Давно ли вы гуляли - просто бесцельно ходили, стреляя глазами во все заметные и незаметные атрибуты окружающих улиц - по своему городу?
Нет, не новый супермаркет. И не припаркованный рядом Гелендваген или Запорожец с черными советскими номерами - неважно. И не рекламный щит с грудастой девицей. Этот псто вообще мало относится к улицам крупных городов, так как гражданской самодеятельности там полный ноль. Но, может, вы были в маленьком мухосранске, ПГТ, деревне, да хотя бы в частном секторе большого города. Или на задворках сектора не частного.
Мне повезло. Я не живу в мегаполисе. И даже в областном городе с населением в пару сотен тысяч не живу. Хотя и в них есть места, к которым это может относиться (в Пскове, например, есть, мне рассказывали). Засим речь поведу о своем райцентре.
Даже в тусклых и блеклых кварталах возле больницы или полиции есть что-то притягательное, не говоря уже о всем остальном. Засыпанные опилками дворы у длинных, как сосиски, двухэтажек девяностых годов постройки в конце улицы Мира, где в самый разгар жары и суши неожиданно из гор древесных отходов вылезают чахлые плютеи. Покосившиеся сараи и железные будки. Пустыри, заросшие травой по пояс, посреди которых обязательно что-нибудь торчит - пень от столба, мусорный бак, останки каких-нибудь кирпичных сооружений неизвестного назначения... Да какое дело, что где есть? От наличия или отсутствия чего-либо в этом духе не сдвигается ни одного атома в положении небесных тел... Нет. Интересно. Какой-то дикий, подсознательный, иррациональный интерес. Маленькие тропинки между сараями, гаражами, трансформаторными будками, кучами горбыля, заготовленными на дрова. Порой во дворе или на границах - маленькое, но гордое болото, лужа диаметром метра три и глубиной с полметра, обросшая рогозом.
Летом - пыльные, раскаленные, как будто залитые кипящим маслом, перекошенные, какие-то неземные улицы северо-западного угла Баков, гаражи, тупики, маленькие магазины... Овраги, канавы, мостики и большие мосты. Казалось, их никогда не посещает ветер. Баковский парадокс. Чем севернее, тем жарче. Пропадает жара лишь по мере спуска к мосту в соседнюю деревню Красногор, где пыль и щебенка сменяются на густую траву и величественный покой растущего совсем рядом леса.
Идеально прямые, квадратные, улицы между кромкой обрыва поймы Ветлуги и улицей Мичурина. Частный сектор. Заборы, крыши, дома. Ночью они как будто погружаются в воду - настолько тихо и свежо. В воду синей летней ночи. Здесь не заблудится никто и никто никогда не плутал, я уверен. Расположение улиц правильной квадратной сеткой. Скучновато, может, но оправданно. Оправданно, но скучновато.
Широкий, но неровный район стадиона, смешение эпох и секторов. Выгнувшееся дугой начало улицы Мичурина, уютная тенистая Луговая с липами и раздолбанным асфальтом, скривившая время и пространство длинная и одновременно короткая улица Свободы. Где-то справа - по склону, там и сям торчат дома, пережиток хаотичной застройки и баковской традиции селиться по оврагам, головная боль почтальонов, широкие сады и опять же смешение эпох, скривление времени и пространства, попав сюда, как будто проваливаешься куда-то.
А в самом низу Луговой, на высоком угоре, нависшее над заливными лугами, как на балконе - старое, существующее не первый и даже не второй век, кладбище.
Верх оврага, разрезавшего Баки на южную и северную половины, ощетинился лесом, в котором и прячется набирающий глубину овраг первое время, пока не станет форменной пропастью, падение с которой так просто не пройдет, а ручей на холодном, смрадном замусоренном дне оврага не спрячется в рогоз. Ручей зовется речкой Глушицей, в которой когда-то была даже рыба, говорят. Она давно уже расползлась по всей плоскости дна, обмелела, оставив лишь пару неглубоких, с метр, омутов, зарылась в грязный, скользкий песок, а позже и в зеленый, пахнущий лягушкой и огурцом ил. Левый берег Глушицы всегда согрет солнцем, в отличие от обросшего правого. Правый берег - засыпан крылатками кленов, неровен, загадочен, многократно надорван многочисленными ответвлениями от основного оврага, строения рук человеческих здесь подбираются к самой кромке, до некоторых не дойти, не долезть, овражный край улицы Парижской Коммуны недоступен исследователю, где за руинами молокозавода скрываются старые, черные, не то дома, не то призраки, скрываясь летом в буйной растительности, нахохлившись бурыми, почти проваленными крышами зимой. Среди неровных зарослей - порой попадаются проплешины, квадратные или круглые небольшие лужайки с аккуратной ровной травой, в самых неожиданных местах.
В ночной темноте склоны кажутся черными, как смола, оскаливаются на путника страшными шорохами, зловещим шелестением листьев, того и гляди - на пустынные ночные улицы со склона выходят белые призраки... Из листьев рогоза, подсвеченных низкой, воспаленной луной, как будто торчат черные силуэты. Страшно болото, бывшее речкой Глушицей, ночью... Зловещие потрескивания, шорохи, похожие на блуждающих огоньков отблески черной глушицкой воды под луной.
Где-то после нижней плотины речка входит в русло, становится скромным ручьем, прямо у нее на дне оврага, заросшем американскими кленами, стоят дома, они стоят и наверху, и справа, и слева, плоскость земли здесь как мятая бумага - вверх-вниз, вверх-вниз, пока не уйдет глубоко в "цыганский квартал", до похожей на челюсть глубокого старика, ощетинившейся почерневшими развалинами посреди разноцветных старых, но крепких домов, улицы Хлебова. Даже в жару здесь прохладно, из-под горы бьют холодные ключи, там и сям перегрызающие щебенку на дороге, скрывающиеся в отведенных для них трубах. Окружающие улочки и переулки летом настолько утопают в осоке, крапиве, чернобыльнике и лопухах, что становятся непроходимы. Зимняя Нижняя слобода глуха и уютна, похожа на опустевшую деревню, выдает свою обитаемость лишь дымом из труб да периодически подходящими к колонке местными.
Выход из оврага опять наверх - старая-престарая Интернациональная, пропитанная, как бумага маслом, духом баковской старины, исчерченная лужами и ручейками, вспученным рыхлым черноземом, начинается с асфальта в шумном центре - пропадает в канаве в глубоком, пусть и пологом, овраге, по дну канавы вечно ползет чахлый ручеек откуда-то сверху, исчезая в крапиве в человечий рост. Ландшафт вновь превращается в мятую бумагу, пространство и время искривляется, но идя по этому месту, ты ощущаешь себя высоко-высоко - даже несмотря на то, что гора, по краю которой проходит эта улица, совсем невысокая и пологая.
Старый центр - не кишащее машинами и людьми начало Пролетарской и Нижегородской, нет, старый центр, здание музея, типографии, площадь Свободы, памятник героям войны - прилизан, тускл и шумен днем, берет свое ночью, не с наступлением темноты, а после двух часов, когда стихает ветер, поселковые звуки растворяются в гнетущей тишине ночи и из оврага наверх, как муть со дна, поднимается мягкий жирный запах Подгорной.
Не будьте будничны и предельно прагматичны. Капните художественного и эстетического смысла на окружающую действительность. Просто ходите по улицам и смотрите вокруг с удовольствием - вот и все дела.