К осени 1941 года германские войска уже заняли Прибалтику, часть северо-западных областей России, взяли в кольцо Ленинград, захватили Смоленск и оказались на подступах к Москве. Они провели успешную операцию по окружению войск Юго-Западного фронта Красной Армии. В окружении погиб весь штаба во главе с командующим генералом Кирпоносом. Красная Армия готовилась оборонять Крым. Все промышленные и сельскохозяйственные объекты республики должны были быть эвакуированы…
Теплым летним вечером на завалинке дровяника сидели двое: мальчик лет тринадцати и пожилой мужчина. Смятая в гармошку папироса дымилась в прокуренных пальцах мужчины. Шел задушевный, как казалось со стороны, разговор.
- А, знаешь, Игрушка, - его мягкое южное «г» проскакивало в разговоре. И почему-то на свой лад он звал этого пацана не Игорешка, а Игрушка. - Столько, сколько я пережил, хватит, наверное, не на один роман. Да и то сказать, зачем роман, вчера отдал твоим почитать «Один день Ивана Денисовича» там все как про меня.
-Ну как моя бабушка, рассуждает, - подумал мальчишка, что не жизнь то ро;ман.
Давно уже стояли над Вишерой белые ночи, поэтому наступивший по времени вечер совсем не чувствовался на улице. Солнце еще не собиралось садится за горизонт и висело чуть левее Полюда. Со стороны пристани послышался гудок. Сегодня уходил «Никитин». Говорят, последний раз. Отменяют пароходы.
Дядя Костя достал другую папиросу, смял в гармошку мундштук и закурил. Где он был в этот момент мыслями - трудно сказать, скорей всего там, в теплом и солнечном Крыму.
Константин Гагаси перед войной работал районным агрономом Джанкойского района. Семьей он пока не обзавелся. По брони не был призван в армию и занимался практическим всем сельским хозяйством Джанкойского района. Мотаясь на казенной бричке от татарских к армянским, болгарским, или еврейским поселениям, он исправно служил новой власти.
Мама и тетя, с которыми он жил, постоянно пилили Костю за его холостяцкую жизнь. В 1941 году ему уже шел 34 год, так что для жениха он уже был откровенно староват. Правда, не знали ни мама, ни тетя, что была у Константина заветная любовь, женщина, о которой он будет помнить всю свою жизнь. Но об этом знали только он и она. И этого было вполне достаточно. Он вообще относился к любви очень трепетно.
Часто он пропадал по ночам у своей дамы, но для домашних у него была всегда заготовлена стандартная отговорка: разъезды, командировки, ночёвки в «Домах для приезжих». Мама и тетя переживали, старались, чтоб он отдохнул, но какой там отдых. И работы полно, и любимая женщина ждет. Так и прошли первые месяцы войны в тихом крымском городке Джанкой.
В сентябре 1941 года на Константина свалилась огромная проблема по эвакуации сельхозпредприятий района. Приказ один: ни грамма зерна врагу, ни килограмма мяса. Организовав эвакуацию всего, что можно было вывести, Константин в конце октября отправил последние гурты скота в направлении Колай–Сейтлер–Ак-Манай и дальше на Керчь.
Вздохнув свободно, он направил свою бричку обратно в город - нужно было еще уничтожить некоторые бумаги. Подъезжая к городу, он обратил внимание на то, как близко фронт уже подошел к Джанкою. Железная дорог, что делила город, постоянно подвергалась бомбежкам. Некоторые пути на станции были взорваны, по уцелевшей линии, не останавливаясь, в сторону Симферополя прошел бронепоезд.
Константин еще сильнее погнал лошадь к управлению сельского хозяйства и буквально влетел в здание, не замечая рвущихся на улице бомб. Над городом шел воздушный бой. Вытряхнув все, что было у него в сейфе, он тут же схватил этот ворох бумаг в охапку и вынес во двор. Чиркнула спичка, по привычке смятая в гармошку папироса нервно дрожала в руках. Прикурив, он бросил спичку на кучу бумаг, пламя охватило лежавшие на земле документы. Докурив папиросу, он с удовлетворением отправился к бричке, стоявшей у подъезда.
Все. Теперь можно и домой. Бричку он оставил во дворе, пошел пешком. Со стороны улицы Розы Люксембург уже грохотала какая-то техника. Немцы. Опоздал, теперь из города не выбраться.
Его арестовали на третий день. Совершенно случайно. Он просто вышел осмотреться, что же все-таки происходит в городе. Его, высокого и статного мужчину, с шикарной копной темных, как смоль, волос, с орлиным носом и грустными миндалевидными глазами, арестовали во время еврейской облавы.
В городе и пригороде Джанкоя жила большая еврейская община. Вот и его, приняв за еврея, впихнув в автомашину, увезли. Но Константина хорошо знали в городе и районе, поэтому во время небольшой сортировки арестованных кто-то сказал, что это не еврей. Немецкий офицер подошел и спросил, кто он.
- Константин Гагаси, грек, районный агроном, - представился он.
- Где твои доказательства? Ты очень похож на жида.
- В городе меня многие знают, в еврейской общине - тоже, - ответил грек.
- Иди и приведи свидетелей, не евреев. С тобой пойдут два полицая, вздумаешь бежать, пристрелят.
Выйдя из оцепленного солдатами и полицаями двора, Константин медленно побрел к своему дому. Попадавшие на встречу знакомые как всегда вежливо снимали шляпы или фуражки и здоровались с ним, не замечая двух полицаев шедших немного поодаль.
Переговорив с двумя хорошо знакомыми людьми, попавшимися ему по пути, они повернули, и все трое зашагали обратно. Входя во двор, где находились арестованные евреи, Константин заметил у ворот свою бричку. Как она сюда попала, ведь он оставил её тогда в сельхозуправлении. Подойдя к офицеру, Константин произнес.
- Вот эти люди могу подтвердить, что я грек.
- Хорошо,- ответил офицер,- я это уже знаю, вы агроном района, так?
- Да.
- Тогда поступим так. Вот ваш транспорт, - он указал на его бричку, - идите и работайте, зайдите к бургомистру и сообщите, что прислал вас я.
Странно, но работа была точно такой же, как и раньше. Единственное, что изменилось, - это население. Исчезла еврейская община, людей стало меньше, румыны, сменившие немецкие части, хозяйничали, как хотели. Проезжая по знакомым деревням и аулам, Константин видел, как бывшие хозяева перебирались из своих домов в сараи, а их жилье занимали румынские офицеры или солдаты.
Болгарские, армянские, татарские ребятишки постоянно бегали по мусорным кучам, ища что–то съестное. И еще одно очень странное чувство всегда сопровождало его в этих поездках. К нему стали относиться настороженно, может быть, даже враждебно. Он все прекрасно понимал: работает на врага, как же к нему еще будут относиться.
Константину были поставлены задачи - организация сельхоз работ и сдача продуктов немецкой армии. Грек знал, что рано или поздно война закончится, и вот тогда наступит расплата. Но делать было нечего: получить пулю сейчас или еще пожить какое-то время. Он выбрал второй вариант. А там, что будет, то будет. Возможно, ему зачтется все то, что он сделал для эвакуации, но это была та соломинка, за которую всегда хватается утопающий, чтобы не утонуть совсем.
11 апреля 1944 года в город вошли части Красной Армии. Шло освобождение Крыма. Кто тогда знал, что приветствуя своих освободителей, ровно через месяц большинство из людей навсегда покинут эти места. 11 мая 1944 года вышел Указ Государственного комитета обороны СССР о «Депортации крымско-татарского населения». В один день 18 мая все татарское население Крыма было выслано.
Константина арестовали задолго до депортации татар. Приходившая на свидание мама говорила, что и среди другой части населения распространяются слухи о выселении. Они с тетей уже сушат сухари и не знают, что будет дальше.
Грека осудили по статье 58-1а «Измена Родине». Константин, наверно, перекрестился бы, услышав приговор: «Десять лет лагерей с конфискацией имущества». Через знакомого конвоира он узнал, что маму и тетю приютила его дама сердца. Как он был благодарен ей тогда.
…Куда его везут, он не знал. Стучали колеса поезда. В вагоне попались одни урки: того и гляди «посадят на перо» и поминай, как звали. В голове грека была только одна мысль: «Как выжить, как ничего не спровоцировать. Политический, да еще изменник Родины, моментально мог подвергнуться расправе».
На ум пришли строчки раннего Маяковского. Он и сам не заметил, как начал шептать их вслух. Это был его любимый поэт, и он знал его почти всего, читал, когда было плохо и, наоборот, в прекрасном настроении.
-Эй, предатель, чего ты там бормочешь? Молитву, что ли читаешь? – к нему обратился один из уголовников, сидевший за ящиком, на котором периодически веером раскладывалась карточная колода.
Константин очнулся от забытья и вздрогнул от неожиданного вопроса.
- Стихи вспомнил, стихи читаю, - ответил он неуверенно.
- Стихи, говоришь, а, может, ты и нам почитаешь? - уголовник улыбнулся, но в глазах его не было заметно сострадания или улыбки.
- Почему же не почитать, могу, конечно, - Константин неуверенно устроился и прижался к стене теплушки.
Грек начал читать: ранний, хулиганский Маяковский так и «сыпался» из него. За окном теплушки уже давно были сумерки, но он не ощущал время, читал только для того, чтобы как можно подольше пожить. Уголовники продолжали играть, мат, брань, ругань стояли за карточным столом. Казалось, они его и не слушают, но он ошибался. Они слушали его, слушали внимательно, иногда бросая комментарии к услышанным строфам для многих из них неизвестного поэта.
Темная южная ночь, сменилась робким рассветом. Поезд продолжал идти, часто останавливаясь, за дверью вагона слышалась перекличка конвоиров. Уже сквозь дремоту, грек, слышал разговор попутчиков: «Все, сдох поэт, выдохся». Для него начиналась совершенно новая жизнь...
Отсидев от звонка до звонка полученную им десятку, грек, узнал, что его родных выслали, куда-то на Урал. Из Крыма тогда выслали всех: татар, греков, армян, болгар, немцев. Говорят, даже с фронта снимали солдат и офицеров и отправляли в ссылку.
Выйдя за ворота лагеря, грек, знал одно: он не имеет права возвращаться в Крым. Теперь его домом должен стать Урал. Как там устроились мама и тетя? Неизвестность стояла перед глазами.
- Дядя Котя, но ты же каждый год ездишь в гости, - мальчишка удивленно раскрыл глаза и уставился на своего рассказчика.
- Да, ты прав, Игрушка, но я могу пробыть там только пятнадцать дней, после этого мне нужно уезжать, чтоб не было проблем.
Мальчишка знал, что каждый год дядя Костя уезжает в Крым. Он знал еще, что женщина, с которой сейчас живет его собеседник, бывает очень печальна и задумчива, когда провожает своего Котю на пароход.
Все в их бараке знали, что едет Костя к другой женщине, которую так и не мог забыть всю свою жизнь и которая, как судачили на лавочках бабы, так и осталась одна. Проходило пятнадцать дней, женщина шла на пристань встречать своего Котю, который с момента, как нога его вставала на трап дебаркадера, с нетерпением ждал следующего года, чтобы опять поехать туда, где его ждут.
Повзрослев, мальчишка, стал юношей, мужчиной, и тогда он прочитал то самое произведение, о котором говорил ему, когда-то дядя Котя - «Один день Ивана Денисовича». Читая страницу за страницей, он частенько шептал губами: «Так вот через что ты прошел, дорогой дядя Котя».
P.S. До конца своих дней Константин Гагаси прожил в Красновишерске. Работал в совхозе "Бумажник", был бригадиром, учётчиком и агрономом.