— Посмотри, Саша, какие странные квитанции, — дёрнуло меня за язык, когда собиралась на работу. Предстояло отчитаться за командировку после защиты докторской.
— Бумажки как бумажки.
— Взгляни: на них разные гостиницы — «Заря», «Вымпел», а вот ещё «Арена». А я всё время жила в общежитии транспортного предприятия, где Таня работает…
Грузоперевозки в Воронеже в то время, когда я туда приехала готовиться к защите, сократились, общежитие для водителей-дальнобойщиков стало пустовать. Чтобы транспортному предприятию выжить, один этаж отвели под гостиницу. Домик у тёти Даши небольшой, им самим тесно, а тут я им на голову. Решили, что ночевать и писать буду в гостинице, почти рядом с домом. Стараниями Татьяны, Сашиной сестры, в комнатке установили компьютер. Для меня это было архиважно. Всё устроилось на славу: завтракала фруктами из их сада, обедала в университете, где пропадала целыми днями, а ужинала у тёти Даши. На выходные они забирали меня на дачу. Одним словом, жила как у Христа за пазухой.
— Ну и чего ты упёрлась? Дались тебе эти названия! — всё больше раздражался Саша.
— Я понимаю, если бы одно название было, но не три же!
— К чему ты клонишь?
— Да они, наверно, липовые.
— Кто их тебе дал?
— Сестра твоя. Это она с комендантшей договаривалась.
— А кому ты деньги платила?
— Иногда комендантше, иногда через Татьяну передавала, она и квитанции приносила. Я их не рассматривала, складывала в конверт с командировочными документами. Только сегодня обратила внимание.
— Если бы комендантша что не так сделала, Танька бы тут же её прищучила, — успокоил он то ли себя, то ли меня.
— Вообще-то да. Но, может, их лучше не сдавать?
— Тебе же за проживание не оплатят! Богатая нашлась. Ума хватает только деньги из семьи откачивать.
— Я на свои ездила, — оправдывалась я. — Старший валютой помог. У тебя ни копейки не взяла.
— Я ж говорю — из семьи. Или ты сама себе велосипед теперь? С учёными степенями. Куда нам, простым смертным, до вас, — недобро съязвил он.
И я ничтоже сумняшеся сдала документы в бухгалтерию.
Дня через два столкнулась в коридоре с Людмилой из расчётного стола. С ней мы подружились из-за ячменей. Да, из-за тех самых, что на глазах, точнее, на веках появляются. Это бывает редко, но уж если привяжется эта хворь к человеку — мало не покажется. Так случилось и с Людмилой. Что ей только не прописывали: уколы, таблетки, пивные дрожжи, переливание крови, капельницы. Ничего не помогло. Только один ячмень сойдёт, другой тут как тут. Глаза воспалённые, веки отёчные, лица на женщине нет. Я обратила на неё внимание, да как-то неловко было подойти. Однажды столкнулась с ней в буфете, не утерпела и сказала, что смогу помочь. Отчаявшись, она готова была на всё.
После лекций я заходила в комнатку, где обычно пили чай сотрудницы бухгалтерии, а в остальное время она пустовала. Мы закрывались с Людмилой в этом закутке, и я проделывала нехитрые знахарские манипуляции. «Ячмень рос. Созрел. Подошёл покос. Ячмень скосили, дедушку-ведуна попросили: «Дедушка-ведунок, заговори ячменёк у рабы Божией Людмилы», — читала я заговор. Потом крестила нарыв ножом и вбивала нож в сучок на табурете. Дома Людмила прикладывала запаренные горячие ячменные зерна к больному месту. Мало кто верил в успех этого предприятия, но когда ячмени исчезли бесследно, меня зауважали.
И вот теперь Людмила, поздравив с успешной защитой, шепнула:
— Вчера пришли две дамы из контролирующего органа и затребовали твой отчёт по командировке.
— Я позавчера сдала.
— Мы удивились: если бы общая или выборочная проверка, а то именно твои документы. Забрали и ушли.
— Да ты что?
— Главная говорит: это неспроста. Без наводки не обошлось. У тебя есть недоброжелатели?
— У кого ж их нет? А у меня — хоть отбавляй!
— Кто знал про эти документы?
— Только я да муж.
— Неужели он?
— Исключено! Какой ему интерес? — не раздумывая воскликнула я.
Она ушла, а я стояла как громом поражённая. Зачем я его послушала?
Дома не находила себе места, но Саше решила не говорить. Может, пронесёт. Настала ночь. Пытаясь уснуть, вспомнила детскую присказку: «Ложусь почивать на Сионских горах. Три ангела в головах. Один видит, другой слышит, третий правду говорит». Долго не могла уснуть, а к утру забылась. Во сне вижу себя молодой, и собака со мной большая, лохматая, игривая, рыжая, как лиса. Ластится, к ногам льнёт. Потом мы с ней оказались на острове, что напротив нашего села в низовьях Амура. А вокруг — красота, покосные луга силу набирают, травы цветут и колосятся, птицы поют. Начало лета. Мы бегаем друг за другом, резвимся, в траве барахтаемся. Я глажу её, а у неё мех чистый, тёплый, гладкий. Вдруг за лесом лай раздался. Мой мохнатый друг подхватился и бежать. Я за ним. Хочу догнать и не могу. Зову, кричу, а голоса нет. Потом всё-таки нагнала, окликнула. Собака обернулась, но это уже не мой добрый пёс — а скорее волк с оскаленной пастью. И глаза злые, с недобрым хищным прищуром, и окрас серый.
Я испугалась, закричала от ужаса, проснулась в ознобе, с недобрым предчувствием. «Собака всегда к другу, — говорила в детстве мама. — Собаку видеть — к добру!» — уверяла она. Ну вот, значит, всё будет хорошо, утешала я себя. Но волчий оскал так и стоял перед глазами.
На следующий день меня вызвали в приёмную ректора. Секретарша подала на листочке номер телефона, по которому следовало позвонить.
— А кто просил?
— Звоните, узнаете. Вам объяснят.
В трубке послышался приятный женский голос. Уточнив мою фамилию, женщина представилась и пригласила в оперативный отдел УВД.
— Когда вы сможете прийти?
— Минут через сорок, — ответила я и поехала по названному адресу.
— Давно из командировки? — спросила миловидная женщина с металлическим блеском в голубых глазах.
— Нет, на днях.
— С какой целью ездили?
— На защиту докторской диссертации.
— И как, успешно?
— Вообще-то да.
— А где там жили?
— В гостевых комнатах автоколонны на окраине города. Так дешевле и удобнее. Рядом с родственниками.
— Как туда попали?
Я кратко рассказала, как и почему я туда поселилась и жила больше трёх месяцев, сколько платила в сутки, кто принимал деньги, как зовут коменданта, по какому адресу находится общежитие. Всё как было на самом деле.
— Хорошо, что вы ничего не скрываете, — сказала женщина-оперативник.
— А что мне скрывать? Я не преступница.
— Верно, — недобро усмехнулась она. И в её голосе послышались металлические нотки. — Квитанции, по которым вы отчитались за проживание в командировке, поддельные. Мы сделали запрос, там нет гостиниц с такими названиями.
— И что теперь? — в страхе спросила я.
— Будем открывать уголовное дело.
— На меня?
— Нет, на того, кто эти квитанции выписывал. Вы пойдёте по делу как свидетель. Вам ничто не угрожает.
— И сумма-то небольшая — около четырёх тысяч…— вслух рассуждала я.
— Дело не в сумме, а в подделке документов. Уверена, что не одной вам такие квитанции вручали.
— Там много народу перебывало. В основном из деревень — кто в больницу, кто на рынок с фруктами, с молоком, творогом. Люди бедствуют, многие потеряли работу.
Я распрощалась и вышла из кабинета оперуполномоченных.
За ужином рассказала, куда меня вызывали и по какому поводу. Помолчав, Саша спросил:
— И ты рассказала всё как было?
— А у меня был выбор?
— Ты хоть понимаешь, что натворила?
— Что?
— Подставила моих родственников! Они к тебе всей душой, а ты?
— При чём здесь родственники и я? Дело-то в аферах комендантши.
— Откроют там уголовное дело. Начнут таскать сестру. Как ей после этого людям в глаза глядеть? Как переживёт всё это старенькая тётка?
— Знаешь, в бухгалтерии сказали, что за квитанциями пришли на другой день. И попросили только мой отчёт и ничей больше.
— Хочешь сказать, что кто-то тебя заложил?
— Не хочу сказать, а так и было.
— Кому ты ещё говорила?
— Только тебе!
Он подумал, ничего не сказал, взял телефонную трубку и вышел через кухню на лоджию. Второй выход на неё был через зал. Я прошла туда, приоткрыла балконную дверь и встала за штору.
— Зачем ты это сделала? — сердито сказал он в трубку.
После некоторой паузы ответил:
— Да чёрт с ней! Вляпалась, пусть сама выбирается! Но дело в моих родственниках. Их начнут таскать! Ну кто тебя просил вмешиваться?
Мало сказать, что я была в шоке от услышанного. Меня будто кипятком обдали с головы до ног! Я перестала что-либо понимать и здраво оценивать. Зачем я сказала ему про эти чёртовы квитанции! Ну кто меня за язык тянул? Забыла, как он, вернувшись из Кульдура, писал письма своей тогдашней очередной подруге, сообщая обо мне и детях такие подробности, что уму непостижимо. Я тогда чуть сквозь землю от стыда не провалилась. Есть такая подлая категория мужиков, которые обсуждают своих жён с посторонними женщинами.
От подслушанного разговора ощущала себя ошарашенной, не хотела его ни видеть, ни слышать. Как посмотрю ему в глаза? Я собралась и ушла к Ольге Даниловне. И дома не ночевала.
Я так любила его, что даже представить не могла, как смогу жить без него. И всю жизнь так думала. Боялась его потерять. А уехала в Москву — и обнаружила, что без него мир лучше. Я успокаивалась, радовалась всему, что окружает меня, занималась собой и своими проблемами. Мне было хорошо! То же самое повторилось в Воронеже. И каково теперь видеть его неприкрытую подлость? Что с ним стало? Как, оказывается, может измениться человек, попав под чужое недоброе влияние.
На другой день, придя с работы, он спросил, как ни в чём не бывало, даже с участием:
— Ну как ты?
Я пожала плечами.
— Не расстраивайся. Я всё уладил. Дело закроют. Ты знаешь мои связи.
— Ой, правда? — обрадовалась я.
— История с квитанциями выеденного яйца не стоит. Сумма-то смешная. Только надо, чтобы уголовное дело не открыли в Воронеже. А здесь — всё под контролем. Держи хвост пистолетом.
Он стал, как прежде, приветливым и весёлым. И я немного успокоилась. С тех пор как он одолжил денег на машину и попал под каблук этой хищницы-удавки, мы удалялись и удалялись друг от друга. Всё хорошее в нашей жизни стало улетучиваться как дым, словно ничего и не было. На смену пришли недоверие, отчуждение, подозрительность... Как я устала от всего этого!
На другое утро, собираясь на работу, он сказал вкрадчиво:
— Ты сходи к оперативникам и откажись от показаний.
— Как отказаться? Ты же сказал, что всё устроил.
— Ну да, договорился. Дело надо закрывать, пока оно на доследовании.
— А что сказать?
— А ничего не надо. Напиши отказ в письменной форме и передай дежурному. А там разберутся.
— А что писать-то? — недоумевала я.
— Бери ручку.
И он продиктовал текст отказа.
— На них не будут открывать, — сказала я, вдумавшись в написанное, — зато откроют на меня.
— Я ж тебе объяснил, что здесь, на нашей территории, всё под контролем. Как откроют, так и закроют. Обещаю. Я договорился. Ты меня знаешь.
По дороге на работу я зашла и отдала конверт с заявлением об отказе показаний дежурному милиционеру. На душе стало легче: и у родственников не будет неприятностей, и у меня всё в порядке. Спасибо Саше. Какой молодец! Он прав, я без него пропаду. Решив, что опасность миновала, занялась домашними делами, которые скопились после долгого отсутствия.
Но через неделю позвонил следователь и пригласил на допрос.
Я тут же перезвонила Саше и сказала:
— Никто и не думал закрывать уголовное дело. Всё передали в следственный отдел. Вот телефон, позвони и узнай сам.
Он помолчал немного и сказал ледяным тоном:
— Никуда звонить не буду. Сама вляпалась — сама и выбирайся из этого дерьма.
— Ты же обещал...
— Я ничего не обещал. Отстань от меня. Я устал от тебя и твоих проблем. Мы с мужиками уезжаем на турбазу, попьём пива, в баньке попаримся. Ты не теряй меня, если что.
— Продали меня с потрохами — и теперь едешь с шалавой это подлое дело обмыть?
— Ты опять за своё? Её нет в природе, она — в твоей больной фантазии. Тебе лечиться надо. — И положил трубку.
Что мне делать? С балкона выброситься? Таблеток наглотаться? В петлю залезть? Не хочется жить! Я плакала и металась по дому в полном одиночестве. В воскресенье вечером, не помню как, оказалась у Ольги Даниловны. Она, взглянув на меня, пошла разогревать воск. Слила меня трижды по три раза. Я успокоилась и крепко уснула на диване в зале. Проснулась в одиннадцатом часу ночи бодрая и посвежевшая.
— Что мне делать?
— Надо искать защиту. У тебя есть кто-нибудь в органах?
— Откуда?
— А помнишь, ты ходила к начальнику отделения? Ну когда тебе административное нарушение хотели пришить. Он же помог. Сходи ещё раз.
— А что, неплохая идея.
Я совсем забыла, как однажды, вернувшись из командировки, нашла в почтовом ящике извещение на своё имя. В нём сообщалось, что штраф за административное правонарушение, совершённое мной тогда-то и тогда-то, погашен и ко мне претензий не имеется.
— Посмотри: что это за квитанция? Какой штраф? Не могло быть никакого нарушения, потому что в это время я находилась в командировке! — сказала я Саше.
— Да не бери в голову. Что-то напутали. Выбрось в мусорное ведро.
«Нет, — решила я, — надо всё выяснить».
На другой день позвонила в приёмную УВД, узнала, где находится отделение, известившее меня о штрафе, и поехала. Начальник, немолодой утомлённый полковник, был на месте. Я показала квитанцию и попросила объяснить, что всё это значит. Он вышел ненадолго в приёмную, кое-что уточнил и вернулся обескураженный.
— На вас поступила жалоба от гражданки Хаменко Анжелы Адольфовны, проживающей неподалёку отсюда.
— На что она жалуется?
— Да что вы исписали нецензурно стены в подъезде, испачкали двери…
— Я? Как можно сделать всё это при собственном отсутствии? Вот копия моей командировочной. Сравните даты там и на извещении.
— По поводу этой жалобы составлен протокол осмотра. Вам вынесен штраф и тут же кем-то погашен. Кому-то очень надо было повесить на вас правонарушение.
Он распорядился узнать, кто был исполнителем осмотра, и пригласил подтасовщика к себе. В кабинет вошёл не первой свежести лейтенант. Форма мятая, голова всклокоченная, лицо опухшее.
— Ты опять с этой Хаменко связался? Я тебя предупреждал?
— Так точно!
— Исчезни с моих глаз! Всё, моё терпение лопнуло! Пиши рапорт на увольнение... Какое основание, спрашиваешь? Ложный протокол на неповинного человека. Документ вот здесь, в папке. Свободен.
Затем обратился ко мне:
— Дайте мне копию вашей командировочной и эту квитанцию. Извините за недоразумение.
— Ничего. Вы тоже простите меня за беспокойство.
— Какое отношение к вам имеет эта Хаменко? Мерзкая баба. Хищница. У неё там притон, мужики тучами ходят.
— Это моему мужу по душе.
— А дети у вас есть?
— Три сына.
— Да вы что? Счастливые! Вам бы жить да радоваться. Я бы свою жену на руках всю жизнь носил, пылинки бы сдувал, если б она мне хоть одного ребёнка родила!
— У кого-то есть другие ценности, кроме детей, — с грустью сказала я.
— И как он собирается сыновьям в глаза смотреть? Вот мерзавец, не думает о будущем.
Я не нашлась что ответить, попрощалась и вышла.
И вот теперь Ольга Даниловна надоумила к нему обратиться. Она погадала и сказала, что всё решится в мою пользу. Это слабое утешение придало мне силы. Совсем немного надо человеку, чтобы приободриться и поверить в себя.
На другой день отправилась в отделение. Напрасно прождала больше часа и уж совсем собралась уходить, как в приёмной появился тот, на кого я возлагала последнюю надежду. Посмотрел на меня и улыбнулся.
— Ну как, защитили свою докторскую?
— Да, месяц назад.
— А ко мне с чем пожаловали?
— Помогите…
И рассказала всё по порядку — про квитанции, про то, как Саша рассказал о моих сомнениях в их подлинности этой Хаменко, которая устроила проверку моего отчёта по командировке, как обманом уговорил отказаться от показаний, в результате чего я теперь под следствием.
— И вы ему, негодяю, поверили?.. А эту аферистку путёвые мужики за километр обходят.
Потом он набрал номер и сказал:
— Сейчас от меня придёт женщина. Ей надо помочь.
— Спасибо вам! — с благодарностью сказала я.
И поехала на другой конец города. Нашла нужный кабинет, постучала и вошла. За столом сидел темноволосый черноглазый человек средних лет в звании капитана.
Он внимательно оглядел меня и пригласил сесть.
— Расскажите всё подробно, не упуская детали.
Я рассказала.
— А сумма какая? — уточнил капитан.
— Около четырёх тысяч.
— Ну, здесь явная заказуха... У вас есть несовершеннолетние дети?
— Есть. Через неделю младшему исполнится восемнадцать.
— Ну и лады. Нам хватит несколько дней. Вы удачно попадаете под амнистию на женщин с составом преступления до трёх лет, имеющих несовершеннолетних детей.
— А по-другому никак нельзя? Получается, что я всё-таки нарушила закон.
— Можно, но тогда те, кто вас преследует, сразу подадут на пересуд. И сделают это не раз. Вам нужна эта нервотрёпка? Не советую продолжать с ними разборки и добиваться справедливости. Такие подонки на всё способны. Держитесь от них подальше.
Я вышла и заплакала. Мир не без добрых людей. Но неужели недобрых больше? Почему самого близкого человека теперь надо бояться? Он кто? Подлец? Негодяй? Мерзавец? Ведь психиатр предупреждала меня!
Война войной, а урожай собирать надо. Вечером договорились ехать на дачу. Я весь день закатывала банки с помидорами, делала салаты, убирала квартиру, потому что все силы и время уходили на дачу. На себя не оставалось времени. Разве что ночью, за счёт сна.
Вдруг позвонил телефон. Это Саша! А я не всё законсервировала... Но это был не он. Женский голос ехидно спросил:
— Ну что, всё заготовила на зиму?
— Вы кто? Что вам надо?
— Я доброжелательница.
— Я не нуждаюсь в доброжелателях.
— Ну тогда съезди за город (она назвала точные координаты), там Хаменко с твоим в кустах развлекаются, пока ты горбатишься. Ей с вашей дачи поставляются отборные овощи, ягоды и фрукты, а зимой она очень любит твои огурцы и помидоры из бочки под жареную картошку, на которой вы вкалываете.
У меня подкосились ноги. Я присела на стул. Вот теперь я знаю, что такое, когда опускаются руки. А ведь злопыхательница права. Я не раз замечала, как он прячет пакеты с овощами в багажнике. Прошлый год перед заморозками собранные помидоры разложили в дачном доме. Спелые я откладывала ближе к стенке, чтобы не подавить. На другой день вечером их там не оказалось.
— Посмотри, Саша, у нас кто-то побывал. Выбраны лучшие помидоры.
— Вечно тебе что-то мерещится, — раздражённо отмахнулся он.
Как-то зимой привёз от родителей мороженую рыбу. Через пару дней хватилась, а половины нет. Привезла из командировки копчёные окорока. Улетучились. Сколько это может продолжаться? Он уверяет, что мне всё мерещится. Этой женщины вообще нет в природе, она — плод моего больного воображения. Действует по формуле: «Говори человеку: свинья, свинья — он и захрюкает».
Интересно, кто из нас больной — я или он? Мне захотелось увидеть их вместе и сказать, что это он заражён враньём, подлостью, инфицирован предательством, нечистоплотностью. Давно разложился морально и омерзителен мне.
Я вышла на улицу, остановила попутку и поехала. Старичок-водитель сказал, что дорога здесь одна, не имеет смысла никого искать, лучше встать на этом повороте, подождать — и увидишь кого надо. Он уехал, а я осталась.
Понятно, что спектакль «с кустами» явно инсценирован. У неё же квартира — там они и встречаются. А теперь ей надо, чтобы я увидела их вместе.
Не успела я поразмышлять на эту тему, как заметила знакомую машину цвета мокрого асфальта с тремя злополучными шестёрками. Да, он не один. На заднем сиденье — огромная женщина с волосами, похожими на паклю. Я встала на дорогу и стала голосовать. Он увидел — и объехал меня. Я подняла с дороги камень и бросила вслед. Зазвенело разбитое стекло. Он притормозил. Подбежала и ухватилась за ручку дверцы, пытаясь открыть, но он рванул вперёд и потащил меня за автомобилем. С опозданием разжала я руку и упала на асфальт, сильно ударившись спиной.
Попыталась, но не смогла встать — и осталась лежать на дороге. Около меня начали останавливаться автомобили. Он увидел это в боковое зеркало, испугался, сдал задним ходом, выскочил из машины, поднял и посадил меня на сиденье рядом с ней.
— Слушай, сволочь, эта баба — в моей больной фантазии или она реально здесь сидит? — в гневе закричала я. — Что она забыла в нашей машине? Что ты сам за городом делаешь?
Она схватила меня за руку. В омерзении я резко выдернула ладонь и ударилась запястьем об острый край разбитого стекла. Из вены фонтаном хлынула кровь на неё и на меня. Она завизжала:
— Смотри, что она наделала со мной! Давай увезём её в психушку. Посмотри на неё, она не в себе! Ты же сам говорил, что она ненормальная!
— Ты сама бешеная! Пошла вон из машины, — закричала я и схватила её за кофту.
Кровь из вены продолжала хлестать. Мы стали драться. Перепуганный насмерть, бледный, трясущийся, Саша выскочил из машины, открыл дверцу с моей стороны и схватил меня за оба запястья. Он держал, а она остервенело била меня своими кулачищами. Я пыталась освободить руки, чтобы закрыть лицо и голову.
— Отпусти руки! Мне больно! Останови её!
Но он молчал, всё крепче сжимая мне запястья. Наверно, от этого моя рука с рваной веной начала пухнуть, увеличиваться на глазах и синеть. Она стала похожа на боксёрскую перчатку.
— На тебе, гадина! Отвяжешься ты от нас? Уродина! — кричала она перекошенным ртом и била меня кулаками по лицу, по груди, по голове.
Я не могла закрыться от ударов, он по-прежнему удерживал мои руки. И молчал. Не остановил её, не заступился. Не прекратил избиение.
— У тебя только три дороги — в тюрьму, в психушку или в петлю. Я растопчу, уничтожу тебя! Лучше уезжай отсюда! — орала она.
— У меня здесь дом и дети. Никуда я не поеду!
— У тебя нет дома. И дачи тоже. И машину мы с ним купили, а не ты. Ты рубля не дала на неё! Выметайся отсюда! Иждивенка!
— Пошла вон, аскарида! Присосалась к нам... — закричала я и повернулась к нему. — Что ты молчишь? Скажи!
У него жалко тряслись губы. Крупные капли пота выступили на лбу и стекали по бледному перекошенному лицу. Побелевшие щеки дёргались. Мутные, бесцветные, испуганные глаза бегали. Мой одноклассник, моя первая любовь, спутник жизни, отец моих сыновей, мой кумир представлял столь гнусное и жалкое зрелище, что я плюнула ему в лицо. И в наперсницу разврата тоже плюнула. И тут же получила от неё такой удар по голове, что мало не показалось.
Заподозрив неладное, проезжающие остановились узнать, что происходит. Он мгновенно отпустил мои руки. Повернулся и заслонил собой дверцу так, чтобы подъехавшие не увидели меня окровавленную, с чёрным лицом, с искалеченной рукой. Я хотела крикнуть, позвать на помощь, но она закрыла мне рот потной ладонью. Меня стошнило.
— Всё нормально. Вот, везём женщину в травмпункт. На дороге подобрали, — проговорил он сиплым от страха голосом.
Автомобиль уехал. И тут мне стало страшно.
— Вези меня в больницу — смотри, что с моей рукой!.. Нет, я сама доберусь на попутках! — И я попыталась выйти из салона.
— Сиди! — зло вымолвил он и захлопнул дверцу.
— Пошла вон из машины. Я с ней никуда не поеду! — снова закричала я.
— Ладно, — сказала она. — Вези её на «Скорую», ещё сдохнет, а мы с тобой крайними останемся.
И вышла из салона, где нестерпимо пахло моей кровью. Мы поехали.
— Зачем ты держал мне руки?
— Я спас тебя от тюрьмы. Скажи спасибо.
— Ты говоришь это, чтобы оправдать свою трусость и подлость. Ты давно стал предателем, ещё с Кульдура, и сдохнешь негодяем и подлецом!
— Ты её не знаешь. Она посадит тебя за царапину. Это страшный человек.
— Что ж ты столько лет с ней таскаешься?
— Я у неё в долгу. Ты знаешь.
Мне становилось всё хуже. От потери крови я стала терять сознание. Подъехали к дому.
— Почему сюда? Вези меня в травматологию! Мне плохо!
— Ты вся в крови. Надо переодеться.
— Чёрт с ними, с одеждой и с кровью, скорей в больницу! Мне плохо! Я никуда не пойду из машины!
Он молча открыл дверцу, сдёрнул меня с сиденья, схватил за плечо и потащил в подъезд. Я стала упираться, он ткнул кулаком мне в спину и втолкал в лифт.
— Попробуй только пикнуть — пришибу.
— Ты никогда не поднимал на меня руки. У неё нахватался? Деградировал и стал полным отморозком. Ненавижу тебя, негодяй, ничтожество, подкаблучник, бабский угодник!
Вспухшая рука безвольно висела вдоль тела, другой рукой я тоже не могла пошевелить. Он снял с меня окровавленное платье, зло скомкал и бросил в мусорное ведро. Умыл меня, смыл кровь с моих и своих рук и вытолкал в коридор, потом в лифт, затем в машину. Я плакала и стонала от захлестнувшей меня боли в голове, в руке, в плече. Всё тело ломило, горело и ныло. Он выехал со двора, где нас могли увидеть соседи, и остановился на каком-то пустыре за гаражами.
— Зачем мы здесь? — испугалась я. — Ты хочешь меня убить?
— Да нужна ты, руки об тебя марать. Какого чёрта ты полезла в машину?
— Чтобы сказать тебе, что это не я больная, а ты маньяк! Это ты псих на почве секса и валишь с больной головы на здоровую. Зачем ты внушаешь мне и детям, что я психически ненормальная? Это подло. Рано или поздно дети поймут, что ты подлец! Вези меня быстрее на «Скорую» или в больницу. Смотри, рука совсем почернела. Я потеряю руку.
— Я повезу, если ты скажешь врачу, что попала в дорожную аварию, что драки не было.
— Ну ты и подонок! Поезжай, скажу, как ты хочешь.
Он повернул ключ зажигания, и мы поехали.
Мне прочистили от стекла и зашили вену, наложив выше запястья лангету. Сделали ещё несколько швов на локте, на плече и предплечье. От наркоза я не чувствовала боли.
На обратном пути мы поехали не домой.
— Куда ты меня везёшь? Останови! Или я выпрыгну.
— Ты совсем взбесилась? Я в аптеку еду.
— Зачем?
— За анальгином. Ты через час на стенки полезешь от боли. Буду тебя колоть.
— Заботливый ты мой! Пожалел коршун курочку, целовал до последнего пёрышка. Спасибо!
— Ехидничать начала, значит, жить будешь, — не обиделся, обрадовался он. Помог мне дойти до лифта и поехал в автосервис стеклить дверцу.
Дома оказался сын-юрист.
— Что с тобой? В аварию попали?
— Хуже.
И рассказала о случившемся.
— Мама, тебе надо у судмедэксперта засвидетельствовать травмы. Они тебя посадят.
— За что? За то, что избили до полусмерти? Никуда я не поеду. Мне плохо. Я лягу.
— Нет, поехали. Я помогу.
— Это кто ж вас так разукрасил? — воскликнул старичок-эксперт.
Выслушав объяснение, он спросил:
— Эта гренадёрша так постаралась? Она только что была здесь и требовала с меня справку. А на самой ни царапины, хоть и в крови. А муж куда смотрел?
— Он не смотрел, он держал, она избивала.
— Да как же вы с ним жить собираетесь, дорогуша? В следующий раз они вас добьют. Ну, ну, потерпите. Я ещё вот эту рану засвидетельствую.
— Вези меня к Ольге Даниловне. Я не хочу его видеть, — сказала я сыну.
— Мама, никому не говори про экспертизу. Это единственный аргумент в твою пользу. Они всё повернут против тебя. Ты одна, их двое.
Когда я появилась на пороге, видавшая всяких больных целительница заплакала:
— Что они с тобой сделали? Я же говорила — он погубит тебя. Давай я окроплю тебя святой водицей. На тебе злой энергии столько! Сейчас сотрясение головы снимем. Теперь спину поправим. Боже, да спина чёрная вся! Ты могла остаться инвалидом! Вот так. И опухоль на голове разведём, заговорим. Ложись и постарайся уснуть. Я полечу тебя акафистами.
Несколько дней она занималась мной, почти не отходя. Чуть окрепнув, я по совету целительницы начала сама читать молитвы, усиливая её воздействие. Мне полегчало. Раны затянулись, побледнели, истаяли синяки на лице и теле. Снимая швы, травматолог удивлялся:
— Да на вас всё зарастает так, будто бабка пошептала.
Сын оказался прав. Через неделю пришёл участковый и взял с меня объяснительную.
— Где вы находились восемнадцатого августа с пятнадцати до шестнадцати тридцати?
— На выезде, вернее — на въезде в город.
— Как вы там оказались? С какой целью вы проникли в автомобиль, где ехала гражданка Хаменко? Почему вы покушались на её жизнь? Вы заранее обдумали это преступление? У вас был умысел на убийство или вы просто хотели попугать Хаменко? Камень вы заранее приготовили? Вам его кто-то дал? Понимаете, что вы пойдёте по уголовной статье? Вам зона светит! Распишитесь на повестке в суд.
Участковый ушёл. Неужели это никогда не кончится? Что им от меня надо? Вот когда я вспомнила предостережения врача-психиатра. Всё развивается по одному сценарию. Они хотят упрятать меня в тюрьму, чтобы завладеть квартирой, дачей, имуществом, сбережениями. Об этом она кричала, избивая меня в машине. А он, подлый, молчал в знак согласия.
В тот день, закончив лекции, я поспешила в суд, но немного опоздала, и потому разбирательство у судьи уже началось. Хаменко стояла спиной к двери и громко, как на трибуне, говорила. Я тихонько зашла и села у входа.
— У неё ни стыда, ни совести. Захочет — собирается и уезжает в Москву или в Питер.
— Зачем? — уточнила судья.
— А просто погулять, развлечься. Ей, видите ли, все балеты и спектакли в Малом театре посмотреть надо. Дети и муж ей до лампочки.
— Кстати, а где он сам? Его тоже приглашали.
— Я за него! — вскочил маленький юркий человек. — Он вчера был у вас.
— Так вы же адвокат Хаменко? — удивилась судья.
— Я представляю интересы обоих.
— Не поняла.
— Один адвокат на двоих! Что непонятно? — вмешалась Хаменко.
— Здесь вопросы задаю я, — осадила её судья. — А где ответчица?
— Вот видите, ей и на суд начхать…
— Я здесь, — сказала я и встала.
— Почему вы бросаете семью?
— Сначала я уезжала в академию, потом в докторантуру. Так требуется, когда выполняется научное исследование. Есть командировки, в них указаны сроки.
— А где вы работаете?
— Я доктор наук, профессор университета. В командировках бывают все. Это специфика научной работы.
— Да не слушайте вы её, что угодно придумает, — закричала с места Хаменко.
— Вам не давали слова! Я удалю вас из зала, — ещё строже сказала судья скандалистке. — А вы что, действительно покушались на пострадавшую? — обратилась она ко мне.
— Нет, что вы! Это она избила меня. Муж не бил, он держал мне руки. Вот заключение судмедэксперта, — я прошла и подала судье заверенную экспертизу.
Она прочитала и обратилась к Хаменко:
— А у вас есть заключение?
— Эксперт необоснованно отказал мне. Я взяла справку у лечащего врача.
Судья пробежала её листок глазами и сказала:
— Здесь единственная пострадавшая — вот эта женщина, которую вы избили, а теперь задумали посадить. Ваше ходатайство я отклоняю как не имеющее основания.
И обратилась ко мне:
— А вы садитесь и пишите заявление о нанесении вам телесных повреждений. Судить надо их, а не вас. Все свободны!
Мы остались вдвоём. Судья устало поправила волосы и сказала:
— Эта подруга вашего мужа и он сам напомнили мне лису Алису и кота Базилио. Знаете, сколько таких у нас бывает? Тьма! Думаете, мы у таких идём на поводу? Это только в фильмах про нас страшилки показывают — несправедливые, нечистые на руку, взяточники…
Она призадумалась:
— Адвокат у них один на двоих. Значит, оба будут свидетельствовать против вас. Закон на вашей стороне. Да нужна ли победа такой ценой? Они вам и без того здоровья поубавили. Могли искалечить или убить. Мой совет — не связывайтесь с ними, держитесь от них подальше.
— Спасибо вам, что заступились.
Судья продолжала:
— У вас такая интересная работа. Вы человек умный, самодостаточный. Зачем вам этот подонок? Я один раз его видела — до сих пор тошнит.
— Я его тоже с трудом переношу. Гоню. Не уходит.
— Да он и не уйдёт. Не надейтесь.
— Но почему? Уже десять лет туда-сюда мотается, а из семьи — ни шагу.
— Ему квартира нужна, дача — всё, чем вы совместно владеете.
— Вы правы. Мне об этом же психиатр говорила. Сначала он пытался доказать, что я психически ненормальная.
— Ну тем более. Квартиру, прочую недвижимость он, конечно, до сих пор не оформил?
— Да, а как вы догадались?
— Все проходимцы так делают. По-хорошему не хочет поделить, начнёт ловчить. Не он первый, не он последний.
И я порвала заявление. Возвращаясь из суда, размышляла. Что со мной происходит? Это судьба? Сценарий? Известный психолог Эрик Берн под сценарием понимает психологическую силу, которая тянет человека от его судьбы. Сценарий имеет огромный энергетический заряд. Все сценарии трагичны и имеют три исхода: больница, тюрьма и могила. Именно этот сценарий навязывает мне мадам Хаменко при молчаливом согласии моего избранника по ошибке.
Человек рождается счастливым. Я счастлива уже потому, что в далёком горном ауле завоевала право на жизнь, выдержав конкуренцию со ста пятьюдесятью миллионами соперников, моих нерождённых братьев и сестёр (в виде сперматозоидов, которые выбрасывает здоровый мужчина во время одной эякуляции). В этой бешеной гонке я взяла первый приз, став единственным победителем. За это получила в дар максимум энергии от родителей, от Космоса и от Земли. Девять месяцев, окружённая теплом любящих сердец, как в раю, копила я силы. И ни минуты не захотела оставаться в аду, в который превратилось материнское чрево с момента первых схваток. Я так яростно рвалась из моего ада, будто за мной гнались тысячи чудовищ. Старая таджичка Халима приняла меня на руки, а гадалка предсказала судьбу и роковые отклонения от неё — сценарии.
Берн, Бардт и другие психологи утверждают, что сценарий формируется в первые пять лет жизни под влиянием родителей и является фактически вектором задатков и системы воспитания. Упрощённо говоря, судьба — это то, кем человек должен был стать, если бы он не зависел от жизненных обстоятельств и мог полностью развить свои задатки в соответствии со своими способностями, талантом или гениальностью. То есть поэт должен стать поэтом, музыкант — музыкантом, математик — математиком. Одним словом, стать самим собой.
Дерево, если ему не мешать, растёт ровно вверх в соответствии со своей судьбой. Но даже если ему не удаётся расти ровно, то оно, изгибаясь под препятствиями, старается из-под них выйти и опять растёт вверх. Растениям лучше. А вот человек в результате жизненных обстоятельств (сценариев) сам нередко уходит от своей судьбы в сторону другого сценария, который опять приведёт его к несчастью. Очень часто попытки судьбы сделать его счастливым сам человек рассматривает как несчастье и продолжает идти наперекор ей. Не так ли и я противоречу своей судьбе? Стремлюсь сохранить семью, которую он давно отдал на растерзание этой прохиндейке.
Больше десяти лет аскарида по имени Анжела Адольфовна паразитирует на всех нас при его попустительстве и моём долготерпении. А теперь они действуют вместе и открыто, не таясь, — избили, чуть не покалечили и даже наняли адвоката на двоих, чтобы меня же упрятать в тюрьму, то есть втиснуть в их собственный сценарий. Это же очевидно.
Судьба всегда сигнализирует о неблагополучии — обычно страданиями. Но люди, оставаясь глухими к голосу провидения, упорно продолжают играть по сценарию свою несчастную роль до логического конца, то есть до больницы, тюрьмы или могилы.
Не выйдет! Я выхожу из этой злой игры не по правилам. Я за сотрудничество со своей судьбой! Она всегда выручала меня в тяжкую минуту и оберегала от опасности. Не оставит в беде и теперь. Мир не без добрых людей, которые всегда шли мне навстречу, помогали, предупреждали, советовали.
Низкий поклон вам, добрые люди!
Прости непослушную дочь твою и прими под свой покров и защиту, моя добрая судьба!