Недалеко от насосной станции Фёдор нашёл в дуплистом стволе дерева гнездо енота. Догадался он по тому, что на коре были свежие царапины и рядом примятая трава. Ясно то, что у дерева не только кто-то топчется, но и залезает на него. Чтобы не спугнуть хозяина, он не стал залезать на иву, а подогнал Шассик и, стоя в кузове, рассмотрел получше дупло. Там, внутри, явно кто-то был.
Наловив в отстойнике окуней, он целую связку рыбёшек подвесил к дуплу и утром пришёл проверить, съедена ли рыба. На суку висела голая проволока.
Теперь каждый день он что-нибудь подвешивал у дупла - то несколько яблок, то корку хлеба, а то и рыбки наловит.
- Если бы жил один енот, то он бы столько не смог съесть сразу,- думал Фёдор. Значит здесь живёт семья. Начнутся морозы, залезу в дупло и всех переловлю, а сейчас пусть нагуливают жирок и расчёсывают свою шубку. Пара шкурок как раз хватит Юле на шапку.
С ней у Фёдора дело явно двигалось к свадьбе. Несколько раз он намекал ей на то, что пора бы расписаться, но она пока отмалчивалась, а Фёдор не настаивал.
- Значит ещё не время,- думал он. -Всё совершается в свой срок.
Уже не качали воду и он ждал, когда Павел Алексеевич выздоровеет. Надо было начинать делать ревизию насосам и электродвигателям, а без механика Фёдор этим заниматься не решался, да и как начнёшь, если нет приказа?
- Зима длинная, успею,- думал он. -Надо делать ревизию пускателям, проверить и смазать все подшипники и сальники. Работы не так уж и много, справлюсь, да и "джигит" поможет.
Всех женщин, прудовых работниц, на зимний период отправили в отпуск, на участке остались одни мужики. Олег "колдовал" над бреднем, Борис и Василов готовили к весне плуг, ремонтировали бороны, а Саркис сжигал вдоль дамб камыши.
Павел вернулся домой с лечения к ноябрьским праздникам.
Погода стояла тёплая и сухая. Урожай винограда был убран и он даже обрадовался, что жена оказалась такой расторопной. Спустившись в подвал, он обнаружил, что чаны, в которых сбраживают виноград, пустые. Не оказалось на месте и столитровой бочки с вином.
- Где виноград, где вино,- поднявшись из подвала, спросил он первым делом Валентину, - что здесь произошло?
- Ничего не произошло, виноград я сдала государству, а вино... нет вина, выпила.
- Ты что дурью маешься, где вино?
- Ты сколько за лечение своей печени заплатил?
- Сколько надо, столько и заплатил.
- Знаешь что, милый,- Валентина это сказала со злобой и слово милый у неё прозвучало так, что у Павла от её ехидства перехватило дыхание, - я здесь полноправная хозяйка и если тебе не нравятся мои действия, то катись отсюда туда, где ты лечил свою печень. Теперь тебе пора лечить голову.
Не ожидавший такого поворота событий, Павел со злостью выскочил из дома и заметался по двору. Он бросился в сарай, думая куда-нибудь "рвануть" на мотоцикле, но его не оказалось на месте.
- Она что, и мотоцикл продала? - первой мыслью мелькнуло в голове Павла. Вбежав в дом, он бешеными глазами уставился на жену. Кулаки его были сжаты, в глазах сверкала ярость.
- Где мотоцикл?
- На нём Мишка уехал. Кстати, он взял с собой обе бензопилы. Они с Иваном какой-то ерик в Девичьей щели расчищают от завала.
Павла словно стукнули обухом топора по голове. Тупо он смотрел на Валентину и в голове всплыла картина убитого лебедя.
- Сволочь,- думал он.- Стоило мужу заболеть и сразу же всё его добро пошло по чужим рукам. чтобы чем-то себя занять, не выплёскивать на жену ярость бессилия, он пошёл к Вовчику.
Вовчик явно обрадовался Павлу. Первым делом он сообщил ему, что у Виктора в магазине стоят две бумажных коробки с чешским пивом и ждут его. Сергей тоже ждёт его звонка и как только ты появишься, просил связаться с ним.
- Да ты даже посвежел, вот только вид у тебя какой-то взъерошенный, что случилось?
Павел рассказал Владимиру всё, что сейчас произошло дома.
- Всё правильно. Ты домой дрова привёз? Нет. Ты мотоцикл и пилы замкнул? Нет. Ты вино всё продал? Нет. Паша, ты допускаешь ошибку за ошибкой, а деревня этого не прощает. Она живёт по житейски рационально, со своими взглядами на суть вещей. Мотоцикл должен возить, пилы - пилить. Есть ты, нет тебя, всё это будет работать. Отбери ты сейчас свои пилы у Мишки с Иваном и станешь врагом для всей её родни. Но есть выход - заставь их напилить тебе дров на зиму. Если у них есть желание купить пилы - продай.
Я завтра скажу Владимиру, пусть он в субботу часам к семи придёт к магазину с бутылочкой настойки. Я туда приду к половине седьмого, а ты в шесть часов ящики вынеси под яблоню и угощай всех, кто бы не появился, своим пивом. Двадцать четыре бутылки тебе надолго хватит. Вот так мы "прощупаем" настроение сельских мужиков и может кто-то из них со временем вольётся в наши ряды.
- Вовчик, ты уверен в том, что армяне пытаются создать свою военизированную организацию на селе?
- Я не уверен, но... казаки создают свои формирования по станицам, добиваются право носить форму и, как я уже знаю, кое где прибирают к своим рукам станичную власть. Пусть мы с тобой не потомственные казаки, но мы русские, живём здесь и имеем право голоса.
- И кто же у нас будет в селе атаманом?
- Это вопрос будущего. В станице Саратовской уже атаман есть, на очереди Горячий Ключ.
В субботу, часам к шести, Павел появился в магазине. Виктор выставил на прилавок бутылку "Будвара" и показал глазами на дверь подсобки. С чёрного хода два ящика пива перекочевали под яблоню. Павел пригласил одного сельчанина, другого. Вскоре собралось уже человек семь. Все дружно пили пиво, кто-то принёс сушёной рыбы.
Павел рассказывал о своих курортных процедурах и угощая всех, просил выпить за его успешное выздоровление. С приходом Вовчика тема разговора приобрела политическую окраску. Все дружно ругали говоруна Горбачёва, пустые прилавки магазина, слабое напряжение в электросети и отсутствие на селе работы.
- Когда-то был колхоз и у всех хотя бы какая-то, но была работа, а сейчас все поля в запустении, сады одичали, виноградники повырубили...
- Что же это творится, как жить дальше?
- А рыбопитомник, а леспромхоз?
- Да пропади он пропадом, твой леспромхоз. Ты видел, что они с горами сделали, всё вокруг ободрали...
- Рыбопитомник рядом, а в магазине ни одной рыбки
нет, только килька в томате.
- Вам что, мало мяса, что по лесу бегает?
- Не все ружья имеют...
- А может прав Горбачёв, когда говорит о перестройке? Давайте создадим на селе свой кооператив,- подбросил мысль Вовчик. - Топчем ногами лекарственные травы и как бы это не замечаем.
- Не серьёзно, - сказал кто-то из мужиков, - что, я пойду цветочки собирать?
- А сушилки строить, корни сушить, продукцию вывозить, разве это не для мужика работа?
- Да это же копеечное дело!
- Корень девясила и мандрагоры заграница за доллары покупает...
- Ну, ты это уже загнул, кто тебе позволит такое?
- А сам Горбачёв и позволит.
Вовчик достал свою фляжку и она пошла по кругу. Подошёл Володя, леспромхозовский вальщик леса, тоже присоединился к беседе.
- Можно расчистить заросшие поля, в лесу пустует прорва делянок, начать сажать кукурузу на зерно, выращивать свиней, таких, как у Поженян и торговать свининой в городе, она сейчас в цене, - сказал он.
- А кто эту кукурузу будет от кабанов охранять?
- Создадим свою охрану...
- Да кто тебе позволит?
-А кто запретит? В станицах казаки создают свои военизированные подразделения, чем мы хуже тех казаков?
- Мы деревня, не станица...
- Так давайте выберем своего атамана и превратим деревню в станицу.
Слишком уж дерзкую и смелую идею высказал Вовчик и все замолчали.
- А я согласен стать здесь атаманом, - заявил со смехом Павел, - табун в шестнадцать лошадиных сил у меня уже есть, а шашку из нержавейки вырублю.
Все мужики расхохотались, только Вовчик эту шутку повернул по своему.
- Шашки нам не нужны, а вот создать на селе свою дружину для порядка нужно. Давайте Павлу это и поручим, а сегодняшний разговор объявим сходом сельчан. Я подготовлю соответствующую такому случаю документацию и всё это запротоколирую.
Владимир достал из кармана "пузырь" настойки, который пошёл по рукам. Подогретые выпивкой, мужики пришли к выводу, что порядок нужен во всём и Павел, хотя и молодой, но достойный мужик. Кто-то вспомнил наркомана Юрку, кто-то пьяные "выходки" молодёжи. Все дружно поддержали Вовчика, который пообещал на днях съездить с соответствующим решением схода сельских граждан в милицию и всё грамотно оформить. Магазин уже давно был закрыт, пиво всё выпито, но мужики, возбуждённо разговаривая, долго ещё сидели под яблоней и у каждого находилась волнующая тема, которую непременно надо было обсудить сегодня, со всеми. Ра-зошлись поздно. Павел и два Владимира шли домой вместе и Вовчик, подведя итог всей затеи с выпивкой, пришёл к выводу, что время и деньги потеряны не зря.
- Теперь мы уже официально создадим на селе дру-жину. Главное - ситуация в наших руках. Разрешение на охотничьи ружья Сергей поможет сделать, а там как Бог на душу положит.
Дома Павла ждала разъярённая жена. Она от сельских "кумушек" , что были в этот вечер в магазине, узнала, как Павел щедро угощал сельских мужиков пивом, как в шутку предложил избрать себя атаманом и сейчас решила этому "долбаному атаману" дать взбучку.
Поначалу Павел пытался остановить поток женской ругани в свой адрес, превращая всё в шутку, но видя, что Валентина не желает его выслушать, вывел из сарая мотоцикл и проверив наличие бензина в баке, не взяв с собой Тобика, укатил не на берег реки, не на рыбопитомник, а в горы, туда, где под огромным корнем векового граба был спрятан его карабин.
- До каких пор я тебя буду терпеть, "чурку с глазами", - зло думал он, не сбрасывая скорости на поворотах. Надоело...
Павел доехал до конца "Девичьей щели", закидал мотоцикл ветками и уже в сумерках добрался до развесистого, могучего граба. Под его корнями у него был спрятан карабин.
Пройдя метров двести по склону хребта вверх, он залез на облюбованную им заранее сухостоину. Прямо под ней, метрах в пятнадцати, находилась маленькая ложбинка, в которой кабаны устроили грязевую ванну. Придут ли они сегодня сюда или нет, Павла это мало волновало. Главное, он "сбежал" из дома и сейчас хотел не только побыть один, но и поразмышлять, успокоить себя, "затушевать" свои "расшалившиеся" нервы. Вдруг послышался треск сухих сучьев, визг поросят и к грязевой "ванне" выплеснулся из кустов полосатый выводок уже «крупненьких шалопаев». Они с разбегу, словно детки в бассейн, прыгали в грязь и она разлеталась крупными ошмётками окрест. Павел чуть было не расхохотался, сидя на толстом суку дерева. Из кустов не спеша вышла их "мама", а "детишки" даже и не подумали уступить ей место. Тогда она ввалилась своей тушей в жирную, вязкую массу и даже кого-то придавила. Послышался опять визготок и словно пиявки, поросята полезли на самку и катались на её спине, извиваясь и даже переворачиваясь. Сумерки густели, уже трудно было что-то различить внизу, но Павел и не думал стрелять.
- Зачем убивать малышей, пусть растут, мать им сейчас очень даже нужна, а какой толк от кабана, не будет же он воспитывать малышей. Подрастут, тогда и будем жарить шашлычок. Он тихо - тихо достал из кармана сигареты и чиркнул спичкой. Внизу словно взорвалась граната, поросята так и "брызнули" во все стороны. С оглушительным чмоканьем плеснулась грязь из под самки и через несколько мгновений только шорох кустов был слышен где-то уже далеко.
Закурив, Павел несколько минут сидел не двигаясь, надеясь, что может быть ещё одна семья придёт "принять ванну", но он забыл, что запах сигареты сейчас всё "население" леса чует за сотни метров и ждать кого-то на этом месте до завтрашнего вечера бесполезно.
Домой он вернулся глубоко за полночь и обнаружил жену, сидящую на крыльце дома.
- Ты чего не спишь? - спросил он Валентину. - Ждёшь меня?
- Сижу вот и думаю,- тихо ответила она. - Какая-то жизнь у нас ненормальная. Раньше ты меня больше любил, понимал и жалел, а сейчас стал какой-то грубый, дёрганый. Чуть что не по тебе, "кидаешься" на мотоцикл и всё время куда-то исчезаешь . Может нам продать твою игрушку и купить машину, а? Тогда может немного остепенишься. Ведь ты уже не мальчик, хватит "гонять" по лесу этот "драндулет", пора и за ум браться.
- Ну, ты даёшь "стране угля", хоть мелкого, но много. Мне что теперь, сидеть дома и охранять твою юбку? Я ведь не где-то на "посиделках" с бабами, я был в своих "угодьях, "считал, как говорит Веселов, своих козочек. Ты разве не знаешь, что ущелье "Девичья щель" моё? Его мне "в аренду" на долгие годы сдал Серёга. А там глаз да глаз нужен. Ненароком какой-нибудь любитель мясца забредёт в угодья и лишимся мы с тобой не десятка, а сотню килограммов этого продукта. Так что не горюнься, я тебе не Борис, свой скальпель буду точить дома.
Валентина заливисто рассмеялась и пошла в дом. У дверей она остановилась, пристально посмотрела на Павла и сказала:
- Если будешь кушать, сковородка прикрыта полотенцем, там тебя ждёт жирный кусок дичины. Мишка вчера принёс мясо молодого поросёнка, он двоих поймал петлями,- проговорила она уже за дверью.
- Вот бандюга,- прошептал Павел,- я жалею этих пострелят, а он ловит, какая-то нестыковочка получается. Уже в постели жена ему сказала о том, что Сашка обиделся на то, что у него забрали удочку и он больше не пойдёт охранять дрова.
- Это мы ещё посмотрим, - рассердился Павел,- вещественное доказательство у нас в руках, свидетель есть и если Сашка заерепенится, то дело уже будет иметь не со мной, а с егерями. А браконьерство на прудах - это уже уголовная статья, так ему и скажи. Надеюсь, завтра ты обязательно сходишь к матери и поговоришь с этим оболтусом. Я не мальчик, шутить с бездельником не буду и из под земли его достану. Добавь - если он не хочет стать рабом Маркиса, то пусть не «ерепенится», а то ведь и это дельце можно "сварганить", не проблема, Маркис за такую услугу "хорошую деньгу" может отвалить.
- Ты этого не сделаешь с моим братом.
- Почему не сделаю? Да пусть он хотя бы трижды был моим братом, а не твоим, то я бы и тогда потребовал от него какой-то пользы, а то пьянствует, шатается по деревне и ничего не делает. Это же криминал, за это в городе можно срок схлопотать, благо у нас деревня, мало кто интересуется нашими делами и участкового годами никто не видит в этих краях. Хорошо, я завтра сам с ним поговорю и моли Бога, чтобы я его не поколотил.
- За что это ты будешь мою родню бить, сибиряк ты долбаный,- закричала Валентина, схватив в руки будильник с тумбочки.
- За лень, милая, за элементарную лень, которой хронически болен твой братец и если ты сейчас не положишь на место этот будильный приборчик, начну науку с тебя.
* * *
- Паша, ты не обижай Валю, она у нас и так родилась уже обиженной.
- Это как, мать, родиться обиженным? Если я вчера её отматюкал за то, что она бросилась защищать своего братца бездельника, а потом выбросила картофельные очистки в помойку, а не отдала нутриям или свинье, за это она сильно обиженная? Думать надо прежде головой, а уж потом обижаться. Все мы задним умом соображаем, а потом маме жалуемся. Так чем же её обидели при рождении?
Тёща поправила передник, потом вытерла об него свои натруженные руки и тяжело уселась на низенькую скамеечку.
- Во время войны, когда немцы подошли уже к Волчьим воротам, у наших военных кончились снаряды. Вот тогда-то всех жителей села, от малого до взрослого, собрали в толпу и всем гуртом погнали в Джубгу, в горы, через перевалы. Туда-то ещё мы пошли в хорошую погоду и все были легко одеты, я так вообще пошла в тапочках. Да не лезла мне на ноги никакая обувка. Ноги от голодухи опухли, к тому же я была беременна на седьмом месяце, это как раз у меня была Валя. Я их вон сколько, шестерых родила. Ох и намучилась я тогда с ней.
- Чего ж мучиться, если до родов ещё два месяца? – спросил Павел.
- Это для тебя два, а мне получилось в самый раз. Ещё не доходя до Джубги, начался осенний, холодный дождь, затяжной, на всю осень.
Всё подгадало так, что хуже и не придумаешь. Дали нам эти самые снаряды и сказали, что если кто его уронит, то с жизнью сразу же и распрощается. Холодно, дождь, снаряд тяжёлый и скользкий. Чем-то его жирным намазали, что и в руках не удержишь. У кого из женщин были платки, они ими эти снаряды обвязали, словно запеленали тряпками, так и несли, словно малое дитя, руки-то сильно мерзли от металла. А я своим платком подвязала живот, совсем уж невмоготу было Вале в животе-то.
Уж она там так сильно, так сердито шевелилась. А охранники , что нас сопровождали, ещё и винтовками нас подталкивали, кричали, что пристрелят, саботажники мы, мол. Это сейчас до Джубги по асфальту можно за час доехать, а мы-то эти километры, да по горам, да ночью, шли целую вечность. Днём-то идти нельзя, самолёты немецкие кружат над горами и бомбы сбрасывают, многие из наших девчат так и полегли там. Если правду сказать, не было лежащих. Ведь Нюрку, нашу соседку, разорвало на куски и ошмётки кровавые на ветках деревьев висели, хоронить было нечего. Но и эти куски тела нам похоронить не дали охранники, как скот гнали, всё кричали - быстрей, быстрей.
Спустились мы с перевала, а дождь так припустил, что света божьего не видать. Под ногами скользко, тапки мои изорвались и я уже шла босиком. Ноги окоченели, в ссадинах, кровь течёт. Охранник, что был рядом, опять заорал и ткнул меня дулом в спину. Я и упала. Снаряд мой покатился вниз, а я за ним на заднице еду. Как он не взорвался, не знаю, но охранник тот, что спрятался за деревом, догнал меня и давай пинать. Я прикрываю живот руками, а он орёт, что мы, мол, шлюхи, нагуляли животы с немцами, а теперь ещё и притворяемся. Одним словом, начались у меня схватки и я прямо под дождём, сидя рядом со снарядом и родила Валю-то. Охранник своим тесаком перерезал пуповину и, нагрузив мне снаряд на спину, привязал его платком, а Валю-то сунул мне в руки и потребовал догонять остальных. Да, Паша, сейчас вот все говорят, что Советская власть дала нам светлую жизнь, а у меня в то время света в глазах не было, как слепая я ползла со снарядом на спине и за спиной шагала не фашистская сволочь, а "родная" власть с ружьём в руках и всё время грозила пристрелить. Я много пожила на этом свете, хотя и мало чего видела. Но почему же всегда, в любое, мирное или военное время, нам угрожают. Охранник грозился убить, когда я несла снаряд, за горсть винограда, которую обнаружили в моём кармане в колхозном саду, грозили посадить в тюрьму, за неуплаченный вовремя налог вообще собирались отправить в Сибирь. Всю-то жизнь я жила под страхом, что сейчас придут и найдут что-то во дворе, в доме, отберут всё или посадят в тюрьму.
Вот так и родилась моя дочка, кровно обиженная. Не знаю, как мы с ней выжили в то время, просто жить очень хотелось, вот и терпела. Наши - то ведь потом отступили и в деревню пришли немцы. Как раз получилось так, что наша хата оказалась посередине - не наша земля и не немецкая.
- На ничейной полосе оказалась,- подсказал Павел.
- Верно, так оно и было, на ничейной. То немцы придут к нам ночью, то наши днём приползут. Наши-то с голодухи всё из погреба вынесли, а немцы, стыдно признаться, нам даже продукты оставляли. Валя была маленькая, пищала, как птенчик, вот наверное и разжалобила их. Узнай об этом наши, что я у немцев продукты взяла, я бы давно уже в земле сгнила. Уж больно строго карали за контакты с врагом. А мой-то Григорий, когда наши пришли сюда, попал в какой-то штрафной бульон и там был весь изранен. Так над ним поизгалялись ещё пострашней, чем надо мной. Их заставляли долбить в скалах окопы, таскать по лесу волокуши и взрывать немецкие мины. Много наших мужиков на этих минах смерть приняли. Но ведь на то она и война, что на ней люди умирают. У моего-то Григория мины тоже рвались, но Бог миловал, только всю спину посекло, а так живой, оклемался. Я сама ему и лечила спину, ножом выковыривала куски железа из мяса. Он лежит весь мокрый, скрипит зубами, кричать-то нельзя, могут наши или немцы прийти и тогда бы уже всем нам был конец. Немцы бы нас, как врагов постреляли, а наши бы дезертира и всю его семью порешили. Вот теперь и думай, кому Советская власть мать родная, а кому и мачехой была.
Павел глядел на тёщу тусклым, потухшим взглядом, а в голове словно рычали слова охранника: - Пристрелю, шлюха!
- А того охранника вы потом видели? - спросил он тёщу.
- Видела. Узнала его синие обмотки на ногах. Лежал убитый в ряду со многими. Я ему и копала тот ров, в котором их всех похоронили. Жалко было ребят, молодые же все, наши, родные. Почему-то все сейчас говорят о братских могилах, воздают почести, а ведь в то время ничего такого не было. Человек сто в том рве похоронили, не меньше. По быстрому зарыли и даже никто не перекрестился, как будто чуму какую - то спрятали. Наши-то теми снарядами, что мы носили из Джубги, много немцев сожгли в теснине Волчьих ворот. Мы неделю лопатами разгребали гору человечьего мяса. Жутко было, вонь стояла такая, что я потом дня два блевала, всё вспоминала этот запах.
- Что, нельзя было бульдозером это всё столкнуть в ров какой-нибудь, - в недоумении сказал Павел, - ведь враги же.
- Да ты что, сынок, разве можно людей-то бульдозером? Да и не было у нас никаких тракторов, даже лошадей не было, это потом только появились лошади, а вначале были бабы, да похоронная команда.
-А солдаты, они помогали? - опять спросил Павел.
- Солдаты погнали немцев дальше, у нас тут был только израненный Григорий, мой муж и хромой, без ноги, Аграфенин супружник, тоже Григорий. Вот они и возглавили колхоз, командовали одними бабами. Мой-то был бригадиром, а Аграфенин муж – председателем.
-Тяжело пришлось после войны всё восстанавливать?- спросил Павел.
А чего тут восстанавливать? - подумав, ответила тёща, - со стёклами было трудно, повылетали от взрывов, а дома-то все почти целые остались. Да и ведь лес рядом, пилили на доски дубы, занимались ремонтом только разрушенных домов, лес-то рядом, вот только осколков было очень много в тех дубах. Много деревьев взрывами снарядов с корнем вырвало, так что даже и валить деревья не нужно было, распиливай только. Разбирали даже немецкие блиндажи, доты. У нас сарай из этих досок сколочен. А техники у нас никакой и до войны-то не было, одними лошадьми управлялись. Это сейчас у многих машины собственные есть, а в наше-то время машина была в диковинку.
* * *
На дворе был декабрь. Зиму все ждали, но она где-то заблудилась и только холодные дожди барабанили по крышам сельских домом. Тучи нависли над долиной, зацепившись за потемневшие хребты гор и вздувшийся от воды Псекупс ворочал в своей утробе огромные валуны, с грохотом перекатывая их. Темнело рано и со стороны ущелий доносился душераздирающий вой шакалов.
Павел, нацедив пятилитровую канистру вина, которое не нашла и не продала Валентина, пошёл на стан к Вовчику.
-Посидим, покалякаем, - думал он, - в такую слякотную пору только пить вино да в карты играть, а чем ещё мужику в деревне зимой заняться?
В будке сторожа было тепло и по-домашнему уютно. Владимир сам с собой играл в шахматы и приходу Павла обрадовался.
- Я вот тут о чём соображал, - начал он разговор с Павлом, деловито доставая стаканы с полки и протирая их салфетками. – Мы с тобой давно не ходили на охоту, а это упущение. Я узнал от Сергея оригинальный способ поимки шакалов и хочу его с тобой опробовать, ждал только тебя.
Владимир снял с полки свёрток и развернул его.
Там оказались тройники, совсем как рыболовные, но очень крупные, к каждому был привязан гибкий тросик.
- Володя, у нас такой крупной рыбы в реке не водится.
- Ты как всегда прав, но эта снасть не на рыбу, а на зверя. Если на этот тройник насадить кусок мяса и подвесить его метра на полтора на сук дерева, то это будет прекрасная ловушка для шакала.
- Оригинально, - вскричал Павел, - шакал подпрыгнет и схватив лакомый кусок, насадит себя на крючок. Это же какой надо быть бесчувственной сволочью, чтобы до такого додуматься. Когда пойдём ставить?
- Я у соседа выпросил требухи, он на днях забил свинью, так что приманка есть. Сегодня в ущелье и пойдём, самое время.
Вовчик с Павлом, одев дождевики и натянув капюшоны до бровей, азартно обсуждая необычную охоту, углубились в ущелье. Под ногами чавкала проквашенная листва, с веток срывались вееры брызг, а в черноте кустов и деревьев слышались таинственные шорохи.
- Паша, если судить о той какофонии, которая отсюда доносилась, то тут шакалов немереное количество.
- Боже мой, как я этих идиотов ненавижу. Они мне до того надоели своим воем, что я готов их просто так ловить, ради уничтожения. Но я предлагаю поймать десятка два и сшить себе полушубки. Я уже даже нашел в городе человека, который умеет не только выделывать шкуры, но и шить из них всё, что закажешь.
- Согласен, но мы с тобой делим шкуру неубитого медведя, как говорят у нас в Сибири, - рассмеялся Павел. Ты хотя бы умеешь их обдирать?
- Кроликов обдираю, почему бы не попробовать это же делать и с шакалами, они ж не больше дворняги.
- Ну-ну,- ехидно усмехнулся Павел, - посмотрим. А тебя не пьянит вид крови, какое чувство это у тебя вызывает?
- Нет, Паша, не пьянит. Подход чисто прагматичный – мне нужен мех. Слушай, а что будем делать с тушами?
- Пока не знаю, надо посоветоваться со свояком Мишкой или с Серёгой, они подскажут.
Подвесив девять тройников с кусками полу протухшей требухи на крупные ветки деревьев, Павел с Вовчиком вернулись в сторожевую будку и продолжили пить вино и играть в карты.
Часа через два, выйдя по нужде на двор, Павел обнаружил, что температура воздуха сильно понизилась, а на лужах образовался ледок. С этой новостью он вернулся в будку и разбудил задремавшего Вовчика.
- Да пропади они пропадом эти шакалы, я спать хочу.
- Володя, ты же сторож, тебе спать не положено, а заглотивший нашу наживку шакал окоченеет, как будем шкуру снимать?
- Отстань, ложись спать, утром всё решим.
Павел покрутил в воздухе канистру, там уже было пусто. Осторожно прикрыв дверь сторожки, он не спеша побрёл домой. Ночевать в будке ему совсем не хотелось.
- К чему мне скандал с женой, женщины народ непредсказуемый. Взбредёт ей в голову дурная мысль, попробуй потом докажи , что ты не верблюд.
В воздухе кружились хлопья снега, тихо падая под ноги.
- Красота, шептал Павел,- наконец-то зимой повеяло.
Утром жена еле растормошила Павла.
- Кончай дрыхнуть, иди кормить свою скотину, я уже картошки нутриям отварила.
Голова побаливала, но Павел стоически терпел. Управившись со своим беспокойным хозяйством, он вывел мотоцикл и поехал на рыбопитомник. Выпавший снежок припорошил дорогу и Павел не увидел колеи рыбзаводского Уазика, на котором приезжал на работу Николай, мастер участка.
- Что-то я сегодня рано на работу еду,- думал он, сколько же сейчас времени? Павел посмотрел на свои ручные часы и присвистнул. Было только шесть часов утра.
- Неужели выпавший снег спутал все временные ориентиры? Ведь в это время должно быть ещё темно.
Загнав мотоцикл под навес, где стояли трактора и дизельные насосы, Павел поставил на подножку своего «коня» и пошёл в контору. В конторе было прохладно. Не раздеваясь, уселся за стол и вдруг подумал о том, что он сегодня что-то не сделал, что-то очень важное.
-Что я позабыл? – думал Павел, потирая виски. Выпитое вечером вино потихоньку выветривалось из головы и в этом прояснившемся тумане он вспомнил, что они с Вовчиком вечером нацепили на ветки крючки с мясом и утром должны были их проверить. Он представил воющего шакала, висящего в воздухе с торчащим из пасти тросиком и на душе у него «заскребли» кошки.
- Фу, какая мерзость. Так низко я ещё не опускался,- подумал он. Уж лучше снять зверя выстрелом, чем вот так заставить голодную тварь мучиться. Вовчик придумал, пусть он и проверяет свои крючки, я больше на такое не пойду. А если эту картину увидят егеря? Какого же мнения они будут обо мне? Самого отвратительного. А ведь это же Сергей надоумил Вовчика изготовить тройники. Как тогда всё это понимать? Неужели шакал такое мерзкое животное, что его можно вот так, за глотку, крючком… Павла даже передёрнуло от представленной картины.
- Вообще любое убийство отвратительно, но если оно ещё сопряжено с муками, то это садизм какой-то. Я что, уже потерял человеческий облик? Опустился до уровня изверга? Нет, я под этим «не подписываюсь» и таким способом «охотиться» не собираюсь. Ему вспомнился рассказ тёщи о солдате, который стволом винтовки толкал её в спину и орал вслед – шлюха! К чему эта жестокость? А ведь он, этот солдат, производное той власти, которая его воспитала, выпестовала и дала в руки оружие. Нельзя на жестокости строить отношения между людьми и властью. Людская память цепкая. Это добро легко забывается, оно пролетает в памяти как само собой разумеющееся, как необходимое в поведении человека с себе подобным, а зло… оно до мельчайших подробностей помнится и обязательно когда-нибудь аукнется.
Вовчик ему говорил что-то об этом. Он боится накопленной горы оружия. Но ведь чтобы защищать Родину, оно и нужно. Чем мощнее и страшней оружие, тем надёжней защита. Но в руках злого человека оно стократ страшнее. А если это зло подпитывает власть?
Павел даже вспотел от своего озарения. Ружьё в руках злого человека, к тому же «натасканного» идеологией власти, становится опасным. Люди могут долго терпеть творимое зло, порой унижаясь и сгибаясь под этим гнётом, но приходит момент, когда эти, накопившиеся в душе эпизоды жестокости сработают. Люди отвергнут такую власть. Даже если она, эта власть, декларирует самое гуманное и светлое будущее. Неужели можно мечтать о благоденствии и при этом тыкать стволом в спину, людскими костями мостить дорогу в «рай обетованный»? Нет, нельзя…
Не потому ли в войну было столько предателей, вроде власовских или бендеровцев вояк? Они, скорей всего, были кровно обижены «родной» властью и на грани подсознания мстили ей. Отходила на задний план любовь к родине, к отечеству, к своему ближнему. Двумя словами - предали идеи. Значит власть эти идеи насильственно навязывала, разрушая устои, идеалы и веру.
- А кто тогда я? – подумал Павел. Я говорю злые слова жене и получаю в ответ то же. Убиваю кабанов и тоже творю зло. Выходит, ради куска мяса я становлюсь извергом? Да нет, это не зверство, это необходимость. Ага, значит у власти, творящей зло, появляется необходимость её, эту несправедливую власть поддерживать силой оружия? А если усилия власти гуманные? Значит у руля должны быть гуманисты, люди с доброй душой и большим сердцем. Насилие всегда породит отторжение, породит ненависть к такой власти. Павел очнулся от своих размышлений, услыхав тяжёлые шаги. Кто-то поднимался по лестнице в контору.
- Что-то я сегодня «ударился» в размышления. Надо жить хотя бы так, как советовал Максим Горький, но корректировать по ситуации, не забывая при этом о себе.
От автора.
Повесть, написанная мной, является чисто авторским вымыслом. Конечно, некоторые детали имеют какие-то сходства с реальными персонажами, проживающими и по сию пору в далёкой, затерянной в горах Краснодарского края Фанагорийке, но это лишь детали.
Автор попытался показать кусок жизни начала восьмидесятых годов и его середину. Имена, фамилии, а порой и внешний облик многих персонажей написаны с реально живущих в те времена жителей села, хотя их слова, характер и поступки явно авторский вымысел. Но боевые действия в районе города и окрестностей Горячего Ключа во время Великой Отечественной войны описаны достоверно.
За основу взяты воспоминания советского офицера В.Я.Климова о боевом пути 166 гвардейского полка 30 Иркутско-Пинской, четырежды орденоносной стрелковой дивизии. Гвардии майор в отставке, бывший комбат 166 гвардейского стрелкового полка дивизии 5.02.1983 года оставил автору свои воспоминания со словами: - "Если бы вы знали, как мне трудно это всё писать, потому - что все эти события предстают передо мной, как живые и до сих пор мне снятся эти проклятые фашисты ..."