«Я лишь тень от ночных фонарей.
Встречай эту ночь, я приду вместе с ней...»
Ольви «Убийца»
Я выхожу из автобуса, на остановке перед конечной, только я рискую выходить тут. Оставшиеся в автобусе пассажиры смотрят на меня удивленно, почти испуганно. Я могу их понять – солнце село полтора часа назад, а в переулке, который отделяет освещенную остановку от следующего островка фонарного света шагов четыреста, целых пять минут ты идешь во мраке, разбавленном лишь отблесками светящихся окон г-образной девятиэтажки на восемь подъездов справа да детского садика слева. Асфальтированная дорожка, вспученная корнями деревьев растущих между ней и домом, изгибается вдоль решетчатого забора садика, ведет от одного фонаря до другого – между ними лишь мраморный узор из теней. Четыреста шагов тишины, нарушаемой лишь твоими собственными шагами, дыханием и шелестом ветвей, меняющих узор теней на асфальте… Неприятное место. Но есть и другие детали, из-за которых мало кто рискует ходить этой дорогой. Например, странные пятна, а если уж совсем точно, то на половину стертые, нарисованные мелом силуэты тел найденных в этом переулке.
Их начали находить в прошлом году. Да, почти год уже прошел. Поначалу это были местные, не желающие проходить десяток лишних шагов от конечной до своего дома. Потом - случайные гости района, не ведающие о дурной славе переулка – в новостях об этом не говорят, даже полиция не очень старается искать убийцу. По-сути все убитые оказались отъявленными сволочами.
Первым был педофил, скрывающийся за маской добропорядочного семьянина. Вторым моральный урод, избивающий жену и пятилетнего сына. Третьим гопник, до смерти забивший своего одноклассника, оказавшегося геем. Остальные из этой же оперы; чьи-то грехи столь же отвратительны, чьи-то – мельче, как у десятой «жертвы» - участкового, который брал взятки или у пятнадцатой – барышни подторговывающей наркотой у школы…
Все не совсем убиты, а «скончались до прибытия в больницу», так бы сказали в новостях. Но новости молчат… и газеты, что странно. Как же! Только представьте себе заголовки: «Серийный убийца терроризирует спальный район на окраине города!» Но все молчат. Только люди стараются не выходить после заката на улицу в общем, а от этого переулка шарахаются как черти от ладана в частности. И продолжают молчать, видно у всех водятся грешки.
А я все равно хожу тут. Мне нравится эта мрачная тишина. Мне нравятся тени и то, что в них скрывается…
И бояться мне нечего…
Он как всегда ждет меня на границе круга фонарного света. Выныривает из тени мне на встречу, протягивает бледные изящные руки - раскрывает объятия. И я с радостью ныряю в них. Утыкаюсь лицом ему в грудь, в рубашку между разошедшимися полами расстегнутой длинной кожаной куртки, больше похожей на полупальто. От него пахнет чабрецом, мятой, немножко потом и… кровью – я никак не пойму какой запах мне нравится больше, потому решаю, что мне нравится их сочетание, потому что это ЕГО запах.
Я улыбаюсь, целуя его твердую грудь через ткань черной рубашки, и радостно чувствую, как запинается и ускоряет свой ритм его сердце под моими губами. Его руки крепче прижимают меня к стройному, подтянутому, сильному телу. Мое сердце решает посоревноваться с его.
Он увлекает меня в тень, которая укутывает\скрывает нас от посторонних глаз, которых в общем-то нет, но так их не будет вовсе…
В тени переулка он вжимает меня спиной в бетонную стену пристройки, в которой находится магазин, подхватывает под бедро, сминая тонкую ткань длинной юбки, заставляет обхватить его талию ногами и целует в губы.
Его рот холодный и жадный, он поглощает меня. И я рада болезненности этого поцелуя… Я отвечаю со всем жаром, что горит в моем сердце и что разгорается внизу моего живота. Я запускаю руки в его волосы, прижимаю его сильнее к себе, стискиваю бедра. Он вжимается пахом в центр моего тела – я стону ему в рот, он смеется, его тело при этом вибрирует, у меня сносит башню.
Дальше все происходит быстро. Он ставит меня на землю, разворачивает лицом к стене, прогибает. Его руки действуют уверенно, хоть и подрагивают. Он прижимается ко мне сзади, левой рукой обнимает через живот, поглаживает полоску кожи между краем футболки и поясом юбки. Другой рукой поднимает юбку, мягкая ткань ласкает ставшую сверхчувствительной кожу, но не так возбуждающе как прохладные пальцы. Я упираюсь ладонями в шершавую стену, подаюсь назад - подстегиваю его ускориться.
Он рычит, прихватывает меня зубами за шею, крепче прижиматься,… а потом, внезапно отстраняется, одергивает мне юбку. Я слышу, как он ерошит волосы и долго выдыхает…
Я разочаровано фыркаю – черт, он опять останавливается! – оборачиваюсь к нему, наблюдаю, как он выравнивает дыхание, смотрит на меня исподлобья, в его глазах вспыхивают алые искры. На его лице мука и голод.
- Ладно, - бурчу я. – Идем домой.
Как бы я не хотела, но в темноте, пусть и половинчатой, им владеет не тот голод. В переулке для него слишком сильно пахнет смертью и кровью, а я слишком хрупка для него.
Я рада только тому, что дома он придет в норму.
Не успеет закрыться дверь в квартиру, как под моими руками вместо шероховатой стены будет гладкое дерево. И он будет во мне. Торопливо, резко, просто сдвинув ткань трусиков в сторону, слишком торопясь, чтобы снять их. Даже не озаботившись раздеться самому, просто дернув ширинку, так что джинсы упадут к щиколоткам.
Он будет сжимать меня в объятиях до синяков, оставлять малиновые засосы на плечах и шее, рычать и стонать. Но все равно сдерживаться...
Сегодня в переулке не найдут полутруп, с шеей с которой тонкими полосами снята кожа. Полутруп способный только бормотать что-то о Тени с глазами, горящими алым. Тени, которая вцепилась в его горло и чем-то уколола, а после пришла слабость и только, когда острый нож надрезал кожу, слабость сменилась болью.
Полутруп будет повторять это все, снова и снова, пока не умрет, за пять минут до дверей больницы. Но еще успеет рассказать обо всех своих грехах, за которые и поплатился лоскутами кожи, как говорила ему Тень.
Умрет, кстати, от потери крови, хотя этого не могло произойти из-за полученных им ран. Будут, конечно, два прокола рядом с сонной артерией, но недостаточно близко и неглубокие… На них никто не обратит внимания…
Мой ласковый монстр. Мой надежный защитник. Мой драгоценный ночной кошмар. Мой ненаглядный убийца…
…Первой жертвой был мой отец…