Два дня он жил один в комнате, на третий день к нему подселили ветерана войны. Это был пожилой, коренастый и вроде бы крепкий, на вид мужчина. Но это только на вид. На самом деле, как потом узнал из его рассказов Павел, ветеран был много раз ранен и старые раны давали о себе знать. Звали его Владимир Яковлевич, оказалось, что ветеран, это бывший командир батальона, гвардии майор Климов. Служил он в 30 Иркутской, четырежды орденоносной, стрелковой дивизии, которая в Великую Отечественную войну стояла насмерть здесь, в районе Горячего Ключа и не пропустила немцев дальше Фанагорийки, в которой сейчас жил Павел. Он с любопытством и уважением смотрел на ветерана, на груди которого было столько наград, что казалось - лишь только после войны воину удалось одеть на себя бронированный жилет.
Павел, хорошо знавший город-курорт, решил стать своего рода гидом для ветерана и показать ему все достопримечательности этого прелестного уголка Краснодарского края. Конечно, на это предполагалось использовать только свободное время, а его было столь мало.
Всевозможные обследования, процедуры, грязевые и водно - массажные ванны, посещения бювета, где находились минеральные источники и обязательное употребление этой воды. Строгий режим питания тоже отнимал много времени, так что на вольные прогулки почти не оставалось свободной минуты. Но мужики - народ стойкий, время на такие прогулки выкраивалось.
В первую вечернюю прогулку Павел и Яковлевич, так называл своего попутчика и соседа Павел, побывали у памятника воинам, погибшим здесь и в честь которых был зажжён у его подножия вечный огонь. Ветер колебал языки пламени, которые
задевали рёбра выпуклой, пятиконечной звезды. На гранитных плитах алели поздние, осенние цветы. Яковлевич стоял с непокрытой головой, Павел тоже молчал.
Он представлял, какие сейчас картины пролетали перед взором ветерана и понимал, как это трудно быть рядом с теми, которых уже нет, но которые могли бы жить, не будь этой проклятой войны.
Уже возвращаясь в курорт, Яковлевич начал свой рассказ о том времени ,о боях, в которых принял участие. Рассказ свой он вёл тяжело, перемежая воспоминания с личными переживаниями, но Павлу были понятны те минуты волнения, о которых говорил ветеран:
- Я, конечно, многое сейчас пропущу, не всё память может сохранить, да и тяжело такое вспоминать. В дивизию я был назначен после лечения в госпитале, ведь войну я эту встретил в Севастополе, обороняя его. Так вот, в первых числах августа 1942 года, в районе станицы Динской, где в то время находилась дивизия, меня и ещё троих офицеров, направленных в неё, принял командир дивизии, полковник Аршинцев. С каждым из нас комдив обстоятельно побеседовал. Его интересовало всё - откуда родом, где раньше воевал, где учился. На меня он произвёл хорошее впечатление - своим спокойствием, сдержанностью. Он располагал к себе собеседника не только умным взглядом, но и тем умением, с которым мог выслушать. После непродолжительной ,но содержательной беседы, я был направлен в 71 стрелковый полк, в распоряжение майора Ковалёва на должность командира стрелкового батальона.
- И сразу же в бой?
- Нет, вступить в командование батальоном сразу не пришлось. В боях за Краснодар я был как бы в резерве и постоянно находился на командном пункте полка, выполняя отдельные распоряжения командира. Непосредственно за Краснодар наша дивизия вела бой три дня и затем мы переправились на левый берег Кубани, ниже Пашковской переправы. Мост был взорван, потому что к нему уже вышли немецкие танки, пытаясь просочиться на левый берег. Думаю, что они намеревались отрезать нашему полку путь отхода.
В ауле Лакшукай я принял в командование третий стрелковый батальон, это произошло тринадцатого или четырнадцатого августа, точно дату не помню. Не успев основательно ознакомиться с личным составом батальона, я получил приказ командования оказать помощь одному из подразделений 76 морской бригады. В районе хутора Яблоновский его окружили немцы. Это где-то семь-восемь километров западнее нашего расположения батальона.
- Я свернул батальон в походную колонну и выслал в направлении аула Тахтамукай разведку. И уже во время движения колонны начал знакомство с личным составом батальона. Комиссаром в батальоне был старший политрук Михаил Иванович Дубровин. Потом его тяжело ранило на хребте Котх.
Владимир Яковлевич показал рукой в сторону заходящего солнца и Павел понял, что хребет Котх - это левая сторона теснины, из которой вырывается на равнинный простор река Псекупс.
- Начальником штаба батальона был у меня старший
лейтенант Лабинцев. Его тоже тяжело ранило в Орловой щели. Помошником у него был лейтенант Ксенофонтов.
- Прошло столько лет и вы всех помните?
- Разве могу я забыть Диамида Павловича
Макаренко, старшину взвода разведки. Он был неуловим и дерзок в тылу немцев. С первого до последнего часа войны он прошёл в одном батальоне полка и закончил её, проклятую, в Праге, в должности командира своего третьего стрелкового батальона в звании гвардии капитана, имея семь ранений и множество правительственных наград. Такие люди, Павел Алексеевич, не забываются. Они очень редко встречаются в жизни, настоящие патриоты своей Родины, люто ненавидящие врага и имеющие такое большое, любящее сердце. Это был настоящий патриот. Умер он в 1979 году на 77 году жизни.
Мы надолго с Владимиром Яковлевичем замолчали. Он, скорей всего, вспоминал своих товарищей, а я не торопил рассказчика. Куда спешить, нам ещё много дней быть вместе, бок о бок, лечиться.
- Не помню фамилии командира седьмой роты, но это был смелый и добродушный сибиряк. Он любил песню "Славное море - священный Байкал" и мы частенько слушали его задушевное пение. Кстати, основной костяк дивизии составляли бойцы из Сибири, крепкие ребята. И мне жаль этого парня, погиб он на высоте 192,0, в районе "Волчьих ворот". А вот лейтенант восьмой роты, её командир Пётр Ильич Усов, остался жив. Сейчас он живёт в Краснодаре. Девятой ротой командовал старший лейтенант Михайлов, а командиром миномётной роты был лейтенант Марченко. Храбрейший был человек. А запомнился он мне своей храбростью и отвагой, когда мы защищали высоту 121,4, ныне Сопку Героев.
Яковлевич утёр платком набежавшую слезу и сразу как-то сник. Что творилось в его душе, мне было не понятно, но пожилой человек вспоминал своих молодых ещё товарищей и это было тяжело.
- Командиром пулемётной роты был лейтенант Прохныч,- продолжил после продолжительной паузы Яковлевич. - Впоследствии он погиб, геройски сражаясь за станицу Благовещенскую, Анапского района.
Командиром роты противотанковых ружей был лейтенант Тарабрин. На хребте Котх, где у нас были самые ожесточённые бои, его тяжело ранило. Запомнился он мне своей самоотверженностью, боевой смекалкой. Все, кого я сейчас вспомнил, были храбрые и решительные командиры, способные личным примером увлечь в бой воинов, находя нужные слова в необходимый момент, воодушевить бойцов, вселить в них уверенность. Ведь во многих ситуациях только личный пример командира являлся решающим фактором.
Уже в вечерние часы, когда мы с Владимиром Яковлевичем поужинали, он продолжил свой рассказ.
- Когда мы достигли северо - западной окраины аула
Тахтамукай, то встретили группу наших бойцов из шести человек. Они на плащ-палатке несли своего израненного командира, в котором ещё теплилась жизнь. Несмотря на то, что все они тоже были ранены, они своего лейтенанта не бросили.
От них мы узнали, что ведя бой в окружении, они прорвали ошеломительным огнём кольцо врага и вырвались к своим. Горстка воинов, вот всё, что осталось от их роты. Я приказал фельдшеру оказать бойцам медицинскую помощь и направил их в тыл. Приказав батальону занять оборону на северной окраине аула, выслал вперёд разведку. Где-то впереди, на горизонте, маячили какие-то люди и это у меня вызвало тревогу - не немцы ли это?
В это время со стороны селения Козет показались четыре автомашины. Были они замаскированы ветками, их моторы натужно ревели. Было ясно, что они тяжело гружённые. Подпустив их метров на 600 -700, я приказал пулемётчику обстрелять дорогу перед головной машиной. Нам необходимо было узнать, чьи это были машины - наши или немецкие. Из головной машины, первой остановившейся, выскочил водитель, размахивая пилоткой. Я дал ответный сигнал и машины двинулись в нашем направлении. У меня ещё в то время не было бинокля и когда машины миновали небольшой мосток перед нашей позицией, я рассмотрел, что это были наши. Мы их пропустили в тыл. Головную машину вёл старшина транспортной роты одной из наших частей. Он рассказал мне о том, что увёл машины буквально из-под носа немцев. Все водители были ранены, а остальные убиты при переправе через Кубань. Ими спрятано ещё три машины в кустах, у реки и старшина просил у меня двоих водителей, чтобы привести оставленную технику.
На мой вопрос - кто умеет управлять автомобилем, таких не нашлось. Да и вряд ли кто сейчас бы захотел уйти из своего подразделения. Старшина сообщил о том, что в кузовах этих оставшихся машин было продовольствие.
- Я пойду и сожгу эти машины, чтобы они не достались врагу,- заявил старшина.
Но я запретил ему туда возвращаться, потому - что там уже был враг. Немцы высыпались из кустов и разворачиваясь в цепь, начали двигаться в нашу сторону.