Снова пришла весна. Из подворотен, заваленных отбросами, потянуло гнилью; ботинки прохожих аппетитно зачавкали, зачирикали воробьи, закаркали вороны. Все, пережившие эту зиму, вышли из своих домов и цепочкой потянулись к автобусной остановке. Вдруг в самом конце цепочки показался и довольно бодро зашагал старенький, почти умерший этой зимой, вахтёр с завода ЗИЛ – Нил Петрович Кречетов. Появление Нила Петровича на остановке вызвало у собравшихся молчаливое удивление: его давно считали умершим. Нил Петрович как всегда встал несколько поодаль и окинул толпу дерзким, насмешливым взглядом. На старике по-прежнему ловко сидел его любимый вонючий ватник, создававший в автобусе невыносимую атмосферу.
– А, Нил Петрович! – заулыбался ему слесарь Карпов, – Никак полегчало?
– Да уж, полегчало! – тотчас отозвался Кречетов и добавил своё привычное. – Итить вашу мать!
– Ну теперь начнётся! – недовольно протянула учительница младших классов Щенкова. – Что ни слово, то мат-перемат!
Нил Петрович услышал. Он был чуток на сопротивление. Подскочив к учительнице, он громко, чтобы все слышали, спросил: «А как же иначе с вами, ежели вы все – душегубцы?» Учительница шарахнулась от него в сторону. «Ну пошло-поехало, – заговорили в толпе, – и ведь не берёт его лихоманка – чёрта старого!» Бегство учительницы вдохновило Кречетова. Он по-ястребиному оглядел толпу: люди прятали глаза, показывали спины. «Ить вы же все – дармоеды!» – крикнул дед. После болезни его голос напоминал карканье старой вороны.
Подкатил автобус. Нил Петрович, по своему обыкновению, нарочно пропустил всех вперёд и с большим трудом, – сказывалась весенняя немощь, – втиснулся в заднюю дверь.
– Я же вас всех насквозь вижу! – продолжил он, когда копошащиеся в давке люди угомонились. – Вам бы только хапать да хапать! Души-то вы сатане продали!
– Да что же это такое?! – донёсся визгливый женский голос с другого конца автобуса. – В телевизоре ругают, по радио ругают и этот ещё, козёл старый, туда же!
– Верно! – подхватили остальные. – Хватит терпеть этого старого нахала!
И тотчас в адрес Нила Петровича понеслись упрёки и оскорбления. Заслуженный вахтёр, привыкший если не к уважительному, то хотя бы к терпимому отношению к себе, обомлел.
– Старика-то за что? – подал голос слесарь Карпов. – Он-то тут при чём?
– Все ни при чём, – отозвались из середины автобуса, – а жить всё хуже и хуже!
– Суки! – наконец, опомнился Кречетов, осознав всю тяжесть нанесённых ему оскорблений. – Сукины дети! Вы меня оскорблять?!
Ком подступил к горлу Нила Петровича. Впервые в жизни он почувствовал себя незащищённым, поддающимся злобному натиску. Но таков уж был его профессиональный характер: идти наперекор всякому напору. И Нил Петрович своими крупными, тяжёлыми кулаками, как кувалдами, принялся колотить по головам окружающих, не различая ни пола, ни возраста. Началась грубая возня. Тем временем автобус подкатил к конечной остановке у пятой проходной ЗИЛ-а и открыл двери. Но, к удивлению, из задней двери никто не вышел. Побагровевший, взъерошенный Нил Петрович заслонил дверь своим жилистым телом. В пылу борьбы старому вахтёру почудилось, что он стоит насмерть в своей родной проходной.
– Пр-р-ропуск! – орал Нил Петрович, брызжа слюной. – Не пущу, мать вашу!
Несмотря на преклонный возраст, он был всё ещё силён. Зачарованные властным окриком люди на мгновение замерли, но призывный гудок ЗИЛ-а развеял гипноз старого вахтёра, и сначала редкие, а потом более частые кулаки, как капли дождя, забарабанили по ветхому ватнику Нила Петровича.
Когда толпа схлынула, водитель автобуса – молодой, щуплый паренёк, боязливо оглядываясь, подошёл к Нилу Петровичу. Тот лежал на спине возле заднего колеса, скрестив на груди руки со сжатыми в кулаки ладонями, и торжествующе улыбался, словно одержал чистую победу. Его выцветшие глаза дерзко и неподвижно смотрели в закопчённое ЗИЛ-ом небо. Паренёк попятился, быстро влез в кабину и надавил на педаль газа.