов - любителей. Сначала вроде бы в шутку, а потом явственно запахло репрессиями.
Друзья заскучали. Через месяц Витёк начал говорить, что ему тесно в стенах автосервиса, что тут мало простора для полёта мысли и вообще нет никаких перспектив для мыслящей личности. Думали, что шутит, но через месяц Витя уволился. Ярик остался без друга и как-то полинял. Весь коллектив выражал ему сочувствие: «Эх, остался ты один у нас, настоящий гуманитарий». «Гу-ма-но-ид», - добавлял какой-нибудь остряк, но Ярик, вопреки всегдашней своей горячности, почти не реагировал. «Да, и дружбан-то хорош, променял абсолютную истину на условную свободу…». «Ярик, да не расстраивайся, дадут, может, тебе стажёра подходящего, мыслителя. Он будет гайки крутить, а ты ему про Канта рассказывать…».
Постепенно шутки улеглись, но Ярослав проработал ещё два месяца и вдруг написал заявление. Сход-развальщик Андрюха Логинов, случайно столкнувшись с недавним коллегой в коридоре, удивлённо спросил у него: –Ты чего? Тебя ж в другое место уже по четвёртому разряду, как здесь, не возьмут. Да и возраст у тебя уже не юный. Тяжеловато будет устроиться. Ярослав посмотрел на Андрюху оценивающе, как бы сомневаясь, сможет ли он понять, потом похлопал недавнего коллегу по плечу и тихо ответил: – Не поверишь. Не могу без философии. Звонил Витёк, приглашает, думаю туда двинуть. А разряд… да что разряд. Дело наживное.