Ярко-желтые языки пламени танцевали, переплетаясь, сливаясь воедино, дрожали, замирая, и снова воздымались, становясь ещё ярче и ослепительнее. Мягко потрескивая, жгучее пламя охватывало сухие поленья, поглощало их, превращая в чернеющиеся крохотные угольки. Легкие, словно призрачные, тени трепетали на старой кирпичной кладке камина, подсвечивая каждую трещинку, оставленную временем, вырисовывая силуэт пламени.
А за окном вновь шел снег. Невесомые хлопья его, будто бы замирая в воздухе, неспешно опускались с небес, покрывая старый забор и узкую дорожку, оконный карниз и обнаженные ветви деревьев, низкие крыши соседних домов и даже неторопливо идущих по улице прохожих легким белоснежным пухом. Ватные сугробы заглядывали в обледеневшее окно, покрывшееся иссиня-белыми кружевами, так тонко и искусно сотканными вечерним морозом.
Сидя перед камином в большом кресле с плетеной из лозы спинкой, молодая женщина в строгом темно-синем платье с высоким воротничком в сотый раз тревожно пробегала глазами по желтовато-серому листку бумаги, испещренному мелкими, ровными строчками. Бархатистый взгляд её карих глаз слегка дрожал, то наполняясь теплом и скрытой глубоко, внутренней надеждой, то вдруг омрачаясь отчаянием, сквозь которое уже через мгновение вновь проглядывала сдержанная радость и трепещущая нежность. Задумчиво опустив тонкую, белую руку, пальцы которой крепко сжимали листок, на колени, женщина расправила темно-коричневый шерстяной плед, покрытый бежевой и белой клеткой, который покрывал её ноги. Откинувшись на спинку кресла, отчего то слегка качнулось, она повернула голову набок, следя через окно, обрамленное тяжелой тканью бордовых портьер, за крохотными алмазами снежинок, медленно опускающихся вниз и скользящих по холодной глади стекла.
Вдруг за стеной послышались спешные шаги; дверь резко распахнулась. Испуганно обернувшись, будто бы просыпаясь от задумчивого сна, навеянного треском углей и шепотом снега, женщина, резко поднявшись с кресла, отчего плед с её ног скользнул на пол, недоуменными, печальными глазами смотрела несколько минут на вошедшего мужчину.
Он медленно расстегнул несколько пуговиц на заледеневшем от мороза мундире, стряхнув с воротника на пол пушинки снега, опустив взгляд, не в силах взглянуть в глаза взволнованной женщине.
- Я пришел попрощаться… - сказал он, наконец, чувствуя непривычную неловкость в молчании.
Женщина бесшумно сделала несколько шагов ему навстречу, все ещё сжимая в руке письмо.
- Почему же ты не писал раньше… Два года… - тихо прошептала она.
- Чего ради? Ты не ответила бы мне… - сказал он, найдя в себе силы посмотреть ей в глаза, но тут же отвел взгляд, заметив дрожащий блеск навернувшихся на них слез.
- И что же ты теперь? – спросила она.
- Я уеду. Сегодня же. Не думаю, что когда-нибудь ещё свидимся, поэтому… прощай! – сказав это, мужчина развернулся на каблуках, собираясь уходить.
- Постой, прошу! – воскликнула женщина, бросаясь к двери и закрывая ему дорогу грудью.
Он удивленно поднял брови, останавливаясь.
- Ужели, ничего нельзя изменить? – спросила она.
Тяжело вздохнув, он отвернулся в сторону, глядя на танцующие языки пламени, играющие бликами на мебели, на стеклах, на лицах… Дрожащими от волнения глазами, чувствуя, как больно сжимается сердце, она смотрела на знакомое лицо и не узнавала его, видя лишь незнакомое, холодное выражение и недвижный, будто окаменевший, взгляд.
- Ужели ты оставишь меня и сейчас? – спросила она, и прозрачная капелька слезы сорвалась с её ресниц, рисуя ровную мокрую дорожку на горящей щеке.
- Едем со мной… - вдруг выпалил он, бросаясь на колени и целуя её руку. - Прошу, едем со мной… И ничто больше не разлучит нас…
Крепко прижимаясь головой к её ногам, зажмурив глаза, чтобы не просыпаться от этого сна, он замер, боясь пошевельнуться, боясь спугнуть это желанное видение. Она положила ладонь на бледный горящий лоб, чувствуя веявший от его одежды холод, принесенный с улицы. И вновь тянулась томительная тишина, нарушаемая едва лишь звучным тиканьем старинных напольных часов, да треском огня, да скрипом снега.
- Едем же… - сказал он, поднимаясь и крепче сжимая её ладонь.
- Я… не могу, - с трудом выдавила она охрипшим отчего-то голосом, - у меня… семья.
Вновь опустив взгляд и не находя слов, он стоял с минуту, сжимая её ладонь.
- Что ж, прощай! Видно так суждено! – сказал он вдруг и губы его мягко коснулись её губ.
Жгучая обида, горечь, отчаяние, слезы расставания – все смешалось воедино, переплетаясь, словно языки пламени в камине, в этом поцелуе; прежние воспоминания вновь жгли сердце, но ничего этого нельзя уже было вернуть…
Он шагнул в сторону, отстраняя её от себя и, оглянувшись в последний раз, дернул дверь и, спустя мгновение, скрылся в темноте коридора.
Стоя в опустевшей комнате, она слышала, как скрипели его торопливые шаги на узкой тропинке, ведущей от калитки к дому, слышала, как он остановился у ворот, будто бы надеясь ещё найти выход, но потом… Скрипнули каретные рессоры и, медленно тащась за недовольно фыркающими от холода лошадьми, экипаж тронулся вдоль по улице, отдаляясь все более и более с каждой секундой, увозя…
Бросив письмо на пол, она кинулась к выходу. Миновав темный коридор и распахнув настежь входные двери, она босиком мчалась по заснеженной тропинке, где виднелись ещё его следы. Распахнув калитку, она выбежала на середину дороги, распахнув уста, с которых готовы были сорваться заветный слова, но экипаж уже наполовину скрылся за поворотом.
Беспомощно опустив руки, она с трудом хватала ртом воздух, будто рыба, лишенная жизненно важной для неё воды, не замечая, как пушистые снежинки жгли покрасневшую кожу ног, не чувствуя, как слезы обжигают щеки, как заледенели ресницы…
- Прощай, - прошептала женщина.
Вот скрылись и задние колеса кареты. Простояв, вслушиваясь в вечернюю тишину, босоногая женщина вглядывалась в бездонное зимнее небо, запрокинув голову назад, а легкие снежинки кружились в воздухе и замирали, находя приют в мягких волнистых волосах…
Развернувшись и опустив голову к самой груди, женщина медленными шагами побрела обратно к дому. Войдя в комнату, она с сожаленьем глянула на лежавшее на полу письмо. Наклонившись и подняв его, она в последний раз прижала его к сердцу, вдохнула аромат духов, веявший от помятой бумаги. Глядя на письмо, не в силах перечитать ещё раз, она вдруг скомкала его и бросила в пылающее пламя камина.
Чернея и осыпаясь, тлела бумага в огне, стирая оставшиеся следы прежней любви, стирая воспоминания и чувства, оставляя лишь горькое послевкусие ненужной встречи.
Ярко-желтые языки пламени танцевали, переплетаясь, сливаясь воедино, дрожали, замирая, и снова воздымались, становясь ещё ярче и ослепительнее. Мягко потрескивая, жгучее пламя охватывало сухие поленья, поглощало их, превращая в чернеющиеся крохотные угольки. Легкие, словно призрачные, тени трепетали на старой кирпичной кладке камина, подсвечивая каждую трещинку, оставленную временем, вырисовывая силуэт пламени и сидящей в кресле молодой женщины, печальными большими глазами следящей за огнем.