Один давний случай всё не даёт мне покоя. Произошло это летом, на даче, незадолго до покупки зловещего автомобиля. Когда начинали дачный участок облагораживать (а это была часть пади — кочки да кустарник), слева болотным экскаватором вырыли широкую канаву — от самой сопки, где дом заложили, до низины, чтобы отвести туда воду с будущего огорода и осушить его. И в этой самой канаве из-под сопки забил родник. Это было как чудо! Как подарок всем нам за тяжкий труд. Сыновья потом облагородили драгоценный родник, зацементировали и обложили мрамором. Рядом, чтобы накапливалась вода для полива, бани и других нужд, на углубление установили два бетонных кольца. Получился колодец. Для питья и приготовления пищи брали воду из ключа, а для иных целей — из бетонного накопителя. Время от времени в колодце обнаруживали то утонувшую фазаниху, то голубя, а один раз вытащили мёртвого соловья. Стенки в нём мокрые, скользкие, отвесные. Попал в зловещую западню — оттуда нет пути.
Саша, человек, в общем-то, осторожный и предусмотрительный, иногда использовал колодец-кольцо для того, чтобы размочить в нём косу, хотя безопаснее было оставлять её в канаве в самом конце огорода, за мостком, куда редко кто ходил. Косу он просто ставил на дно колодца лезвием вверх, и деревянное косовище торчало наружу. Но никто из нас даже не задумывался, что держать острый инвентарь таким образом — опасно. Всякий раз я наклонялась, перевешиваясь через бетонный край колодца, зачерпывала воду рядом с лезвием, почти над ним, и спешила по своим делам.
А хлопот было выше крыши — то баню отмыть, то в доме порядок навести, пищу приготовить, грибы и другие заготовки на зиму, а уж полоть грядки да траву тяжёлыми охапками таскать — это с утра до ночи. Однажды даже в больницу попала, так обожглась соком каких-то растений. Была в купальнике, он косил, а поскольку ещё с молодости у нас считалось, что ему нельзя после операции поднимать тяжёлое, свежескошенную разнотравицу носила я. На вытянутых руках тяжело, вот я и прижимала охапки к себе. Внезапно почувствовала сильное жжение на боку и на бедре, потом на коже вздулись огромные волдыри, пришлось ехать в больницу. Там подтвердили, что это ожог от яда растительного происхождения, выписали лекарства, мази, бюллетень. Почти неделю пролежала с ожогами. А потом снова тяжкая безрадостная работа на даче.
И так больше десяти лет, без выходных и праздников. Мы так оригинально «отдыхали» на природе в семейном кругу, вкалывая по десять часов ежедневно. И всё это — в постоянном напряжении, спешке, да ещё под злые окрики и недобрые взгляды. А Саша теперь злобился по поводу и без, не знал, как ещё недовольство на мне и детях выместить. Теперь я понимаю, что это было почище чеченского рабства.
Урывками бегала за грибами. Только в лесу, пожалуй, отдыхала душой. Лес, особенно летний и осенний, люблю с детства, с Алтая. Утешало синее небо над головой, вечнозелёные сосны да ещё родник, который я обсадила лимонником и виноградом. Сыновья согнули над родником толстые металлические прутья, которые постепенно обвили виноградные лозы. Родник поил нас, а мы оберегали и чистили его.
А ещё был роскошный сад, который я сажала с восторгом, можно сказать, неистово. Сначала покупала саженцы в плодопитомнике, потом в лесу, что был через дорогу от дачи, обнаружила ростки лимонника, калины, смородины, жимолости, барбариса, вишни, рябины. Это птицы разносили по лесу спелые семена с окрестных дач. Саша раздражённо шутил:
— Замечу, что опять саженцы тащишь, стреляю без предупреждения.
Всю жизнь мечтала иметь свой сад, цветник, огород, да всё не получалось, восемь раз переезжали по гарнизонам да захолустным городишкам, нигде долго не задерживались. А тут наконец собственная земля, родник, лес — рукой подать! Вокруг земельного участка насажала больше десяти калин, потом лимонник да виноград принялась из леса носить и высаживать по-над верандой, вокруг домика, у летней беседки. Больше десяти сортов элитной смородины и жимолости высадила. Крупную, как на Алтае, облепиху в самом конце дачи разместила, вскоре она превратилась в заросли. А у калитки посадила две невежинские рябины. Одна, правда, не принялась, зато другая поднялась такой красавицей — глаз не отвести. На Руси принято рябины у ворот сажать — от сглаза, от нечистой силы. А я думаю — ещё и для красоты, для души такую красавицу высаживали. Вода и деревья — живые, к роднику и саду привязываешься, и любишь, и тоскуешь. Несколько дней пройдёт — и спешишь с ними увидеться, постоять, вдохнуть ароматы родного сада или припасть к чистому ключу.
В тот знойный день, едва спала жара, Саша вытащил из бетонного колодца косу и пошёл обкашивать траву в конце огорода, а я следом за ним — на родник. Туфли на мне кожаные, поношенные, подошва намокла и стала совсем скользкой. Я, как всегда, перевесилась через бетонную стенку, чтобы помыть укроп для засолки огурцов, ноги заскользили по мокрым доскам, и, не удержавшись, я сорвалась головой в воду. А она ледяная, кольцо неширокое, пытаюсь перевернуться и встать ногами на дно, а оно в тине, скользкое, бьюсь, как рыба или как птица, а встать не могу. Страх и удушье захлестнули меня, будто в сердце нож вонзили. Вода что лёд, обжигает, ил да песок со дна поднялись, глаза застят, рот и нос забивают, а я захлёбываюсь, бьюсь, хлещусь головой по дну. И никто на поможет — мужчины мои в конце огорода, не видят и не слышат, что со мной беда приключилась.
В чёрной глубине колодца мелькнул зловещий образ отчима.
«Сейчас он меня утопит!..»
Но отчим схватил меня за плечи, перевернул, поставил на ноги и вытолкнул на поверхность. Я вынырнула из грязной воды, вдохнула воздуха и в ужасе закричала, стала звать на помощь. Вода родниковая и в жару холодная, из высокого колодца без чьей-то помощи не выбраться — отвесные стенки мокрые, скользкие, сама вся в песке, в иле. Я неистово билась и кричала в истерике. Уровень воды в колодце был выше моего роста, но я всё время ощущала опору под ногами. Упиралась ими во что-то твёрдое. Что это было? Руки отчима?..
Сын потом рассказывал, что мой крик больше походил на громкий истеричный смех. Они кинулись к роднику, вытащили меня из колодца, невменяемую от пережитого удушья и страха. Занесли в дом, стали греть воду и обмывать, переодевать в сухое, напоили чаем, валерьянкой, затопили камин и уложили в постель.
А если бы коса была в колодце? Ведь торчала же она и накануне несколько дней из воды, и в этот день стояла, и я не раз наклонялась над её смертельным лезвием. А через несколько минут, лишь косу убрали, я сорвалась в колодец. Понятно, что Господь отвёл меня от страшной беды, практически от смерти. Я бы изрезалась, покалечилась о широкое, длинное и острое лезвие, которое Саша накануне долго точил. Вряд ли я выжила бы, останься коса там минут на пятнадцать дольше.
И ещё муж произнёс фразу, смысл которой дошёл до меня позже: «Когда ты в следующий раз упадёшь в кольцо, все будут знать, что я тут ни при чём. Ты же сама туда нырнула, верно?» Со временем я стала бояться, что могу оказаться в мрачном колодце не по своей оплошности. И старалась не подходить к роднику, если муж был недалеко. Находясь у воды, всегда оглядывалась. Зловещие предсказания старой гадалки из горного аула и целительницы Ольги Даниловны: «Бойся его, он хочет тебя погубить!» — становились реальностью.
На следующей неделе стало ещё жарче. Земля пересохла и покрылась коркой. Угнетённые растения поникли без дождя, которого ждали все — птицы, растения, люди. В кольце-западне нашли мёртвого голубя. Туда загнала его жажда. И только родник по-прежнему одаривал живительной хрустальной влагой. Чтобы в него не падали листья с виноградника и не наносило мусор, мы закрывали его сеткой, потому птицы не могли им воспользоваться, а колодец был открыт и притягивал всё живое обманчивой водной гладью.
Чтобы не задерживаться на даче дотемна, как это было всегда, я решила в полдень не ехать с мужской половиной купаться, а закончить прополку помидорной площадки. Они уехали, а я осталась.
Солнце в зените палило немилосердно. Пересохшая земля поддавалась с трудом. Время от времени я шла на родник ополоснуть лицо и руки, потом несколько раз с наслаждением постояла в ледяном ручье, по которому вода уходила в канаву за огородом, и сама не заметила, как простыла, а может, от непосильной работы к вечеру в пояснице начались такие боли, что я с трудом поднялась по лестнице, которая вела к домику на сопке, а уж в машину сесть мне помогали сыновья. На второй этаж общежития (где мы два года жили в ожидании квартиры) не смогла подняться самостоятельно.
Наутро Саша повёз меня в госпиталь, где лечили не только офицеров, но и членов их семей.
После обеда и дневного сна в палату, где меня разместили, пришёл не только лечащий врач, но и завотделением. Они расположились около моей кровати на стульях и стали задавать обычные в подобных случаях вопросы: кто я, где работаю, какое у меня образование, сколько в семье детей и так далее. Я спокойно ответила на каждый из вопросов. Врачи-офицеры переглянулись, и завотделением спросил:
— А что вы преподаёте в вузе?
— Разные дисциплины лингвистического цикла.
— Ну какие, например?
— Фоностилистику, культуру речи, фонетику, фонологию…
— Как, как вы сказали?
— Фонологию.
— А что это такое?
— Ну, это наука, изучающая звуки как единицы языка, как единые комплексы звуков, то есть фонемы.
— Так, так, — активно демонстрировал интерес к фонеме начальственный собеседник. — Приведите образцы этих самых фонем.
— Например, в словах «мир», «мирок», «мировой» фонема «и» реализована разными звуками, а точнее аллофонами…
— Позвольте, как же разными? — перебил меня завотделением, — во всех словах один и тот же звук «и».
— Так точно, один! — с готовностью подтвердил его коллега.
— Нет, в первом слове эта фонема представлена ударным «и», который длительнее безударных в словах «мирок» и «мировой» и произносится при более верхнем положении языка. В последних словах в первом и втором предударных слогах это уже «и» с призвуком «э». Правда, носители русского языка вряд ли обратят внимание на эту разницу в аллофонах фонемы «и», потому что для нас долгота гласных звуков не является смыслоразличительной. Если мы скажем «сыр», «сы-ы-р» или «сы-ы-ы-ы-р», значение слова «сыр» не изменится, верно?
— Верно, верно, — дружно закивали головой окончательно сбитые с толку интеллектуалы.
— Для англичан же ничего не стоит узнать звуки «и» долгий и «и» краткий в словах «ри-и-д» — читать и «рид» — освобождать, «си-и-н» — сцена и «син» — грех, «уи-и-л» — колесо и «уил» — воля. У них долгота гласных является смыслоразличительной. Понятно?
— Так, понятно, что ничего не понятно, — подытожил инициатор беседы.
— Понимаете, фонему представляет весь ряд (всё множество) чередующихся звуков, или аллофонов, обусловленных фонетическими позициями, — пыталась я втолковать непонятливым медикам.
— Скажите, а зачем надо изучать фонемы? — подключился к странному разговору лечащий врач.
— У фонем в языке важное значение — различать разные слова и разные морфемы. Эта функция фонемы называется сигнификативной, или смыслоразличительной. Другое назначение фонем — способствовать отождествлению одних и тех же слов и морфем. Это уже их перцептивная функция...
— Позвольте, позвольте, как одна и та же единица может и различать, и отождествлять? Тут что-то не то, — как-то даже радостно приободрились вконец сбитые с толку эскулапы.
Я чувствовала, чем подробнее стараюсь ответить на их вопросы, тем нелепее для них мои аргументы. С таким же сомнением я, вероятно, отнеслась бы к их рассуждениям по поводу узкой медицинской проблемы. Зачем они задают эти вопросы? — всё больше недоумевала я.
— Так, понятно, не стоит больше объяснять, — сказал завотделением и многозначительно переглянулся с терапевтом. — Завтра проводите больную ко всем врачам, — сделал он акцент на словах «ко всем».
— Слушаюсь, товарищ подполковник.
И они вышли из палаты. Я не могла отделаться от странного чувства какой-то неестественности состоявшегося разговора. Остался неприятный осадок, смутное впечатление, что они разговаривали со мной, как с неразумным дитятей, если не сказать больше.
На другой день под присмотром лечащего врача я прошла все врачебные кабинеты, сделала рентген и УЗИ и собралась было отправиться в палату, потому что сильно ныла спина. Я едва держалась на ногах, и хотелось скорее прилечь. Но мой провожатый направился к кабинету с табличкой «Психиатр», сунул мне в руки медицинскую карту и попросил зайти.
— Я вас здесь подожду.
— А зачем мне к психиатру? — удивилась я.
— Так положено, — скороговоркой произнёс он и отвёл взгляд.
— Ну что ж, положено так положено, — сказала я и спокойно вошла в кабинет.
Лицом к двери сидела крупная темноволосая женщина в белом халате поверх военной формы. Она жестом пригласила меня сесть и спросила:
— У вас что, проблемы с психикой? Почему вас направили сюда?
Я подала ей медицинскую карту. Спина так болела, что я с трудом умостилась на краешке массивного стула и ответила:
— Сказали, что все обязаны пройти осмотр психиатра.
— Да? С каких это пор? — ещё больше удивилась она.
Врач посидела, посомневалась и стала задавать вопросы. Я спокойно и вразумительно ответила на каждый, подмечая её стремление запутать, сбить меня с толку. С первых минут стало ясно, что это были специальные тесты на логическое мышление, сообразительность, мыслительную активность, уровень интеллекта, избирательность решений и т. д. Я всё время была настороже.
— Так, — наконец произнесла психиатр. — У вас хорошее креативное мышление, высокий уровень интеллекта. Ничего не понимаю... Как вы оказались у нас?
— Да на даче перетрудилась, а может, в роднике простыла, появились сильные боли в пояснице. Вот попала сюда.
И я рассказала о том, что произошло накануне.
— А почему такая тяжёлая работа на вас?
— У мужа травмирован позвоночник, и долгое время всю тяжёлую работу по дому выполняла я, жалела его. Потом дети подросли, они стали помогать. Я привыкла.
— Ваш муж пьёт? — внезапно спросила она.
— Нет, что вы! Не пьёт и не курит.
— Скажите откровенно, у вас с ним хорошие отношения?
— Раньше были хорошими. Мы с ним за одной партой сидели, дружили, любили друг друга, поженились. И всё было хорошо. Потом он получил травму, долго болел... Потом поехал в санаторий... — комок подступил к горлу, и я замолчала.
— Дети, как я понимаю, у вас общие?
— Да, да, три сына. Замечательные мальчишки!
— Он что, изменяет вам?
Я кивнула головой и ещё ниже опустила голову.
— И вы не миритесь с предательством?
— Да, конечно, это я во всём виновата, мне бы надо не обращать внимания, терпеть... — слёзы вновь навернулись на глаза.
— Знаете, в психиатрии есть термин «стокгольмский синдром» — это когда жертва постоянно оправдывает своего мучителя. У вас нет никаких отклонений в психике. Вы нормальная здравомыслящая женщина, не считая этого синдрома. Опасайтесь! Вы затравите в себе личность. Это он привёз вас сюда?
Я кивнула головой.
— А ваш врач ушёл?
— Нет, он за дверью.
— Подождите минутку, я сейчас, — и она вышла.
Через несколько минут хозяйка кабинета вернулась, прошлась до окна и обратно, стараясь взять себя в руки, и сказала, остановившись передо мной:
— Женщина, вы понимаете, что живёте с подонком?.. Я так и думала — это он попросил врачей проверить, всё ли в порядке у вас с головой... Дети, говорите у вас общие?
— Да, поженились в девятнадцать лет. И сейчас вместе.
— Вот негодяй! Мать своих детей поставить под такой удар! А если бы на моём месте оказался другой психиатр и пошёл бы у него на поводу? С таким диагнозом, который он вам «поставил» и пытается подтвердить его у медиков, вас бы на пушечный выстрел ни к студентам, ни к своим детям не подпустили.
— Какой ужас! В чём моя вина?
— Поверьте, вы не первая и не последняя. Таких пар множество. Муж гуляет, провоцирует скандалы, а жена — «дура, шизофреничка». Берегитесь его! Вот вам моё заключение: вы — нормальный здоровый человек! И никогда в этом не сомневайтесь. Он, небось, вам другое внушает?
— Да, всё время говорит, что я ни на что не способна, что живу за его счёт, что пропаду без него.
— Вот-вот, я так и думала. Полный «джентльменский набор» блудливого жеребчика. Вместе, говоришь, учились? — внезапно перешла она на «ты». — Ты была отличницей, а он с двойки на тройку перебивался и у тебя списывал. Так?
— Как вы угадали? — изумилась я.
— На то я психиатр. У меня самой та же история. Вместе учились, правда, не в школе, а в академии. Всё развивалось по типичному сценарию — «горе от ума». Запомни, милочка, посредственность никогда не смирится с личностью, обязательно затравит её или сломает.
— Но почему? Я не сделала ему ничего плохого!
— Зависть, матушка, — ведущая эмоция в человеческом обществе, а в жизни это проявляется в семье и на работе, в любом, большом или маленьком, коллективе. Беги от него, пока молода и здорова. Иначе до болезни доведёт, до нитки оберёт и по миру пустит. Я глазом не успела моргнуть, как у меня родительский дом оттяпал мой шустрый лимитчик. И машину, и гараж заодно.
— Так вы москвичка?
— Коренная, все предки оттуда.
— Как же вы позволили? Ведь должны по закону разделить имущество.
— Родители поумнее были, предупреждали, дарственную на меня оформили.
— Дарственная тем более не делится.
— Ты плохо знаешь тех, кто наживается за чужой счёт. Узнав, что он с моей подругой развлекается, когда я на дежурстве, тут же указала на дверь.
— А он?
— А через несколько дней меня около нашего дома избили неизвестные в масках. В почтовом ящике записку нашла: «Уезжай, иначе тебе не жить». Потом ещё раз избили так, что третьего раза ждать не стала. Заключила контракт и уехала психиатром в военный госпиталь на Камчатку. Теперь вот здесь.
— Знаете, если до развода дойдёт, Саша такого не позволит. Он честный, порядочный. Сама виновата, что не мирюсь...
— Ну-ну, дай-то Бог...
Со справкой психиатра и медицинской картой, расстроенная, озадаченная, подавленная, я вышла из кабинета и заплакала. Слезы сами лились из глаз, я не могла их остановить. Врач испуганно поддерживал меня под руку и вёл по коридору. Перед палатой он произнёс:
— Простите меня... нас... за вчерашнее... Простите, если можете.
Да, вот такое невесёлое воспоминание... Мы все представляем собой совокупность собственных воспоминаний. Это означает, что на нас лежит тяжкий груз нашего прошлого.
Когда у нас подавленное настроение или дурные предчувствия, то стоит хорошенько призадуматься — и станет ясно, что причиной этого на самом деле является какое-то воспоминание.
Долго и беспощадно мучила меня злая госпожа — моя память, пока я не познакомилась с гавайской духовной практикой хо’опонопоно. Принцип её работы заключается в том, что каждое предпринимаемое вами действие проистекает из вдохновения или воспоминания.
Вдохновение — это сигнал напрямую от Вселенной (Бога, Создателя, Мирового разума и т. п.).
Воспоминание — это программа, находящаяся в вашем подсознании.
Необходимо очиститься от воспоминаний, чтобы освободить место для сигналов вдохновения от Бога. А для этого достаточно всего лишь произнести «Я люблю Тебя», обращённое к Богу. Эти простые слова запускают процесс очищения. Древний гавайский метод хо’опонопоно сводится к очищению от всех плохих воспоминаний и всякого негатива для того, чтобы изменить себя и других.
На этом же принципе основаны аффирмации — ключевые фразы на положительную установку для подсознания:
Я с лёгкостью освобождаюсь от прошлого и доверяю жизни.
Я закрываю двери перед прошлой болью и обидами и прощаю всех, включая себя.
Я вижу перед собой бурный поток. Я беру все разочарования, опускаю их в воду и смотрю, как они уплывают вниз по течению и исчезают из виду.
Я свободна, и все, кто был в моей жизни, тоже свободны.
Я жива и полна сил независимо от того, что со мной происходит.
Есть аффирмации для души, для здоровья, для самоуважения:
Я принимаю себя такой, какая я есть.
Я прощаю всех, кто когда-либо обижал меня.
Я никому не принадлежу. Я свободна и расширяю свои возможности бесконечно.
Если вам тяжело и больно, выплесните эту боль на бумагу, как сделала я. Бумага всё стерпит, а вам станет легче.