День тридцать пятый. Понедельник.
1
Солнце замерло в зените. Оно согревало холодную реку, лениво втекающую в холодное море. Солнце освещало деревья, покрытые клейким зелёным пушком; оно светило на молодой крепкий коллектив травинок, щетиной укрывший газон. Не скупясь на природу, солнце грело мосты и мостовые, дворцы эпохи царей и лаконичные жилые коробки советского времени. Всему хватало, всех обласкало майское солнце.
Проникая в щели жалюзи, солнце создало решётку из света и тени. Порой ветерок залетал в растворённое окно, шевелил вертикальными полосками жалюзи, и решётка тогда принималась дрожать. Лишь совсем редко ветерок достигал стола, и Валя ощущала его лёгкое прикосновение на своём лице. От весны ли, наконец-то теплом предъявившей права, от того ли, что всё в мире устроено замечательно, Валя прибывала а благостном расположении духа. Мысли её невесомые как пушинки витали где-то далеко от приказа, который она время от времени пыталась печатать. В офисе в этот понедельник было на редкость спокойно. Коллектив Ростка в первый послепраздничный день ещё не вошёл в рабочую колею. Сотрудники по большей части сидели по кабинетам и отпаивались чаем.
Работало только новое начальство, ставшее за минувшее три недели с того памятного собрания не таким уж новым. Гольдман в своём директорском кабинете совещался с Жиловым. Работа нового начальства состояла в хождении по кабинету, отхлёбывании чая и, главное, в говорении.
Гольдман, заложив руки за спину, ходил вдоль своего большого стола. Дойдя до глухой стены, он поворачивался и следовал к окну. В повороте у стены в поле его зрения мелькал портрет президента с отчетливым родимым пятном на лысине, отдалённо похожим контурами на Италию. Гольдман поучал Жилова, сидящего в углу т-образной конструкции из столов.
– Ты пойми, Алексей, нельзя нарушать экономические законы. Вот ты не стал бы приваривать нержавейку к чёрной трубе.
– Так то ж трубы, – оправдывался Жилов. – А что мы такого сделали?
– Я объясню. Вы заключили контракт на покупку леса и контракт на продажу леса при марже тысячу процентов.
– Разве это плохо?
– Плохо. Вы покупаете вдвое дешевле себестоимости, а продаёте втрое дороже устоявшейся цены. Другими словами, вы разоряете продавца и покупателя. Когда они разорятся, с кем вы будете заключать контракты.
– Да мало ли у нас в стране предприятий, – пожал плечами Лёха.
– Мало, – Гольдман решительно рубанул воздух рукой. – Нужны постоянные контакты на основе взаимной выгоды, а не пиратские наскоки. Короче, Алексей, восьмого числа, когда вы отдыхали, я исправил оба контракта и отослал их факсом. Вот они на столе. И я тебя прошу, Алексей, – Гольдман прижал руку к сердцу, – не делайте так больше.
– Хотелось, понимаешь Карлович, – смущенно говорил Лёха, разглядывая исправленные контракты, – выдать людям премию. У них после праздников холодильники пустые, а в карманах вошь на аркане.
– И здесь я, – Гольдман резко остановился, – категорически против, – он начертал напряжённой рукой косую черту, подчеркнув категоричность.
– Чего это! – искренне возмутился Лёха, – всё-таки ты буржуй, Карлович.
– От буржуя слышу, – засмеялся Гольдман. – Вот что, господин коммерческий директор, я принесу тебе пару книг по экономики. Ты их проштудируй. Или, ещё лучше, походи в университет на лекции.
– Не, Виктор Карлович, ото мне ещё со студентами сидеть. Давай книги. Ну ты мне объясни, почему премия – это плохо.
– О, господи, – вздохнул Гольдман, – премия, как инструмент мотивации и награда за успехи, вещь не плохая, плохи выплаты не за что. Представь себе, ты наградил коллектив незаработанной премией. Они тебя будут на руках носить, а в следующем месяце будут ожидать премию, и в следующем, и в следующем. И если ты когда-нибудь не заплатишь, коллектив станет хуже работать. Лучше не будет, а хуже будет. В политике это называется популизм. В экономике – верный путь к потере работоспособности коллектива.
– Так бы сразу и объяснил.
– Проехали, – Гольдман сел в кресло. – Что у нас по магазину «Всё для дома».
– Этим всё в порядке, – обрадовался Жилов, – продавцы набраны, товар завезен, начали торговать. К концу месяца выйдем в ноль или в небольшой плюс.
– С этим, похоже, в самом деле порядок, – сказал Гольдман. – К концу месяца, Алексей Михайлович, подготовь мне отчёт о движении товаров и финансов.
– Карлович, как я тебе его подготовлю! Я в глаза этот отчёт никогда не видел.
– Лёха, как сможешь, так и подготовь. Учись. Я тоже учусь. Взялся, как говорится, за гуж – не стони.
– О! – Лёха поднял указательный палец вверх, – я в бухгалтерии узнаю.
– На твоём месте, – усмехнулся Гольдман, – я бы взял заместителем грамотного экономиста, да не из числа замшелых советских бухгалтеров, а вчерашнего способного студента.
– Это мысль, – кивнул Жилов, – это хорошая мысль.
– С этим всё ясно, Алексей. Что по контракту на металл?
– Жду Гришу, – вздохнул Жилов.
– Так!
Гольдман встал, подошёл к окну. Сквозь открытые жалюзи и мутные стёкла он глядел на двор, утопающий в солнечных лучах. Он глядел на копошащихся в песочнице детей, на трёх молодых мамаш, сидящих на лавочке возле песочницы и о чём-то оживлённо беседующих. По долгой паузе Жилов понял, что предстоит ещё одна лекция на экономическую тему. И в университет ходить не надо.
– Так, – Гольдман вернулся в кожаное директорское кресло, – это надо прекращать или минимизировать.
– Что прекращать? – недоумевал Жилов.
– Прекращать принимать наркотик «Иванов Григорий».
– Какой такой наркотик? – прищурился Жилов.
«Вот оно. Прав был Гриша. Присматривать за Гольдманом надо».
– Ты зря, Алексей Михайлович, ищешь в моих словах крамолу. Её нет. Просто я убеждён, что мы сами должны делать то, что в состоянии сделать сами. А Гришу надо, – Гольдман замялся, подбирая подходящее слово, – просить в исключительных случаях.
– Например, в каких? – всё ещё недоверчиво, несмотря на пояснения, спросил Жилов.
– Например, в получении банковского кредита.
– А на кой он нам нужен? С ними только свяжись, без штанов останешься.
– Тёмный ты, Лёха. Кредитование главное условия существования экономики в целом и предприятия в отдельности. Другое дело, что советская система не приспособлена для кредитования таких предприятий, как наше. Для этого нужен Гриша, чтобы пробить бюрократическую стену.
– Ну не знаю, – в сомнении покачал головой Лёха.
– Возьмём нас, – продолжал убеждать Гольдман, – контракт на лес почти исчерпал наши резервы. На какие шиши, спрашивается, вы собираетесь заключать контракт на металл.
– Может ты и прав, – согласился Жилов.
– Конечно прав.
– Слушай, Виктор Карлович, – Жилов, облокотившись о стол, подвинулся к Гольдману, – как ты думаешь, – сказал он тихо, – что с Гришей?
– Я тебе советую, Алексей Михайлович, – Гольдман наклонился к Жилову, – не брать это в голову. Просто принимай то, что есть.
Они замолчали. Долгую тишину нарушил телефонный звонок. Гольдман поднял трубку.
– Алло!
Трубка ответила длинными гудками. Телефон продолжал звонить. Звонил другой аппарат. Красный. Им Гольдман никогда не пользовался. Он опустил трубку серого аппарата на рычаг и снял трубку красного.
– Алло!
– Привет, Витёк.
«Богомолов! Блин! Блин! Блин!».
– Чего молчишь, Витёк, или не рад?
– Я рад, рад, – из головы вылетело имя-отчество бандита, – я рад, Василий Васильевич, – вспомнил Гольдман.
– Брешешь, гад. Не рад ты. А ты конкретный пацан, Витёк. Кузю турнул, сам паханом заделался, а к нам не едешь. Неуважуха.
– Закрутился как-то, Василий Васильевич. Приеду, обязательно приеду.
– Приезжай, и должок прихвати и пеню.
– Какую пеню?
– А то ты не знаешь, – на одной ноте, безжизненно как автомат, вещал Богомолов, – ты когда должен был привезти? – Гольдман молчал, – десятого, – подсказал Богомолов, – а сегодня какое?
– Три… тринадцатое.
– Правильно. Двадцать процентов в день, итого – двойной чемодан. Не приедешь три дня – спалим на хрен твои магазина, ещё три дня – пеняй на себя, Витёк.
И трубка запищала короткими гудками отбоя. Гольдман осторожно, как ядовитую змею, положил её на рычаг.
– Где Гриша?! Он срочно нужен!
– А как же: мы должны отказаться от наркотика, – пробовал пошутить Жилов, но осёкся, видя бледность Гольдмана.
– Это другое. Это бандиты. Это внеэкономическое. Вот блин, попались! Где Иванов?
– Я же тебе говорил. Он в Юрмалу отдыхать поехал. Вернётся в пятницу к моей свадьбе.
– Иванов нужен здесь завтра.
– Ну что, неделю нельзя подождать. Пусть человек отдохнёт.
– Через неделю, Лёха, нам будет капец. В среду бандиты спалят наши магазины.
– Вот суки лагерные! Чего удумали! Ну ничего, Гриша им обломает рога.
– Короче, Лёха, делай что хочешь: звони, шли телеграммы, едь сам, но завтра Гриша должен быть здесь. Максимум к обеду.