XLIII
Вот так складывалась трагическая судьба России, и нетрудно представить себе, что чувствовал Николай, оказавшись почти в полном одиночестве в борьбе с революцией. Сразу же после провокации «кровавого воскресенья», он все больше стал задумываться о Боге. Как глубоко верующий христианин он понимал, что без помощи Божьей он не сможет добиться ничего, не сможет спасти Россию и свою семью. Страшное пророчество Серафима Саровского висело над ним, как дамоклов меч. Он не знал, как поступить, и что можно сделать, чтобы спасти от гибели Россию. Последняя надежда у него оставалась на Церковь, которая в ту эпоху тоже переживала не лучшие времена. Государь все больше склонялся к мысли о том, что просто необходимо восстановление на Руси патриаршества, упраздненного еще Петром I. Он понимал, что это была большая ошибка со стороны его предка, и теперь все больше убеждался в этом.
Но каким образом можно восстановить патриаршество? Государство не должно вмешиваться в церковную жизнь, так как же тогда быть? Еще в 1904 году он писал К. П. Победоносцеву в письме:
«Само собой возникает мысль о Всероссийском Поместном Соборе, мысль, которая уже давно таится у меня в душе. По многим другим вопросам нашей церковной жизни обсуждение их Поместными Соборами внесло бы мир и успокоение, притом правильным историческим путем, в полном соответствии с преданиями нашей Православной Церкви».
Таким образом, Государь понимал, что государство и Церковь должны действовать вместе, если они хотят успокоения в стране. Необходимо было усиление роли Церкви, укрепление ее авторитета, которое за последнее столетие сильно упало. А уж после трагических событий 9-го января, когда действия провокатора-священника привели к таким ужасным последствиям, авторитет Церкви и вовсе упал. Да и как он мог не упасть, если из среды духовенства выходили революционеры, если семинаристы шли в первых рядах в революционных движениях.
Когда же Николай поднял вопрос о восстановлении Патриаршества, ему активно воспротивился обер-прокурор Победоносцев, уверенный в том, что возрождение Патриаршества, да еще в такой сложной обстановке, неминуемо приведет к папству, то есть Патриарх станет непогрешимым главой Церкви. К тому же, по его мнению, это противоречит церковной соборности.
Но оказалось, что и в Церкви не было согласия. Среди духовенства бытовали самые различные мнения, от необходимости провести радикальные изменения, до неприемлемости восстановления Патриаршества. Внутри православной Церкви происходил раскол. Император же продолжал настаивать на созыве собора, справедливо полагая, что без него все эти вопросы будет невозможно решить.
И даже этого добиться оказалось очень непросто. Вместо собора было созвано так называемое Предсоборное Присутствие, возглавляемое митрополитом Антонием. И тогда Государь смог воочию убедиться насколько глубоко в Церковь проникло разложение. Весьма значительная часть духовенства открыто поддерживала революционные идеи. А Архимандрит Михаил Семенов даже издал брошюру под названием «Христианская свобода», в которой проповедовал будто бы учение Карла Маркса вполне совместимо с христианскими ценностями. Такое кощунство было неоспоримым свидетельством того, насколько глубоко Церковь отошла от Бога. Если уж учение сатаниста она считает чуть ли не современным евангелием, то уж куда падать дальше.
Оказалось, что есть куда падать и дальше.
Еще в 1905 году сформировалась в среде духовенства так называемая группа «32-х», состоящая из революционно-настроенных, и даже напрямую связанных с революционным движением, священников. Во время беспорядков эти священники добровольно пускали боевиков на колокольни, откуда те вели стрельбу по войскам. Такие беспрецедентные действия вынудили правительство обратиться к духовенству с предупреждением о том, что если с колоколен будет произведен еще хоть один выстрел, то священники будут лишены своего места.
Грузинская церковь стала предпринимать шаги по отпадению от Русской Православной Церкви, склоняясь в сторону автокефалии. Духовенство грузинской церкви в открытую призывало свою паству становиться в ряды революционеров, и благословляла ее на террор.
Одновременно с этим в западных губерниях стали поднимать голову католические радикалы, подбивавшие православное население на переход в католичество. Они не гнушались никакой клеветой, и распространяли лживые заверения о том, что будто бы в католичество перешел и сам Государь Николай II, и даже известный пастырь Иоанн Кронштадтский. Народ пребывал в недоумении, многим казалось, что слухи правдивы, а разубедить их было некому.
Единственная надежда Императора теперь была только на Предсоборное Присутствие. Он полагал, что на нем сумеет все восторжествовать единство и здравый смысл. Увы, этого не случилось. На митрополита Антония обрушились давления, как правых, так и левых. Особенно непримиримой оказалась все та же группа «32-х», которая даже на Присутствии продолжала проводить революционную агитацию. На все увещания митрополита, и призывы немедленно порвать с революционерами, та отвечала решительным отказом. Разгневанный митрополит был вынужден пойти на крайние меры, и лишил мятежных священников духовного сана.
Никакого единства не было и по остальным вопросам. И это было из рук вон плохо. Государь чувствовал, что возникла большая угроза краха не только самодержавия, но и вообще Православной Церкви. Необходимо было что-то предпринимать. Единственное, к чему, вроде бы, склонялись все стороны, это необходимость вновь введения Патриаршества. Но и это могло оказаться бесполезным при таком разложении и разобщении в среде духовенства. Все больше и все чаще слышались требования о необходимости проведения церковных реформ. Красивые слова, вроде бы достаточно мудрые, но на деле они означали не что иное, как «обновленчество» в церкви. Ближайшее будущее показало правоту таких опасений. Движение «обновленчества» возникло сразу же после революции и октябрьского переворота.
Таким образом, Предсоборное Присутствие закончилось ничем.
Тяжкие думы охватили Государя, что бы он ни делал для спасения России, все сыпалось прахом. Он мучительно искал способа удержать Россию от разрушения, а свою семью спасти от гибели. Возможно, именно эти мысли вынудили Николая попытаться предпринять еще один шаг, довольно неожиданный и, вероятно, даже дерзкий. Император захотел отречься от престола, и предложить синоду свою кандидатуру на должность патриарха.
Решиться на это было весьма непросто, но это оставался последний вариант. В тот день Государь встретился с членами Святейшего Синода, во главе с митрополитом Антонием. Вопрос о Патриаршестве мучил не только Государя, но и всех собравшихся. Еще на недавно прошедшей сессии поднимался этот вопрос, и большинство присутствующих поддержало это решение.
Встретившись с Императором, который радушно принял духовных лиц, митрополит мучительно раздумывал о том, как бы поставить этот вопрос перед Николаем. Зная, что тот уже неоднократно высказывался за возрождение патриаршества, митрополит был уверен, что Государь поддержит их радения. Вот только по поводу того, кто же достоин занять эту должность, были расхождения. Никто из кандидатов не подходил, поскольку все были не без изъяна, и слишком уж много прошло времени с тех пор, как во главе Церкви стоял патриарх.
- Покорнейше прошу вас садиться, - вежливо предложил Государь, указывая на места за столом. Члены синода расселись.
Несмотря на приветливость и ласковость в голосе Императора, все же можно было заметить, что тот испытывает немалые волнения. Что-то волновало Царя в этот момент, но что именно, присутствующие не знали.
К удивлению всех и, прежде всего самого митрополита, Николай с места, без всяких обиняков, заговорил:
- Мне стало известно, что теперь и между вами в Синоде, и в обществе много толкуют о восстановлении Патриаршества в России. Вопрос этот нашел отклик и в моем сердце и крайне заинтересовал меня.
Митрополит незаметно вздрогнул – надо же быть такому совпадению, Государь сам заговорил о Патриаршестве. Очевидно, эта мысль волновала его не меньше, чем Синод. А Николай продолжал:
- Я много о нем думал, ознакомился с текущей литературой этого вопроса, с историей Патриаршества на Руси и его значением во дни великой смуты междуцарствия и пришел к заключению, что время назрело, и что для России, переживающей новые смутные дни, Патриарх и для Церкви, и для государства необходим. Думается мне, что и вы в Синоде не менее моего были заинтересованы этим вопросом. Если так, каково ваше мнение?
Государь словно читал мысли собравшихся здесь духовных лиц. Каково же может быть их мнение, если они и пришли сюда за этим, и тот же самый вопрос хотели задать Императору, надеясь на его поддержку и проявление инициативы.
По лицам членов Синода пробежало оживление. Они явно испытывали облегчение от того, что Николай сам задал этот вопрос. Почему-то никто из них не решался заговорить об этом первым, и все испытывали некоторое смущение перед своим Царем. Но теперь тот сам развязал им руки, и можно было смело говорить то, что они думают.
- Ваше Величество, - заговорил Антоний. – Наше мнение вполне совпадает с вашим. Более того, мы шли к вам как раз с этим вопросом, ожидая и надеясь на вашу поддержку. Само собой, разумеется, мы горячо поддерживаем вашу инициативу.
- Ах, вот как. – На лице Государя появилось удовлетворение. Таким образом, ему становилось легче заговорить о том, что он хотел предложить Синоду.
- Да, Ваше Величество, - подтвердил митрополит, почтительно склонив перед Царем голову. – Петр Великий совершил большую ошибку, отменив Патриаршество. Этим он обезглавил Русскую Православную Церковь. Вполне возможно, что отсутствие Патриарха и явилось одной из причин, приведших к расколу в рядах Церкви.
- Я разделяю вашу точку зрения.
- Мы надеемся, что вы поддержите Священный Синод в этом вопросе. Ваш голос, поверьте, будет очень много значить.
Император озабоченно кивнул, и сказал:
- А если так, то вы, вероятно, уже между собой и кандидата в Патриархи наметили?
Вопрос Государя вызвал у представителей Синода крайнее смущение. Что могли ответить ему церковные иерархи, которые перебрав все возможные варианты, не сумели остановиться ни на ком. Что должен был подумать о них Император, если подняв такой важный вопрос, они не смогли даже подобрать кандидатуры в патриархи?
А Николай выжидающе смотрел на митрополита, заставляя того еще больше сконфузиться. Антоний испытал стыд, ему было неловко перед Царем, который ждал от него ответа, а этого ответа он дать не мог. Вполне естественно, что тот может испытать разочарование в церковных иерархах, если среди них нет достойного занять пост патриарха.
Государь же, видя, что духовенство молчит, казалось, напротив, испытал удовлетворение.
- Как я вижу, вы кандидата еще не успели себе наметить, - заговорил он. – Или же вы затрудняетесь в выборе. А что если я его вам предложу – что вы на это скажете?
Митрополит удивленно посмотрел на Императора. Он подумал о том, что видимо Царя этот вопрос занимал не меньше чем Синод, и он тоже перебирал кандидатов. На ком же он остановился?
- Кто же он? – спросил Антоний.
Ему было страшно любопытно, на кого из них мог пасть выбор Государя. Кто тот достойный, по мнению монарха? И что делать, если кандидатура, которую предложит Царь, окажется неприемлемой для Синода?
- Кандидат этот – я, - тихо и просто сказал Николай.
Все присутствующие едва не ахнули. Услышанное было настолько невероятным, настолько неожиданным, что никто не нашелся что сказать. Митрополиту в первую секунду показалось, что он ослышался.
Видя потрясение на лицах, сидящих за столом, Император продолжил:
- По соглашению с Императрицей я оставляю Престол моему Сыну и учреждаю при нем регентство из Государыни Императрицы и брата моего Михаила, а сам принимаю монашество и священный сан, с ним вместе предлагая себя вам в Патриархи. Угоден ли я вам, и что вы на это скажете?
Угоден? Да такие слова показались присутствующим едва ли не святотатственными. Как может Император говорить такие вещи? Царь и Патриарх, что между ними может быть общего? Меньше всего представители Синода ожидали услышать от Николая такие слова. Что это, неуместная шутка, розыгрыш? Да знает ли он, что такое быть Патриархом? Какие нужны для этого знания, какой духовный опыт. И потом, понимает ли он, что будет с государством, если такое произойдет? Что будет с Церковью? Это приведет к такому расколу, какого еще не знала история. Кто воспримет Царя в роли Патриарха? Народ, революционеры? Это перевернет все, и вызовет только новые всплески насилия. Нет, об этом даже и говорить всерьез нельзя. Как могла подобная мысль прийти в голову Императору.
Николай смотрел на иерархов, ожидая их ответа. Но разум присутствующих отказывался переварить сказанное им. Они ожидали от него услышать что угодно, любую кандидатуру, даже самую неожиданную и невероятную. Но только не этого. Государь назвал, и это было настолько далеко от ожидаемого, что никто не знал, что можно сказать по этому поводу. Одобрить такое было нельзя, но и отказать Царю тоже было невозможно. Ни у кого не возникло даже возмущения, настолько кандидатура Николая была нереальной, и неправдоподобной.
Император внимательно и пристально оглядел иерархов. Все молчали, некоторые стыдливо прятали взгляд, кое-кто покраснел. Но ни у кого не нашлось слов, чтобы хотя бы высказать мнение по этому поводу. Но Государю все уже было ясно и без слов. Ясно, что отнюдь не такой кандидатуры они ожидали, ясно, что все сказанное им показалось присутствующим дерзостью, и можно было не сомневаться, что никто из членов Синода не одобрит сказанного, и не поддержит его. Николай не нужен был им в роли Патриарха.
Осознав все это, Император испытал обиду и разочарование. Окинув сидевших за столом еще одним, теперь уже негодующим взглядом, он поднялся из-за стола, молча поклонился, и вышел за дверь.
А иерархи продолжали неподвижно сидеть на своих местах, слишком подавленные и потрясенные, чтобы что-то говорить. Они лишились дара речи, и никак не могли прийти в себя.
Спустя годы они, по собственному своему признанию, не раз пожалели о том, что не дали Государю никакого ответа, и теперь признавали, что Николай в роли Патриарха мог спасти Россию от распада, и Церковь от гонений. Но было уже поздно. Впрочем, и предсказать, как могли повернуться дальнейшие события, в случае согласия признать Николая патриархом, тоже было невозможно. Для Императора было ясно только одно, что последний шанс спасти Россию и свою собственную семью от гибели, был упущен и потерян. Все теперь было в руках Божьих, и у Бога были свои планы на дальнейшее развитие событий.