НАТАША АНТОНОВА - http://www.proza.ru/avtor/medea7 - ЧЕТВЁРТОЕ МЕСТО В 51-М КОНКУРСЕ ДЛЯ НОВЫХ АВТОРОВ МЕЖДУНАРОДНОГО ФОНДА ВЕЛИКИЙ СТРАННИК МОЛОДЫМ
«У тебя голос, как у Дженис Джоплин, только ты гораздо красивее!»
Это да, что есть, то есть. Потертые джинсы, плетеный шнурок вокруг головы, на руках – фенечки, 18 лет. Вот и вся красота! Я бросаю взгляд на свое тонкое запястье (оно всегда таким будет? а через 20 лет?) – переплетение разноцветных браслетиков-фенечек. Вот эта, сине-белая – любимая. Однажды он сам надел мне ее на руку: «Ну все, теперь ты моя!» Я усмехаюсь: «Вот как! Разве ты забыл, что ничто и никто никому принадлежать не может, и нежелание это понять – основная причина страданий?» - «Кто это сказал?» - «Будда» - «А-а-.. ну-у-у, - он слегка замешкался, - а я больше пофигист, чем буддист! Мне пофигу!»
Такими мы и были. Мы, как губка, впитывали модные философии, мы ужасно много читали, курили и слушали рок-музыку, мы взахлеб спорили о вечном и великом. Мы были убежденными пацифистами. Хиппи замеса лихих 90-х. Эпоха была добра к нам, и наши длинные волосы не выражали никакого протеста. Просто нам так было удобнее познавать мир. А даже если б и выражали, вряд ли бы это кого-то возмутило. Все были слишком заняты – делали деньги, ковали власть, искали свое место под солнцем. Много всего происходило в 90-е...
«Ты моя, и точка!» (Все-таки я невозможно счастлива) «Спой для меня», - и он протягивает мне гитару. Мы сидим на газоне в центре города, вокруг весна, и наверно, что-то еще, но мы видим только весну, а неодобрения некоторых прохожих, наоборот, не замечаем. Я пытаюсь увидеть его свежим взглядом – мое любимое развлечение. Густые темные волосы, карие глаза, рубашка, как у Джима Мориссона, только круче – с автографом Майка на рукаве. А под рубашкой – прекраснейшие плечи в мире. Когда он меня обнимает, я чувствую его силу и властность. Я немного их побаиваюсь, и совсем не знаю, что мне с этим делать. Мне всегда больше нравились невысокие скромные отличники, мальчики предсказуемые и положительные. Но так получилось... Теперь сижу и пою тут на газоне, как Эдит Пиаф... Воробушек Екатеринбурга...
Однажды выдался День города. Над нашими головами расцветали невероятной красоты букеты, а мы целовались в каких-то кустах, до одурения, аж губы болели. Из-за кустов нам весело кричали: «Идите к нам пить пиво! Пусть Дженис споет!» С его легкой руки меня так и прозвали – Дженис. Нам было смешно, что нас никак не оставят в покое. Неожиданно он посмотрел на меня внимательно: «Исчезнем?» Мое сердце замерло от ужаса и восторга – как на качелях! И он потащил меня сквозь веселую толпу, потом мы бежали – «сталинскими» темными дворами, я не понимала, куда он меня ведет, но ощущение большого приключения не позволяло об этом спросить – оно само выведет нас, куда задумано.
Темный подъезд, высокие двери. Он открывает одну ключом, щелчок выключателя – и нежнейший золотистый свет заливает красивую и современную прихожую. Я представляю, как выглядит сама квартира! «Ого! Это каких-нибудь друзей?» - «Нет, моя». Художественное фото на стене не оставляет сомнений – с него смотрит темноволосый мальчик, у него знакомый внимательный взгляд. «А я думала, ты в общаге живешь!» - «А я и на самом деле в общаге живу. Ну, чаще, чем здесь...Пойдем ко мне в комнату!»
Я с удовольствием плюхаюсь на диван. Так я кажусь себе более уверенной. Хорошо, что он знает, что я никогда и ни с кем... Я уже думала о таком повороте событий, и не позволила своей бурной фантазии наделить себя десятком любовников, искавших моей свободной любви. Я беру со стола книгу – «Улитка на склоне». Ну, эту можно с любого места... Мы тогда зачитывались Стругацкими, и для нас их книги были – как библия. Давали ответы на все вопросы. Он возвращается в комнату с чашкой зеленого чая – помнит о моем пристрастии к этому напитку. «Дженис...» - я почему-то не могу поднять на него глаза...
- Слушай, тут у Стругацких написано, что ни доброта, ни честность не помогают прогрессу и движению вперед. Ну, для прогресса – это качества нейтральные... Что ты об этом думаешь?
- Я? Наверно, я не очень люблю прогресс...
- А что ты любишь?
- Музыку, книги, свою жизнь, и...
- И?
- Тебя, - он говорит, не глядя на меня...
Я не знаю, что ответить... Мальчик-хиппи в этой шикарной квартире... Но эту ночь, и фейерверки за окном, и мягкость пледа, и мудрость Стругацких, и аромат чая, и то, что непременно произойдет, люблю... И я выдыхаю:
- Люблю...
- Дженис, ты только не волнуйся... Я ведь еще давно, как только ты подошла к нам тогда с гитарой, в первый раз... Еще тогда...
Было дело... В веселые 90-е чуть ли не каждые летние выходные в нашем городе что-то праздновали. Мне нравилось в такие дни гулять по городу с гитарой и знакомиться с людьми. Однажды я подошла к компании, в которой и оказался мой первый мужчина, спела песню, и навсегда стала для него «Дженис».
- Было дело, - говорю я и откидываюсь назад. И наконец-то поднимаю на него глаза...
Ночь смыкает над нами свои волны, и его плечи действительно красивейшие в мире, и пацифик на его груди, и россыпь фейерверков за окном – все это часть этой ночи, и когда она заканчивается и мы идем курить на кухню – мы уже совсем не такие, как вчера.
А потом было много всего – прав Митяев, сказавший, что лето – это маленькая жизнь. И пацифик с его груди перекочевал на мою. Я его долго носила, а потом он потерялся – порвалась цепочка. Я купила точно такой же, и до сих пор его ношу. Фенечки тоже постепенно исчезли с моих рук - перетерлись нитки, и бисер рассыпался. Но сине-белая продержалась дольше всех, и даже через пять лет, надев свадебное платье, я ее не сняла. Я вышла замуж за другого – полюбила и вышла. Так получилось. Когда лопнула нитка на моей последней фенечке, я собрала ее снова – решила сохранить на память.
Прошло много лет, я до сих пор люблю зеленый чай и Стругацких, и до сих пор не знаю, нужны ли для прогресса доброта и честность. Но что нужно мне для движения вперед , так это мои воспоминания. И чтобы мои фенечки лежали в коробке для реликвий. Мой сын похож на мужа, и я рада этому – любимое лицо повторилось в ребенке. Но иногда, обращаясь к нему – «Димка!» - я вспоминаю того, первого... Как я зову его – «Димка!!», а он идет ко мне с гитарой в руках, в рубашке, как у Джима Моррисона. А вокруг весна и, наверно, что-то еще, но я вижу только весну...