Правда, которой нет

Александра Кузнецова-Тимонова
 

В природе так заведено,
Что ни одно ее творенье
Бессмысленно погибнуть не должно,
Коли само не бросится в забвенье.
Ира Радыно.

Оксана положила на могилу букет свежих нарциссов, поправила покосившийся венок и искалеченную корзинку. Сзади послышался негромкий шорох шагов. Обернувшись, девушка кивнула:
- Привет, Марат.
- Привет, Оксана, - кивнул тот, подходя ближе.
- Посмотри, что тут сделали.
- Скоты, - процедил Марат после долгой паузы, глядя немигающими глазами на обрывки черной ленты, опоясывавшей крест, на корзинку, из которой с мясом были выдраны все цветы, на венки: нетронутым остался лишь тот, который ребята надрезали сами. – Скоты. Сволочи. Совсем ничего святого у народа не осталось, могил свежих, и то не щадят. Неделя прошла, всего неделя, елки-палки… Найду – убью…
- Успокойся, Марат, - устало вздохнула Оксана. – Никого ты не найдешь все равно, и не надо кричать, здесь кладбище… Это ведь не личные счеты, и даже не сектанты. Просто отморозки, которым понравились цветы в корзинке, и которые не поленились выдрать их оттуда, вместе с лентой, и остальные венки ободрать. Такие и могилу могут разрыть, кладоискатели… Руки только пачкать…
Несколько минут они просто стояли молча, глядя на могилу. За ней уже потянулась вереница новых могил – а ведь всего неделю назад ее здесь еще не было. Девять дней назад Витя был еще жив. Девять дней назад он еще говорил, пел песни, смеялся, строил планы на будущее, дарил всем вокруг свою энергию, всех подбадривал, всех кидался выручать, добродушно вышучивал, спокойно-дружески укорял… Все это закончилось в один миг. Витя проводил домой свою девушку – сестру Марата Дашу – и возвращался к себе. Кто виноват, что он не подошел к перекрестку на минуту, на полминуты позже? Кто виноват, что именно на этом перекрестке решил свернуть сидевший за рулем «лады» отморозок, у которого, как потом выяснилось, не было даже прав? Кто виноват, что он не вписался в этот поворот? Да никто. Машина влетела на тротуар, снесла дорожный знак и врезалась в дерево. Ремонту она не подлежит, тот отморозок в реанимации, и если выкарабкается, то его будут судить. Только Витю все равно не вернешь. До его девятнадцатого дня рождения оставалось ровно девятнадцать дней. Тогда было девятнадцатое апреля…
- Как Даша? – тихо спросила Оксана. Марат передернул плечами:
- Лучше. Уже почти не плачет. И разговаривает.
- В школу не ходит?
- Послезавтра пойдет… У нее с нервами не все хорошо, ты же знаешь, а теперь вообще… Пусть успокоится как следует, сосредоточиться ни на чем не может. Может, ты к ней заглянешь?
- Обязательно. Только сначала нужно сходить к маме Вити, она просила меня зайти, не знаю только, зачем. Пойдешь со мной?
- Пойду. – Марат помолчал, сжав губы. – Витька ведь один у нее сын. И отец его давно умер. А ведь ей только сорок…
Еще раз глянув на могилу, они пошли прочь. Прошли через все кладбище, миновали ворота и вышли к автобусной остановке. Там было пусто: автобусы ходили раз в час, а последний, если верить расписанию, умчался пять минут назад. Оксана присела на скамейку, машинально скрестив на груди руки. Марат сел рядом… Вспомнилось, как год – всего год! – назад он привел свою младшую сестренку, тогда еще девятиклассницу (сами на первом курсе учились) на тренировку в городской клуб «Что? Где? Когда?»: его команда тогда лишилась одного игрока, замены не предвиделось, на носу висел турнир, а Дашка очень хотела играть. Витя с Оксаной капитанили по-очереди в своей команде. Две их команды были друзьями-соперниками… Марат хорошо знал Виктора. И поэтому лишь молчаливым кивком и улыбкой ответил на то, что случилось между его сестрой и его другом. За сестру можно было не волноваться, оставалось только молиться, чтобы это не заканчивалось как можно дольше… А закончилось все так страшно. Вити просто больше нет. Не стоит говорить Даше, что натворили вандалы с могилой. И маме Витиной – ни слова. Сейчас не время.

Они шагали молча, стуча каблуками по тротуару, навстречу надвигавшемуся вечеру. Сегодня много пришлось ходить. Они навестили маму Виктора, долго сидели у нее за чаем, долго говорили – о нем. На прощание мама Вити подарила Оксане нож – обыкновенный складной нож с шестью лезвиями и сакраментальной надписью «Цой жив!» на рукоятке, с которым Витя не расставался с седьмого класса. А Марату – любимую Витину книгу, «На Западном фронте без перемен» и «Возвращение» Ремарка в одном томе… Потом Оксана зашла к Марату, посидела с Дашей, поплакала вместе с ней, впервые за все это время дав волю собственным слезам. Не надо говорить подружке, что жизнь продолжается, что ни к чему опускать руки, что все еще впереди. Потому что сейчас для нее все кончено. Потому что она очень любила Витю – так любят только поэты и неисправимые романтики, так любят только в первый раз – или в последний… Пусть отольются слёзы. Пусть отболит сердечко. Пусть станет хоть немного легче, ведь сейчас им самим несладко… Наконец Оксана собралась домой. Марат вышел ее проводить.
На ходу Марат рассматривал фотографию, которую Оксана только что дала ему – с их последнего пикника, факультетского «Дня Здоровья», на который они, студенты, вытащили и своих «детей», десятиклассников Дашу и Макса с Егором. Даша на этой фотке – как единственное светлое пятнышко среди них, она терпеть не может черный цвет и вообще все темное, вечно на них ругается: «Тупаки в трауре, не можете нормально одеться!» Голубые джинсы, белая майка на бретельках, сама блондинка, очки солнечные в белой оправе. А рядом с ней – черный смуглый Витя (бабушка, мать отца, была азербайджанкой, а дед по матери – турком) с открытой, немного ассиметричной улыбкой, левой рукой держит гитару, правая – у Даши на плечах. Сам Марат – в старой футболке с портретом Юрия Шевчука, с мокрыми волосами, тоже с гитарой. Оксана – со своим вечным армейским ремнем на джинсах, распущенными волосами и командирскими часами на руке, пальцы сжимают флейту. Остальные ребята из их компании, друзья-соперники по интеллектуальному фронту еще со школьных лет… Витька, какого черта тебя больше нет? Куда ты ушел? Кому было нужно, чтобы ты так глупо, нелепо погиб? Кому было нужно, чтобы мы больше не могли пожать тебе руку, выпить с тобой пива, поговорить с тобой, услышать твои песни? Ты был нам настоящим другом, так кто же забрал тебя у нас?!. Что ж, чего теперь стонать. Лучше промолчать, потому что все равно ничего не исправишь. Жизнь не кончится, Витька, она продолжается. Без тебя, но в память о тебе.
- Оксана, - спросил Марат, пряча фотографию в карман, - а у вас с Витькой все-таки было что-то? Тогда, в школе? 
Девушка покачала головой:
- Мы никого не разубеждали. Ты же помнишь, что мы с Витей были практически неразлучны, и команду вместе организовали. В классе сидели за одной партой. Приходили и уходили вместе, вечно вместе тусовались. Я его домой таскала со всех сейшенов, потому что он пить не умел, а мне пить нельзя, так я за ним следила. А он учил меня драться, потому что за нашу юность нас столько били, что на всю оставшуюся жизнь хватит… - Оксана осеклась. – Мне хватит… Для нас не составляло проблемы пройтись, обнявшись за плечи, вот всем и казалось, что у нас роман. Нет, Марат, ничего никогда не было. Ты ведь прекрасно знаешь, какие девушки Вите нравились. С его вкусом никак не вязались мои сто восемьдесят сантиметров роста и армейский ремень.
- С Дашкой он нашел, что долго искал, - прошептал Марат. Потом откашлялся и продолжал уже громче. – Знаешь, мама Витькина подарила Дашке его цепочку с тигром, ту, которой мы все тихо завидовали. Просила сестренку не забывать свою первую любовь.
- А первая любовь не забывается, даже и оборвавшись, как у Даши с Витей, - Оксана сунула руки в карманы куртки. – У меня тоже был парень, из музыкального училища, скрипач. Его звали Миша Грубер, и он принимал меня такой, какая я есть, со всеми моими закидонами… Он уехал с родителями в Израиль на ПМЖ, но часто приезжал сюда, ждал только моих восемнадцати… Все это могло бы быть смешно, если бы не было так серьезно. Полтора года назад Миша погиб в Иерусалиме. Я тогда хотела уснуть и не проснуться. Потом проснулась и поняла, что надо жить. Вот и все, Марат.
Марат промолчал. Те, кого он любил, или думал, что любил, не принимали его таким, каким он был. Но он никого не терял. Он лишался лишь того, что не имело будущего. Он сам, наверное, не знал, чего искал. И никак не мог найти.
В юности никто не хочет доживать до старости – а кому-то действительно не суждено переступить ее порог. Подросток мечтает превратиться в звезду или в птицу, взлететь в небо и раствориться в нем. Он превозносит погибших кумиров, а их песни становятся его гимнами. Но он не хочет умирать – и, не забывая прежнего, все чаще вспоминает строчки: «Не спеши ты нас хоронить…» Кто знает, сколько еще осталось каждому из нас? Кто поручится, что каждый день, каждый час, каждый миг – не последний для нас? Кто может быть уверен, что успеет сделать все, о чем мечтает? Где случай – а где судьба? И как отличить, и как угадать?
Сверкнула молния. Ударил гром. Пошел дождь. Оксана и Марат, не сговариваясь, шагнули под широкий козырек крыши супермаркета.
- Смотри, пузыри на лужах, - кивнула Оксана на тротуар, по которому бежали струи воды. – Этот потоп надолго. Я почти пришла, а как же ты?
- Нам что, привыкать разгуливать под дождем? – усмехнулся Марат, тряхнуть намокшими волосами. – Плевать, что он кислотный, все волосы сразу не выпадут. А сам я не сахарный, не размокну. Только знаешь, давай постоим тут немного, просто так. Ты не торопишься?
- Нет. Родителей нет дома, беспокоиться пока некому. Давай постоим.
Оксана отошла в другой угол. Марат присел на выступ стены, вытер рукой мокрый лоб. Дождь льет стеной. Он слишком реален, чтобы не верить в него, слишком силен и холоден, чтобы его не замечать… Человек похож на беззащитную овцу, когда выполняет безропотно приказы других. Но как только у него самого появляется возможность отдавать эти приказы, в нем тут же просыпается волк, готовый загрызть всех и вся. Так силен человек или слаб? Зол или добр? Может ли он оставаться добрым, живя в сердце зла?.. Может. Надо лишь понять, где добро, а где зло. Они очень часто переплетаются, их почти невозможно различить, разделить, расставить по разные стороны баррикад – ведь внешне они так часто бывают похожи, как две капли воды. Может причинить боль поступок. Может солгать слово. Может ошибиться мысль. Только сердце скажет правду. Надо лишь прислушаться к нему – и понять его правильно. Только сделать это не так просто, потому что этому не учат, и не пишут об этом в книжках.
Оксана прислонилась лбом к стене. Холод отрезвляет, приводит в чувство – в то же время погружая в туман. Дождь заслоняет собой все вокруг, захватывает в диком танце в не выпускает, застилает глаза пеленой воды и в своем цепком объятии, не позволяет увидеть свет в родном окошке. Как душит тюрьма этих туч, таких частых гостей в этом городе! Как больно сдавливает грудь эта тяжелая серая цепь!.. Ключ от замка выброшен неизвестно куда. И лишь солнце, разогнав своими лучами эти бесчисленные серые легионы, превратившие мир в одну сплошную тюрьму, сможет его отыскать. И лишь тогда мы выйдем на свет и сможем вздохнуть свободнее.

Неизвестно, сколько минут по каплям пролетело мимо вместе с дождем. Только усилился ливень, и гром по-прежнему сотрясал небо, а молния разрезала пелену туч, чтобы тут же исчезнуть. Больше нечего ждать. Марат подошел к Оксане. Она так и стояла у стены, словно врастая в нее, сливаясь с камнем, и смотрела прямо перед собой. Ее волосы были не намного длиннее его собственных. Ее куртка была такого же цвета, фасона и стиля, что и его. Ее флейта часто и охотно подпевала его гитаре. Она такая же одиночка, как и он, и так же не может оставаться одна. Ей необходимо, чтобы кто-то был рядом – как и ему самому…
- Ты ведь не хочешь, чтобы я уходил?
- Нет.
- Тогда не уходи сама.
Вот и все. Здесь не должно быть ошибки, и ее не будет. И пусть льет дождь – ему не загнать в землю то, что не он выпускал на волю. И пусть дует ветер – ему не разорвать то, что не им сплетено. И пусть гаснут все земные огни – в небе останутся звезды. Нам оставили разрушенный мир, разбитые мосты, разорванные цепи. Нам оставили суррогат, забрав настоящее. Нам подсунули мираж, отняв будущее. Нам заткнули кляпом рот в надежде лишить нас голоса. Нам попытались ввести в кровь яд, пытаясь погасить наши надежды и желания. Нас просто хотели убить. Но мы вырвались. Мы успели вскочить в седло. Кто хочет спать – пусть спит, - ему никто не станет мешать. А нас все равно не догнать. Жизнь сложнее партии в бильярд – ведь ее кий может в любой момент проткнуть нам руку, а зеленое сукно не такое гладкое и ровное, как кажется на первый взгляд… Страшно. Страшно оставаться в одиночестве, даже если кругом люди. Дай мне руку. Раздели со мной жизнь. И я смогу идти сквозь дождь и ночь, которым не под силу уничтожить меня, если буду знать, что Ты идешь рядом.
Июнь 2001 года.