**********************
Анна Терентьевна сразу поняла Мотину бесхарактерность и прибрала его к рукам. Вся его родня стала ненужной, в том числе и родная мать. Постепенно никто к нему не стал ходить. А она ему в уши дула, вот они какие – кормил, поил, одевал, обувал, а теперь на старости лет и не попроведуют, как братец-то старший живёт.
Его это не только обижало, но и бесило, и он стал относиться к родным плохо.
Но никто теперь уже не зависел от его помощи, все были при работе, при деле, жили в городе в далёких концах от его дома, то больше молчали. А Анна Терентьевна продолжала его разжигать.
Моё посещение она рассматривала, как вымогание подписать мне дом. А дом-то, с позволения сказать, изъеденный жуком и домовым грибком курятник, годный только на дрова.
Военная служба мотала меня по разным местам. Но я очень любил приезжать на родину в Бийск. И всегда просил, чтобы сварили мне картошки в мундирах, как в детстве. И нигде не встречал я картошки вкуснее.
Останавливался в Бийске или у Валентины, или у Клавы, и никогда у Матвея. Помню, приехал к Клаве, она говорит, попроведовал бы Мотю. Пошёл – его дома нет. Жена его меня не пригласила ни пройти, ни присесть. Я повернулся и вышел. Только открыл калитку ворот, а тут Мотя. Встретились. Заходи. Я говорю, что уже был. Заходи!
При нём она засуетилась насчёт чая.
Поговорили о том, о сём. Он жалуется мне, что сделать по дому он мало, что умеет, а она требует. Я узнал, что ей нужно и кое-что сделал. Она подобрела ко мне.
Вобщем, человек поганый, и этой поганью насытила Мотю, который стал слаб и не мог выпутаться из её сетей.
Когда Мотя умер, похороны ему были устроены очень хорошие, и он это заслужил.
Вскоре она в 62 года вышла замуж. Видимо, бога она прогневила. Послал он ей со своих высоких небес расчёт за всё сразу. И за мать мою добрую и милую 80-летнюю беспомощную старушку, которую она обзывала «старой каргой», а свою мать называла «мамочкой». И за издевательство над стариком-братом. И за сестёр моих, которых она презирала на за что, ни про что.
У ней не проходил кал и она страшно мучилась. Когда лечилась в больнице, то её новый муж, потребовал завещание на всё имущество, иначе он не будет её посещать. Когда умирала, окончательно поняла, что такое был Мотя. Перед смертью просила похоронить её под бочок к Моте. Её желание выполнили, не спросив сестёр.
На этом и закончилась жизнь Моти и чёртом ему данной жены.
Много можно вспомнить хорошего о Моте, но ведь не придёт на память всё сразу. А когда придёт, так уже всё написано, продолжать нет смысла.
********************
Сестра Татьяна Петровна.
Из этого дома вышла замуж и Таня, великая мученица, не видавшая в своей жизни ни счастья, ни спокойной жизни. Смерть её была исключительно тяжёлой от коварного врага человечества – рака.
Почти до 20 лет девицей она прожила в тайге. Работала за мужика, пилила лес, возила его верхом на лошади волоком, помогала матери по хозяйству, стирала, ухаживала за скотом. Собирала хмель, и шишковала на кедровниках, «буровила» кули с орехами, зерном, овощами.
Когда приехали в город Бийск, она училась. После купили ей чулочную машину, сидела до сутулости, вязала на магазин Осипова чулки и носки. Работа по дому – стирка, мытьё полов и другие работы. Подруг в достатке не было, так как все они были уже замужние. В тайге обрела стеснительность, дичилась, больше сидела дома, в кино и театр ходила редко.
В 1924г. Познакомилась с Фёдором Грибановым, у которого был маленький домик, построенный его отцом, чтобы было где остановиться, приезжая из деревни в город. Вся родня его жила в деревне большой семьёй, численность которой доходила до тридцати человек. Наши родители дружили с его родителями, договорились о свадьбе.
Но тут влюбилась в него соседка – молодая вдова, но он её отверг. Женщина была жестокая и решительная. По договорённости с отпрысками, они проникли в домик подкопом и задавили его на электропроводе.
Для Тани это удар был великий, да и для родителей не меньший.
В 1927 году Никифор Стародубов, бывший солдат империалистической войны, уроженец села Тырышкино, вернулся из плена. Её порекомендовали ему в жёны. Человек он был мастеровой, хотя и неграмотный, - и слесарь, и токарь, и шофёр. А шофёр, по тому времени, - голова! Закончил вечерами ликбез, работал литейщиком, женился, дали квартиру, родился сын Люциан, которого мы звали Люськой. Никифор, вроде, был из немцев.
По характеру был самолюбив и не уступчив, груб, к жене относился недружелюбно.
Вскоре уехал в Москву и поступил шофёром. Вызывал Таню с ребёнком в Москву, но она знала, что он за человек, и не поехала.
Некоторое время до начала войны сын Люциан проживал у отца в Москве, учился в дефектологической школе, но своим поведением наскучил и был отправлен в Сибирь. В Сибири вёл себя плохо, не проявлял желания к учёбе и учился плохо.
Подружился с товарищами, которые приучили его к кражам.
Вначале тащил из дома, что попадёт. Если мать поколет дров и оставит топор, то его не будет. Крал стиранное бельё с верёвки.
Это крайне вредно действовало на бабушку. И когда он обчистил сундук, то у неё произошло кровоизлияние в малый мозжечок. В результате она стала ненормальной – заговаривалась, наговаривала на дочерей и сына, из-за этого вспыхивали скандалы. К тому же её подводила память, что ещё сильнее способствовало скандалам. Когда она проживала у меня в Виннице, часто убегала с одеялом якобы к Матвею. Меня она уже не помнила. При недосмотре, были случаи, что пыталась съесть разведённый мел для побелки, и нахваливала его как сметану. Один раз напилась табачного настоя, приготовленного для полива капусты, пришлось отхаживать её врачам.
Затем Люциан окончательно скрылся. Его поймали и призвали в армию, раньше возраста. Из армии он дезертировал. Всё это подрывало здоровье и матери, и бабушке.
Вот, наверное, и всё, что можно написать о нашей семье, вроде расширенной биографии. Об остальных членах нашей семьи тебе всё известно. Можешь со своей матерью отредактировать, чтобы ненужное - выбросить, нужное - вписать и отпечатать.
****************************************
Брат Фёдор Петрович.
Следует ещё вспомнить и брата Фёдора, который был прямой противоположностью брату Матвею. Образование у него было небольшое. Но по тем временам в Бийске 70% было неграмотных. А он был грамотным и мог бы занять достаточно высокую должность. Но не стремился к этому. Был не завистлив, не жаден, не корыстен. Любил сытно покушать, поспать. Работал на черновых работах – грузчиком, ночным сторожем.
Немного работал рабочкомом профсоюза артели грузчиков. Но потом над ним подсмеялись, что он ходит с портфелем, как чиновник, и он бросил свою должность и снова стал грузчиком.
К богатству не стремился, как Мотя. Многие годы ходил в выходном френче защитного сукна, который когда-то справил ему отец. В рабочее время ходил в поношенной одежде, но опрятной.
Жена, Анна Андреевна Топоркова, его любила и добросовестно за ним присматривала. Она была старше его лет на 5-6, из-за чего родители были недовольны его выбором. Работала она в сапожной артели «Муравейник» заготовщицей. Потом у неё испортилось зрение, и она не смогла строчить точные и красивые швы на заготовках туфель и ботинок.
Была неграмотна, и всю жизнь ходила по большим семьям стирала бельё да белила квартиры. Работы ей хватало. Руки её всегда были в ожогах от извести, или распаренные от стирки и щёлока.
Никогда она ни на что не жаловалась. По характеру была похожа на Федю. Не было у них ни скандалов, ни ругани, ни дележа, ни какого-либо недовольства. Жили они на частной квартире.
Как-то её тётка пригласила их жить к себе в дом, написала на них завещание. Чтобы они следили за домом и обеспечили ей спокойную старость. Однако, пожили они там недолго. Старушка стала придираться. То дров поколол на пороге и подпортил его, то доску к забору прибил неровно, то двор подмёл не чисто, и другие мелочи. Плюнули они на дом и на тётку, и снова стали снимать квартиру. Старушка вскоре умерла, но Федя её домом не интересовался, и горисполком продал дом, как бесхозный. И никогда Федя не выражал сожаления.
Помню, жили мы в доме Жукова на ул. Советской. В феврале был сильный буран, треск, шум. В амбаре у нас лежала пушнина, зерно, мясо и др. Отец с Мотей всю ночь охраняли амбар. Воров тогда было достаточно. Утром пришёл Федя. Мать ему поставила крынку молока и положила булку мягкого пшеничного хлеба. Пока он ел, Мотя с отцом рассказывали, как они всю ночь не спали, охраняли добро. А Федя им отвечал, что он под вой ветра спал без задних ног, так как добра у него нету и беспокоиться не о чем.
К концу его короткой жизни Мотя вовлёк его в торговлю квасом и пивом, в ларьке внутри магазина, принадлежавшего раньше купцу Второву.
На такой должности всегда образуется много «друзей», любителей занять денег да выпить-закусить. И повадился к нему один пьянчужка из бывших «красных партизан». Он рассказывал разные побасёнки, а Федя бесплатно наливал ему пивка.
Тому понравилось бесплатное пиво, и ходил он чуть ли не каждый день.
Наступил январь 1937 года. Торговля по зимнему времени сократилась и наливать бесплатно стало не с чего. И Федя отказал тому партизану, а тот обиделся. Написал он на Федю донос в органы власти, тогда это было в моде решать личные проблемы с помощью доносов. Федю посадили, и там он нашёл свою кончину.
Время было жестокое. Культ покосил многих, как траву, остались только горькие воспоминания.
Жена его, Анна Андреевна, всё ждала его и молилась, молилась и ждала. Но вестей о его судьбе не было. Потом уехала к сестре Арише в деревню, и вскоре они обе скончались.
Мне долго не говорили об аресте Фёдора, считали, что это повредит моей военной службе. Спустя много лет я делал запрос о его судьбе, и получил ответ, что он реабилитирован за отсутствием состава преступления.
Так закончилась жизнь двух тружеников. Детей у них не было, и вспоминать о них особо некому. А мы братья и сёстры, обременённые заботами о своих семьях, вспоминали редко. И только сейчас я вспомнил своего пропавшего брата, твоего дядю, Фёдора Петровича. Вечная ему память и вечный покой!
Вот и закончил я описывать членов нашей семьи, оставивших этот бренный мир и ушедших от нас навсегда. А о живых писать сложнее.
Завтра День Победы, Всех Вас Поздравляю!