«Осторожно, двери закрываются. Следующая станция…» Слыша эти слова, Клавдия каждый раз вздрагивала. «А вдруг не успею», — думала она. Всё страшило её в этой Москве: и огромные дома, и толпы народа на эскалаторе. «А давка какая бывает в час пик в метро», — вздыхала она. Сначала её часто отталкивали от дверей вагона, и она не успевала, но потом научилась. «Чем я хуже? Надо побойчее быть», — убеждала она себя, смелее работая локтями.
Нужда заставила, а так в свои 64 года Клавдия ни за что бы не уехала с родной Белоруссии. Но очень нужна была помощь дочке и маленькой внучке Олесеньке. Дочка не работала, сидела с ребёнком, а зять всё мыкался, перебивался временными заработками.
Помощь её, Клавдина, сначала была совсем небольшая: привозила в Москву глазированные сырки, да там же на вокзале их и продавала. Что выручит — себе да дочке с внучкой на пропитание. Но когда эта «услуга» стала не нужна, задумалась: «Может быть, работу, хоть временную в Москве найду?» И нашла, в одном из московских НИИ. Там уходила на пенсию баба Шура, всю жизнь проработавшая уборщицей.
— Вот тебе, Клавдия, моё наследство, — говорила в свой последний рабочий день баба Шура, передавая ей старый серый рабочий халат, два ведра да швабру. — Трудись, не ленись. А это тебе, — добавила она, — чай, сахар и баранки.
Клавдия отказывалась.
— Бери, бери, сгодится. Когда тебе ещё зарплата будет!
Как в воду глядела баба Шура: взяли-то её, Клавдию, на работу с испытательным сроком. Баба Шура часто приходила к Клавдии — то в конце рабочего дня, а то вдруг на обед принесёт горяченьких пирожков да рыбки жареной. «Сама наловила», — шутила она.
Раз приходит и видит — Клавдия вся красная, заплаканная.
— Обидел тебя кто? Что это с тобой? — допытывалась баба Шура.
— Дочка письмо прислала: внучка в больнице. Что с ней — врачи не могут определить. Хотела я ехать, а начальник говорит, подожди — поправится.
— Так-то оно так, — задумалась баба Шура. — А ты молилась за внучку, Клавдия?
— А как?
— Да так. Как за детей молятся, так и за внуков.
— Не умею я. Вот мать да бабка молитвенные были.
— А ты сумей, проси Бога за Олесеньку.
Всю ночь глаз не сомкнула Клавдия. Бога молила, плакала. Через три дня — телеграмма. Трясущимися от страха руками развернула её и прочитала: «Олесе лучше. Скоро выпишут». Уж как радовались они с бабой Шурой! Слава Тебе, Боже наш, слава Тебе!
На другой день (это уже перед Новым годом было), собираясь уходить, баба Шура печально оглядела Клавдию и сказала:
— Хочу тебе вот чего сказать и попросить. Слушай! Рассказала мне мать. Семья их жила тогда по Екатеринбургом, там и я родилась. Это уж потом мы в Донецк переехали. Ну так вот. Ты, конечно, знаешь, Клавдия, что в восемнадцатом году расстреляли царя Николая, жену его Александру и всех пятерых деточек. От горя вся наша деревня стонала, словно плач стоял день и нощный. И то ли в радость, то ли в утешение послал Господь вот что. У одной бабы на третий день после расстрела царской семьи вдруг зацвела перед домом вишня. Так и задухмянила нежно-розовым цветом. Вся деревня ходила глядеть. Постояла так вишня три денёчка, да и осыпалась. Бабы стали просить у хозяйки вишнёвых веточек. Ох, и сердобольная она была. Нарезала с вишни веточек и раздала больным. И матери моей досталось — очень она болела тогда. Вот чего, Клавдия. Я тебе одну маленькую веточку принесла и себе оставила. Не забывай меня… Да что это я? Ты, Клавдия, главное, Господа не забывай.
— Ладно, — проговорила Клавдия. И, спохватившись, охнула: — Ты что это, баба Шура, помирать собралась?
Баба Шура отвела взгляд:
— Ну, мало ли что? Может, ещё и свидимся...
Целую неделю не приходила баба Шура. Клавдия стала беспокоиться: скоро Рождество, а подруга так ни разу и не пришла. Клавдия вспомнила про веточку вишни. Открыла шкаф, где лежала она, — нежным, чудным запахом окутало Клавдию. Вроде раньше такого не было. Не с бабой ли Шурой чего случилось? Отыскав листок с адресом, который на всякий случай дала баба Шура в свой последний приход, быстро собралась и побежала туда. Возле подъезда толпились люди.
— Померла наша Александра, как раз к Рождеству угодила. Бог призвал: очень она Его любила, — сказала ей немолодая, по-деревенски одетая женщина. — А ты кто ей будешь?
— Не знаю, сестра, наверное, — растерянно ответила Клавдия. И тут её словно жаром обдало: вспомнила! Баба Шура просила: когда умру, положи со мной мою вишнёвую веточку, ту самую, что цвела в восемнадцатом году. Всю жизнь Александра молилась о царской семье и иногда с робкой надеждой говорила: «А может быть, я их там увижу?»
Уверенно войдя в дом, Клавдия рассказала женщинам о просьбе Александры. Стали искать и нашли небольшой узелок.
— Тут, как будто, духи? — удивились женщины. — На, сама посмотри!
Клавдия осторожно развернула узелок. Она, точно она, вишнёвая веточка. Но что это? Не сухая, а словно вчера распустившаяся с благоухающими нежно-розовыми цветами.
— Расцвела, — заплакала Клавдия.
Прошло много лет. Никогда не забывала Клавдия свою названную сестру Александру. Молилась: как она там? И вот однажды видит сон — баба Шура, молодая, красивая, с большим букетом цветущих вишнёвых веточек, улыбается и говорит ей: «Клавдия, а здесь всегда весна, и всегда цветёт вишня. Вот тебе букет к Рождеству!»